Почти половина десятого вечера, и Дэниел общается со своим начальником уже больше полутора часов. Я с телефоном в руке сижу на диване в гостиной, брошенная на произвол судьбы и уязвимая, а наверху спит Джейкоб. Мне не нравится, что боковая камера теперь смотрит на землю, потому что так я не увижу, если кто-нибудь опять попытается залезть во двор.
Мне не хочется мешать мужу на деловой встрече, но сейчас вечер воскресенья, наш сын завтра идет в новую школу, и Дэниел знает, что я уже боюсь находиться в этом доме. Какого черта он там делает? Он несправедлив ко мне. Я пишу ему сообщение, стараясь сохранять легкий и веселый тон, потому что не желаю провоцировать конфликт. Мне не нужно, чтобы все осложнилось и взорвалось, как случилось в Ванкувере.
«Можешь дать мне знать, когда планируешь быть дома?»
Я слышу тихое жужжание, и это не мой телефон. Иду на кухню, откуда, как мне кажется, доносится звук. На кухонном столе заряжается телефон Дэниела. Какого черта? Он что, оставил телефон дома? Такая забывчивость ему не свойственна.
Занервничав, я бегом поднимаюсь к Джейкобу, но он крепко спит, подмяв под себя одеяло, а мистер Блинкерс лежит на полу. Я вздыхаю и снова спускаюсь в гостиную. Ложиться спать еще рановато, но я уже очень устала. Не знаю, стоит ли дождаться Дэниела и отчитать, а заодно рассказать о том, что кто-то повернул камеру, или отправиться в кровать и выложить все это ему утром. Завтра важный день. Я должна познакомиться с новой учительницей Джейкоба, втянуться в учебные будни, заполнить анкеты, ознакомиться с правилами школы и постараться найти свое место в этом новом для нас месте. Мне больше не хочется быть одинокой, как раньше. У меня не было подруг, с которыми можно поговорить, и я притворялась, что, как некоторые другие мамы, радостно сбагриваю ребенка на детскую площадку, хотя на самом деле волновалась, что в мое отсутствие с Джейкобом что-нибудь случится. Мне нужны единомышленники. Я хочу, чтобы рядом были другие женщины, в компании которых я бы чувствовала себя уверенно. От одной только мысли об этом меня накрывает тоской по добрым товарищеским отношениям.
Уснуть я теперь точно не смогу. Посмотрю телевизор. Почитаю книгу. Буду делать что угодно, лишь бы отвлечься, потому что я в панике. Иду на кухню, чтобы налить воды и включить свет на заднем дворе. Слава богу, там никаких посторонних.
Но даже при полной иллюминации в доме очень темно. Я, пятясь, отступаю в гостиную. Сквозь шторы на одинарном окошке я чувствую дуновение ветра. Неужели Дэниел открыл его, пока я была наверху и купала Джейкоба, а потом забыл закрыть перед уходом? Плетусь к окну, и в тот момент, когда уже собираюсь опустить раму, до меня доносится шорох шагов по траве. Звук едва различим, и он не стихает.
Потом прямо в окне за шторой возникает тень. Я вскрикиваю.
– Сара, – слышу я женский шепот.
Я раздвигаю шторы и прищурившись смотрю в окно.
Это она. Опять. Тара с махровой повязкой поверх волос и мокрым лицом коротко машет мне рукой.
– Я вспомнила, что оставила у стены дома газонные ножницы. Не хочу, чтобы кто-нибудь из мальчиков споткнулся о них и поранился. – Она поднимает и показывает острый садовый инструмент.
Я ни на секунду не верю в то, что она ходит возле моего дома в темноте именно поэтому. Я не знаю, что происходит с этой женщиной. Она ли это повернула камеру? А если да, то зачем?
– Хорошо, что ты вспомнила, – отвечаю я, наблюдая за ее оценивающим взглядом, за бегающими по моему лицу глазами, резко стреляющими влево, чтобы заглянуть за меня, в гостиную.
Она принимает извиняющийся вид.
– Прости, что надоедаю. Но все-таки встретимся у выхода с утра?
Тара стоит рядом с пятном света, которое отбрасывает на траву камера-лампочка.
– Ты, случайно, не задевала эту лампочку? Это детектор движения, направленный на проход между домами. И он сейчас повернут не в ту сторону. – Я внимательно слежу за выражением глаз соседки, ища в них ответа.
Та пожимает плечами.
– Возможно. Повернуть его обратно?
– Да не надо. Дэниел позже поправит. – Я выжидаю несколько секунд. – Так как, – говорю я, будто бы размышляя вслух, – Ник-то скоро вернется?
– Не знаю, Сара, – огрызается она.
– Ой, – отзываюсь я, не собираясь сдаваться. Я хотя бы не называю ее мужа Ники.
– Слушай, я правда не хочу разговаривать о Нике. Хорошо? – Ее губы плотно сжимаются в одну тонкую линию.
– Конечно, – отвечаю я нараспев. – Все хорошо. Прости за любопытство. И спокойной тебе ночи.
На этом она разворачивается и удаляется в направлении своего дома. Мне слышно, как шелестит трава под ее ногами.
Дожидаюсь, пока захлопнется ее дверь, закрываю окно и задергиваю шторы. Какого черта добивается эта Тара? И кто такой этот Ник? Может, она просто стыдится, что ее муж сидит, а может, здесь кроется что-то похуже. Господи, да одно то, что он в тюрьме, уже само по себе дурно. Я плюхаюсь на диван, не сводя глаз с окна на тот случай, если соседке снова вздумается вернуться, ибо она, похоже, постоянно так делает. Она как заразная сыпь.
Я уже взвинчена до предела, а Дэниела все нет. Взявшись за телефон, я начинаю искать информацию о родителе Коди, Нике Конрое, таинственном преступнике, муже и отце.
Поисковик выдает информацию о рок-музыканте из Миссури, слесаре-водопроводчике из Атланты и каком-то деревенском персонаже из Смолвиля. Никакой мерзости вроде ареста или приговора для кого-то из них мне не попадается. Однако это не означает, что о Нике ничего нет. Я несколько сужаю поиск и ввожу запрос «Ник Конрой; Торонто», а потом на всякий случай «Ник Конрой; Ванкувер». Результатов поиска слишком много, а я, не имея представления о том, как он выглядит, даже не знаю, с чего начинать. Тут я вязну в болоте.
Продолжаю прислушиваться и ждать, что откроется дверь и войдет Дэниел. В руке у меня телефон, и я снова смотрю на пугающее сообщение. «Я всё вижу».
Пока не сдали нервы, перевожу телефон в режим вибрации, сую его за пояс леггинсов и, прихватив со столика у двери ключи, выхожу из дома. Луна прячется за облаками, а звезды здесь видны не так хорошо, как в Форест-Вью, из-за высокого уровня светового загрязнения даже на севере Торонто.
Я запираю за собой дверь, молясь, чтобы Джейкоб не проснулся и не начал меня искать. Я просто побуду на улице, но не хочу пугать соседей своим копанием с камерой видеонаблюдения. Как только я наступаю на нижнюю ступеньку крыльца-веранды, вспыхивает лампочка в видеокамере над входной дверью, выставляя меня всем на обозрение. Ладно, зато я знаю, что эта камера работает.
Тихо подбираюсь к проходу между домами. У лампочки, закрепленной на кирпичной стене, имеется поворотный механизм, который должен быть направлен на проход под углом в сорок пять градусов, чтобы в кадр попадало как можно большее пространство. Сейчас механизм повернут строго на землю. Возможно, что в камеру врезалась птица и сбила ее, но я нутром чую, что это было сделано руками человека.
Знаю, что это неправильно и Дэниел будет на меня очень зол за то, что я собираюсь сделать. Но его здесь нет. Моя задача – выяснить, что Тара не хочет рассказывать нам о Нике и почему мы стали объектом ее нездорового внимания.
Открываю боковую дверь гаража – большого помещения на две машины с бетонным полом и деревянными полками на задней стене. На этих полках хранится ящик с инструментами, всяческие садовые принадлежности вроде перчаток, лопаты и секатора, а также электрические провода. Ничего такого, на что можно встать, чтобы дотянуться до лампочки. Потом замечаю прямо под полкой составленные друг на друга коричневые ящики из-под молока. Максимально тихо беру два, продолжая прислушиваться, не проснулся ли Джейкоб. В доме, кажется, тихо.
Открыв дверь ногой, выставляю за порог два ящика и снова закрываю дверь. Потом, установив ящики один на другой, задерживаю дыхание, потому что боюсь упасть, и встаю на них. Моя рука едва дотягивается до лампочки. Но мне удается направить объектив камеры прямо на окно соседской кухни. Затем уже с телефона отключаю в этой камере датчик движения. Она продолжит записывать изображение. Просто не будет включаться свет от малейшего движения в Тарином окне.
Осторожно слезаю с ящиков, ставлю их обратно в гараж и отряхиваю леггинсы. Оправдываю я свое деяние тем, что не направила камеру на спальню соседки или куда-нибудь в район комнаты Коди. Я уже собираюсь идти обратно в дом, как по моей спине пробегает предательский холодок страха. Я явно не одна.
Поворачиваюсь. Мужчина из дома напротив сидит на своем крыльце в темноте. На нем бежевая водолазка и те же штаны, что и всегда. По всей вероятности, он видел все, что я сделала. Плевать. Мне все равно, что он видит. Если на то пошло, лучше бы он совсем лишился зрения. Была бы моя воля, я бы наглухо заколотила его веранду, чтобы он ни на кого не пялился. Бросаю на него самый свирепый взгляд и захожу в дом. Бегом поднявшись наверх, прикладываю ухо к двери Джейкоба.
Он по-прежнему спит и не знает, что его мать начинает сходить с ума, а отец заседает на какой-то ультраважной встрече почти в десять вечера в воскресенье.
Теперь я уже жалею, что не разобралась с соседом напротив. Почему я вечно должна отступать? Мириться со страхом вместо того, чтобы решить проблему? С меня хватит. Я снова выхожу на улицу, запираю за собой дверь и решительно направляюсь к дому того мужчины. На улице похолодало, а я в одной тонкой рубашке, поэтому, подходя к его крыльцу, обхватываю себя руками.
Сосед заметно напрягается, а потом встает и подходит ко мне. При свете тусклой лампочки на веранде взгляд его голубых глаз кажется холодным и испытующим. Лежащая на перилах рука подрагивает не то от ночного холода, не то от нервозности.
Я решаю, что дружелюбная манера поведения станет наиболее благоразумным выбором.
– Здравствуйте. Вам, наверное, тоже захотелось подышать свежим воздухом. Меня зовут Сара Голдман. Я ваша соседка. – Я протягиваю ему руку, и он смотрит на нее так, будто не понимает, что с ней делать.
– Я Эзра. Соседский дозор.
Я опускаю руку. Непонятно, серьезно он или шутит. Его лицо не выдает никаких эмоций. Скулы настолько острые, что ими можно резать стекло; глаза впалые. Это одинокий странный человек и, возможно, не вполне уравновешенный.
– Я рада, что у нас есть соседский дозор, – говорю я. – Мы только вчера переехали, и вчера поздно ночью я кого-то видела у себя во дворе. Мне показалось, что чуть раньше я снова услышала какой-то звук на улице, – сочиняю я, – вот и вышла посмотреть. – Я говорю не очень связно, поскольку единственное, что указывает на то, что он меня слушает, это дергающаяся мышца на его остром подбородке. – Вы не видели, не заходил ли кто-нибудь ко мне во двор или в проход между домами? – Я показываю на противоположную сторону улицы.
Он качает головой.
– Вы хорошо следите за Джейкобом?
Кровь стынет у меня в жилах. Откуда он знает, как зовут моего сына? Но прежде, чем я успеваю что-нибудь сказать, он продолжает:
– Будьте осторожны. Никогда не знаешь, что на самом деле за люди твои соседи. – Сказав это, он поворачивается и уходит в дом. Мне слышно, как за дверью скрежещет запирающийся замок.
Я, хлопая глазами, остаюсь стоять на крыльце. Мне хочется забарабанить ему в дверь и потребовать объяснений, но у меня даже нет уверенности, что мне безопасно находиться здесь одной. Бегу обратно к дому, запираю за собой дверь и падаю на диван. Внезапно в мое сознание пробивается новая тревога. Дэниела до сих пор нет дома, а этот жуткий человек, наверное, видел, как он уходил. Что, если…
Нет. Об этом думать я себе не позволю. Пора прекратить делать скоропалительные выводы и сочинять страшные истории. Возможно, он затворник, которому нечем заняться. Внешность бывает обманчива.
Потом меня кто-то трясет, и я просыпаюсь. Как такое вообще возможно? Как я умудрилась уснуть?
– Сара.
– Что?! – подхватываюсь я. Спросонья мне не сразу удается прийти в себя. Я щурясь смотрю на Дэниела. Его бледное лицо искажено ужасом.
– Я не могу найти Джейкоба.