Ася

Глава 16 У Вас тушь размазалась

— Вы меня боитесь? — одна его рука покоится у меня на талии, а пальцы другой крепко сжимают мое запястье, массируя фаланги, а этот сильный и уверенный в себе мужчина заставляет нервничать и сбивает с нужной мысли, я только глупо улыбаюсь, когда отваживаюсь мимоходом посмотреть ему в глаза. — Я настолько страшный, что вызываю у Вас трепет, страх и очевидный ужас, все оттенки которого читаются по Вашему, прошу прощения, щенячьему взгляду? В чем дело? Праздник как-никак. Обидел? А Костя в курсе? Между прочим, я очень удивлен, что начальник отпустил Вас со мной и не возражал против па-де-де под заунывную мелодию.

Прежде чем ответить, предусмотрительно опускаю голову и сразу отвожу глаза:

— Нет.

Темно-зеленая рубашка с раскрытым воротом на две маленькие пуговицы, пульсирующая вена на крупной шее и чувственный мужской рот заставляют вести себя неадекватно и на каждый его спокойный шаг, которым он продвигает нас по танцплощадке, я отвечаю рваными подскоками и постоянным хилым:

«Ой!».

— Жена босса, в чем дело?

Рвано выдыхаю:

— Все хорошо.

— Уверен, что все-таки пугаю. Ася, будьте так добры, сообщите хотя бы в устной форме, в чем я дал маху? Где повел себя бестактно? Возможно, куда-то не туда посмотрел? Что мне нужно сделать, чтобы завоевать доверие или хотя бы уменьшить градус напряженности, который, как я ни стараюсь, ни черта не опадает? Я, признаться, уже отвык от этого, — он прыскает и выпускает мою руку, чтобы посмеяться себе в увесистый кулак. — Прошу прощения.

Ну что ж! Я очень рада, что хоть кого-то в этом сильном обществе повеселила.

— Я Вас не боюсь, — резко вскидываюсь, вперед выпячивая подбородок. — Вы не страшный.

К тому же, довольно симпатичный. Конечно, на любителя, тем более что я мужа искренне люблю.

— И это правильно! Я красивых женщин обожаю и не обижаю. Не так воспитан, к тому же слабых нужно защищать.

Мне нечего сказать, однако все-таки шиплю, стараясь не дышать, чтобы не сбиваться с ритма:

— А не красивых?

— Таких вообще не знаю.

— Среди Ваших знакомых…

— Некрасивых женщин нет, Ася. Давайте перейдем на «ты», все-таки я присутствовал на вашей с Костей свадьбе и игрался с мальчуганом, у которого, уверен, вызвал искреннюю симпатию. А вот с его прекрасной матерью — увы, пока промашка. Согласны убрать официоз, Ася?

— Если Вы… — моментально осекаюсь, потому как этот Александр странно и кокетливо подводит хитрые глаза, подмигивает и покусывает нижнюю губу. — Пожалуйста, не делайте так.

— Я отобью тебя, Ася. Босс тысячу раз пожалеет о том, что так опрометчиво отпустил тебя со мной. Большинство утверждает, что я отлично танцую. Я хорошо веду, а ты послушная партнерша. Сегодня — без проблем, да и мелодия душевная. Отвлекся — прошу прощения. Знаешь, что говорят про мужчин, которые клево двигаются под музыку?

— Нет, — моргаю, сглатываю и застываю, широко распахивая глаза.

Подавшись на меня вперед и вниз, этот Саша трогает губами мочку и посмеивается в мою ушную раковину, задевая длинными ресницами щеку, а также взмокший, напряженный донельзя висок.

— Мы отличные любовники, красавица. Вертикаль с горизонталью идеально контактирует в интимных вопросах.

— … — сильно вздрогнув, тут же отстраняюсь.

— Я под контролем, жена босса. Тише-тише. Помню и про долг, и про дружбу с Котяном, и про его персональный случай, а также отдаю себе отчет в том, что эта дама несвободна. Поэтому, — он вздергивает меня, как гуттаперчевую куклу, и теснее прижимает к себе, — и говорю, покамест обстоятельно предупреждая, что без сомнений отобью тебя. Красову полезно напрягаться на личном фронте. Мне кажется, или босс сегодня похож на сытого довольного кота? Улыбается, словно усатой мордой нырнул в миску с жирненькой сметаной. Котенька — такой милаш. И не скажешь, что мальчику сегодня стукнуло аж целых сорок лет. Выглядит наш дорогой и обожаемый Константин Петрович на свои лучшие семнадцать лет. Я, кстати, чуть-чуть моложе. Мне тридцать восемь. А тебе?

— Мне двадцать пять, — хриплю, заваливаясь на спину, лечу и падаю, теряя и сознание, и честь, и гордую осанку, которую уверенно держала до сего момента.

Его напор стремительный, а сила, с которой он меня удерживает, не совпадает по измерительным единицам с человеческой. Этот человек — гигант! Прогнувшись в пояснице, откидываюсь и застываю в кривой и жутко неудобной позе.

— Я Косте расскажу. Отпустите меня, пожалуйста.

— О чем? — по-собачьи выставив большое ухо, этот наглый человек прислушивается, присматривается и, кажется, навсегда запоминает то, что я, подрагивая, лепечу. — Вернись-ка сюда, Ася. Ну же! — перехватив покрепче, возвращает меня в нормальное и удобное, исключительно для себя, исходное положение.

— Я замужем, Александр.

— Саша, — лукаво подмигнув, лениво исправляет. — Я Саша, Ася. Но Александр — исключительно для подчиненных и для бабушки, которая, между прочим, потомственная дворянка. Старушке девяносто лет. Недавно справили ей день рождения. Присутствовала вся семья, которая немногочисленна, если что. Родителей нет в живых: они погибли, попав под товарный поезд. Отец не справился с управлением и выперся на железнодорожное полотно, проигнорировав предупредительные сигналы светофоров и заградительный шлагбаум. Живем вдвоем с бабулей. Хочешь познакомлю?

— Нет.

— Да брось, мать наследника империи. Будь проще. Ты же красавица, умница — так, между прочим, Костя говорит. Я цитирую дословно. Когда наш важный шеф заканчивает утреннюю планерку, то гордо сообщает:

«А моя жена, ребята, идеальная красотка, уникум, талант, храбрость и чуть-чуть зазнайство». На последнем, кстати, совещании обратился ко мне с таким вот предложением:

«Надо расслабить мою женщину, Фролов. Займись девочкой, братан!».

Зачем он это все мне говорит? Александр шутит или издевается?

— Вы князь?

— Едва ли. Скорее, граф, хотя предпочел бы чин барона. Что скажешь, если я займу тебя на весь этот вечер? Пойми, красавица, я не привык отказывать лучшему на свете боссу. Да и Костя в гневе ужасен и кошмарен, если честно. У него вот здесь, — указательным пальцем тычет себе в шею, — вена сильно напрягается и пульсирует, пульсирует, пульсирует, вызывая кровоизлияние в его дорогостоящих мозгах. Но сегодня Красов сильно занят. Он непрерывно получает поздравления. Смотри, — теперь кивком указывает себе за спину, — от телефона ухо не отлепляет. Великий человек — непрекращающаяся лесть, заискивания и подарки. А с тобой в «Эрудит» уже играл? Он, на секундочку, большой интеллектуал. Но со дня женитьбы перестал третировать меня этими пятничными посиделками с пластиковым кроссвордом. Я точно знаю, что ему нужна ментальная разрядка, а то мозги в кисель свернутся. Отсюда я делаю вывод, что наш Котян нашел себе другой объект для эрудированной экзекуции. Это ты, красавица?

Увы, но нет!

— Костя ведь Ваш друг, — цепляюсь пальцами за его плечо, комкаю дорогую ткань, потом вдруг отпускаю, перебираю пальцами, стараясь разгладить складки, которые образовались в результате бешеного захвата. — Но Вы не очень лестно о нем отзываетесь. Еще кокетничаете со мной и говорите пошлости. Вам не стыдно?

— Ни капельки. И да, еще. Я флиртую, Ася.

— Наверное.

Пусть будет так!

— Это называется легкий флирт и заискивание перед второй половиной босса. Зачем ругаться с тем, кто может что-то на ушко благоверному в кроватке нашептать?

— И все же! Мой муж считает Вас лучшим другом.

— И лестно, и похвально, и сомнительно, и радостно, но все именно так, как ты сказала. Я тебя прошу, помни, пожалуйста, про простое местоимение «ты». Честное слово, неудобно, когда такая женщина обращается ко мне, пространно намекая на существенную разницу в возрасте. Я не старик, если что. Ни разу не был женат, но надеюсь, что встречу ту… — он сильно раскрывает рот, почти показывая мне язык и гланды. — А вот, кстати, и она! За-ра-за все-таки пришла!

Элегантный брючный костюм, вытянутый узкий клатч, чересчур высокий каблук и очаровательная улыбка у женщины, замершей на входе в полутемный зал — это очень стильно и опасно.

— Ваша возлюбленная?

— Если бы! Но я определенно нахожусь в большой растерянности в ее присутствии, о великая жена мудрого и злого босса.

Запахло, кажется, свободой? И я наверно спасена?

— Вы с ней встречаетесь?

— Не то чтобы встречаюсь. Скажем так, я о ней мечтаю, но…

Все ясно! Он кобель. Я начинаю сочувствовать шикарной женщине, которая уверенной размашистой походкой направляется к стоящему спиной к ней Косте.

— А говорила, что не приедет. Бестия, фурия, гарпия, кикимора и ведьма. Но! — остановившись, он поворачивает меня, располагая нас лицом к тому, что происходит в том углу площадки. — Исключительная красавица! Что скажешь?

Немножечко обидно, если что…

— Это Инга Терехова, Ася. Клиент нашей фирмы и временный деловой партнер, — сквозь зубы произносит Костя, представляя женщину, рассматривающую меня с нескрываемым пренебрежением и еще чуть-чуть с бахвальством. — Мы партнеры до тех пор, пока не закроем контракт. А потом…

— Очень приятно, — эта Инга предлагает мне свою ладонь. — Много слышала о Вас, Ася. Так вот Вы, оказывается, какая!

Какая? Зачем-то отступаю, завожу за спину руки, сцепив там пальцы, прокручиваю обручальное кольцо и суечусь глазами, разыскивая за ее спиной какое-нибудь знакомое и расположенное по-доброму ко мне лицо.

— Мой подарок, — теперь она протягивает Косте небольшую бархатную коробку. — «КК» — Константин Красов. Простые инициалы — несложно было. Открой, пожалуйста.

Они так близко, видимо, знакомы? Или это то, что называют «только бизнес» и «деловое обращение», когда клиенту и исполнителю друг с другом следует держаться очень мило, непосредственно, чтобы казаться в результате располагающим и убедительным?

— Что это? — муж не спешит раскрыть ее подарок.

— Увидишь, если поднимешь крышку, предварительно сняв поздравительную ленту. Это… — щебечет Инга, но тут же осекается, когда Костя поднимает на нее глаза, в которых читается недовольство и очевидное пренебрежение.

Обняв меня за талию, притягивает ближе, пристраивает мое тело на свой бок и предлагает вместе посмотреть на содержимое шкатулки.

— Помоги мне, пожалуйста, — шепчет Костя в ухо. — Смелее, все хорошо, не бойся.

С чего он взял, что я боюсь? Да, я дрожу, но только потому, что в помещении прохладно, а я, как назло, о многом не задумываясь, не угадала с праздничным нарядом. Мое платье не соответствует погоде, зато прекрасно подходит к сегодняшнему случаю.

А это запонки? Две рукописные с размашистыми вензелями буквы «К». Серебряная гравировка на иссиня-черном декоративном камне, обрамленном тоненькой полоской с таким же драгоценным наполнением.

— Очень красиво, — шепчу, оглаживая пальцем ювелирную квадратную конструкцию. — Спасибо.

— У меня нет соответствующих рубашек, Инга. Я не ношу такое. К тому же, отдает снобизмом. Вы ошиблись с выбором, но все равно спасибо, — Костя грубо обрывает то, что я хотела бы сказать.

Как же так? Он недоволен? Злится? Что-то напрягает, сильно неприятно или муж уже устал? А может быть, присутствие этой женщины Костю раздражает? Он не знает, как от нее отделаться?

— Мне нужно отойти, — встав на цыпочки и скосив взгляд, посматриваю на улыбающуюся чему-то женщину и обращаюсь с просьбой к мужу. — Пожалуйста, Костя. Ты не против?

— Что случилось? — внезапно встрепенувшись, спрашивает у меня.

Это женские проблемы! К чему знать ему подробности? Живот противно тянет со вчерашнего утра. Я ощущаю жжение и слабое покалывание в правом боку. Ледяной компресс, увы, не помогает, а от болеутоляющих меня тошнит. Поэтому терплю и улыбаюсь. У мужа важный день и торжественный вечер-встреча с его коллегами, друзьями и деловыми партнерами, которым он, по-моему, не слишком рад:

«Фролов?» — «Уже достал!».

«А Юрьев?» — «Проглотил иголку, во все глаза приглядывая за своей женой!».

Откровенно говоря, нравится мне эта Ольга. Она помалкивает за столом, смотрит куда-то вдаль, как будто видит то, что скрыто от случайных глаз, почти не ест, но с определенной периодичностью куда-то выходит, там проводит приблизительно минут пятнадцать, а после возвращается и с натянутой улыбкой присоединяется к компании, которая на нее, как и на ее отлучки, никакого внимания не обращает…

Жуткий запах — здесь тяжело дышать. Дым стоит столбом, а занавес в ворота ада, видимо, пока опущен. Кто-то курит? Курит в женском туалете? Господи, какое неуважение к посетителям этого заведения. Терпеть не могу курящих женщин… Нет-нет, делать кому-либо замечания, акцентируя внимание на том, что, по сути дела, меня вовсе не касается, не в моих привычках и годами отработанных манерах. В неосвещенном углу женского туалета стоит какая-то фигура. Табачный дым с ног до головы окутывает ту, которая хотела бы остаться незаметной. Я вижу, как поднимается ее рука, чтобы сделать одну важную затяжку, а после выпустить изо рта и носа ядовитый пар.

— Извините, — отвернувшись от женщины в дыму, прохожу в свободную кабинку.

Знакомые туфли и небольшой разрез на интересно скроенной длинной юбке, тонкий золотой браслет, обручальное кольцо на безымянном пальце и стойкий аромат духов, который не забить едучим никотином. Это же она! Женщина, от которой стынет в жилах кровь.

— Оля?

— Угу, — я слышу, как она причмокивает, когда затягивается, и щелкает языком, когда выпускает сигарету.

— Вы…

— Там свободно, Ася. Я Вас посторожу. Здесь никого нет. Только Вы и я. Все нормально.

Современное общество, в котором подобное поведение разрешается, обречено на вымирание. Какие дети Юрьевым, если жена Романа дымит, как паровоз?

— У Вас все хорошо? — торможу возле нее, почти касаясь длинным рукавом закрытого плеча своим плечом. — Вы чем-то расстроены?

— Устала. Не люблю подобные сборища. Я не общительный человек, да и настроения нет, а мой муж решил, что выход в свет поспособствует моей социализации, — она громко прыскает. — Я ведь не дикарь, Ася, и социальный человек. Отвратительно, как приглашенные льстят Вашему мужу, хотя многим Костя отказал в своих услугах, потому что находил в их проектах серьезные нарушения и полные несоответствия имеющимся ГОСТам. Мерзость!

— У него есть враги?

— Скорее, обманутые и теперь заискивающие клиенты. Красов всегда предлагал иные выходы из сложившихся не в пользу заказчиков обстоятельств, но на это, как правило, требовались дополнительное время и сверх установленной сметы финансовые средства. Красов топит за клиента и его желания, но и себя подставлять не будет. Репутация фирмы и ее директора — превыше всего. А богачи не торопятся делиться тем, чем обросли, пока накапливали страховую на случай ядерной войны финансовую подушку. Чем ты богаче, тем жаднее. Им и надо бы, и даже хочется, но всегда что-то от нужной благотворительности останавливает. Знали о таком?

Конечно. Я ведь не из другого измерения и прекрасно знаю, что в этой жизни покупается и продается, и какой ценой.

— Ему угрожают? — набычившись, шиплю.

— Нет, — стряхивает пепел в блюдце, служащее пепельницей. — Я не о том.

— Извините, — наконец-то захожу в кабинку и, закрыв за собой дверь, обращаюсь к фарфоровой чистой вазе своим лицом.

Об этой женщине я ничего не знаю, но почему-то не ставлю под сомнение ее слова про то, как моему мужу льстят, заискивают и покупают его внимание. Например, эта Инга.

«Костя ей не рад!» — пока разматываю рулон с одноразовыми сидениями, прокручиваю очевидные выводы, которые посетили мой разум после того, как мы друг другу были с ней представлены. — «Она пришла на праздник без приглашения или все-таки кто-то же сюда ее позвал? Фролов! Этот Александр, который всех задрал!».

— Здесь две кабинки? — кто-то, видимо, сюда вошел.

— Одна, — тихо отвечает Ольга. — Там занято. Но Вы будете следующей, я не претендую.

— Я Инга Терехова.

— Ольга Юрьева.

Наверное, они друг другу протягивают руки, пожимают их, потряхивают сцепкой над серым кафелем, а после отпускают, отходят и вытирают вспотевшие ладони о бедра или грудь.

— Юрьева? Очень знакомая фамилия.

— Роман Юрьев — мой муж. Я работаю на Красова. Мы, — хмыкнув, исправляется, — мы работаем! Я буду вести Ваш проект, Инга. Простите, не знаю Ваше отчество.

— Вот и хорошо. А я могу обращаться к Вам просто по имени?

— Не возражаю, — Юрьева глубоко вздыхает, затем закашливается и очень грубо выражается, но тут же просит у собеседницы прощения. — Сигареты мужа. На свои денег пока нет.

— А-а-а! — протяжно стонет Инга.

И все? Их разговор закончен? До меня доносится, как кто-то подходит к раковине, открывает кран и пускает воду, совершенно не экономя на подаче. Уверена, что струя бьет по холодной чаше и отскакивает по сторонам, забрызгивая ту, которая не удосужилась вспомнить о том, что это тоже деньги и ресурс, особо ценный в некоторых наших городах и даже зарубежных странах.

На ластовице чисто, без выделений или еще каких проблем, но низ живота болит, спазмирует и диким образом горит. Разглаживаю тяжелую ткань, одергиваю юбку и, вернув на место тонкую бретельку, нажимаю кнопку слива. А выйдя из кабинки, я снова натыкаюсь на подпирающую стену Ольгу.

— Вас что-то беспокоит? — внезапно спрашивает у меня. — Вы поранились?

— Нет, — расставив руки по сторонам, отхожу от двери и освобождаю место Инге, подплывающей к тому же месту. — Уже свободно, — бухчу себе под нос и, отшатнувшись, уступаю ей дорогу.

— Увы, — с издевкой хмыкает. — Если бы… Да не беда… Вопрос времени и подходящего места.

— Прошу прощения? — останавливаюсь на полпути к овальной раковине. — Вы что-то хотели сказать?

— Нет. Позволите?

Да ради Бога! Скривив лицо, прислоняюсь животом к бортику раковины. Кран очень необычный: повернуть, покрутить, нажать, возможно, сплюснуть?

— Вверх и чуть-чуть направо, тогда будет вполне комфортная температура воды. У Вас что-то болит? — становится со мною рядом Ольга.

— Немного устала, и отсутствующий сыночек беспокоит. Хочу домой. Детка впервые остался без меня. Костя сказал, что это ненадолго, а мне кажется, что прошла уже вечность. Тимка треплет нервы нянечке, как маленький принц. Понимаете? Это как-то… — переминаюсь с ноги на ногу, подтягивая плечи к ушам.

— Не страшно! Уверена, что кандидатура женщины была неоднократно проверена, прежде чем поменяла статус на «одобрена». К тому же, я не удивлюсь, если перед тем, как подойти к Вашему малышу, дамочка посетила полиграф. Юрьев умеет выбивать правду. Контрразведка в этой фирме поставлена на самый высший уровень. Там приоритет «Ультра»! А Рома — прирожденный дознаватель. Жестокий палач-ч-ч-ч! — шипит последнее и сразу осекается. — Не обращайте внимания на мои слова. Но этот навык у него приобретен во времена его ментовского прошлого. Допросы с пристрастием дают о себе знать, — как зло, да еще о «горячо любимом» муже! — Просто скажите Косте, что хотели бы вернуться домой. Даю гарантию, что он схватится за эту идею всеми четырьмя конечностями. Несмотря на свой образ жизни и привлекательную внешность, Красов — абсолютно не публичный человек. По-моему, он все это терпит ради Вас.

— Ради меня?

— Вы ключевая фигура на этом празднике жизни, Ася. Все это устроено для Вас. Шеф знакомит общество со своей женой. Есть у него такая фишка…

Означает ли это замечание, что она была знакома с Юлей, которую муж, вероятно точно так же представлял своим друзьям?

— … хотя Костя предпочел бы тихий ужин на соломенной подстилке где-нибудь на пляже, вдали от людей и так называемой цивилизации, а вынужден приветливо улыбаться тем, о ком не желал бы знать, — кивком назад указывает на закрытую дверь, за которой скрылась эта Инга. — Не обращайте внимания на золотых девочек. Их жизнь на самом деле не так ярка, как им хотелось бы все представлять для окружающих. Готова поспорить, что эта мадам глубоко несчастна. Еще бы! На нее положил глаз великий и ужасный Сашенька Фролов. Не обращайте, кстати, и на него внимания. Он уже грозил Вам тем, что развернет пиар-компанию по продвижению своей персоны? Предрекал финал Вашим отношениям с шефом? В любви Вам признавался? — она сильно искривляет губы. — Не верьте, Ася! Никому не верьте! Особенно мужчинам. Сволочам верить нельзя. Ни-ко-му из их племени. Это з-з-з-ло, — она рычит довольно глухо и, мне кажется, сейчас воскликнет:

«Ненавижу-у-у-у! Твари-и-и-и, всех убью!».

— Какие мудрые слова!

Я не услышала, как щелкнул замок двери, не заметила ее появления, не ожидала материализации рядом. Это слишком близко, почти впритык — почти интимно. Я чувствую себя зажатой, сдавленной двумя сильными женщинами, которые слишком много в жизни повидали. Они старше, опытнее, солиднее и мудрее. Они опаснее мужчин, которым, по словам одной из них, доверять нельзя: с одной стороны находится Ольга, а с другой ехидно через зеркало скалится мне Инга, чье выражение лица говорит о том, как сильно она меня ненавидит, не намекая, а открыто и вполне конкретно об этом заявляя. А у меня повтором крутится вопрос:

«За что? И в чем моя вина?».

— Трудно быть вещью, Ася Красова, — растягивая рот улыбкой, Инга начинает говорить. — Красивой, но бесполезной вещью. Золотой!

— Вы закончили? — Ольга смотрит в зеркало, немного наклоняется, словно скаковая лошадь, обогнавшая неповоротливых конкуренток на каком-нибудь витке беговой дорожки, по который мы все, раззявив рты, летим. — Желаете помыть руки?

— Откуда Вы, Ася?

— Из города, — через зубы говорю.

— Хм! Название у города есть?

— Областной центр, мадам, — тут же вклинивается Юрьева.

— Наш?

— Так точно! — Оля приставляет руку к голове, отдавая честь. — Ася, пожалуйста, уступите этой голубой крови место возле таза с ключевой водой. Пусть дама насладится.

— Спасибо, — обманчиво елейным голосом отвечает Инга и становится туда, откуда я благоразумно отхожу.

— Тяжело быть вещью, заменой, вынужденной мерой, ярмом, арканом, неподъемной ношей с небольшим прицепом…

«Что?» — шепчу, рассматривая эту бабу в зеркале.

— У Вашей речи есть финал, или она бесконечна по исполнению так же, как и глупа по своей сути?

— Оглянитесь, Ася! — она приказывает, а я действительно поворачиваю голову и таращусь на кафельную стену уборной комнаты. — Ваш муж всюду ищет меня. Ему нужна я!

— Что? — прыскает Юрьева. — Вы в своем уме, мадам Терехова?

— Я кое-что знаю о нем, Ася.

— У всех есть секреты, милочка, — отвечает Ольга.

— Он дважды был женат, — двигаю губами, вытаскивая наружу глупые словами. — Что еще? Мне достаточно того, что у него обручальное кольцо и я его жена. Вы меня не испугаете!

— Не сомневаюсь, — она водит пальцем возле основания шеи, задевая ключицу, опускается на грудь. — Я тоже знаю, Ася, о его бурной личной жизни. Вот здесь, — тормозит ногтем, — у Кости родинка, немного ниже — еще одна, а сбоку — треугольник, с вершинами в таких же, но немного отличающихся по размеру пятнах. Хм… Что это означает? Каковы Ваши предположения?

«Что?» — я поворачиваю голову, обращаюсь к Юрьевой лицом, прошу о помощи безмолвно и заклинаю о подсказке.

— Понятия не имеем, но очень интересно, Инга. Вы продолжайте, не стесняйтесь. Это ничего, что мы общаемся с Вами в туалете? Не смущает обстановка? — хрипит Ольга. — Но раз начали, то надо бы закончить, а то фурор, увы, пока не произвели, зато кучно разбросали сомнений зёрна. Вы здоровы или ранний климакс наступил?

— Предпочту оставить окончание разговора открытым.

— Фи! Это очень глупо, — хмыкает моя случайная «подруга». — Открытым оставляют только то, чему не придумано финала. Такой дешевый финт ушами, а на самом деле, досадная недоработка! Это все равно что возводить здание, но шифер не приобрести и оставить голой крышу. Хотели что-то доказать и выбить на эмоции, а вызвали лишь бурю долбаного негодования. Как? Что? Зачем? Кто? С кем? И сколько раз? Вы долго пыжились, чересчур старались, вероятно, перед зеркалом неоднократно репетировали эту речь, но… — она кивком указывает куда-то вниз, — все равно волнуетесь и лажаете, с большим трудом подыскивая нужные слова. То ли вы психопатка с сезонным обострением, то ли неудачливая лгунья, то ли Вы просто дура. Закончите начатое и не тяните кота за яйца. Комментарии к этой встрече закрыты, мы с Асей не сможем обсудить предложенный Вами, как автором, финал, зато всё примем к сведению и всё учтем. Извлечем урок на будущее, чтобы больше не попадаться Вам на глаза. Итак…

— Вы ведь та Юрьева, чей муж убил двух человек? Правильно? — ни с того ни с сего вопросом отвечает Инга.

— Так точно! — Ольга снова приставляет руку к голове. — Это имеет отношение к тому, что Вы хотели сообщить?

— Он снял их с Вас, пока вы развлекались с приговоренными в отеле. У Вас ведь налицо какой-то недостаток, Ольга. Вы страдаете этой болезнью, да? Нимфомания, кажется. Я права?

— Так точно! — не моргая, подтверждает. — А Рома — несдержанный и ревнивый человек. Ему не нравится, когда об этом напоминают. Это простое пожелание на будущее, если дорожите жизнью и здоровьем. В гневе Юрьев не различает, кто находится перед ним: уверенный мужчина или глупенькая женщина. И да, он был не в восторге от того, чему стал случайным свидетелем. Сейчас мы будем говорить обо мне или Вы допишете свою сказку?

— Какая милая у нас компания, — Терехова ехидно хмыкает.

— Я Вас чем-то обидела? — наконец-таки вступаю в разговор. — Вы оскорбляете меня и Олю, словно…

— Очевидный ответ. Вы в неположенном месте перешли ей дорогу, Ася, — отвечает Юрьева за ту, к которой был адресован мой вопрос. — Она видит в Вас соперницу, которую не сможет победить, потому что цель не та, а у мадам сбит начисто прицел. Там такая филигранная шлифовка, что на гладком месте ни черта хорошего не произрастает. Еще бы! Гнуть, гнуть, гнуть его, подставляя зад. Вот так бедная золотая девочка и растеряла все достоинства, выставив на обозрение жуткие пороки и многочисленные недостатки. Я нимфоманка, а Инга — женщина-вамп, к тому же потерявшая терпение. Беру свои слова назад. Мадам Терехова — жалкая подделка.

— Я? — вскрикиваю. — Я перешла Вам дорогу? Когда? Что это значит?

— Не смешите! — откинув голову назад, хохочет Инга. — Она? — тычет в меня палец.

— А это несмешно! Я ведь угадала содержание финала, который Вы бы предпочли оставить открытым. Пусть, мол, дурочки додумывают, как только бурная фантазия с ними в догонялки доиграет. Что за детский сад? Глупо, глупо, глупо… Имейте силу и смелость закончить то, что начали. Или…

— Выберу, пожалуй, «или»!

Господи! Как сильно голова сейчас болит. Хочу ее срубить, закрыть глаза, заклеить уши, чтобы не видеть, не слышать того, что говорят все эти мерзкие и злые люди. Я, зачумленная девка из областного детдома, смогла перейти дорогу шикарной даме? Да как же я осмелилась и провернула дело? Почему ее мужчина выбрал меня, а на нее, похоже, наплевал? Почему же так? Что ей ответить, чтобы убедить в том, как сильно она ошибается, как совершенно не права, как предвзята и неоправданно жестока? Я никогда и никому в своей жизни не желала зла.

— У Вас тушь размазалась, мадам! — шипит Юрьева, вцепившись пальцами в край раковины. — Дешевый макияж, как, впрочем, и начинка, прикрытая костюмом от местного «Задрани». Идите с Богом, пока губная помада с филером не потекла.

— Оля, пожалуйста, — обхватив ее подрагивающую кисть, прошу оставить и это прекратить. — Я Вас поняла, Инга. Мне искренне жаль, что Костя выбрал меня и…

— Выбрал? — растирает пальцем веко и шипяще пырскает. — Утешайтесь этим, Асенька, раз о большем речь не идет. Боюсь, что он уже жалеет о том выборе, о котором речь зашла. Каждый сверчок должен знать свой шесток…

Я знаю! Знаю. Помню. И не забуду никогда. Ношу клеймо на лбу, не зная, кто я есть и как сюда пришла. Кому, в конце концов, какое дело, как появилась я на свет…

— Ася, все хорошо? — Костя стоит за моей спиной, рассматривая наше отражение в зеркале. — Юрьева сказала, что тебе не здоровится и…

— Пригласи меня, пожалуйста, на танец, Костенька, — с кривой улыбкой на губах, прошу о жалкой милости. — Хочу потанцевать с тобой.

— Что случилось?

— За весь вечер я ни разу не была с мужем. Мы сидели рядом, но словно порознь. У меня заболела голова от обилия тостов и бесконечной перемены блюд. Один танец, а потом поедем, пожалуйста, домой. Как там Тимка?

— Галина Никитична прислала фото. Посмотришь? Иди сюда! — не дождавшись моего ответа, Костя вынимает из брючного кармана телефон и, нажав на кнопку, запускает шоу из фотокарточек, на каждой из которых мой сын заглядывает в кадр и корчит миленькие рожицы. — Сейчас спит. Ась…

— Что?

— Фрол за двоих отработал? Надоел тебе, да?

Мне просто не хватило мужа. Людей вокруг слишком много, все суетятся, смеются, что-то громко говорят, а я… А я одна! И снова будто… Маленькая!

— Альбом будет готов через две недели, — муж выключает телефон. — Спасибо за сегодняшний праздник, Цыпа. Наша фотосессия, твой великолепный наряд, — закладывает пальцы, поддев мои бретельки, руками водит вперед-назад, лаская невесомым прикосновением мою немного влажную от пота кожа. — У тебя температура, женщина? — зарывшись носом в мои уложенные на затылке волосы, погружается и шурует там, растаскивая губами и зубами залакированные торчком стоящие локоны.

— Нет…

Хотя не знаю! Все может быть. Вполне возможно.

— … Саша очень милый, но напористый и заряженный на победу любой ценой.

— Хм? — обняв меня за плечи, муж разворачивает мою одеревеневшую фигуру к себе лицом. — Это как понимать?

— Сказал, что уведет твою жену, — пытаюсь улыбнуться, да только не выходит. Я корчусь, словно терплю еще одну родовую схватку. Да что со мной такое? — Он намерен развести нас, Костя. Я боюсь. Он настойчив и…

— Вот же гад, — сипит сквозь зубы. — Цыпленок, у Александра с головой не все в порядке. Не стоит обращать внимания на то, что полоумный мелет языком. Это человек-провокация, человек-антре, понимаешь?

Да, наверное. Костя лучше знает пунктики своих друзей.

— А как ты меня нашел? И это все-таки, — вожу глазами, осматривая пространство, — женский туалет, а ты…

— Ольга сказала, что ты себя неважно чувствуешь и что осталась здесь, потому что у тебя кружится голова. В чем дело?

Устала, вероятно. К тому же, слишком много фактов и головокружительных моментов, о которых я бы не хотела знать.

— Потанцуй со мной, — жалобно скулю и, встав на цыпочки, вешаюсь ему на шею. — С днем рождения, муж.

— Спасибо. Здесь или на танцпол пойдем…

Первый танец с мужем? Ну да! Все так и есть. Я наконец-таки дождалась. Его щека прижата к моему виску, а губы шепчут чушь, лаская кожу. Правая рука покоится на пояснице, располагаясь пальцами почти на ягодицах, а крепко сжатой левой Костя перебирает мои фаланги, непроизвольно, видимо, прокручивая обручальное кольцо. Мелодичное звучание, почти отсутствующий свет и на танцполе нас, похоже, четверо: я, он, мужчина и его партнерша. И больше никого.

Инга и Фролов? Ольга и Роман? Или кто-то из гостей, кого я так и не запомнила. Увы, и тут не повезло. Терехова пялится, не отрывая взгляда, едва-едва перебирая длинными ногами. Александр что-то шепчет ей на ухо, а она сосредоточена только лишь на том, что делает со мной мой Костя, мой партнер.

— Поцелуй меня, пожалуйста, — шепчет муж. — Ася?

— Что? — отрываюсь от «соперницы», которой я так необдуманно перешла дорогу. Так необдуманно, что и не поняла, когда это между нами всё случилось. Когда это всё произошло?

— Не смотри туда.

— Почему? — прищурившись, теперь заглядываю в его теплые, смеющиеся карие глаза.

— Смотри на меня, жена.

— Не хочу, — специально отвожу свой взгляд и таращусь на Юрьевых, спиной сидящих друг к другу. — Ольга больна? — неожиданно решаюсь на прямой вопрос.

— Нет, хотя, скорее, да. Этой темы никогда касаться не будем. Извини, ничего на это не отвечу. Тебе не нужно этого знать. Ася?

— Почему?

— Потому что там нет ничего хорошего. Их горе и твое любопытство никогда не сблизят наши семьи.

— А ты хочешь этого сближения? — снова обращаю на него свой взгляд.

— Ты выбрала их в крестные родители для сына. Забыла?

Ах! Ну, конечно, да!

— Костя?

— М? — и вот опять он смотрит на меня.

Нет. Ничего.

— Цыпленок?

— Всё! — торможу, упираясь каблуками в пол.

— Музыка еще не закончилась. Что значит «всё»?

— Устала.

Вытягиваю с огромным скрипом руку и тут же прячу ее себе за спину, рассматриваю исподлобья Терехову, выслушивающую очередную чушь от Саши, у которого, как сказала Юрьева, непрекращающаяся пиар-компания и эксклюзивный маркетинговый ход, заточенный на то, чтобы охмурить как можно большее количество смазливых баб. Фролов подыскивает пару, с которой мог бы построить крепкую семью и родить огромный выводок детей? Кто за такого балабола в здравом уме, крепкой памяти и добровольно под венец пойдет? Разве что та, которую он у кого-нибудь случайно отобьет!

— Ася? — обращается ко мне серьезным тоном муж. — Посмотри, пожалуйста, на меня, — приказывает, потому как я, похоже, не желаю слышать, зато отчаянно хочу понять.

К чему она вела, когда показывала на своей груди места, на которых у мужа есть родимые изъяны?

— Что? — поворачиваю к нему лицо.

— Я не пацан, которому зеленая соплячка, вроде тебя, сможет навесить херову кучу лапши на уши, разведя там лазанью и тому подобную ху. ню. Что произошло, пока вы прятались в том туалете?

— У меня болит живот и подступает тошнота.

— Ты…

— И месячные не пришли. Думаю, немало для начала!

— Бывает, — благодушно улыбается и подмигивает. — Сколько дней задержка?

— Бывает? Сколько дней? — сощурившись, рычу. — Типа за двадцать четыре часа пока не видно? Передумал, значит?

— Едем-ка домой, жена, — обхватив мою кисть, муж каким-то жестом отдает очередной приказ только теперь уже кивающему болваном Юрьеву и вытягивает меня на улицу. — Будь здесь, — оставляет на ступенях главного входа в это заведение, а сам погружается в темноту.

Он пошел за припаркованной машиной, а я, прожевывая травяную жвачку, привязанной козой его степенно жду…

Золотая клетка построена исключительно для золотых девочек. Я к таким, к сожалению, не отношусь. Прокручиваю каждое слово, которое услышала в том месте, в женском туалете, когда Инга плела свои интриги. А что, если она в чем-то была права? А Ольга рьяно защищалась? Или кого-то защищала? Что знает Терехова о Косте такого, чего не хотела бы рассказывать Юрьева, так зло стегавшая заносчивую стерву жесткими словами.

Моя левая рука покоится в ладони мужа, он аккуратно гладит мои пальцы, перебирает косточки, просчитывает их количество и, видимо, сверяет с каким-то виртуальным экземпляром. Тимошка слабо гулит в детском кресле, глаза сына прикрыты, а сам он находится как будто бы в прострации.

— У тебя было много женщин? — повернувшись к своему окну, внезапно задаю вопрос.

— Э-э-э?

Не понимает? Не услышал? Не желает отвечать?

— Сегодня были все, о которых я должна знать или кто-то забыл об этом дне, потому что ты с ней нехорошо расстался?

— Аська! — он громко прыскает и выпускает из своего захвата мою руку.

— Официальных жен я не считаю, Костя. Юли точно не было. Иначе…

Это всё не то!

— Поговорим? — я слышу, как что-то щелкает, а затем, как метроном, рассчитывает музыкальный темп и ритм. — Пусть сын уснет в машине, тогда дома будет проще уложить его на место. Кстати, ты слышала, что Галя про зубки напоследок нам сказала? — машина останавливается, а в салоне зажигается тусклый свет. — У него резцы уже просматриваются, поэтому он часто во рту шурует ручкой. Нужно купить побольше кусалочек, жена. Пусть барбос грызет. Как тебе такое предложение?

«Великолепно, господин» — скриплю зубами, но по-прежнему не произношу ни звука. Слышала ли я? Еще бы! Ведь Тимофей — мой сын. Я внимательна к таким вопросам. Пусть я и помалкиваю, и предпочитаю не влезать в чужие разговоры, но то, что касается моего мальчишки находится всегда в приоритете и никогда не останется без внимания и соответствующих ответов.

— Пожалуйста, — блею и скулю козой. — Я задала вопрос, Костя. Зачем ты увиливаешь?

— С чем связана такая любопытность? Пиздец, а я как будто бы на исповеди.

С ней! С ней! С этой Ингой! Она пыталась что-то сообщить, да только Юрьева ей сделать это не давала.

— Ты как-то сказал, что, если я буду неверна тебе, то ты беспощадно с этим разберешься и лишишь меня родительских прав и оставишь у себя Тимошу. Ты выгонишь меня и запретишь подходить к ребенку. Жестокое наказание, если честно. Ведь ситуации бывают разные. Например…

— Ася? — я ощущаю его пальцы на своей щеке, а после мои скулы вдруг обжигает бешеный захват подрагивающего подбородка. — Ты пытаешься мне что-то сказать, детка? — я вырываюсь, но муж очень крепко держит. — Хочешь говорить, но прячешься, рассматривая нудный пейзаж? Всего три дня прошло, а ты уже грубо нарушаешь правила. Открытый разговор, жена, и больше ничего. Не веди себя по-детски. Ты больше не ребенок, но там, за окном, по-прежнему темно, Ася. Там ходят буки и злые дяди. Смотри на меня и спрашивай без истерик и пафосных речей. Это только в мелодраматических фильмах мужчины терпеливо ждут, что скажет глубоко вздыхающая дама, а в жизни — ни один из нас не станет слушать долгое вступление и разговоры между строк, как будто где-то там. Говори просто. Говори так, как нормальные люди говорят. Итак?

— А если ты будешь мне неверен? Если ты изменишь, Костя? Какие у меня будут права? Что в этом случае предполагается применить к тебе, как человеку, обманувшему свою жену, или…

— Именно! «Или», Ася! — он резко отпускает, а я как будто бы себе на грудь роняю подбородок. — По-видимому, ты лучше времени не нашла? Почему сегодня? Почему сейчас? С утра, например, тебя не интересовало, под какие санкции я попаду, если вдруг, — он переходит на жуткий шепот, почти осипший свист, — не услежу за своей ширинкой? А сейчас ты горишь желанием узнать, что получишь в случае моей неверности.

— Да! Хочу, — посматриваю исподлобья, смаргиваю и до чертиков боюсь того, что он сейчас мне скажет.

— С чем связан твой вопрос, Красова? Разлюбила, видимо? Фролов очаровал?

— У тебя были отношения с Ингой Тереховой? — опускаю веки и шиплю.

Мне кажется, он скалит зубы, глупо улыбается, суетится, бегает глазами и отворачивается, возвращаясь на свое водительское место.

— Блядь! — муж бьет ладонью по рулевому колесу, а я за каждым ударом, коих много, подпрыгиваю в кресле и искоса поглядываю за прикорнувшим сзади Тимкой.

— Ольга Юрьева.

— Что? — Костя вздергивает губы.

— С ней у тебя были отношения?

— Ты идиотка, что ли, Ася?

Возможно! Но он просил об откровенности и свободной от огромного количества эпитетов народной речи, теперь-то что не то?

— С чего ты взяла, что у меня были отношения с Ольгой?

С Ольгой? А почему не с Инги начал? Почему?

— Она нимфоманка? — шепчу, почти не раскрывая рта.

— Кто?

— Жена Романа.

— Блядь! Я вроде бы не пил, а такое впечатление, что это белая горячка, а у тебя в башке херова куча неизлечимых изъянов. Ни с одной из них у меня не было никаких отношений. Что за вопросы?

— Инга сказала…

— О! Сука! Очень интересно.

— Она, — а я, похоже, набралась какой-то наглости или включила режим бесстрашия, — перечислила все родинки на твоем…

— Чего? — Костя щурит плотоядно взгляд. — Родинки? Где? На члене, видимо?

— Я…

— Нельзя, нельзя, — он давит на какую-то кнопку, а машина взбрыкивает и рычит, как дикий зверь. — Нельзя вам, стервам, помогать. Тварь! Дебилка родинки пересчитала, — себе под нос бормочет. — Дальше что? — резко обращается ко мне лицом, искореженным злобой и неприкрытым гневом.

— Ничего.

— В том-то и дело, что, — он наклоняет голову, заглядывает в боковое зеркало и резко крутит руль, — ни-че-го! Ничего не было, жена, ни с той, ни с другой. Разговор закончен!

Он мне врёт?

Обманывает, потому что умеет, а практикует потому, что может?

Он мне изменяет?