Весна безумия

Глава 65. В чём измеряется любовь

Последний раз перед подъёмом в горы, мы заночевали в туристическом кампусе рядом с какой-то деревушкой уже в горном массиве. Людей на праздники в горах было немерено, но нам предстоял путь по собственному маршруту. На парковке кампуса оставили машину, и папа на всякий случай предупредил, что мы вернёмся через пять-шесть дней, передал администрации наши маршруты.

А с раннего утра, позавтракав, мы отправились в путь. Хоть шли и по лесу, но постоянно поднимались. И на энтузиазме топали бодро, весело. Первым шёл папа, за ним Инга, потом я, и замыкал нашу колонну Тим. Но когда с тропки пришлось свернуть, наше движение замедлилось. Тропы не было, пришлось перелезать через упавшие деревья, обходить ветки и кусты, и всё время подниматься.

Пахло лесом, земля была ещё мягкая, сырая, грязь прилипала к высоким ботинкам. Идти стало тяжеловато. Но зато кругом стоял запах весны, пробудившейся весны, в верхушках деревьев путались лучи солнца, пели птицы, а воздух был густой, чистый до головокружения и такой вкусный, что хотелось дышать полной грудью. Но стоило мне зазеваться, прикрыв глаза и наслаждаясь запахом леса, как я, чуть оступившись, тут же лицом впечаталась в паутину и на несколько секунд даже встретилась с тремя парами глаз её мохнатого хозяина.

Он подмигнул мне и полез по носу на лоб, щекоча своими лапами переносицу, а я от ужаса даже дар речи потеряла, но замерла как вкопанная, и на меня чуть не налетел Тим:

— Ты чего?

— А! У! К! — дёргалась я в припадке, стряхивая с головы это чудовище.

Со стороны, наверное, это походило на танец сумасшедшего шамана, потому что Тим расхохотался, стряхнул паука с моей головы. На земле тот уже не казался таким огромным, быстро побежал по своим делам. Я выдохнула, отлепила от лица остатки паутины, посмотрела на улыбающегося Тима:

— Спасибо! Я вообще не боюсь пауков, а тут прям по лицу! Фу!

— Заметно, что не боишься! — хмыкнул он и поторопил меня. — Ускоряйся, а то отстанем.

Мы поспешили за Ингой с папой.

— Знаешь, за что я тебя люблю? — вскоре снова подал голос Тим.

— Нет, — чуть обернулась я и улыбнулась.

— За то, что ты не раздавила того паука!

Я рассмеялась:

— А если бы раздавила, разлюбил бы?!

— Задумался бы о правильности своего выбора, — тоже со смехом ответил Тим.

А я даже остановилась, обернулась и посмотрела ему в лицо, он улыбался.

— Ты это сейчас серьёзно?! Бросил бы меня, если бы я раздавила паучка?

— Ты иди. Не волнуйся, не бросил бы, — хмыкнул он и кивнул на удаляющуюся спину Инги. И когда я вновь пошла, заговорил: — Просто это естественная реакция на всяких насекомых, их хочется прибить, особенно когда они так пугают. А ты его проводила с дороги и только потом пошла, чтобы не наступить. Это было мило.

— Может, я испугалась, что он ядовитый, — хмыкнула я.

— Ты бы тогда орала так же, когда он тебе на лицо прыгнул, — рассмеялся Тим.

— А вот знаешь! Ты позапрошлой ночью столько комаров прихлопнул, ещё и обматерил их всех, и ничего, у меня ни разу не возникло желания тебя бросить!

Тим позади расхохотался ещё сильнее:

— Это хорошо, что твоя любовь не измеряется в убитых комарах.

— Зато твоя, похоже, измеряется в отпущенных паучках!

К обеду мы сделали небольшой привал, перекусили, после чего идти, разморённым, уже не хотелось. Быстро упаковали вещи по рюкзакам, и папа дал нам отдохнуть десять минут перед следующим марш-броском. Я села на пенку, привалившись к стволу дерева. Инга села рядом, а Тим вообще расстелил пенку перпендикулярно мне, лёг и голову положил мне на бедро. Затем сорвал тонкий прутик от дерева и попытался попасть им мне в нос, щекотал лицо и постоянно смеялся, когда я морщилась. В итоге я не выдержала и закрыла ему глаза ладонями. Тогда он начал мотать веточкой из стороны в сторону вслепую, зато мне удалось отобрать прутик, и я сунула его Тиму в рот. Он начал плеваться, отодвинул мою ладонь с глаз:

— Фу, горькая какая.

— Это клён. Вот не буду тебя, горького, теперь целовать, — хмыкнула я.

Инга, сидевшая рядом и наблюдавшая за нами, рассмеялась:

— Тим съел всё, что наковырял у Янки в носу.

— Фу! Инга! — моё воображение не на шутку разыгралось. — Он там ничего не наковырял!

А Тим лишь рассмеялся.

Мы шли и прикалывались, слушали музыку, фотографировались, а папа нас постоянно подгонял:

— Нам нужно успеть до темноты выйти к речке, там и разобьём палатку. Ускоряемся, народ, ускоряемся!

Когда мы вышли к узкой речке, больше походившей на ручей, ноги у меня гудели. Речка в тишине приветливо журчала. Инга растёрла себе большой палец на ноге новыми ботинками и первым делом, сбросив рюкзак, разулась и опустила ноги в реку, завизжала:

— Ледяная!

— Зато чистейшая! Её пить можно, — добавил папа.

Тим, сбросив рюкзак, лёг прямо на коротенькую траву, раскинул руки и ноги и делал «звёздочку», как на снегу. Папа хмыкнул, глядя на него:

— Тимофей! Если ты не прививался от энцефалита, лучше встань! Здесь клещей море.

— Ты, пап, очень вовремя об этом говоришь, — я подошла к подскочившему с земли Тиму с аэрозолем репеллента и в очередной раз обрызгала его с ног до головы.Эту процедуру я проводила трижды в день с каждым. Папа успел напугать нас клещами ещё в дороге, поэтому, глядя на испуганное лицо Тима, я рассмеялась:

— Ты штаны в носки заправь, чтоб уж наверняка.

Палатку папа с Тимом поставили быстро, мы с Ингой в это время кипятили воду и варили «варево» на газовой плитке, помешивая кашу веточками, потому что ложки оказались у кого-то на дне рюкзака, и мы решили достать их потом. Стояли и принюхивались к тому, чем пахнет каша с тушёнкой, и тихо переговаривались.

— Вы как две ведьмы, — подошёл к нам Тим.

— Осталось бросить крысиный хвост и рог единорога, — подыграла ему Инга, коварно ухмыльнулась.

— Ага, Инга свою мозоль туда уже бросила, — рассмеялась я.

Стемнело быстро, и сразу стало не по себе, рядом журчала речка, а лес, наоборот, наполнился тишиной. Но вокруг нас стрекотали сверчки, где-то вдалеке ухала сова, слышались ещё вопли каких-то птиц.

Аппетит после долгой дороги по свежему воздуху разыгрался такой, что каша с тушёнкой казалась пищей Богов. Мы ели молча, торопливо. Папа посмеивался:

— Спать будете вообще без задних ног!

— А кто-то и без передних, — поморщилась Инга.

Она до сих пор сидела без обуви, после того как отмочила натёртую ногу в реке.

Мы сидели у костра, я заклеивала пластырем мозоль Инге. Аптечка лежала у меня в рюкзаке, и мне поручили роль лекаря. Тим сидел и заворожённо смотрел на огонь, разминал кисть эспандером. Свет от огня словно вытачивал его лицо в темноте, Тим выглядел таким серьёзным и красивым. Он замер, словно был сделан из воска, и его вид зачаровывал меня.

Но, поймав мой взгляд, он улыбнулся и сразу ожил:

— Мы к горам когда выйдем?

— Завтра днём по плану выйдем из леса, сделаем привал, и ещё сутки по лугам до гор. Дойдём до водопада, и потом назад! — поделился планами папа.

Инга тяжело вздохнула, и я ей сочувствовала, идти с натёртыми ногами одно мучение. Несмотря на усталость и холод, уходить в палатку никто не торопился. Каждый словно обрёл что-то своё, сидя у огня. Инга, вытянув босые ноги, слушала журчание воды, треск костра. Тим смотрел на огонь, почти не моргая, видел там что-то своё. Папа пересматривал карты, что-то рассчитывал, подписывал, рисовал, сверялся. Отблеск огня играл на линзах его очков. А я обводила их всех взглядом, и мне становилось спокойно.

Я заряжалась, наполнялась, но ведь не от гор. Меня вдруг озарило. Моё место силы не в горах, моё место силы рядом с любимыми и дорогими мне людьми. Достаточно быть рядом и дышать одним с ними воздухом. Мне оказались не так нужны горы, не так нужна вся эта магия природы, если её не с кем разделить.

Три года назад я приболела и не захотела ехать с папой, и тогда он тоже остался дома.

— Почему? Ты ведь так любишь горы! — не понимала тогда я.

— А зачем мне горы одному.

Тогда я его не поняла, а сейчас ощутила магию единения с любимыми людьми на себе.