Мы нагулялись так, что к вечеру у меня ноги гудели словно высоковольтные провода. Зато Тим заметно повеселел. Пачка из оранжевых эмэндэмс произвела на него впечатление. Когда открыл, долго смеялся. А, после того как мы их слопали, ещё долго улыбался. Его улыбка, которую я так любила, вернулась ценой пачки оранжевых эмэндэмсок.
И если поначалу Тим напрягался, если я хотела помочь сделать что-то, с чем одной рукой управиться проблематично, то потом сдался и позволил себе помогать. Тим ещё повредил правую руку, ведущую, ему и есть было неудобно, и писать, и даже телефоном пользоваться. И если ему писал Паша, то Тим отвечал голосовыми.
Когда мы гуляли по парку и проходили мимо спортивных комплексов, где занимались люди, Тим чуть притормаживал и проницательно, с какой-то тоской вглядывался в их движения, тяжело вздыхал и двигался дальше.
Я невзначай завела разговор о травме, Тим тут же перевёл тему. А мне нужно было докопаться до причины его тоски, хотелось помочь.
— Ты опять не ответил.
— А что отвечать?! Порвал связку, зашили, теперь вот в ортезе нужно месяц тусить, пока заживёт, потом ещё восстановление неизвестно сколько, и никто не даст гарантий, что вернётся прежняя мобильность.
— Ты так грустишь из-за травмы или из-за того, что не ходишь на тренировки, или потому, что пропустишь соревнования?
— Из-за всего сразу, это уже как зависимость, — Тим со злостью пнул камень, вздохнул, но потом посмотрел на меня. — Хочешь мороженое? Или шоколад? Чай? Пошли похаваем!
И не дав мне возможности ответить, потащил в ближайшую кафешку. Тим взял и себе, и мне блинчики с мороженым, и мы сели у окошка, уплетали их. Тим глянул на время в телефоне:
— Нам нужно будет ещё за моими вещами заскочить к Лике перед отъездом.
Когда допила чай, меня так разморило, что никуда идти не хотелось. Ноги ныли.
— Как же ты теперь будешь в школу ездить? Не надумал вернуться домой?
Тим опять сжал губы, напрягся:
— Разберусь, но домой не вернусь.
— А если отец извинится?!
И Тим захохотал, искренне и громко.
— Ты ещё скажи, гордиться начнёт, — просмеявшись, ядовито добавил он.
— Но он же пришёл в школу, когда тебя собирались отчислить, всё разрулил. Тим, ему не всё равно.
Скулы Тима напряглись:
— Ага, пошёл, чтобы потом лишний раз ткнуть мордой в то, какое я говно! Ты просто его не знаешь!
Я вздохнула и корила себя. У Тима две больные темы: отец и Ковалёв. И если я не хочу портить ему настроение, то лучше их не касаться, он даже про спорт хоть и говорил с тоской, но так не напрягался.
К Лике мы добрались только в семь вечера, её ещё не было дома, но Тим сказал, что она уже подъезжает. Мы собирались успеть на вечернюю электричку, которая отходила в восемь. У Лики была однокомнатная студия, зонированная на две комнаты: спальню и кухню-гостиную. Тим явно обитал в гостиной на диване, его вещи валялись на полу, постель смятая и неубранная, видимо, он всё побросал и убежал встречать меня.
— Я сегодня проспал, — признался он, поднимая с пола свои вещи. — Но не опоздал к тебе. Ян, а может, останешься? Лика точно против не будет.
— Зато мои родители будут против, да и я не планировала, — растерялась я.
Хоть и чувствовала такую усталость, что боялась, если приму горизонтальное положение, уже не поднимусь. Да и за целый день так привязалась к Тиму, что расставаться совершенно не хотелось. Заметила, что чем больше мы проводим времени вместе, тем сложнее потом проститься, а сегодня мы почти целый день бродили рука об руку.
— Вообще никак не отпустят?
— Ладно, я попробую, — я нервничала. Боялась, что ночёвка с Тимом может перерасти в нечто большее.
Хоть мама сначала и восприняла мои заявления в штыки, но потом я искренне начала ныть, что устала и подумать боюсь о том, как долго придётся тащиться на электричке. Это, конечно, был запрещённый приём, мама терпеть не могла моё нытьё, зато в итоге сдалась, но мне и вправду так не хотелось возвращаться домой.
Тим ещё больше повеселел от этой новости, принялся обшаривать холодильник, вытаскивая кучу снеди на стол. Я ему помогала делать бутерброды. Он поставил чайник и достал кружки. Иногда мне казалось, что он вообще никогда не бывает сыт, и в эти голодные минуты он казался почему-то очень милым. Тим не понял, отчего я улыбаюсь, но тоже улыбнулся мне и весело заговорил:
— Пока мы тут в Мск, думаю, стоит сходить на квест какой-нибудь. Четвёртого только выцепить бы. Я, ты, Лика.
— Ингу можно, — подёрнула я плечом.
— О, точняк! Они и завтра здесь будут? А если Инга здесь, то можно и днём сгонять, если Паштет примчит. Он вечерами не может. А Лика, наоборот, только после работы. Пойдём?
— Я ни разу не была в квеструме.
— Тебе понравится! — усмехнулся он и потянулся к телефону. — Напиши пока Инге, я спрошу у Паштета, и выберем локацию.
Инга мне прислала селфи с мертвецки-бледным Степашкой, они были в парке Горького, и она затащила бедного Лёшу на американские горки. Идею про квест восприняла на ура.
— Паштет тоже примчит, — обрадовался Тим. — В какую тематику тебе хочется поиграть?
— Киберпанк, будущее. Есть что-нибудь по Филипу Дику или по Ричарду Моргану?
Тим задумался, левой рукой ему явно было неудобно искать. Я уселась с ним рядом и набирала:
— О, смотри, по «Видоизменённому углероду» есть, да и по «Бегущему по лезвию». Пошли на вот этот, вот на час дня есть время свободное.
Мы забронировали время. Тим меня удивил тем, что не смотрел «Бегущего по лезвию», не слышал про Филипа Дика. А ведь это был один из моих любимых писателей.
— Пока у тебя нет тренировок, обязательно прочитай! — уговаривала я.
— Я лучше посмотрю.
Лика очень обрадовалась моему присутствию и потом, когда переодевалась в спальне, разговаривала по телефону, видимо, с мамой, а до нас долетали обрывки их разговора. Обсуждали они Тима, видимо, с двух сторон пытались построить мостики от сына к отцу.
— Да. Он с Яной. Повеселел. Вряд ли. Поговорю, конечно.
Мы в это время стояли у столешницы на кухне. Я чистила картошку, потому что Тиму до смерти захотелось жареной картошки, и он начал приставать с этим к сестре. Она пыталась отказаться, потому что терпеть не могла чистить картошку, и если раньше с этим ей помогал Тим, то теперь от однорукого участия не дождёшься. Поэтому добровольцем вызвалась я. Картошку ножом я чистила отвратно, очень медленно, срезая совсем крошечные части кожуры, и прекрасно понимала Лику. Дома или у Инги были овощечистки, которыми я привыкла орудовать, а ножом делала это неуверенно. Тим вертелся рядом и нетерпеливо заглядывал мне через плечо:
— Ты уже две минуты одну чистишь.
— Я медитирую. Отстань! — в очередной раз отмахнулась от него.
— Яна! Яна! — изображал он чирлидерскую поддержку.
— Если не хочешь оставить меня без пальцев, не отвлекай, — смеялась я.
Наконец-то первую дочистила и положила в кастрюльку с водой. Через десять минут к нам присоединилась Лика, а очищенных картофелин было всего пять, хоть и крупных. Лика резала её маленькими кубиками. Тим не находил себе места.
— Тебе хватит столько? — раздумывала я над следующей картошкой и всё-таки взяла её в руки. Скорость чистки у меня чуть увеличилась, хоть и порядком поднадоело это занятие.
— Это только мне одному, — усмехнулся Тим.
— Жопнешь, деточка! — рассмеялась Лика.
Я дочистила шестую картофелину, Лика уже разогревала сковороду. Высыпала кубики в раскалённое масло, зашкворчало. Лика колдовала с приправами, постоянно помешивала. Запах жареной картошки щекотал ноздри, и желудок потребовал еды, несмотря на съеденные недавно бутерброды.
Мы с Тимом сидели за столом, он принёс «Троксевазин» и ещё одну мазь в жёлтом тюбике, расстегнул лангетку и очень бережно и аккуратно разминал другой рукой пальцы и предплечье. Но, когда разминал большой палец, сильно поморщился.
— Больно?!
— Так себе, — Тим осторожно шевелил пальцами, пробовал сжать в кулак, держа другой рукой запястье. Открыл сначала жёлтый тюбик.
— Давай я!
Я забрала у Тима крем, он подставил мне руку. И везде, где не было повязки, бережно размазывала. Кожа его была очень горячая, а ладонь отёчная. Я боялась, что Тиму будет больно, поэтому втирала, едва касаясь.
Лика тем временем накрыла сковороду крышкой и села рядом, подпёрла рукой подбородок и смотрела за моими движениями:
— Повезло, Тимош, что у тебя есть личная медсестра. Яна тебя быстро вылечит.
— Ага, — улыбнулся он. — С такой заботой и выздоравливать не хочется.
— Я могу тебя мазать и когда ты выздоровеешь, — усмехнулась я.
Крем впитался, и Тим протянул мне «Троксевазин».
Он, похоже, прибалдел от моих нежных касаний. Блаженно улыбался, прикрыв глаза. И я улыбалась, глядя на него, казалось, ещё чуть-чуть — и он замурлычет. Следом намазюкала и его синяк под глазом. Хоть он и посветлел, но всё равно темнел грязно-жёлтым пятном.
Картошка у Лики вышла отменная, и мы смолотили её моментально. А после все перебрались к Лике в спальню и смотрели «Бегущего по лезвию». В тёплых объятиях Тима я и не заметила, когда уснула, но проснулась уже на диване, заботливо укрытая одеялом.
Рядом спал Тим, на часах светилось начало восьмого. И если раньше я думала, что только маленькие дети мило спят, то, глядя на спящего Тима, тоже умилялась, хотелось его, как и Соню, потискать и поцеловать. Я улыбнулась и сдержала свои порывы. В ванной шуршала вода, значит, Лика уже проснулась.
Потянулась к телефону. У меня висела пачка непрочитанных сообщений от Инги, от которых я моментально пробудилась:
«Ян, я исчезаю! Эта способность! Суперсила! Невидимость! Я в шоке! Это так круто! Я теперь невидимка!»