Весна безумия

Глава 62. Возвращение

Моё появление в школе произвело фурор. Я думала, что привыкла к бесконечным косым взглядам и шепоткам за спиной. Но теперь, казалось, меня узнавали все. Округляли глаза и тыкали пальцами даже ребята из средней школы.

В гимназию я опять пришла под конвоем отца, он сдал меня Екатерине Сергеевне, они перебросились парой фраз, пока я стояла в стороне, и папа ушёл. Екатерина Сергеевна поджала губы, выглядела печально, хотя, как только меня увидела, обрадовалась, а сейчас заговорила тихо:

— Яна, очень рада, что ты вернулась, что ты цела и невредима. Но тебе предстоит общение с полицией. Ты в курсе, какие обвинения предъявили Илье Ковалёву после твоего исчезновения?

Я кивнула.

— Мне так сложно в это поверить, — она вздохнула. — И я понимаю, что ты бы хотела всё скрыть, но Яна, некоторые вещи замалчивать не нужно. Просто знай, что я с тобой! Да и весь наш класс тебя тоже поддержит.

Я как стояла, так и разинула рот от удивления, а когда чуть пришла в себя, даже отступила на шаг:

— Вы что, поверили во всё это?! Екатерина Сергеевна, ничего не было! И папа тоже в курсе?!

— Пока нет. Он говорит, что ты сбежала из-за семейных обстоятельств, — классная руководительница лишь вздохнула и смотрела на меня снисходительно, ободряюще сжала предплечье. — Не волнуйся, Яна, мы тебя в обиду не дадим.

Да уж! Если даже Екатерина Сергеевна не поверила мне, а поддалась шумихе, похоже, у Ильи действительно будут проблемы.

Дальше меня ждал разговор с директрисой. Она меня отчитывала целый урок за побег, за то, как сильно я очернила репутацию гимназии и оклеветала лучшего ученика. Я сидела у неё и чувствовала себя полным ничтожеством. Буквально месяц назад она вручала мне грамоты, улыбалась и говорила, что я гордость гимназии. А теперь мои заслуги ничего не значили, и я стала позорищем. Если бы не Екатерина Сергеевна, директриса меня, наверное, придушила бы собственными руками или отчислила, но гадостей она мне наговорила, будто я худший человек на земле, который только и жаждет разрушить святая святых — репутацию «превосходного учебного заведения».

Выходила я от неё настолько подавленная, что больше никогда не хотелось возвращаться в эту школу. Екатерина Сергеевна сама привела меня на урок алгебры. В шумном классе тут же наступила гробовая тишина, и, пока классная что-то говорила математичке, все, абсолютно все смотрели на меня, а я сжалась и молча прошла на своё место. Прозвенел звонок на урок, я лишь осторожно покосилась на Тима, он тоже смотрел на меня, нахмуренный, задумчивый.

Галочка тут же придвинулась и зашептала:

— Ян, ты как? Это всё правда?

Я лишь покачала головой, сжав губы и не сводя глаз с учительницы. После урока меня тут же окружили одноклассники и засыпали вопросами:

— А где ты была? А зачем сбежала? У тебя сейчас всё нормально? Что с Ковалёвым? Ты хочешь, чтобы его посадили? Янка, мы с тобой, ты не бойся Ковалёва. Он тебе угрожал?

Я так растерялась от повышенного внимания, переводила взгляд по кругу, чуть улыбнувшись. В этот момент Тим крепко схватил меня за руку:

— Яна потом всё расскажет!

И, словно телохранитель какой-то звёзды, ограждая от всех, потащил из класса, увёл к подоконнику, где никого не было. Встал напротив. Заглянул в лицо:

— Ты всё ещё дуешься?

А я с широко раскрытыми глазами смотрела перед собой, мир опять перестал казаться мне реальным. Меня опять выволокли за шкирку на сцену театра абсурда.

— Тим, ты тоже веришь во всё это?!

— Если бы поверил, то, наверное, уже убил бы Илюху, — хмыкнул он.

Я не могла на него обижаться: Тим смотрел участливо, улыбался. Так хотелось его обнять, но кругом столько глаз косились на нас.

— Как хорошо, что хоть вы с Ингой не верите в этот треш, даже Екатерина Сергеевна верит, прикинь?!

— На самом деле у тебя союзников куда больше, чем ты думаешь. От Илюхи теперь все отвернулись. И вообще, тут такой шухер навели. Из чата всех выцепили, опрашивали. Там, конечно, всё потёрли, и все сбежали, — Тим усмехнулся. — И новый создали, но у полицейских остались скрины.

— Что мне теперь делать?

— Забить. Сама знаешь, что через пару недель все забудут про эту тему. Я буду рядом, не дам тебя в обиду, — Тим снова улыбнулся.

Я была настолько растеряна, что хотелось куда-нибудь скрыться от всеобщего внимания, и в то же время мне хотелось взять рупор и орать на всю гимназию о том, что Ковалёв нагло врал. Так хотелось, чтобы мне поверили. Я не представляла, как пережить подобное внимание.

Тим потянулся к рюкзаку и достал из него синюю пачку с мармеладками:

— Уже неделю таскаю, — усмехнулся он и с улыбкой протянул мне. — Твои любимые червячки были не в синей упаковке, зато мишки в синей.

И хоть обида за предательство Тима всё ещё саднила где-то в груди, но сейчас, пока я смотрела на его улыбку, на синюю пачку мармеладок, меня снова обдало волной любви. Я бросилась Тиму на шею, обняла его так крепко, как могла. Он даже чуть пошатнулся, но хмыкнул и прижал меня к себе. Я уткнулась носом ему в ключицу, закрыла глаза, чтобы не замечать косых взглядов и с упоением дышала любимым и родным ореховым запахом.

— Яна!

Услышав громкий окрик Ковалёва позади нас, я вздрогнула, отпрянула от Тима и вытаращилась на Илью. Тот стоял совсем рядом, но такой счастливый, будто ему сообщили, что он выиграл в лотерею. Я нахмурилась, не зная, чего от него ожидать, а Тим сжал мою ладонь.

— Яна! Как же круто, что ты нашлась! Прости меня, негодяя, что наврал про раздевалку. Ты же скажешь полиции, что ничего не было? — и, сделав несчастное лицо, попросил: — Пожалуйста! Они меня посадят!

— Заявления же нет, и не будет. Никто тебя не посадит! — я всё ещё хмурилась.

Илье раньше всё сходило с рук, ему всегда верили. Впервые вся его ложь обернулась против него, но жаль его не было. Мою репутацию уже не спасти, и от этого было больно. Поэтому при виде Ильи во мне вдруг всколыхнулась злость, захотелось ему отомстить, план мести родился мгновенно. За свои слова нужно отвечать. И я протянула ему руку, настраиваясь внушить Ковалёву публичный каминг-аут:

— Мир?!

Довольный Илья потянул свою ладонь, но Тим вдруг резко ударил Ковалёва по руке:

— Убери руку! — и загородил его собой, смотрел в мои глаза пристально и сердито: — Что бы ты ни задумала, не надо!

И я, пару раз моргнув, прогнала свою злость.

— Да ладно тебе, Клячик! Даже пальцем не трону больше Яну, если, конечно, она сама не попросит! — И Илья, подмигнув мне, ушёл к своим.

Я опустила глаза, а Тим взял меня за вторую руку, вздохнул:

— Легче бы тебе всё равно не стало, даже если б его посадили. Просто смирись, что он мудак, и не ведись больше на его слова.

Мне стало так стыдно за план мести, а ещё больше это чувство усугубляло то, что Тим меня застукал, наверняка заметил зелёное свечение в глазах — так пристально вглядывался. Но мне действительно не стало бы легче. Легче было лишь оттого, что я не успела ничего внушить Илье.

— Спасибо, что остановил!

Прозвенел звонок, и мы побежали на следующий урок.

С полицией беседа была короткой, и после общения с директрисой я ожидала, что ко мне будут относиться либо с осуждением, либо со снисхождением и жалостью, как Екатерина Сергеевна. Но следователь оказался добрым. Разговаривал спокойно и участливо, даже во взгляде не мелькало ни капли осуждения. Он очень внимательно слушал мою историю, задавал наводящие вопросы и как-то незаметно выпытал всё: и про спор, и про приставания, и про психолога. Я и не собиралась ничего скрывать, но некоторые подробности рассказывать не собиралась, а в итоге выложила.

Следователь вздохнул, цокнул и отпустил, и я очень надеялась, что он-то поверил.

Тим провожал меня домой после школы. Я его простила, но внезапно осознала, как часто мы спорим и ссоримся в последнее время:

— Тим, тебе не кажется, что между нами всё неправильно?

— В смысле? — напрягся он.

— У нас с тобой постоянные тёрки, то ты пропадаешь, то я. Так ведь не должно быть?

Тим остановился, посмотрел на меня как-то печально:

— Я не знаю, как правильно. И ссорятся все, это нормально. Но, если ссоры не разрушают отношения, это как раз настоящее. Знаю, что я далёко не Ковалёв, но зато теперь понимаю, каково это, когда ты исчезаешь. Не хочу больше тебя терять.

Тим говорил так проникновенно, теребя каждым словом моё израненное сердце. Мне казалось, что я больше не переживу расставания с ним. Я кинулась к нему на шею, он тоже крепко прижал меня к себе. Прошептала ему на ухо:

— Я тоже больше не хочу тебя терять.

А на следующий день к нам домой заявился отец Ковалёва, представительный, лощёный, с пронзительным взглядом. Выглядел он дорого, официально и слишком идеально. Запах парфюма приятно щекотал нос. Он долго рассуждал о том, какие мы ещё дети и что нам нужно заботиться о будущем, а сейчас нам кажется, что море по колено, и мы не думаем ни о чём. Я совершенно не понимала, что он от меня хочет, пока он сам прямым текстом не сказал:

— Яна, ты пойми, у Ильи большое будущее, и он заботится о нём, но от ошибок никто не застрахован. Ты тоже позаботься, пожалуйста, о себе. Скоро поступление, и деньги точно пригодятся. Это тебе в качестве моральной компенсации, в благодарность за то, что не стала хоронить будущее Ильи. — И он вложил в мою руку рулон свёрнутых купюр, перетянутых резинкой.

Я пребывала в полнейшем шоке, мне страшно было подумать, сколько там. Но ещё страшнее стало, когда осознала, за что отец Ковалёва дал их мне. Моргнула пару раз, чтобы прийти в себя, и начала качать головой, потому что подходящих слов подобрать никак не могла. Это было и возмущение, и отчаяние, и даже обида:

— Заберите, пожалуйста! — я протянула ему рулон денег назад.

Хоть и старалась говорить твёрдо, но голос дрожал, а потом вдруг накатила какая-то горечь за отношение отца к Илье. Ковалёв-старший только что убеждал, какой Илья способный, умный, перспективный, только ради того, чтобы я его пожалела.

— Я и не собиралась заявлять, потому что ничего между нами и не было. Илья просто-напросто всё придумал, чтобы выпендриться перед пацанами, а это разлетелось по всей школе.

Ковалёв-старший смотрел пристально, словно сканировал меня, потом даже выдохнул с облегчением, расслабился:

— Хорошо, если так, но тебе всё равно это нужнее! Я два раза не предлагаю, — он сам чуть опустил мою руку с деньгами и отвёл её в сторону.

— Нет, возьмите! — но я снова рывком протянула ему деньги. — И не говорите никому, что приходили ко мне с таким предложением! Ведь, если кто-то узнает, это будет значить, что вы не поверили в невиновность собственного сына!

Я сама была в шоке, что заявила это, но деньги жгли мне ладонь. Ковалёв-старший чуть усмехнулся, забрал рулон, вглядываясь проницательным взглядом мне в глаза:

— Удивлён! Быть может, ваше поколение и не такое уж потерянное. Может, вы и подружились бы с Ильёй, раз он тебя не обижал?

— Мы не подружимся, — буркнула я себе под нос, но оставила претензии при себе, чтобы Ковалёв-старший не решил, что вымогаю моральную компенсацию.

Отец Ильи попрощался с моими родителями и ушёл. И сколько мама ни допытывалась, что он хотел, я молчала, как партизан. В голове не укладывалось, как родной отец может не поверить собственному сыну. Даже я верила, что в Илье есть хорошее.

А мне оставалось только ждать, когда шумиха вокруг моего имени утихнет, впрочем, класс оказался на моей стороне. Ребята меня поддерживали, никто не издевался, не травил, но истинную причину своего побега я так и не рассказала. Для всех это осталось просто серьёзной ссорой с родителями.

И я не знаю, что бы делала, если бы рядом не было Инги и Тима. Особенно Тима. Его ободряющие слова, улыбки, шутки, крепкая горячая ладонь всегда были рядом со мной. И поэтому в гимназии я держалась легко. Тим был словно моей бронёй от всего негатива и хайпа. Жаль, что виделись мы с ним мало, после уроков он уезжал на реабилитацию для разработки кисти, а потом сразу на тренировку. И мне его так не хватало!

К Инге меня пока тоже не отпускали, хоть отец и перестал меня встречать и провожать, но о ночёвке пока не было и речи. Подруга пару раз заглядывала ко мне сама, но в основном стала торчать у Артёма. Хоть она и говорила, что между ними ничего нет, якобы ей просто не хочется сидеть дома одной. Но, как я ей ни писала, она мне вечно отвечала: «Я у Тёмы». Похоже, моя вписка у него их сблизила.