Последние две недели Инга почти каждый день оставалась у Дождика. Я в шутку уже предлагала ей перевозить к нему вещи. А сейчас, в десять вечера, сообщение от подруги меня напугало. Я предупредила родителей, схватила сумку и форму и убежала к ней.
По виду заплаканной и несчастной Инги сразу стало ясно, что с Дождиком она рассталась. Но это не походило на обычные страдания — Инга кусала губы, заламывала пальцы, что-то было не так.
— У Дождика есть дочь!
Я не успела разуться, так и подвисла в одном кроссовке, уставилась на Ингу.
— Ты разувайся, сейчас всё расскажу, — всхлипнула она.
Инга теребила платок, а когда я его отобрала, начала грызть ногти, и я схватила её за руки, чтобы она и их не сгрызла. Подруга избегала взгляда, но слёзы всё текли по её щекам, рассказывала она сбивчиво, постоянно всхлипывая. Платок пришлось ей вернуть, и она вновь начала его теребить.
Оказалось, что, когда Дождику кто-то позвонил, он вдруг ушёл поговорить на балкон, хотя почти всегда разговаривал при Инге. А она стала невидимкой и прошмыгнула вслед за ним. О том, что он был женат, она знала. И в этот раз как раз звонила бывшая жена и настаивала, чтобы он поговорил с дочерью хотя бы по видеосвязи. На что он отмахнулся и грубо отказался общаться с девочкой. И после этого разговора Инга и ушла от него.
Под конец рассказа на Ингу напало такое отчаяние, что она подтянула к себе колени и, раскачиваясь, смотрела куда-то поверх меня, заливалась слезами и рыдала в голос. Мне было так больно смотреть на Ингу, хотелось хоть как-то облегчить её боль. Я прекрасно понимала, что эта ситуация её просто убивала. Она до сих пор думала, что отец бросил их с мамой из-за неё, и не простила ему предательства, а теперь Джордж на глазах Инги отказался от своей дочки.
Мне так хотелось как-то помочь Инге. Если бы было в моей власти забрать часть её боли себе, я бы это сделала. Обняла подругу, прижала к себе, пытаясь мысленно вобрать в себя её страдания, искренне хотелось освободить Ингу от этого.
И вдруг я почувствовала странный трепет в груди и разом переместилась в незнакомое место.
Тёмная квартира, балкон, а могучую спину Джорджа сложно не узнать. Он ходит, раздражённо разговаривает по телефону и смотрит сквозь меня:
— И не звони мне больше! Это не моя дочь! — отключает он вызов, открывает балкон.
Я проскальзываю впереди него, убегаю на кухню и появляюсь из ниоткуда, смотрю на дрожащие руки, обхватываю себя за плечи и до боли закусываю губу. Меня трясёт, в голове сумбур, и, когда за спиной вырастает Джордж, он улыбается как ни в чём не бывало, а мой мир рушится на части. Ему на телефон приходит фото маленькой девочки, такой же мулатки, как и он. Джордж не успевает спрятать от меня смартфон.
И когда я слышу вместо своего голоса голос Инги, вдруг понимаю, что стала ею в этом воспоминании, но вижу, слышу, чувствую всё, как это было с ней. Но осознаю себя как зрителя, который смотрит на мир глазами Инги.
— У тебя есть дочь! — Инга вскрикивает, но её голос дрожит.
— Девочка моя, это не твоя забота, — Джордж чуть хмурится, но снисходительно наклоняет голову.
— Как ты вообще можешь спать спокойно, бросив своего ребёнка?! — Ингу прорывает, она начинает заливаться слезами, отчитывает Джорджа. — Она же ждёт тебя, любит, скучает!
— Это не моя дочь! — так же раздражённо, как и бывшей жене, бросает он, но протягивает лапищи, чтобы обнять.
Инга отшатывается от него:
— Ты... Ты... Ты совсем дурак?! Она же на тебя похожа, она же тёмненькая! Прямо сейчас езжай к ней! Не бросай никогда! Скажи, что ты её любишь и она тебе нужна! И что всегда, всегда защитишь её! Понял! Если ты этого не сделаешь, я тебя убью!
— Девочка моя... — растерянно смотрит Джордж.
— Если ты этого не сделаешь, то, когда она подрастёт, мужики твоей бывшей жены так и будут к ней цепляться. Ты хочешь, чтобы они рано или поздно изнасиловали её?! Кто её защитит?! Ей нужен отец! — в Инге кипела злость и обида на собственного отца, и я заметила видимую лишь мне нить этой обиды. Дёрнула за неё и мысленно двигалась по ней, пролетая мимо сотни воспоминаний, как маленьких узелков, добралась до самого основного, большого, яркого и болезненного...
И оказалась в квартире Инги.Старая обстановка, и мир такой большой, молодая мама, такой же юный папа. Они снова ругаются, а мне больно и страшно, ведь всё из-за меня. Мама держит меня на руках, но я тяну маленькие ручки к папе, только он злится:
— С вами же невозможно жить! Я ухожу!
— И бросишь дочь?!
— Я тебе говорил, что нужно было избавиться от неё! Зачем ты её вообще родила?! Мне этот ребёнок не нужен!
— Пшёл вон, ирод! Чтоб ноги твоей не было больше в моей квартире! Мразь! — на кухню выплывает грозная и страшная бабушка, хватает меня, и я начинаю плакать. Я боюсь бабушку.
И снова осознаю, что я — это маленькая Инга. Вижу, слышу, чувствую мир её глазами. Я невидимый зритель в её голове. Бабушка уносит Ингу в комнату, та вырывается, дверь хлопает. Инга выскальзывает из объятий бабушки и с криками:
— Папа! Папа! — подбегает к входной двери, потом идёт на кухню, там мама плачет, уронив лицо в ладони.
Инга подходит к маме, протягивает ручки, но та отталкивает девочку, Инга плюхается на пол, начинает хныкать, а мать просто встаёт и проходит мимо.
И мне так больно за маленькую Ингу, ведь она даже младше Сони, и я обнимаю эту девочку, начинаю гладить её по голове и шептать на ухо:
— Они всё равно тебя любят! И ругаются не из-за тебя! И папе ты нужна, он скучает по тебе, но не может вернуться, и мама тебя очень любит. Тебя все любят! Ты очень хорошая…
Меня трясло, а когда щёку обожгло, перед лицом застыла Инга, взрослая, опухшая и перепуганная:
— Ян, что ты сейчас сделала?!
Я поморгала несколько раз, выходя из наваждения. Я была Ингой, там, в её воспоминаниях. Перевела взгляд на подругу:
— А ты что-то почувствовала?
— Да! — Инга возбуждённо закивала. — Мне, не знаю, так легко вдруг стало. Я... как будто с отцом рядом росла, я его простила, — чуть усмехнулась она. — Мне вот никогда так хорошо не было! Я не знаю, как тебе объяснить, но как будто поддержка появилась внутри!
— То есть ты меня слышала, там?!
Это было удивительно. Значит, я не просто побывала в воспоминаниях Инги, она услышала меня тогда, в виде маленькой девочки, и поверила.
— Ты молчала всё это время! До смерти меня напугала. Подвисла, словно задумалась, и глаза у тебя такие странные стали, вдоль радужки зелёным светились.
— Это суперсила! Инга! Шар! Он во мне! — я вскочила, приложила руки к груди, потом растирала виски, собирала мысли в кучу. Смотрела на Ингу, она уже не плакала, у неё на лице застыло не меньшее удивление. — Я погрузилась в твои воспоминания, нашла самое болезненное, связанное с твоим отцом, и сказала тебе той, маленькой, что твой папа тебя любит. И долго я так зависала?
— Не знаю, минуты две. Ты меня обняла, а потом перестала двигаться, я с тобой разговариваю, а ты не слышишь, пришлось по щекам бить!
Я потёрла щеку, которую обожгло.
— Офигеть! — я всё ещё пыталась осознать, выплыть из воспоминаний, быть Ингой в них оказалось очень больно, но ведь я и хотела, искренне хотела облегчить её боль, и мне это удалось. — Значит, я могу исцелять! Исцелять воспоминания!