Ася

Глава 15 Это порно, Цыпа!

Тощая девчонка с мини-грудью громко и протяжно стонет, затем кряхтит, а напоследок глухо вскрикивает, когда внушительная — это истинная правда! — палка с пульсирующим красным наконечником и звонкой гардой в виде мужских яиц, катающихся в мохеровом сморщенном мешке, проталкивается внутрь обворожительной эскортницы и начинает шуровать в ее дыре, прикладываясь основанием о выбритую темную промежность. Некрупный по комплекции мужик с огромным и неизвестно чем обколотым орудием подпольного секс-производства, натруженный до не хочу и щедро поощренный жалкими деньгами, а также взятый в особый оборот легкой славы для только-только восходящей утренней звезды местного интим-канала, пыхтит и долбит сучку, которой для фееричного финала необходимо трижды раком встать и широко раздвинуть бёдра, чтобы этому герою гладковыбритую письку дать. Мне кажется, или каждая ужимка главной героини этого романа скрипит о том, что:

«Это боль… Боль… Боль! А для моей жены, к тому же, охерительная психотравма!».

Я убежден, что это нужно прекращать. Увы и ах! Однако кое-кто по этому вопросу со мною точно не согласен.

Жена, похоже, мелкой актрисульке искренне сочувствует и даже в чем-то бедную-несчастную поддерживает и, вероятно, что-то понимает, потому как Ася очень тяжело вздыхает, гуляет сонными глазами за картинкой на экране смарта, изредка моргает, лениво опуская-поднимая длинные ресницы, кулачком с небольшим усилием растирает уголки, затем зевает и слегка постанывает, о чем-то, вероятно, женском и несчастном сокрушаясь.

А что же я?

А я, как благородный рыцарь и настоящая душа компании, таращусь в незанавешенное тюлем огромное окно, по маковку увязнув в отчаянных попытках, нацеленных на то, чтобы хоть маленькой ресничкой зацепиться за бледный диск Луны, покатывающейся со смеху над нашей странной парой.

— Ася? — лениво опускаю подбородок лишь для того, чтобы упереться острой частью в женскую макушку, покачивающуюся в такт моему дыханию на груди, свободной от рубашки. — Ты не устала?

— Нет. А ты?

Катастрофически, но с особым уточнением:

«Как зверь, истосковавшийся за чем-то между ног у нежной и прекрасной дамы».

— Предлагаю вырубить этот чувственный по описанию в искрометном превью сериал, тем более что и так уже понятно, чем всё закончится. Давай, наверное, избавим эту девочку от воплей, которые сорвут ей горло, но очевидно не приведут к оргазму. Так кричать и дергаться… Ей-богу, однозначно смахивает, если честно, на долбаное изнасилование. Да и мужик какой-то стрёмный.

— Это изнасилование? — жена как будто оживляется. — Господи! — всплеснув руками, вскрикивает, но тут же затихает. — Ей плохо? Он мучает несчастную? Нужно помочь!

Чего-чего?

— Скорее, это бездарная, чего уж там, игра на публику, но голосит, словно кто-то очень против. Ты хоть понимаешь, что это выдумка и обработка картинки? Ась? Это постановочный видеоряд, потому что ни один здравомыслящий человек не сделает подобное с объектом своего искреннего желания или тупого вожделения. Можно грубо, жестко, быстро, когда особенно невмоготу, но никогда с болью или неприятным послевкусием. Секс — это не про боль, а про удовольствие и единение душ телесным образом.

И где я, хотелось бы узнать, предусмотрительно сей пошлости набрался, а потом с почти педагогическим приемом, расшарив закрома, достал?

— Считаешь, это не по-настоящему?

— Хочешь досмотреть, чтобы убедиться? — прищурив глаз, ворчу. — Желаешь спойлер?

— Да! Да! Да, хочу! — вдруг грозно заявляет.

— Изволь. Сама напросилась. Итак, вспотевший, как козлина, мерзкий доходяга, конечно, кончит и вместе с этим плотно и конкретно накачает спермой эту даму. Не знаю, что они там в качестве последнего для правдоподобия берут. Может быть, зубную пасту в кипятке разводят или заваривают клейстер, или недоваривают куриные яйца, из которых мелкой ложечкой потом выскабливают нужный для эпичности белок. Не уточнял, к твоему сведению. Девица будет сильно содрогаться и до позвоночного хруста спину выгибать, после обязательно подергивать всеми четырьмя конечностями, тяжело пыхтеть и бесконечно повторять, что это был ее самый клевый раз; что она такого суперпарня в жизни, до сего момента, конечно, не встречала; что он ее дерет, как настоящий Бог по вопросам естественного совокупления; что у него такое бычье, черт возьми, хозяйство; что этот твердый член по мощи сравним лишь с каменным, возможно, даже холодным мраморным; а его хозяин, обладатель бесценного богатства — самый чистоплотный, конечно, чуткий и понятливый, а также замечательный и лучший на Земле из всех живущих, потрясающий любовник. В чем дело? Я обрисовал тебе среднестатистический финал подобной мелодрамы с плашкой 18+. Выберем другую категорию — получим то же влажное хозяйство, но в другом контексте, обстановке и, если предусмотрено сценарием, другой массовке. Что-то у меня нехорошее предчувствие, Асенька! У тебя проблемы с киской? Согласись, пожалуйста, что это однозначно нездоровое влечение. Ты сильно возбуждаешься от того, что видишь? Твои пальцы ведь были там, пока я не перебил тебе финал?

— Ни в чем. Я думала… — по тихому, дрожащему голоску, наполненному жалкими мелизмами, могу судить о том, что кое-кто чересчур стесняется того, что я привел ему в качестве возможного варианта для окончания почти карикатурной и однотипной порносаги.

— Ася, это не секс между мужчиной и женщиной, — хмыкнув основательно, язвительно хриплю. — Что угодно, но только не то, чем в реале, без подобной хрени, двое взрослых занимаются.

Мог ли я когда-нибудь подумать, что буду разъяснять такую чушь? Причем не кому-нибудь, а собственной жене, с которой, между прочим, регулярно сплю.

— Не секс? — мягкими губами задевает мою кожу.

Сейчас не понял! Ей, что, досадно и обидно? Типа маленькую обманули, когда принудили такую жесть смотреть? Она, по-моему, рассчитывала на нежное признание в глубоком чувстве, затем чуть-чуть надеялась на эксклюзивное кольцо с «вот такущим!» — а мне на это все не достает размаха сучьих рук, чтобы обогнуть искусно ограненный камень, — мать вашу, бриллиантом; уже читала про себя написанные собственной рукой кровавые клятвы верности у алтаря в ботаническом саду под цветочной аркой, грозилась предоставить «новоиспеченному папе» здоровый выводок детей, а после гарантировать всем смерть в один и тот же день, а также общую, одну на двоих, глубокую могилу, в которой эти два сцепившихся генитальным образом агукающих павиана могли бы на веки вечные обнять друг друга и сплестись, имитируя позу из до дыр зачитанного старого учебника под емким и многообещающим названием «Гибкая, е. ать, лиана».

— Будем дуться или говорить? — склонив пониже голову, пытаюсь заглянуть в ее лицо. — Про правила помним, Цыпленок, или стоит освежить?

— Помню.

— Вот и порядок, — шлепком придавливаю кнопку «Стоп» и, нажав на крестик, убираю полноэкранный режим и закрываю «нехорошее» окно. — Поставить «родительский контроль» на использование интернет-ресурса?

— Что?

— Заблокировать сайты для взрослых дядечек и тётечек, чтобы некоторым неповадно было? Что на тебя нашло?

— Я не понимаю, — упершись ладонью, отталкивается от меня и приподнимается, как зачумленная дудкой заклинателя, крупная змея. — Что-то не так?

— Помимо того, что это балансирует на грани извращения и специфических желаний, а также отдает срамной болезнью? Все отлично, синеглазка! Недостаточно позиций, по которым тебе запросто можно впаять какую-нибудь административную статью? Это настоящая и низкопробная порнография, Ася.

— Извращение? Порнография?

— Ты издеваешься или, правда, ничего не понимаешь?

— Это секс. Ты…

— Это порно, Цыпа! — округлив глаза, шиплю. — Причем дешевое. Тебя не смутило наличие всплывающих картинок такого же, не очень умного формата? Нехитрая реклама — соответствующее завлекалово для тех, у кого нехило там свербит. И потом, если ты считаешь, что просмотр подобного интерактива — обыденность и ничего особенного, то почему тогда предприняла отчаянную попытку спрятаться под этим одеялом, — хлопаю рукой по покрывалу, — а когда я тебя выкурил из норки и предложил устроить общественный просмотр, ты решила взбрыкнуть и боднуть меня своими козьими рогами?

— Дешевое?

— Слушай, — обняв ее за талию, приподнимаюсь вместе с ней, подтягиваю нас к изголовью и опираюсь своей спиной о мягкую обивку, — ты ведь не ребенок. Ты женщина, к тому же, мать, моя жена. Мы ведь занимаемся любовью, и ты уже немного в курсе, как у меня там все устроено. Я неоднократно видел твое тело, ты трогала меня. Есть вопросы по анатомическим особенностям?

— Нет, — мотает сильно-сильно головой.

— Отлично! Идем дальше. Меня все устраивает, жена: твои параметры, твои движения, то, как ты смотришь на меня, как тихо стонешь, когда стараешься подстроиться под нужный ритм. Есть проблемы? — спокойно задаю вопрос и замираю в ожидании ответа.

— Нет.

— Та-а-а-а-к! У нас уже есть сын, Мальвина! Блин, ведь дети по заветному желанию и ахалай-махалай бурде не получаются. Тебе и это, естественно, известно. А теперь переходим к основному. Итак, по-твоему, то, что делал этот хрен с женщиной на протяжении двадцати минут, можно считать страстным, настоящим, чувственным, грубым, жестким, ванильным сексом? Из всего, что тебе уже открылось за это время, ты решила, что этого как будто недостаточно и нужно кое-что почерпнуть на конченых по содержанию и сути порносайтах? У меня есть гордость, женщина, и чувство собственного достоинства, и, представь себе, вполне такой жизнеспособный здравый смысл, но дергаться в припадке, растирая твои внутренности, я точно не смогу. Есть проблемы с длительностью? Хочешь долго? Или нравится в какой-то эксклюзивной позе?

— Я… — она покручивает пальцы и, кажется, перестает дышать.

— Ты там жива? — щекочу ей левую подмышку. — Мне придержать коней? Я чересчур гоню?

— Ты так спокойно об этом говоришь, а я при этом чувствую себя какой-то куклой деревянной, у которой от услышанного лишь широко распахивается рот и запирает где-то здесь, — ребром ладони показывает на соответствующее место на подрагивающем горле, — дыхание.

— Ася, мы ведь с утра занимаемся с тобой любовью. Ты, что ли, этого не поняла?

— Нет, — она садится в кровати, поджав ноги, поворачивается ко мне лицом и, как Русалка из королевства Датского, укладывает свой «безтрусый» зад на играющий под нашими телами средней жесткости матрас.

— Ты смеялась на пляже, когда я трогал твою спину. Припоминаешь? Водила плечиком, кокетничала, облизывала губы, затем хихикала, щуря взгляд, активничала и жевала нижнюю губу. Терпела, значит?

— Что ты…

— Вот здесь, — стремительно к ней подаюсь всей верхней половиной тела, почти не прикасаясь, перебираю пальцами по женскому плечу и с особыми намерениями забираюсь на лопатки. — Я целовал тебя, помнишь?

— Да, — от прикосновений судорожно сокращается, прыскает и прикрывает рот двумя руками. — Ой!

— Потом ты ерзала подо мной, сражалась и пыталась снять осаду, а сын вопил, указывая своему отцу, где у Мальвины находятся незащищенные места, бреши и сломанные при первом наступлении барьеры, и искореженные моим напором хлипкие преграды. Я, если можно так сказать, разогревал и изучал тебя с утра. Поэтому ты, Цыпленок, оказалась взведена…

— Что? — пятится и отползает.

— Стоять! — хватаю ее за руки и резко направляю на себя. — Ты возбуждена, жена. Осталось довести начатое уже вчера до логического конца. Следишь за мыслью? Понимаешь, о чем я говорю?

— Ты издеваешься?

— Аська, половой акт — не секс между мужем и женой. Вернее, — с вполне себе читаемым ехидством задираю уголок губы и удивлением искривляю бровь, — это кода, почти финал, а прелюдия может длиться довольно долго. Иногда хватает одной секунды, почти всегда — пятнадцать минут способны довести кого-то до исступления и заставить изнывать, ожидая кульминационного проникновения. Короче, подготовка — это все! Ее, между прочим, можно сильно растянуть.

— Костя, я прошу…

Что мне ее желания и просьбы? Ведь все равно свое возьму.

— Секс — не обязанность, Красова, но клевое, заточенное на удовольствия и наслаждение дело. Закончим то, что начали? — не дожидаясь ее ответа, подхватываю сильно напряженные ягодицы, приподнимаю опешившую и широко раздвинув ее ноги, усаживаю теплым влажным местом себе на скрытый под штанами возбужденный пах. — Побудешь сверху?

— Костя… — блекочет, упираясь в мою грудь ладошкой. — Я…

— Нет правил, Ася. Есть желание. Ты либо хочешь и готова, либо…

Я боюсь услышать «нет»! Именно сейчас, в этой комнате и нашей с ней постели, я не хочу узнать, что не подвел ее к черте, которую нужно срочно пересечь, чтобы в чем-то клевом раствориться, получив эмоциональный суперкайф.

— Мужчина не может двигаться с такой скоростью и силой тридцать пять минут подряд без остановки. Это глупость, выдумка, просто суперчушь. Это крайне дорогие акции несуществующей компании по нахлобучиванию милых дам. Дорого, богато и будто бы красиво, а на самом деле — чертов пшик, обман, мираж и жалкая инсинуация на гране гребаной фантастики. Подобное рассчитано на недалеких, глупых и, вероятно, жутко озабоченных малышек. Ася, перестань! — она отталкивается, ерзает на члене, у которого и без того проблем по самую головку, а подобные движения и пар от женской вульвы, который через немногослойную ткань к нему идет, играют с парнем в нехорошую игру. Игру на выбывание или выбивание дури, которой, по-видимому, основательно заложило женскую толкушку. — Физиологически это невозможно! Я так устроен, и так же мудро скроена моя жена. Ласки продлевают возбуждение, заставляют чего-то сверхъестественного с нетерпением ожидать, а то, что в подобных обществах транслируют, похоже на шараду из категории «Вот то, чего не может быть!». По крайней мере, если несчастного е. аря не напичкали какой-нибудь стимулирующей наркотой. Эрекция не кратковременна, но и не бесконечна. Его дубина даже на меня наводит ужас, а я не говорю о том, что при этом может испытывать отправленная на сексуальное заклание девка. Сними с меня брюки, женщина или…

Пожалуй, я отдам ей власть и полномочия, пусть пользуется и не оглядывается, выискивая одобрения.

— Справишься? — наклонив голову, прокладываю на тонкой женской шее едва обозримую дорожку жалящих и лижущих, весьма активных поцелуев. — Займись мною, маленький Цыпленок.

— Костенька…

Нежно, черт возьми! А я ведь начал забывать, что означает это слово. Так вот оно какое возбуждение, когда тебя ласкает женщина, чьи прикосновения вызывают пробуждение не только в гребаных штанах, но кое-что еще заставляют быстро трепетать.

Она укладывает голову мне на плечо и открывает полный доступ к прохладной влажной шее и ключице, на которой я тут же заостряю губы и свое желание. Жена дрожит и сбито дышит, с глубоким вздохом выпускает теплый воздух, открыв как будто нараспашку ярко-алый рот.

— Смелее, — на одно короткое мгновение я отрываюсь от нее, — но не торопись…

Я выдержу и еще немного подожду!

Здесь нет гребаной издевки или сучьего подъе.а. Она смотрела эти видео, чтобы стать лучше в том, что согласно истинному предназначению вообще нельзя улучшить, однако можно основательно усовершенствовать или еще чуть-чуть повысить планку, взяв за правило исследовать нутро и чувственность того, кому готов отдать себя за страстный поцелуй и охренительную ласку.

Похоже, у жены на это все имеется пока не обозначенный в реальности талант. А я ведь изнываю от желания! Твою мать!

«Хочу, хочу, хочу» — гундосит в жилах кровь, курсируя по замкнутым сосудам огромного и жаждущего чего-то большего мужского тела.

— Цыпа-а-а, — вожу плечами, подстегивая к продвижению Асю, — будь собой. Делай, что хочешь, — внезапно отстраняюсь и распахиваю руки, освобождая от своих оков. — Я твой!

«Используй, синеглазка, не останавливайся и на полдороги не бросай! Не будь ты, черт возьми, динамо…».

У жены слишком беспокойный черный-черный взгляд и снующие повсюду сильные и гибкие ручонки. Поддев большими пальцами бретельки своей ночной сорочки, она снимает ее с плеч, освобождая грудь, чьи светло-розовые соски царапаются, когда Цыпленок ими прикасается, проникая мне под кожу.

Я не болтлив, тем более в такие важные моменты, но именно сейчас отчаянно потягивает на поговорить с той, которая так лихо над взрослым дядькой изгаляется.

— Не поторопишься, окажешься внизу, в районе «где-то подо мной», — ей подмигнув, хриплю. — А я не буду великодушным, детка. Возьму по счету, очень долго и с огромными процентами.

— Что? — она смелеет на глазах. — Ты ведь сказал, что «долго» — невозможно!

Смешной толчок — и вот я на спине, а голова свисает со сбившейся подушки. Я сильно выгибаю шею, бездумно подставляя ей под зубки свой кадык. Прикрыв глаза, прислушиваюсь к тому, что происходит там, внизу, в районе пряжки и ширинки, с которыми она расправляется довольно быстро, на твердое «отлично», без ошибок и нареканий со стороны клиента с закупоренной от ожидания мозговой артерией.

— Да-а-а! — прикладываюсь лбом о мягкую обивку изголовья.

Реакция вполне естественна на то, что вытворяет Ася, когда меня седлает и начинает потираться жарким, немного влажным местом о то, что, как обычно, смотрит на двенадцать чертовых часов.

«Что ж ты за такая стерва?» — жмурюсь и закусываю нижнюю губу, согнув в коленях ноги и наступив на нижние края не до конца спущенных с бедер брюк, коряво стягиваю жутко неудобную хламиду, которая теперь не будет сковывать размашистых движений внутри засранки, сейчас обхватывающей подрагивающими пальцами мой торчком стоящий член.

Приподнимаюсь и, затаив дыхание слежу за тем, как аккуратно жена вводит внутрь ствол. Немного морщится и дышит по-собачьи через рот.

«Расслабься, Цыпа, ты на правильном и верном пути» — даю ментальные ей установки. Ася обмякает и опускается прохладными ягодицами мне на бедра, впиваясь пальцами в живот.

— М-м-м, — вращаю головой, как будто отъезжаю в мир иной. — Двигайся, малышка! Черт! А-С-Я! — подкидываю бедрами, тем самым выбивая первый тихий стон. — Вот так!

Направляю руки к ней. Теперь раскачиваясь в неспешном темпе, жена удерживает равновесие, цепляясь за меня. Она на грани удовольствия? Играет с наслаждением: оттягивает или приближает необходимый нам обоим кульминационный, сильно опьяняющий момент? Смотрю на женщину через ресницы — она плывет, то поднимаясь на волнах, то опускаясь, погружаясь в глубину. Она танцует, напевая знакомый мне мотив.

— Синий лён? — скулю вопросом, затем глотаю и мычу в попытках подхватить слова.

— И если я в тебя немного влюблена, то виноват, — мотает головой, закатывает глазки, немного ускоряет нас, но тут же обмякает. — Не могу-у-у…

Она устала? Пусть отдохнет, раскинув ноги, лежа на спине.

— Не возражаешь? — переворачиваю нас, подминая под себя. — Держись, жена, — обхватив под тазовые косточки, растягиваю плоть и поглубже проникаю.

Ася взвизгивает и сразу замирает.

— Тише, детка. Сейчас привыкнешь и…

— Уже, уже, уже, — мотая головой, вопит жена и в крепкие объятия заключает, а я не успеваю сделать плавненький откат, как тут же ощущаю волнообразные сокращения жаркого нутра вокруг надроченной головки члена.

— Блядь! — шиплю и опадаю ей на грудь, уткнувшись носом в шею, оскаливаюсь и впиваюсь в пульсирующую рядом вену. — Я без защиты-ы-ы-ы, — коверкая слова, сиплю и изливаюсь внутрь. — Ася-я-я, ты… Блядь… Ты что твори-и-и-и-шь… Это же… Я… Я… Кончил, женщина… Ты как, Мальвина?

— Хоро… Шо… Спас-с-с-си-бо!

«Вот это „красовское порно“, Цыпа!»…

Большая чашка парующего молока, две чайные ложки похожего на сливочное масло мёда, влажная кожа, такие же наощупь волосы и широкие домашние штаны с провокационно-низкой посадкой на бедренных костях, надетые на тело после обязательного душа.

Я слышу, что в помещении больше не один — она сюда пришла?

— Все в порядке? — не поворачиваясь к ней лицом, тихо и неспешно задаю вопрос.

— Угу. Намочил подгузник и проголодался, — крадется, шлепая босыми ступнями. — Это мне?

— Попробуешь? — перемещаю на кухонном столе приготовленную для Аси чашку.

— Как в детстве, — по-моему, она смеется.

— То есть?

— Если я простужалась, то Аня готовила для меня стакан подогретого кипяченного молочка и дарила маленький судочек с акациевым медом. А это какой?

— Разнотравье, — отрезаю. — А сын — настоящий мужичок, — мой нос стремительно ползет наверх. — Не терпит парень неудобств.

— Он просто очень маленький. Горячо, — одергивает пальцы, которыми задевает ручку чашки.

— Сейчас остынет. А что касается размеров, синеглазка, то они вообще не имеют значения. Кстати, об этом…

— Пожалуйста, — внезапно обнимает со спины. — Довольно этих лекций, Костенька. Я уже все поняла.

— Обещаешь, что больше не будешь так себя вести? Будешь кроткой и послушной? Начнешь мне доверять? А порно смотреть впредь будем только вместе. Не хочу пропустить новаторские фишки. Ась, только уберем анал и все, что с тылом связано. Возражения, моя постельная подружка?

— Господи-и-и-и, — визжит, впиваясь челюстями в спину.

— Больно же! — дергаюсь в отчаянных попытках грозную клопиху с голого загривка снять.

— Я и так тебе доверяю, — звучит, как будто я ее единственный на что-то шанс, — хотела порадовать и удивить. Сглупила?

— Порадовать и удивить? Сглупила? — цепляюсь за последние слова, вполоборота становлюсь и убираю руки со стола. — Ты меня действительно, что ли, за хозяина принимаешь? Что с голосом и текстом? Ася, я не нуждаюсь в подобной радости…

— Мужчины ведь любят, когда…

Нет! Она вообще, похоже, ни хрена не догоняет!

— Любят секс, а не порево, которым ты решила ублажить, устроив черт знает что. Мы и в дУше передергиваем — это на минуточку, — пытаюсь повернуться к ней лицом, да только Ася крепко держит и ерзает щекой по моей спине, а это значит, что мне придется сохранять лицо и положение, — и по утрам у нас, как правило, увереннее стояк, чем, скажем, ночью или днем, но это ведь не следует воспринимать, как необсуждаемое руководство к действию. Цыпа, мальчики умеют ждать, терпеть, входить, в конце концов, в исключительное положение, когда вас посещает, например, кровавое воскресенье и вы со слезами на глазах вопите вслух о том, что «месячный отчет» превратил всегда миролюбивую на все согласную красотку в даму — «тебе не дам, поскольку обильно медоносит мой аленький цветок, вызывай на крылышках полицию, дружок»…

— Костя, — она стесняется, высоким лбом буравит позвоночник, вжимает пальцы мне в бока, пищит и даже заклинает, — перестань, перестань, перестань…

— Аська, я знаю, как обращаться с женщиной. Ничему новому на подобных сайтах я точно, черт возьми, не научусь. Ты спать не хочешь? — подавшись вперед, я все-таки прокручиваюсь и поворачиваюсь к ней лицом. — Идем в комнату. Там на балконе молоко допьем.

Мы странная с ней пара. Четырнадцать полных лет — возрастная разница. Я брюнет, она блондинка. Я долбаный «хозяин и богач», а Ася… Услужливая бесприданница!

Шторм. Затянутое облаками небо. Выглядывающая из мутной дымки полная Луна. Прохладный ветер. Засентябрило? Наверное. Тем более что уже пора.

— Что это сверкает? — жена приглядывается к россыпи холодных мелких огоньков над водной сейчас совсем не-гладью.

— Светлячки! — пригубив край чашки, отпиваю молоко. — Замерзла?

— Есть немного, — вздрагивает и сильно ежится.

— Иди сюда, — отступив от перил широкого балкона, освобождаю место перед собой. — Погрею Цыпу, если она, конечно же, не против.

— Нет! — хихикнув, просачивается между бортиком и мной, оглядываясь, ищет крепкой и уверенной поддержки. — Обними, пожалуйста, — она натягивает на плечи шотландкой выкрашенный теплый плед, возится и без конца посматривает на меня. — Костя?

— Да, конечно, — я отмираю и, отставив на перила чашку, двумя руками прижимаю полуголую к себе. — Хорошо? — сминаю шерстяную ткань, задевая пальцы ее тонких рук, двигаюсь, прощупывая плечи, уложив ладонь ей на талию, придавливаю, цепляя ребра и пупок.

— Ай! — вскрикивает, а затем внезапно начинает хохотать. — Щекотно! Не трогай, пожалуйста.

— Пупочек?

— Не трогай, я сказала, — добавив «ужас» в голос, как будто бы настаивает.

— Ты заходишься в истерике, когда я попадаю пальцами в эту маленькую ямку?

— Не трогай! — теперь порыкивает, немного угрожая.

Не знал об этом месте! Буду знать…

— А если здесь? — подбираюсь к треугольнику любви, кругами разгоняю негу. — Что скажет юная Матильда?

— Не называй её так.

— Её? — добавить бы «однако!». — А как предпочитаешь? Её, её, её… — подкатив глаза, пространно продолжаю. — Всё же женский род! Итак?

— Никак, — бухтит под нос.

— Ася, я заплатил госпошлину…

— За что? — внезапно оживляется.

— За тебя, Цыпленок. Я отвалил государству мзду за свою жену.

— Я тебе должна?

Наверное, по гроб всей жизни. Нельзя же быть такой. Как объяснить, что это шутка? Я просто пошутил. Брякнул. Не подумал. Видимо, сглупил.

— Давай серьезно, женщина, — укладываю подбородок на ее плечо.

— Я слушаю, — она действительно ощутимо настораживается.

— У нас был незащищенный секс. Мне очень жаль, что я не сдержался и, если честно, то вообще забыл про важную резинку. Твоя порнуха пробила на такую дичь. Пф-ф-ф. Я кончил внутрь, Ася. Могут быть последствия. Твой цикл восстановился? Чем порадуешь, женщина?

— Почти.

— Это как понимать?

— Пятьдесят на пятьдесят. Я не кормлю грудью, но регулярности все равно не наблюдаю.

— Отлично! — а я с неудовольствием шиплю.

— Но я же извинилась…

Я все, конечно, принял, тем более что извинения принесены были, если я не ошибаюсь, дважды: на кровати и в душевой кабине, когда друг другу мыли спины.

— Послушай, пожалуйста, — теперь прикрыв глаза, шепчу.

— … — она помалкивает и почти не дышит.

— Не бойся, не бойся. Просто, — глотаю, двигая кадык, давлюсь слюной и кашляю, но подбородок от нее не убираю, — дети — это дорогой подарок. И если вдруг мы забеременеем, то обязательно родим. Иное никогда не будет обсуждаться. Я категоричен в этом вопросе, Ася. Считай это придурью или хозяйской замашкой, но никаких абортов и подобных тайн. Все, что связано с личным, интимным, нашим, общим, обсуждаем и не скрываем.

— Семейный совет? — скосив глаза, смеется.

— Но без сына. По таким случаям Тимофей не будет иметь право голоса. Это только между нами, женщина. То же касается вопросов здоровья и того, от чего зависит стабильность в этом доме. Я предпочитаю правду, возможно, горькую и некрасивую, зато чистую. Ни хрена не выйдет, если у нас появятся друг от друга тайны. Поверь, пожалуйста, я знаю, о чем говорю. Не стоит угождать кому-то в ущерб себе. Угу?

— Я не угождаю, — укладывает свои руки поверх моих ладоней, пристроенных с комфортом на ее лобке. — Я бережно отношусь к нашим отношениям. Ты знаешь, вероятно, мне повезло, и я впервые счастлива в этой жизни: у меня все случайно появилось и нет проблем. Муж, сын и это место. Спасибо, Костенька, за это.

— Так уж и нет? — обращаюсь прямо в ухо. — А цветы от кого? — намекаю на тот здоровый веник из фроловских роз, которые стоят в огромной вазе на прикроватной тумбе с женской стороны. — Поклонника завела, Ася Красова?

— Это муж принес, — жена, похоже, не сдается. — Хотел задобрить, потому что обманул.

— Обманул? — настало время изумления и бешеной экспрессии. — Когда? Как он посмел? Подлец! — впиваюсь в шею. — Чем от тебя пахнет, Цыпа?

— Птичьим кормом? — прыскает девчонка.

— Чем-то сладким! Напоминает карамель. Как ее, — пытаюсь вспомнить название того, что вязко и противно застревало у меня в зубах, сдирая только сделанные пломбы, — «Мечта», если не ошибаюсь?

— Я не знаю, что это такое.

Не много детка потеряла.

— «Снежок»? — накидываю вариантов, не обращая внимания на ее возню. — «Раковые шейки», а может быть, «Дюшес»? Кто подарил цветы? Я спрашиваю в последний раз, жареная птичка. Быстро отвечай, — рычу в ключицу и засасываю кожу. — Конец грядет, запартизанившаяся недотрога.

Фингал, синяк, засос… Гематома, подкожное кровоизлияние… Грубость… Сволочизм?

Однако я предпочитаю:

«Красовская метка!».

— Не прячь следы, — обвожу пальцем только-только проступающий сине-алый контур. — Хочу видеть, чтобы помнить.

— Помнить?

— Сегодняшнюю ночь. Запомни все, что мы творили. Аська?

— Угу.

— Мне будет сорок лет уже через три дня. Я…

— Ты Дева?

Это вряд ли! Определенно между ног не щель, а кое-что побольше.

— По знаку Зодиака, Костя, — она читает мысли, себя же поправляет.

— Давай устроим фотосессию по этому случаю. Я хочу альбом в качестве вашего подарка. Но…

— Я пересылала фотографии Тимки и свои, — тушуется, наверное, случайно кое-что из «избранного» вспоминая.

— У нас нет свадебных.

— Есть! — задирает голову, обратив ко мне лицо.

— Официальные и скучные, а я хочу живые. Пусть будет что-то, что сделано не по официальному принуждению, поводу или чьей-то просьбе, а потому, что мы так захотели. Это ведь не будет сложно? Как ты смотришь на такое?

— А что кроме этого? — жена становится передо мной и вглядывается в сверкающую перед ее носом мою кожу. — Очень нравится это пятнышко, Костенька, — прикладывается носом к здоровой родинке на моей груди, — у Тимки, кстати, есть похожее, но немного дальше.

— Под мышкой, — прикрыв глаза, припоминаю, что у сынишки на бочку, с правой стороны сверкает пятнышко, которое я передал ему.

У моего отца, у дедушки Тимоши, было в том же самом месте подобная отметина. От отца к сыну. От предка к юному потомку.

— Ася, ты согласна с предложением? — я на нее опять смотрю.

— Да, конечно. Будут гости? — пристраивается на моем плече, водит щечкой, почти не прикасаясь.

— Официально нет.

Хотя коллеги, подчиненные и просто мимопроходящие внепланово организуют что-нибудь. Здесь разговор короткий:

«Все люди — братья, а крепостное право уж много лет как отменили. Я не могу им это запретить, а вот подстроиться и сделать вид, что счастлив, — такое однозначно по плечу и вполне возможно»…

Жена лежит ко мне спиной и, выставив перед собою руку, рисует что-то в воздухе, а за окном уже вовсю сверкают молнии и воет жуткий ветер, ломая кроны кустарников-деревьев. Она считает? Ждет с нетерпением грома?

— Один, два, три, четыре…

«Я тебя люблю» — её слова, на которые я больше не смогу ответить. Ей «повезло»? Она ведь так сказала? Я сделаю для этого Цыпленка всё, но ответного признания девчонка не дождется: с этим однозначная завязка, на этом разговор закончен.

Четкий контур. Плечи, грудь, талия, крутые бедра и крепко сведенные ножки, немного согнутые в коленях, выставленные мне на обозрение блестящие в лунном свете ягодицы; и волосы, заплетенные в тяжелую косу, перекинутую ей через плечо, с которой она, как кисточкой играет, набрасывая легкие мазки на полотно, на котором мы с ней замираем в ожидании природного разрыва. Углубление на позвоночнике, две поясничные ямки и сладкий копчик, куда я направляю палец: вожу ногтем, почти штрихую, губами трогаю лопатку, лижу, причмокивая.

— Ася?

— Я очень счастлива.

— … — ее, по-видимому, еще не отпустило.

— Я так тебя люблю, а ведь еще недавно я тебя, — внезапно затихает, а переведя дух, спокойно продолжает, — боялась. Как чего-то жуткого! Костенька?

— Почему?

— Из-за ребенка.

— Не вижу связи, — подползаю ближе, обнимаю и притягиваю, повторяя форму, копируя сложение, ясный образ.

— Могу себе представить, что ты обо мне подумал, когда я появилась в этом доме. Но…

Я помню, как она сидела на парапете из дикого камня, поддерживала сына, спрятанного в слинге. Она смотрела с вызовом, боялась — это было очевидно, но не меня, а того, что, возможно, будет позже. «Возможно» навсегда осталось маловероятным и почти ничтожным.

— Почему ты приехал за нами в ту гостиницу? — вдруг вполоборота очень тихо спрашивает.

Мне стало стыдно — об этом не узнает никогда! Я выпер из дому молоденькую женщину с крохотным ребенком.

— Неважно, — прикрыв глаза, сиплю. — Спи, Цыпа.

— Господи, Костя! — внезапно Ася всхлипывает.

— Что?

— Прости, пожалуйста, за то, что сбежала. Я такая дура. Не надо было? Но ты всё шептал: «Юля, Юля, Юля… Я тебя люблю!». Ой!

— Спокойной ночи, — грубо обрываю.

— Она красивая? — теперь она рисует пальцем на тыльной стороне моей ладони. — Расскажи о ней. Я не буду этому завидовать или ревновать, просто хочу понять, что…

Что я в той ЮлЕ нашёл?

— Быльём поросло, Ася. О прошлом говорить не будем. Не порть, пожалуйста, остаток ночи тем, о чем я не желаю не то что вспоминать, но даже слышать.

— Она брюнетка?

«Скорее, темная шатенка».

— Высокая?

«Гораздо ниже».

— Голубые глаза? Карие, серые? Какие? Ты спишь?

«Я этого уже не помню».

— Костя?

Стараюсь не сбивать дыхание, скрежещу зубами и выпускаю слезы. Нет, сука! Этой девочке не повезло — она ошиблась. Юлия Смирнова — моя единственная любовь, а Ася Ступина — женщина, случайно ставшая матерью моего ребенка. Она жена, к которой я буду относиться с огромным уважением, но жаркой страсти, эмоциональности, любви и чувственного порно Цыпленок не дождется.

Мне очень жаль, малышка!

— У меня башка трещит. Ты укатала, детка. Спи, спи, спи…

«АСЯ-Цыпа»!