Ася

Пролог Первая встреча

Головная боль, бешеная резь в глазах и клацающие от злости зубы. Таков ответ на вопрос:

«Как дела, Костя Красов? Ты что-то мордой чересчур зарос!».

Башка раскалывается так, что гудящий фоном скальп отслаивается от резонирующей черепной коробки. Глаза не распахнуть, чтобы не скривиться, шипяще шикнуть или сплюнуть комок, свалявшийся от постоянного катания буро-рыжей непрозрачной, но очень вязкой массы. Зубная эмаль весьма чувствительна к любого вида жидкостям и твердой пище. По-видимому, это старость: «Э-эх!». Или все-таки последствия аварии, в результате которой погибла женщина с двумя детьми и урод, так и не смирившийся с тем, что она с ним сделала, когда решила заново начать и от него уйти? Я выжил! На радость людям и себе назло.

Море… Солнце… И песок!

Золотисто-коричневый, как жженный сахар. Адская жара — строптивый зной. Отечественное лето. Не дикий пляж и ощутимое количество галдящих отдыхающих.

Гидрофлайт… Флайборд…

Французское незамысловатое изобретение. Легко парящая над водой доска. Ее подобие, конечно. Широкая, довольно длинная подвижная пластиковая трубка, большой хомут на сочленении и ярко-красные сапоги с высокой тканевой шнуровкой, в которых заточены ноги того, кто воздух гибким телом рассекает. Опасные кульбиты в атмосфере и заискивающие рукоплескания толпы, таращащейся на морского акробата. Гидроцикл вращается, степенно нарезая круг за кругом и выдавливая из морских глубин потоки воздушно-водной массы, поднимающей на высоту гибкую фигуру смуглого парнишки в солнцезащитных очках и белых парусиновых штанах.

Желающих попробовать чудную замануху хоть отбавляй, но первенство по-прежнему удерживают десяти- или одиннадцатилетние детишки, да дамы, которым уже за сорок или по паспорту — все сорок пять.

— Извините, пожалуйста…

Я грею кости и предоставляю спину, сокрытую под черной рубашкой с длинными кое-как закатанными рукавами, для экзекуции не церемонящемуся с тактом бешеному ультрафиолету.

— Извините…

Я разведен. Уже два года как! Да, точно.

«Или нет?» — в январе будет ровно два.

«И что?» — хреново, безусловно.

«А вообще?».

«Если честно?» — да вроде ничего.

Нет, не работает дешевый аутотренинг. Все усилия, попытки и поползновения растрачиваю лихо, а результат практически неощутим. Удовлетворения от того, что проговариваю, не получаю, зато, похоже, мощно загоняюсь. И, черт возьми, не кое-как! Каждый раз упрашиваю разум ни черта не вспоминать, не прокручивать события, не выискивать ошибок, не назначать виновных, не поддаваться на легкую наживу, преклоняясь перед долбаным соблазном, не воскрешать из небытия события, из-за которых я остался одиноким.

— Можно…

Дом… И больше ничего из той прошлой жизни. Огромное сооружение на высоких сваях на случай подтопления, которого в этом месте с божественного сотворения мира, отродясь, не наблюдалось.

Собственная строительная фирма… Проверенный проектами, годами и дедлайнами надежный персонал, подряды, высококвалифицированные сотрудники, услужливые курьеры, зубастая кадровая служба, собственная безопасность, юридический сектор, дизайнеры и, конечно, бухгалтерия, так называемый финансово-экономический отдел.

Там царь и бог — Санёк. Финансовый гуру, хранитель общака, злобный лепрекон, да его не оскудевающий золотой горшок. Сашка — хватко-храбрый деловой партнер и на сейчас единственный мой настоящий друг. Что скрывается под простым понятием? Тот, кто громче всех о подобных отношениях орет? Тот, кто при встрече хлопает по груди, спине, плечам и заду? Тот, кто даст взаймы и не спросит о сроках возвращения потом и трудом добытого нала? Тот, кто…

— Извините. Я…

— Да? — нехотя отрываюсь от песка, струящегося между пальцев ног, лениво поднимаю голову и устремляю спрятанный за угольно-черными стеклами очков воспаленный от адской мигрени взгляд на того, кто терзает мое плечо десятый раз подряд.

— Вы не посмотрите за моими вещами? Я хотела бы поплавать, но…

— Здесь есть специальное место для хранения скарба отдыхающих, — куда-то в сторону, назад и вбок пренебрежительно киваю головой. — Несколько сот рублей — цена вопроса гарантированной охраны. Я не сторож этой лампы.

— Я этого не знала, — она оглядывается назад. — А где? Куда?

— Там, — указываю носом в еще более непонятном направлении.

Устал… Чудовищно! Чувствую себя умирающим стариком. Хотя мне до сорока, как пешком в назначенное историей столичное место.

— Я хотела быстро окунуться и… Пожа-а-а-а-луйста! — странное создание с красивой грудью, едва прикрытой парой треугольников ядовито-голубого цвета, подскакивает вверх, размахивая короткой юбкой, пришитой к поясу плавательных трусов.

Она блондинка… А значит, вызывающе красива? Это вряд ли! Скорее, всё наоборот.

Обычное, ничем не примечательное женское лицо, но чрезвычайно охренительное тело. Третий? Если на глазок. Узкая талия, которую я мог бы обхватить одной рукой и длинные худые ноги. Что у девочки по заду? Кроме полиэстера, бьющего по вырезанным бедрам, когда шурует между ног.

— Оставляйте, — рукой показываю на место рядом с собой.

— Спасибо.

Пляжная большая сумка, в которой, вероятно, находится крем «для» загара, конечно, «от», наверное, «после», «вместо» — здесь, как пойдет, и успокаивающее масло на пожарный — и это не буквально — случай, когда четыре обязательных позиции не сработают и стопудово подведут.

— Плавать умеете? — слежу за тем, как девушка возится в своем бауле, что-то поправляет, цепляет, раскрывая мелкую булавку, и нечто даже прячет за подкладку. — Я Костя. А Вы?

— «Юля»! — бухтит себе под нос.

Как? Да уж, как говорят полученные от столярного станка ребята:

«Опять? Говоришь, что под контролем воспаленное сознание? Юля? Серьезно, Красов? Красов, приди в себя, проспись, проснись… Херня вопрос! Как скажешь!».

А я как будто ни черта не понял:

«Так она, что, Юла?».

— А полное? — нервно ухмыляюсь.

— Это полное.

— … — растягиваю рот своей походной и обезоруживающей девочек улыбкой.

— Ася! — еще раз представляется и тут же уточняет, дополняя простое имя не менее простой фамилией. — Ася Ступина. Приятно познакомиться.

«И мне» — и мне:

— Красов Константин. Анастасия, например? Нет, не подходит? Просто Ася — это как-то… Как будто что-то незаконченное. Вы так не считаете?

Дешевое и странное. Как по мне, естественно. Три буквы — «А», «С» и «Я»?

— Асия? Анна? Алина? Таисия?

Лишь отрицательно мотает головой.

— Александра?

— Нет, — запустив под юбку пальцы, дергает глубокие вырезы и проводит между бедер. — Я быстро…

Трусы чрезвычайно миниатюрные, должен вам сказать. Тут даже обалдеть, не постаравшись, не получится. Я ведь вижу маленькие половые губы, рогатку и чертов женский «поплавок», а если загляну, нырнув лицом, то стопроцентно носом попаду в прикрытую небрежно мелкую промежность. То ли она дешевка, проститутка, шлюха, пытающаяся подцепить удода простым вопросом с элегантным предложением:

«Простите! Денег нет. Посторожите?»,

то ли купальник ей не подходит по размеру, и она его сняла с какой-то заблудившейся подруги или на крайний случай в простой комиссионке обрела?

— Плавать умеете, Ася?

— Да, конечно, — поочередно поджимает ноги, пританцовывает, как будто хочет в туалет. — Сколько я буду Вам должна, Константин?

Она хитра!

— За что? — укладываюсь ухом на плечо.

— За вещи.

— Бесплатно, Ася.

— Мне неудобно. Я…

Рукой показываю, что ей пора уйти и сгинуть на хрен с горизонта.

— Здесь мелко?

— Не сказал бы.

— Хорошо, — она присаживается, согнув колени, тем самым выставляя мне на обозрение свое интимное местечко, от которого сегодня почему-то трудно отвести глаза.

У меня ведь нет проблем с всегда доступным сексом. Вернее, нет проблем с этим делом после свершившегося развода. Я трахаю желающих: как положено, как заявлено природой и складывающимися, как правило, в мою пользу обстоятельствами. И на этом все. Одна ночь, возможно — пара. Она отваливает в разрядке и удовлетворении, а я из поля видимости предусмотрительно исчезаю. Кто на подобное соглашается? Полагаю, что и без объяснений все понятно. Женщины, стоящие на недешевой ставке в фирмах, которыми сами же и управляют: эскортницы, «старые подруги», попавшие в затруднительные положения, иногда отчаявшиеся, все реже проститутки. Я опаскудил собственную жизнь неразборчивыми связями и циничным взглядом на обыденные вещи, но…

— Так проще? — шепчу ей в спину.

— Что? — девица оборачивается, не сбавляя шаг.

— Не заплывайте за буйки, Ася Ступина.

— Постараюсь.

С характером лимитчица? То, что дева из какой-нибудь необластной глуши очевидно даже идиоту, видно слепому и слышно тугоухому задроту. Подскакивает, как легкий, но упругий мячик. Стесняется, сжимается, трусливо озирается и не знает, за что схватиться в этом неглиже: то ли за тесемки почти отсутствующего плавательного топа, то ли за юбку на порнографических трусах, которая постоянно оголяет идеальные по форме ягодицы, каждая из которых напрашивается на мужской шлепок, пальцы или сдавленный кулак…

Тяжелые травмы, почти несовместимые с паскудной жизнью. Нет, похоже, не судьба. Я выкарабкался, но пробыл в легком бессознании всего лишь два несчастных месяца. Потом была реабилитация — медикаментозный взрыв в мозгах, дорогостоящая терапия, массажи, тренировки, лечебная физкультура, врач-реабилитолог, а после психиатр, копающийся в остатках памяти, как в собственных богатых закромах. Кому-то показалось, что я пытался разрешить свои проблемы, порвав с миром добрых и простых людей. Наверное, я смог кого-то в чем-то убедить, потому как не был признан невменяемым или недееспособным, и даже дал показания для следствия, из-за которых дело было прекращено за отсутствием — точнее, смертью — виновного в том, что в один прекрасный день со всеми нами на той дороге произошло. Я… Ох, как тяжело признаться в том, что…

Я… Я… Я бросил всё!

Оборвал все наработанные связи, вычеркнул из памяти, перелистнул и разодрал непрочитанные до конца страницы. Забыл, кто эти окружающие люди, какого черта им было нужно от меня, как каждого зовут и есть ли у кого-нибудь из них своя семья. Забыл про ложь и унижения, про обиды, измены, бездарную игру и самоотречение. Я вытер ластиком ненужные понятия. «Справедливость», «растворение», «уверенность» и «погружение». «Дружба»! Я вылечился, но есть одна проблема:

«Я не могу забыть тебя!»…

Девчонка скачет на волнах, как бедная овечка, которую за мелкие копытца кусает волосатый пастырь. Общительная и открытая худосочная блондинка с фигурой топ-дивы и незаезженной порноактрисы. Потому что молодая и неопытная? Смешная? Глупая и недалёкая?

— Спасибо, — оттягивает от поджарых скользких бедер прилипающую мокрую юбчонку, нервно улыбается и прячет взгляд.

— Поплескалась? — швыряю гальку, разбивая построенный собственноручно «домик».

— Да. Вода — парное молоко.

— Ты из деревни, Ася? — еще один хлопок — вдрызг просранный удар и разлетевшиеся камни.

— Нет.

— Парное молоко. Знаешь, что это означает? Что это такое?

— Комфортная температура воды. Мне тепло, и я совершенно не замерзла.

— Откуда ты?

А я ведь бесцеремонно ей грублю, без разрешения перехожу на «ты», нахально полосую взглядом щиколотки, которые она друг о друга нервно потирает.

— Мне пора, — хватает сумку, из которой, нарочно не придумать, выпадает распухший от баблишка бабский кошелек. — Ой, черт!

Согласен. Здесь по-другому и не скажешь! Я помню кое-что подобное. Мода, видимо, совсем не изменилась или эта диковатая Ася осталась не в удел по воле все того же рока.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать… — заикаясь, квакает.

Значит, совершеннолетняя!

— … четыре, — тут же добавляет.

— Ты одна? — слежу за тем, как она…

Твою мать! Она ведь проверяет этот мерзкий кошелек. Еще чуть-чуть и девочка начнет слюнявить пальчик, чтобы купюры отлистать.

— Я не трогал твои вещи, — по ощущениям — краснею и смущаюсь. — Ася?

— А?

— Ни к чему…

Она вытягивает из кожаного зева измятую бумажку в салатовом кафтане и протягивает мне, добавляя долбаную благодарность:

— Спасибо за то, что… Этого хватит?

Решила дать мне в морду? Совсем, похоже, котелок не варит. Двадцать четыре, а внутри, по-видимому, кризис и антивозрастная лабуда.

— Спрячь, — отворачиваюсь, прячу сильно скособоченную физиономию, дергаю губами и грубо матерюсь.

«На хер!» — но, конечно, про себя. Я сдерживаюсь и из последних сил креплюсь.

— Сколько я должна?

Упрямая? Гордая? Флиртует слабо. Зато манипулирует чувствами, как профессионалка. Пытается пробить на совесть и жалость разыграть?

— Убери, сказал.

— За камеру хранения, — она, похоже, присаживается за моей спиной. Затылком, шеей и плечами я ощущаю слабое движение воздуха, когда девица открывает рот и производит на свет глупые слова, — я бы заплатила, Костя. Вы сидели на берегу, пока я прыгала на волнах, поэтому…

— Поужинаем? — прикрыв глаза, шиплю.

— Я не знаю, сколько стоит подобная услуга, к тому же у меня при себе исключительно наличные. Нет карточки. Понимаете? Но все-таки я не уверена, что могла бы рассчитаться ужином. Зачем предлагаете?

Потому, что есть хочу!

— Средневековье, да? — на той же ноте, с той же интонацией, не перехожу в мажорный громогласный лад.

— Я не умею этим пользоваться.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать четыре.

Я думал, что ослышался, когда она назвала это же число в тот первый раз.

— Ты не умеешь пользоваться? Звучит неправдоподобно. Сказки рассказывать в другом месте будешь.

— И не страдаю. Я хорошо считаю и люблю общаться. Карты обезличивают людей и делают их машинами. Вы…

Ее колени упираются мне в спину, продавливают позвоночник, натирая погребенные под натянувшимися мышцами лопатки.

— У тебя очень вызывающий вид, Ася. Ты…

— Что?

— Ты шлюха? Ищешь спонсора? Зажиточного мужика?

— Сколько с меня? — теперь она, по-моему, встает или отклоняется.

— Ужин! — возвращаюсь к ней лицом и утыкаюсь взглядом в клюв плавок, тесно облегающих гладко выбритый лобок с небольшими раздражениями и вросшими волосками, как будто бы невыдернутая щетина у молочной свинки. — Я вижу тебя! Всю! Твою большую грудь и мелкую пиздёнку, — хриплю, давлюсь и со скрипом, свистом, как будто кровохарканьем, глухо квакаю. — Это не нудистский пляж. Прикрой на хрен срамоту. Твои соски! Выдранные бритвенным станком половые складки! Голые ноги! Вдавленный пупок и…

Голубые, синие… Самоцветные глаза! Она нажралАсь меланжа? Употребила спайс? Толкиенистка? Черт бы девку взял! Поклонница песчаных дюн и гигантского червя, который пряность изрыгает, чтобы накормить страну? Она греческая богиня, вышедшая на твердь земную из морской пучины? Нерядовое существо, не знающее настоящей жизни? Или это новомодный гребаный пикап?

— … — девчонка вздрагивает, согнутой одной рукой прикрывает почти вываливающуюся грудь, а вторую укладывает на беспокоящее мой воспаленный мозг срамное место. — Ай!

— Ужин, Ася. По рукам? — предлагаю ей свою ладонь, прищурив взгляд, все еще не сняв очки, рассматриваю смущающееся блаженство, которое хлопнется в глубокий обморок, если не возьмется за меня, как за спасительный канат. — Ты с кем-то или…?

— Да и нет, — перекрещивает ноги. — Помогите, пожалуйста.

Помочь? Очередная, твою мать, беда?

— С чем и каким образом?

— У меня в сумке есть большое полотенце.

— Это пляж, синеглазка. Я…

— Я первый раз на море.

— Но плаваешь…

— В бассейне была. Брала уроки.

— Реализовала, видимо, мечту?

— Да, — задирает подбородок, как будто говорит мне: «Съел козёл?». — Помогите, пожалуйста, с полотенцем.

— Ужин?

— Я не ужинаю.

— Нектар употребляешь? Пыльца-роса-травинка-василёк? Ты эльфийская принцесса? По внешним признакам все точно сходится.

Длинные густые светлые волосы, подколотые огромным крабом. Или как называется эта зубастая фигня? Идеальная кожа, с мелкой россыпью веснушек, разбрызганных исключительно на гладкой переносице. Гадские пронзительные глаза того прилипчивого голубого цвета, от которого в жилах стынет закипающая кровь. Прижатые к головке небольшие ушки и розовый, как жопка поросенка, рот.

— Вы наглый, Костя. Прошу прощения за грубость, но Вы напираете, а я вынужденно отбиваюсь.

Строит недотрогу, у которой весь образ о том орет, что:

«Кто первый встанет в очередь, того и будут эти чуни!».

— Нет, — убираю предложенную руку, отталкиваюсь от насиженного лежака, отряхиваю затекшие от долгого сидения ноги и поправляю ремень. — Разрешаешь залезть к тебе в сумку?

— Если Вас не затруднит.

Без проблем! Да отчего же.

Резинка для волос, массажная расческа, допотопный мобильный телефон, маленькое зеркальце, сменное белье — синтетическая футболка, до безобразия короткие джинсовые шорты, гигиеническая прокладка — на первый взгляд, по старой памяти, а также по объему — по-моему, на три большие капли, тот пресловутый древний кошелек и полностью отсутствующее полотенце, о котором она воркует пять с небольшим минут.

— Здесь нет того, о чем ты просишь, — шурую носом в огромной дамской сумке. — Юль, ты, вероятно, не взяла. Я…

— Мне пора!

Она намерена припустить и показать мне, как надо бы давать лихого стрекача?

— Стоять! — обхватив за локоть, подтаскиваю к себе гибкую фигуру и, приобняв, скрываю полуголую девчонку от похотливых глаз. — Пиджак сойдет?

— У меня его нет.

— Есть у меня. Где твои нормальные вещи, Ася?

— В домике.

— Ты снимаешь жилье? — развернув нас, обращаю свою спину незатыкающемуся прибою.

— Да.

— Стой спокойно, я сейчас накину тебе на плечи свой пиджак. Давай без нервов, птенчик. Но…

— Это что? — она кивает в сторону шипящего флайборда.

— Доска.

— Вот это да! — от изумления раскрывает рот, затем присвистывает, а после ярко улыбается.

Деревня, деревня, глухая, чтоб меня, деревня и срамной по обстановке ад…

Подобранные вверх бело-золотые волосы — толстый хвост, канатная коса, отсутствующий макияж, огромный круглый циферблат наручных механических часов, короткий сарафан и греческие сандалии. У девочки есть вкус и небольшие средства. Хотелось бы отметить, что фасон простого платья все-таки необыкновенный, а ткань наощупь дорогая и покладистая, нежащаяся в моих руках. Тонкие бретели впиваются в бархатную кожу и просятся под пальцы: так бы вниз опустил или разорвал на мелкие кусочки. Глубокое и острое декольте, эффектно демонстрирующее стоячую большую грудь. И пикантный небольшой разрез, приоткрывающий кокетливо вышагивающую ножку.

— Ты модница? — скашиваю взгляд и опускаю голову.

— Что?

— Очень красивый вид. А также — стиль и исполнение. Нерядовой наряд.

— Спасибо.

— Чем занимаешься?

— Я официантка.

— В городе? — хмыкнув, задаю вопрос.

— Да.

— Как тебе местный ужин? Вкусно или могло быть лучше?

В пляжном ресторане, на который я получил ее добро, она почти с поклоном за каждым разом участливо благодарила парня, обслуживающего наш столик, а до этого не стесняясь, как заведенная, нахваливала ничем особым не выделяющуюся еду. Притворялась и делала добро, скандируя возвышенные лозунги относительно незамысловатой по ингредиентам и подаче кухне.

— Спасибо. Сколько я должна? Вы заплатили…

— Мужчина пригласил, значит, он платит и не половинит счет. Нисколько! Ты помешана на деньгах?

— Но…

— Я все еще помню тот номинал, который ты пыталась затащить мне под пояс брюк.

— У меня есть деньги, Костя.

— Не сомневаюсь. Ты в отпуске — вот приехала на областной курорт, потому что зарплата официантки в какой-нибудь кафешке в чудо-городе не позволяет тебе купить комфортный тур, например, в Приэльбрусье или на Алтай. Твой потолок — местное море и сарай у тети Фроси, в котором ты вертикально спишь. Я ведь угадал?

— Я хорошо получаю, — отвечая мне, обиженно гундосит.

Видимо, в сравнении с теми, кто вообще ни хрена не делает, финансово, естественно, не огребая.

— Я не стыжу тебя, — со свистом выдыхаю. — Остановись, пожалуйста, — торможу и поворачиваюсь к ней лицом. — Устала?

— Нет, — не прячется и не стесняется, открыто смотрит мне в глаза. — Зачем Вы пригласили меня?

А действительно зачем?

— Тебе понравилось?

— Очень, — растекается, как патока. — А Вы…

— Я местный, Ася. Родился в точности на этом месте, если верить имеющимся блеклым сведениям. Здесь наш дом. Вернее…

Отныне только мой!

Мой дом, в котором сплю, под настроение столуюсь, посещаю туалет и облагораживаю своим присутствием просторный душ. Всего один этаж. Второй навечно погребен под строительными лесами. Он совершенно не используется тем хозяином, который, находясь в ужасном расположении духа, его искусно раздолбал. Там были комнаты, куда я не мог входить, чтобы не содрогнуться и не испытать приступ тошноты и долбанной обструкции. Там ведь жил тот непоседливый мальчишка и красавица-жена, от которой я сходил с ума. Там комната, в которой я с ней спал. Там детская, в которой мелкий парень строил из конструктора блядский зоопарк.

— Пойдем ко мне? — не глядя, прикасаюсь к маленькой руке, ласкаю пальцами прохладную кожу и обвожу ногтями контуры суставов, которые я мог бы разломать, слегка сдавив.

— Я…

— Пойдем со мной, Юла.

— Юла?

— Ты… — смаргиваю и некультурно сглатываю, как будто срыгиваю. — Извини. Очень верткая, как детская игрушка. Знаешь…

— Волчок? — подсказывает.

— Точно! — запрокидываю голову и устремляю вверх глаза. — Ну что?

— Зачем?

— Ты не отказываешься? Сильнее надавить, и ты поддашься? Упрашивать? Умолять?

— У тебя день рождения?

— Нет.

— Зачем ты приглашаешь, если…

— Посмотришь, как я живу.

— Зачем?

— Не говоришь мне «да», но и «нет» не произносишь.

— Я здесь никого не знаю, но люблю компанию. Поэтому…

— Выпьем по бокальчику вина, посмотрим на закат, сходим на маяк. Ты была на маяке? Хоть когда-нибудь?

— Нет.

— Прекрасная возможность! Чем тебе не грандиозный план?

Странная девица! Ей хочется и колется, но что-то точно сдерживает.

— Буду приставать. Говорю открыто. У тебя есть парень?

— Благодарю за честность, Костя.

— Я свободен, Ася. Не состою в отношениях. У меня нет девушки и нет жены, так что… Ты с кем-нибудь встречаешься? Ты, вероятно, не расслышала. Мужчина или сожитель? Ты замужем? Свободный брак?

— Нет, — передергивает голыми плечами. — Я нравлюсь, да?

— Да, — не задумываясь, отвечаю.

— А сколько Вам?

Сколько? Сколько?

— Скоро сорокет, — подмигиваю. — Старый? Дядя — дряхлый человек?

— Нет.

— Мне тридцать восемь, Ася, — как будто выдыхаю, валко расслабляюсь, усмехаясь.

— Ага, — похоже, я ее разочаровал тем, что скоренько состарился, спекшись на задворках не облагороженного пляжа.

— Я архитектор. Вернее, начинал с рисунков. Урбанизм. Проекты городской застройки и промышленный дизайн, чтобы облегчить существование человека в двадцать первом веке. Потом за ощутимое вознаграждение возводил местным богатеям курортные дома. А после начал собственное дело. Надоело прятаться. Если вкратце. Пришло, по-видимому, время выходить из тени и громко о себе что-то важное сказать. И ты знаешь, мне ведь улыбнулась чертова удача. Я оседлал волну и занял подходящую нишу на этом сегменте рынка. Государство мною довольно — я исправно плачу налоги и делаю бо-о-о-льшое дело. Я проектирую, обустраиваю и организую каждому свой личный уголок. Поняла?

— … — она смущается и «тупит» взгляд.

— У меня строительная фирма. Я учредитель и генеральный директор, по обстоятельствам — простой строитель, монтажник, столяр, под настроение — краснодеревщик, а временами — дорогой дизайнер, и так редко, что почти никогда — планировщик и расчетчик. Короче, полный спектр услуг — от наброска до косметического ремонта. Мы делаем все.

— Вы молодец…

— Говори мне «ты», пожалуйста.

— Ты молодец.

— Я не женат, — зачем-то только это повторяю, как заискивающий перед хозяйкой раб. — Свободен, понимаешь?

— А родители?

— Отец умер, а мама…

Мама тоже умерла! Только я вот не владею информацией:

«Когда⁈».

— А у тебя?

— А где Вы… То есть, — кокетливо смеется, демонстрируя очаровательные ямки на щеках, — ты! Где ты живешь? Далеко?

— Там! Пять минут спокойным шагом вдоль берега, и мы на месте.

— У меня очень строгая хозяйка, Костя, — вытягивает руку, согнув ее в локте, заводит за спину. — Я должна вернуться до двадцати трех часов, иначе — выселение без возвращения аванса.

— Я провожу.

— Ты странный, — игриво щурит взгляд, внимательно рассматривает, оценивает, рассчитывает силы, что-то комбинирует и соизмеряет. — Я…

— Хочу задать вопрос. Позволишь? — закладываю ей за уши выскочившие из прически тоненькие локоны.

— Да, — следит за тем, что я с ней делаю, гуляет взглядом в попытках что-то уловить и осознать. — Не надо, — сильнее прогибается в пояснице, почти выстраивая параллельно остывающим изрядно накалившимся за день песку и гальке верхнюю половину своего тела.

— Ты выбрала меня, Ася Ступина.

— Да.

— Подожди, пожалуйста. Могла ведь подойти к кому угодно, найти любого другого чувака, который был в состоянии посторожить твои вещички. Да?

— Да.

— Так почему ты выбрала меня?

— Во-первых, ты мужчина, — это более, чем очевидно, но я ее не перебиваю. — Во-вторых, полностью одетый, — ценное и объективное замечание, на которое я все еще никак не реагирую, поэтому помалкиваю и ни хрена не отвечаю. — Черная рубашка, темно-синие джинсы, босые ноги, темные очки, часы… Мне понравился твой стиль, Костя. У тебя есть вкус и на пляже, где много полуголых тушек, твое законопаченное со всех сторон большое тело вызвало доверие и фактически заставило меня так поступить. В-третьих, и это самое главное, между прочим. Я обратила внимание на фасон твоей рубашки и комбинацию классической вещи с рабочими штанами. Нравится, когда у мужчины закатанные до середины локтя рукава. Симбиоз небрежности, строгости и деловитости. Ты подкупил элегантным внешним видом.

Замечательно! Не замечал. Не замечал за собой стремление стать долбаной иконой стиля. Комфортно, ненавязчиво и просто. Я работяга с чистыми руками, без маникюра и грязи под ногтями. Не метросексуал проклятый! Скорее, ленивый мудозвон, увалень, у которого в цветовых предпочтениях первое место занимает черный, а почетное второе отдано грубым хлопковым порткам.

— Ася, я ведь серьезно! — разворачиваюсь и выставляю нас в нужном направлении. — Давай на ходу. Не возражаешь?

— Ты что-то говорил, когда я обращалась с просьбой.

— Не помню.

Это истинная правда! Дожился «Красов». Стал что-то, как заклятия, шептать?

— Ты был спокоен. Медитировал, по всей видимости.

Не знаю, что это вообще такое! Пусть тешится, если это развлекает. И все же?

— Я отдыхал, — не тороплюсь, подстраиваясь под неспешный женский шаг. — Думал о своем. Голова болела, раскалывалась на части, а в глаза заглядывало солнце.

— Еще болит? — теперь она выказывает нежное участие?

— Уже нет.

Вздыхает, что ли? Играет, строя томный взгляд? Или она, черт подери, действительно волнуется и переживает?

— Мне показалось, что ты повторял таблицу умножения. У тебя медленно двигались губы. Вот так! — чуть наклонившись, подается вперед, и собачьими глазами заглядывает мне в лицо. — Господи, спаси и сохрани. Да? Грешен я. Но готов признать всё и раскаяться…

— Я убил людей, Асенька, — заканчиваю ее смешной бредовый ряд. — Непреднамеренно, конечно, но это не смягчает моей вины и ставит подобный грех на одну позицию с неискупимыми…

— Не верю! — вдруг звонко вскрикивает, меня перебивая.

— Четырех, если быть точным, — надменно продолжаю. — Правда-правда! Не справился с управлением автомобиля. Нарушил скоростной режим и выперся на встречную полосу.

— Не верю!

— Женщина, двое деток и мужчина, которому она изменяла со мной.

— Не верю! — девчонка взвизгивает и резко останавливается. — Не верю, не верю. Зачем? Зачем пугаешь?

Я был за рулем той роковой машины. Хотя, в сущности, и не должен был. Та женщина об этом попросила. Не смог — впрочем, как всегда — ей отказать. Она сидела рядом, в пассажирском кресле, бубнила что-то странное себе под нос, напевала восточную мелодию и, не торопясь, будто этим наслаждалась, пролистывала какие-то медицинские бумажки. Она работала, выполняла свой профессиональный долг, при этом улыбалась и подмигивала мне, когда вынужденно на что-то отвлекалась, задавала идиотские вопросы сыновьям, подшучивала над мальчишками, резвящимися на заднем сидении, загадывала им загадки, а потом… Все это прекратилось под раздирающим сетчатку светом слишком ярких огромных фар встречного автомобиля, который специально — в этом я уверен — вылез на нашу сторону, чтобы встретиться с обидчицей лицом к лицу. Как позже оказалось, за рулем живой транспортной преграды находился бывший муж этой обреченной дамы. Мужчина, отец и любимая вторая половина раздавил свою семью в надежде, что только так он сможет быть с ними рядом. Он любил ее… Так сильно и смертельно! Приговорил и лично выполнил сооруженный в ревностной горячке жуткий приговор.

— Давай сменим тему, — заикаясь, предлагаю. — Не против?

— Хорошо.

— Ты официантка?

— Это временно.

А я не брезгую и не осуждаю!

— Образование?

— Далеко еще? — отворачивается, обращаясь нежным образом к волнам.

— Уже пришли. Ася?

— Угу.

— Посмотри, пожалуйста.

— Куда? — нет, ни черта не помогает. Таращится на море, которое под вечер, как на грех, разбушевалось.

— Это здесь, — обхожу и становлюсь с ней рядом. — Что скажешь?

— Ого! Ничего себе.

Нет, не удивила. Я начал строить этот дом задолго до того, как на ЮлЕ женился. Заветная мечта — уединенное местечко возле моря. Я южный человек. Не то чтобы я замерзаю в межсезонье и превращаюсь в огромную сосульку студеною зимой, но лютому морозу и ледяной погоде все-таки предпочитаю летний зной, стоячий от безветрия сухой и раздирающий голосовые связки воздух, жаркий скоротечный ливень и многообещающую грозу. Когда я был на пятом курсе строительного института, то в качестве выпускной квалификационной работы выбрал проект собственного загородного дома, расположенного на песчанике. Но мечта была погребена под тяжким грузом приносящих прибыль многочисленных сторонних заказов и стремительно воскрешена после того, как я поднялся, почувствовал самостоятельность, обрел уверенность и наконец-таки женился на женщине, с которой был с детства хорошо знаком. Вернее, это был второй мой брак.

Твою мать! Если основательно задуматься, означает ли это, что я:

«Какой-то роковой мудак?».

Чрезвычайно пестрая биография: молодой вдовец и брошенный, обросший рожками мужик. Что там еще осталось? Придушить потенциальную подругу и получить пожизненный тюремный срок…

— Белое или красное? — выдвигаю столовый ящик, шурую там рукой, отыскивая штопор. — Вино, шампанское или… Может быть, пивко? Ася?

— А там что? — она как будто с раболепствующим поклоном заглядывает в дверной проем, ведущий из кухни в длинный темный коридор.

— Нежилое помещение. Я живу один, второй этаж в скором времени пойдет под снос. Будет просторное бунгало. А здесь я наметил небольшую перестановку. Фэн-шуй и новомодный хюгге. Знаешь, что это такое?

— Нет.

— Туда лучше не ходить. Там пусто и необжито. Бриз со свистом гуляет. Фьюить! Фьюить! Если честно, то лишние неэксплуатируемые квадраты нагружают общий вид и делают его массивным. Этот дом — тяжеловес.

А хочется свободы!

— Здесь просторно.

Похоже, девочка не догоняет, о чем я говорю.

— Для одного — вполне достаточно, — мгновенно осекаюсь. — Так белое или красное? — ей снова предлагаю. — Выбрала или…

— А можно чай?

— Конечно.

— Спасибо. Костя?

— Ага? — с дребезжанием выставляю чашки.

— А где я могу помыть руки? Могу я воспользоваться ванной комнатой? Она там?

— Конечно, — «веснушка» добавляю про себя. — Дай мне, пожалуйста, минутку, и я провожу тебя…

В чем дело? Ванная и что? Что дальше? Я, кажется, застыл? Стою, не двигаюсь, боюсь пошевелиться, считаю пульс, гоняю вхолостую кровь, отшвыриваю наваждение. О чем-то, видимо, мечтаю? О том, про что уже два года как забыл?

«Прозрей и возродись, козлина, и проводи юную и романтичную Мальвину туда, куда любезно предложил» — что замер, словно привидение увидел?

Она уйдет, как говорится, до захода солнца. При этом потеряет греческую туфельку, когда начнет по лестнице чесать, удирая от заколдованного принца, чей внешний вид под утро будет волосатым, мерзким и звериным. Сначала мы, вероятно, выпьем чай, затем поговорим о том о сем, порадуемся мирной жизни, с экспрессией обсудим новости, поспорим ни о чем и обо всем, договоримся о возможной новой встрече, поблагодарим друг друга за чудесный и незабываемый вечер, чувственную ночь, а после о том, что было позабудем и сделаем интеллигентный вид, что определенно незнакомы…

И на этом… Всё?

«Однозначно всё!».

Ну что ж, такое мне подходит, тогда:

— Я уже готов. Идём? Что скажешь, Ася?

— Да.