Ася

Глава 12 Чему завидовать? Я не любовь!

— Ступина-а-а-а-а! — визжит с распахнутыми по сторонам руками поджарившая кожу на палящем солнце Лерка. — Привет, детка! Маленькая моя, подруженька любимая. Господи, сколько времени прошло?

— Немного, — бухчу, придерживая детскую головку Тимки, сладенько посапывающего на моей груди в эластичном слинге. — Не кричи, пожалуйста. Он только вот заснул.

— Прости, прости, прости. Ух, ты мой сочный персик, кабанчик в сахарном сиропе, сладкий зайчик, крошечка с красивыми глазами, — пристраивает ковшом уложенную ладонь на макушку сына, прикрытую легкой шапочкой и трогает губами ткань, целуя темя. — Он возмужал, малышка. Не узнать в этом бутузе мелкого, которым был, когда мы вас из роддома забирали. Стал отдаленно смахивать на взрослого чувака. Ты кормишь парня на убой? Иди ко мне, — обнимает мои плечи и бережно притягивает к себе, губами трогает висок и потирается щекой. — Я соскучилась, Ступина. Мы так не договаривались, подруженька. Ты должна была выйти на связь и доложить о своих успехах. А ты?

Так я и вышла. Не пойму, в чем дело и что не устраивает Валерию сейчас?

— Извини, — потупив взгляд, в чем-то даже каюсь. — Очень мало времени…

— Третий месяц пошел, как ты уехала на море. Черт, Аська! Я ведь волновалась. Твои короткие и совсем не содержательные сообщения — мол, у тебя все хорошо — не несли никакой полезной информации, зато порождали кучу неудобных вопросов.

— Я его нашла, — предвосхищая то, что будет следующим, действую на опережение и резко отвечаю. — Нашла Костю.

— И? — подруга оглядывается. — Давай присядем, — кивает на только что освободившуюся лавку.

— А Даня где?

— Паркует машину. Не отвлекайся, солнце. Итак?

Я вышла замуж за отца моего ребенка, живу с ним, готовлю завтраки, обеды, ужины, убираю дом, стираю, глажу и угождаю, стараюсь соответствовать чему-то, учусь прислуживать и кланяться, снижаю градус неповиновения и демонстрирую покорность в интимных вопросах, в которых, по правде говоря, ничего толкового не знаю.

— Вот! — поднимаю руку, к ней обращая тыльной стороной своей ладони, показываю обручальное кольцо и стыдливо прячу взгляд.

— Что-о-о-о-о? Это то, про что я сейчас подумала? — Валерка пялится, чересчур выпучиваясь. — Еще разок, детка, для очень непонятливых и ослепленных южным солнцем. Не может быть!

— Обручальное кольцо, — шепчу под нос. — Я замужем, Валерия.

— Ася! — воскликнув, двумя руками крест-накрест тут же закрывает себе рот.

— Все хорошо, все хорошо. Правда-правда! — для убедительности киваю головой и пытаюсь снять с ее губ запечатывающий всё и вся замок. — Это правильно, так и должно быть. Он отец…

— Он тебя заставил, что ли? Гад! — сокрушается, покачивая головой. — Мерзавец, да? Ты в рабстве? Что-нибудь подписывала? Контракт или отказ от ребенка? Блин, говори немедленно, не утаивая ничего. Ты женщина-шкатулка с офигительным сюрпризом. Быстро, Ступина! Или у тебя теперь другая фамилия?

— Я Красова, а Тимофей…

— Нет! — вскрикивает Миллер. — Не может быть! — звучит как будто бы я этого недостойна.

Она, похоже, чем-то недовольна, вопит и собирается меня прибить? А я, если честно, не могу припомнить тот момент, когда наши отношения из уверенно дружеских перешли на повышенный уровень сверхдоверительных и слегка интимных.

— Тебе нужна поддержка, детка? Помощь? Солнце, это вообще законно? Или твой брак, упаси Господи, фиктивный?

Совсем наоборот. Мой настоящий муж — порядочный и честный человек. Он бесконечно прав во всем: в своих намерениях, действиях, мыслях и желаниях. Костя точно знает, как дОлжно и как будет правильно. Он опытный и взрослый. Красов — хозяин этой жизни, счастливый, состоятельный мужчина, не знающий несчастья и не слышащий жалких слов «я не умею», «я не хочу», а также — «не знаю и не собираюсь этому учиться». Костя бесконечно прав во всем. Со мной — огромная проблема. Я… Только я… Я не права! Ни в чем, как ни стараюсь.

— Он предложил, а я согласилась. Лер, принуждения не было, если что. Все добровольно и по обоюдному согласию, разве что Тимошку не спросили. Да он бы и не ответил нам, но на церемонии вел себя тихо и даже не дремал, зато внимательно следил за тем, чтобы мы не забыли обменяться кольцами и закрепить легким поцелуем наш союз. Я очень счастлива и спокойна.

— Да уж! Я вижу! Тебя просто-таки распирает от счастья, от переизбытка последнего, видимо, ты перешла на лирическую прозу, — она откидывается на составленную из деревянных брусьев спинку лавки. — Почему не сообщила раньше?

— Замоталась и не успела.

— Подобные объяснения прокатывали во времена безоблачного детства и такой же юности, а сейчас — извини, но поверить не смогу.

А я не собираюсь перед ней оправдываться, если что!

— Я замужем всего лишь месяц с небольшим.

— Господи! — всплескивает тонкими загорелыми руками. — Ты шутишь или специально дурочку играешь? Он, видимо, влиятельный хрен с о-о-о-огромным даром убеждения, раз ему удалось в такой короткий срок все организовать. Кольцо я вижу, впрочем, как и неиссякаемую «радость» — последнее говорю, предполагая с двух сторон кавычки — на твоем лице. А платье? Платье-то у тебя было или Его величество не соблаговолило устроить торжественное мероприятие по соответствующим понятиям? Быстро и на коленке, да? У-у-у, чертовы мажоры! Он кто? Нужно больше информации, — зло прищуривается и даже порыкивает. — Р-р-р! Блин, где Даня? — вращает головой, потирая руки. — Новости, скажем так, не очень радостные и ни хрена не ободряющие. Я не могу поверить, Ступина или Красова — плевать, что ты на такое согласилась. Сколько ему лет? Он нормальный, способный, например, к интимным отношениям? Он лох, урод или импотент, схватившийся за тебя с Тимошкой, как за свой последний шанс? Напомни-ка, пожалуйста.

Напомнить? Похоже, Лерка элегантно пошутила.

— Ему почти сорок и…

— Сорок! — подкатывает глаза.

— Не ты ли говорила, что возраст не помеха…

— Я не заставляла тебя связывать с ним свою судьбу, — шипит, оскалившись. — Брак — это брак, а…

— На другие отношения он не согласен.

— Порядочного корчит?

— Ты злишься? — немного отстраняюсь от совершенно очевидно раздражающейся все больше и больше единственной подруги.

— Господь с тобой! Я недоумеваю, Ася, и еще чуть-чуть обалдеваю. Я не могу поверить, что у тебя в башке каша, вязкая, полусырая, пресная и…

— У меня, — пытаюсь улыбнуться, да только, видимо, не слишком получается, — все отлично, Лерик. Костя меня не обижает, и, к тому же, он очень любит сына.

— А тебя?

— Меня?

— Сколько раз ты с ним в общей сложности встречалась? — толкается в плечо.

— Ты сказала…

— Я сказала, что неплохо бы найти того мужчину, который заделал тебе это маленькое чудо и поговорить, возможно, познакомиться с ним поближе, обозначить точки соприкосновения, о чем-то договориться, но уж никак не выходить за него замуж.

— Он признал Тиму…

— Облагодетельствовал, да? Готова забиться на кругленькую сумму, что он потребовал тест на отцовство…

Она права! Все так и было. Немного неприятно для Тимоши, а для меня… Противно!

— … затем облизывал ватную палочку, волосы и ногти предоставлял, чтобы откреститься, да?

— Все хорошо, — кривлюсь и скалюсь. — Вон Даня идет, — я замечаю парня Лерки, шагающего к нам.

— У вас брачный договор?

— Что?

— Ты подписывала что-то, кроме, конечно, гроссбуха с заметками об актах семейного состояния граждан Российской Федерации?

— Нет.

— Черт! — подруга отворачивается от меня и машет парню. — Сейчас и я тебя кое-чем порадую. Я беременна, Ступина, — тихо добавляет. — Срок небольшой, но точный и определенный. Он пока не знает, — кивает на приближающегося к нам мужчину. — Ты первая, кому я открылась. Знаю, что умеешь хранить секреты, поэтому не выдавай меня. Хорошо?

— Да, конечно. Поздравляю, Валерик, — поддерживая сына, подаюсь немного на нее, хочу поцеловать и приголубить, но Лера отклоняется, а затем отворачивается, выставляя руку. — Что случилось? Ты…

— Я очень рада, но держу от него известие в секрете. Мало ли. И потом, еще ничего толком не решено. Возможно, нужно будет избавиться от малыша.

— В чем дело? — сквозь зубы говорю.

— Мы слишком молоды, солнце. Ребенок был не запланирован — так получилось. Страсть захватила. Мы поругались, а потом как-то не так помирились и вот, видишь ли, подоспели толстые последствия. Именно сейчас я к этому не готова. Понимаешь? Хотела бы повременить, но…

— Нет, — поправляя полотно, укрываю сына, прячу маленькое личико от солнечных прямых лучей, — не понимаю.

— Данька только-только нашел достойную работу, стал хорошо получать, мы настоятельно потребовали независимости от родителей и перестали принимать их подачки, я…

— Малыш вам не помешает, Лера. Данька любит тебя. Я вижу.

— Господи, Ася! Ты что-то видишь? — прищуривается и с издевкой скалится. — Я сейчас животик надорву.

Да! Я вижу всё! Понимаю и страдаю от того, чему при внимательном созерцании становлюсь единственным свидетелем. Для Кости важен только бизнес и, как это ни странно, мой Тимошка. Последний — с недавних пор, конечно: муж, наконец-то, стал брать мальчишку на руки, что-то нашептывать крохе на ушко, гладить пузико, похлопывать по спинке, высаживать в позу Будды и делать легкую зарядку, приучая Тимку к ползанию и уверенному перевороту на живот. Сынок пищит и улыбается, когда оказывается на руках у своего отца. Стыдно признаться, конечно, но в такие моменты я надуваюсь, как мышь на крупу, и считаю кроху предателем: я его выносила, я мучилась, пока переживала схватки, а после тужилась и не плакала, когда его принимали, чтобы выложить скользкого и беззащитного мне на грудь. Я была с ним каждую секунду его короткой жизни, а Костя всего лишь месяц назад заявил на Тимофея права, но приобрел неограниченное доверие и глубочайшее уважение почти с первого дня нашего появления в огромном доме.

— Привет! — Даниил останавливается в точности перед Лерой, мне кивает в знак приветствия, не снимая с носа черные очки. — Спит?

— Угу, — как болван мотаю головой.

«Ася, вы где?» — отвлекаюсь, чтобы прочитать короткое сообщение, внезапно появившееся в нашем чате.

«На набережной. Я встретила здесь своих друзей» — «машу» ему рукой и добавляю легкую улыбку.

«Сориентируй, я сейчас подъеду».

Он меня не спрашивает, хочу ли я того? Ему, по всей видимости, все равно.

«Я с друзьями. Все нормально. Буду через сорок минут дома».

«Я проехал первый виток на серпантине. Центральная? Возле парусника? Там, где подают напитки для луау?» — он засыпает наш эфир короткими предложениями, которые я не смогу проигнорировать, как ни постараюсь.

«Центральная. Мы на лавочке. Ко мне в гости приехала Валерия Миллер, лучшая подруга, и ее парень, Даниил. Нас трое, четвертый — сладко спящий Тимка, и…» — не знаю, что еще добавить. — «Спасибо за цветы!».

Он прочитывает — я вижу подтверждение, и тут же выставляет статус «не в сети», но — «был недавно».

— Что случилось? — дергает мой локоть Лера. — Привидение увидела?

— Нет. Ты…

— Заканчивай вилять. Что происходит?

— Костя присоединится к нам через несколько минут, — глотаю буквы. — Вы не возражаете?

— Это замечательно, — Миллер хлопает в ладоши и подпрыгивает на месте. — Оценим твой выбор, солнце, и зададим мужчине неудобные вопросы. Как у него с речью? Он стеснительный?

Если бы! Костя — мастер жутких слов. Острый, ядовитый язык, демонстративная несдержанность в выражениях, отъявленная грубость в некоторых суждениях и желание смутить меня сальностями и пошлыми намерениями — основные рычаги нашего общения. По правде говоря, я не сразу нахожусь с ответами на то, что муж транслирует с огромной скоростью и завидным постоянством. Мне зачастую тяжело и неудобно, почти всегда, конечно, нечем крыть, однако остается лишь поквакать, повздыхать и тихонько посопеть, выказывая тем самым полную несостоятельность и смущение, накатывающие так же стремительно, как и его бархатный абьюз.

— Нет.

— Освежи мне память, девочка.

— Не хочу, — пальцами проглаживаю голенькие ножки Тимы, которыми он неумело обнимает мой живот.

— Брюнет или блондин? — она настаивает.

— Брюнет.

— Глаза — все ясно, — тычет пальцем в раздающиеся ноздри маленького носа. — Карие, глубокие и умные?

Оче-е-е-ень… Я ведь в них тону, не борясь ни капли за свое спасение…

Автомобиль мужа останавливается где-то через пять минут возле кованных перил, аккурат напротив нашей лавочки. Дневные фонари гаснут, кузов, покачнувшись, врастает в плитку, словно вкопанный, а вслед за этим широко распахивается водительская дверь и мужская нога, обутая в темно-коричневые дорогие туфли, выставляется на подножку серебристого цвета.

— Он носит траур? — хихикает Лерка. — Мужчина, сгубивший лучших женщин на земле. Синяя борода — его, наверное, второе имя? Ты его аккаунт посещала? Ступина, порадуй и скажи, что все-таки страничку в сетке завела, — я головой качаю, а это означает, что «нет», вдобавок даже «и не собиралась». — Зря-зря. Интересно было бы узнать, сколько там друзей, а главное, подружек, случайно занесенных в черный список, чтобы отвести удар от вездесущей молодой жены. Ты проверяла, может, он уже женат?

Это очень грубо! Зачем же так?

— Нет.

— Нет? Хм-хм. Что за цветовой набор для лета?

— Ему идет этот цвет. Мне очень нравится. Перестань, пожалуйста.

Сегодняшняя одежда Кости подходит под простое описание — белый верх и черный низ: белоснежная рубашка с закатанными по локоть рукавами, узкие черные брюки, подчеркивающие длинные, стройные и жилистые мужские ноги, мягкие кожаные туфли на тонкой подошве — летний вариант делового обувного стиля, наручные механические часы с металлическим ремешком и непроницаемые черные очки, которые он не снимает, пока двигается к нам неспешным шагом, засунув правую руку в брючный карман.

Я порываюсь встать, чтобы подойти к нему, но чьи-то цепкие подвижные пальцы внезапно остужают мой порыв.

— Ступина, ты больная, что ли? Сиди и не отсвечивай. Отвернись и не смотри в ту сторону. Он не останавливается и сюда идет. Черт! Да он крутой! Божечки-кошечки! Мяу-мяу! Опасный и очень дорогой мужчина. Красивый и наверняка чужой. Выражение про сходство обезьяны и имеющегося в наличии представителя сильного пола в данном случае точно не работает. Он модник или фотомодель? Работает лицом и телом? Где же таких делают и как находят среди разнообразия для стОящего выбора? Даня?

— Да? — Леркин парень немного напрягается, но тут же расслабляется, когда Миллер укладывает голову ему на плечо.

— Я тебя люблю! — я слышу, как она лепечет жениху на ухо.

— И я тебя. Крошка, не заводись.

О таком, по-моему, говорят:

«Идиллия, семейный рай и долгожданный паритет!»?

— Привет, — рассматривая мужские ноги исподлобья, обыденное говорю.

— Добрый день! — подмигивает мне и протягивает руку поднимающемуся Дане. — Я Константин, можно Костя.

— Даниил, для друзей и знакомых — Даня.

— Приятно познакомиться, — кивает муж и становится в точности передо мной, при этом своими коленями упирается в мои слегка расставленные ноги, осторожно наклонившись, целует в лобик Тимку, а затем, отодвинув слинг, вытаскивает сонную мордашку на свежий воздух. — Сын негостеприимен? Спит и не участвует в разговоре?

— Это Валерия, — рукой показываю на подругу, соприкасающуюся со мной своим бедром. — Это Костя, мой муж.

— Приятно познакомиться, — он несколько раз моргает, качает головой в подтверждение своих слов, плотоядно улыбается и, не проронив ни слова, просит моего разрешения сесть рядом, но с другой стороны, не вклиниваясь между нами.

— Как дела? — обхватив мое плечо, он прижимает нас к себе. — Все хорошо?

— Угу, — смотрю только на него и не отвожу глаза.

Отчаянно хочу понять — он злится, безразличен, играет благодушие, зевает, потому что скучно, терпит, потому как я его о том прошу, или он спокоен, потому что встретился со мной и убедился, что с крохой все хорошо?

— В чем дело? — он, похоже, это замечает.

— Ни в чем.

Несметное количество розовых цветов, его нежный шепот и бережная ласка сегодня ночью были на грани чего-то невообразимого. Он ведь говорил, что собирается вернуться только завтра вечером, но почему-то прискакал сегодня ранним-ранним «утром» — ровно в час ночи, и еще, к тому же, без предупреждения. Он чего-то испугался или соскучился по нам с сынишкой?

— Спасибо за цветы, — зеркалю жест Валерии, укладывая голову на его плечо.

— Тебе понравились?

Сказать, что я чуть не умерла от радости и удивления, когда увидела под своим сонным носом большущую охапку дурманящих тонким запахом благородных и слишком гордых роз, или не стоит показывать неописуемую радость, но зато сослаться на то, что:

«Ничего особенного — острые шипы и грубо вытесанные лепестки, зато цена заоблачная и исключительно для толстосумов!»?

Представляю, какой меня тогда подстережет ответ. Наверное, что-то из такого:

«Это твой первый… Фу, черт! Второй и, твою мать, последний в этой жизни на земле букет!».

— Очень, — ерзаю щекой по его рубашке, губами задевая воротник и шею. — Ты уже закончил? Освободился? Будешь дома?

— Да, — отвечает мне, но тут же обращается к Дане и Валерии. — Посидим в кафе, ребята?

— Спасибо. Но нас время поджимает.

— … — муж помалкивает, но по его дыханию я понимаю, что он терпеливо ждет подробных объяснений, чем скупое:

«Спасибо, но, пожалуй, нет».

— Мы в отпуске. Решили погреть косточки на море, но выделено всего десять дней свободы, поэтому вынужденно посетили местный водоем.

— А где остановились? — придавливает мою макушку подбородком. — Тшш! — шипит мне в волосы. — Сиди спокойно, а то маленького разбудишь.

— Знакомые сдали пляжный домик, — отвечает Даня.

— У нас много места, если…

— Нет-нет, — щебечет Лерка, задевая мою задницу своей рукой. — Не будем вас стеснять и мешать. У вас медовый месяц?

«Уже прошел» — в мужскую грудь гундошу, а Костя, как это ни странно, сильнее вжимает мое лицо в себя. Если он не прекратит, то я, наверное, задохнусь от недостатка воздуха и избытка аромата мужского тела и парфюма, нанесенного на него. Чем это пахнет? Чрезвычайно сильный запах. Я отдаю себе отчет в том, что подобное сравнение к понятию амбре совершенно не подходит, более того, они, наверное, вообще не сопоставимы, однако, в том, как пахнет Костя, я чувствую уверенную силу, мощь, мужественность и вместе с этим нежность. Это очень грозно, но в то же время мягко, по-домашнему просто и красиво. Именно! Я не ошиблась, когда сравнила запах луговых цветов, скошенной травы, стойкую нотку ветивера с лаской, которой он меня опутывает с головы до ног.

— Мы, пожалуй, поедем. Даня? — Валерия выпрыгивает и тянет за собой расслабившегося парня.

— Я помешал? — смеется Костя. — Вы меня не ожидали увидеть, хотели посекретничать в маленькой компании? Тимка бы вас не выдал, если что, а Ася не призналась. Она кремень! — он сейчас на что-то намекает? — Прошу прощения, но моя семья — прежде всего. У меня редко когда выпадает свободное время, а сейчас, как это ни странно, все удачно складывается, поэтому я не хочу терять ни минутки. Пожалуйста, останьтесь, если это, конечно, не нарушает ваши планы. Я не помешаю, зато, возможно, что-то о жене узнаю. Например, то, что она стесняется или не хочет о себе мне рассказать. Что скажешь? — аккуратно вздергивает нас с сынишкой.

— Угу, — я таю, а после — растекаюсь-расслабляюсь и лечу, парю, как птица, над землей и совершенно не чувствую притяжения, нарушаю все законы и, преодолев обманки гравитации, пронзаю пространство, наплевав на дедушку Эйнштейна.

— Нет, ну что Вы! — ретируется вдруг моя подруга, затем себе за спину заводит руку и прячет за своим плечом мужчину, скрывая особо ценный экземпляр от глаз противных дам. — Нам действительно пора. Ася? — подмигивает мне и кивком куда-то в сторону указывает.

— Иди! — хрипит мне в ухо Костя. — Только сына отдай.

Тимофей, как это ни странно, сильно разоспался. Вероятно, морской свежий воздух, «белый шум» прибоя и бубнящие диким роем голоса туда-сюда снующих отдыхающих людей усыпили кроху, которого я бережно передаю Косте, обматываю тканью гибкое сильное тело, скрупулезно поправляю эластичные хвосты слинга, опутывающие теперь мужчину, как паутина маленького паучка, в центре которой сидит хозяин хитрого сооружения.

— Удобно? — фиксирую пухленькие ножки, прикасаясь пальцами к мягкому ремню на поясе его строгих брюк.

— Вполне. С ним все хорошо? — отстранив лицо, заглядывает внутрь маленького кокона. — Спит, словно неживой. Это нормально? Перегрелся или…

— Он долго бодрствовал, а перед встречей с ребятами заснул. Видимо, наконец-то разморило. Устал бороться.

— Иди, Мальвина, тебя уже ждут. Прощайся, приглашай к нам, а потом…

А что потом? Я замираю возле. Тяжело дышу. Заглядываю в Костины глаза, ищу чего-то. Ищу того, чего там нет? Валерка ведь спросила, любит ли он меня. Я бы слегка переформулировала крайне своевременный вопрос. Есть ли у меня вообще жалкий шанс? Несчастный шанс после его двух жен, одну из которых Красов вознес на чертов пьедестал неприкосновенной богини и праматери всего живущего, стать той, без которой этот дорогой мужчина не сможет жить, если мое присутствие грудью не вдохнет и не сожмет ладонью тонкое запястье, которое он сейчас мягко перекатывает между своих пальцев, словно проверяет отклик нестабильного нервного импульса на прикосновение, которое способно и убить, и воскресить, и сделать это все одновременно.

— Пройдемся по берегу.

— Пешком?

— Если ты не устала.

— Нет, — по-моему, я подпрыгиваю, выказывая щенячью радость вкупе с бесконечным и цикличным растворением. — Очень хочу пройтись…

Муж с Тимошкой идут впереди меня, а я плетусь, мечтая, позади мужчин, которых я люблю. Широкая спина, перетянутая тканью, склоненная на бок голова и монотонное бормотание — интеллектуальная беседа с малышом — все, на что мне сейчас позволено смотреть. Костя почти чеканит неширокий шаг, продавливая модельной обувью гальку, которая издает жуткий скрип, когда выскальзывает из-под его подошв.

— Ася? — повернувшись, вполоборота обращается ко мне. — Иди сюда. Что там такое? — он опускает правую руку, вытягивает и расставляет пальцы, предлагая мне раскрытую ладонь. — Тимофей проснулся. Ну? — встряхивает длинную конечность, выказывает нетерпение, сжимая-разжимая свой кулак.

— Я здесь, — подбежав к нему, хватаюсь за него.

— А вот и Юрьевы, — куда-то вдаль кивает головой.

— Где?

— Там, впереди, — он криво улыбается.

— Откуда ты знаешь? — я щурюсь и присматриваюсь, чтобы рассмотреть тех, кого Костя принял за «своих».

Две высокие фигуры маячат впереди. Мужчина и женщина! Я вижу развевающееся белое платье, бьющее широким полотнищем по худым и длинным ногам, а также светлые волосы, уложенные вокруг женской головы богатой косой, словно дорогой короною.

— Ромка выгуливает любимую жену, — мне кажется, или я слышу в тихом голосе стальные нотки злости и очевидного пренебрежения. — Кретин!

— Ты не рад встрече?

— Почему же? Я ее даже предугадал.

— Что это значит?

— Хорошая погода, пустынный пляж, у него законный выходной, а она на постоянной удаленке уже, если не ошибаюсь, десять лет. Ей-богу, откажу во всем, перестану в благородство играть и потребую обязательного присутствия на рабочем месте. Пора прекратить эту хрень, — муж дергает губами, обнажая десны.

— Что? — я задираю голову, вглядываюсь в жесткий профиль, замечаю, как движется его кадык, когда муж сглатывает, как переливается на солнце его смуглая кожа, как отсвечивает острая щетина на скулах и на верхней части совсем не бычьей шеи.

— Ничего. Ты не будешь возражать, если Ромка будет крестным для Тимоши?

— Крестным?

Признаться честно, я пока не думала о таком.

— Костя?

— Угу, — он обращает на меня лицо.

Пронзительный взгляд, пытливый, острый и испытывающий.

— Нет, ничего, — опустив голову, жужжу под нос.

— Ее зовут Ольга, — звучит спокойный голос где-то рядом.

— Кого? — отшвыриваю носками поблескивающую от влаги гальку.

— Жену Ромки.

— Хорошо.

— Она не очень разговорчива и еще…

— Хорошо, — автоматически отвечаю, особо не вдаваясь в подробности и содержание того, про что с ним говорю.

— У них нет детей, Ася.

— И что? — теперь я вскидываюсь и начинаю внимательнее прислушиваться к тому, что говорит мой муж.

— Ничего, — мгновенно отрезает.

Непривычно видеть этого Юрьева в льняной, измятой на груди, рубашке, расстёгнутой на две верхние пуговицы, взъерошенным и каким-то абсолютно несерьезным. Он держится позади своей жены, словно боится подойти поближе и взять ее за руку. Считает шаги, старается сохранять синхронность и следовать за ней в противной точности, не сокращая ни на миллиметр имеющееся между ними расстояние.

— Привет! — выкрикивает Костя, вскидывая вверх левую руку, а правой удобнее перехватывает меня, прижимая к своему бедру.

— Мне нужно улыбаться? — шиплю. — Что ты делаешь? Отпусти, пожалуйста.

Ведь я не вещь, которой он мог бы управлять по своему хотению, а он подкидывает меня словно неподъемный чемодан, потерявший где-то ручку, за которую его владельцу было бы гораздо удобнее держать спрятанное в нем грязное шмотье и нажитое трудом и потом огромное богатство.

— Как пожелаешь, но прояви благодушие, у этой женщины не все дома, с головой не совсем порядок, а у него — неумирающая любовь. Оба, видимо, больны. Это роковая страсть, Юля. Ты ведь знаешь, что это такое!

А у него? У него все в порядке с головой? Ненавижу, ненавижу! Черт возьми, я в бешенстве. Я его… У-б-ь-ю!

— Не называй меня чужим именем, — сквозь зубы говорю. — Ты делаешь это специально? Хочешь унизить? Демонстрируешь свою власть? Мне нужно откликаться на это имя, потому что…

— Я просто оговорился. Черт возьми! — муж дергает губами и, похоже, начинает заводиться. — Блядь, — шипит и отворачивается.

Сколько можно? Сколько это будет продолжаться? Это прекратится до моей кончины или я так и не дождусь уважения от него?

— Привет, шеф, — Роман обходит заметно замедляющуюся женскую фигуру, при этом прихватывает ее кисть, до хруста — как мне кажется — сжимает мягкие суставы и подтягивает женщину к себе. — Ася, здравствуйте!

— Добрый день, — с наигранной улыбкой отвечаю.

— Оля, как дела? — задавая простой вопрос из вежливости, Костя обращается к чужой жене.

Натянутость в их общении видна невооруженным взглядом. Странная — это безусловно! — женщина, почти не раскрывая рта, хрипит приветствие и прячется за спину мужа.

— Мы за тобой соскучились, Ольга Юрьева.

— Костя, — мотает головой Роман, при этом странно выгибает шею, словно принимает оборонительную стойку для незамедлительного отражения атаки того, кто вовсе не намерен нападать, но под его горячую руку необдуманно попался.

— Давно не виделись, — Красов плотоядно скалится, но я все же отмечаю, как он сильно нервничает и будто прикрывает сына, выставляя нас вперед.

— Все хорошо, — тихо отвечает определенно испуганная женщина.

— Гуляете? — а Костя продолжает разговор.

— Решили выбраться на свежий воздух.

В этой паре, по-видимому, разговаривает только муж, а вот жена не имеет, к сожалению, голоса или лишена за что-то закрепленного Конституцией простого права на свободное словоизвлечение.

Эта встреча странна и удивительна… Мы кружим вокруг женщины, которая намеренно избегает какого-либо общения. Она сжимается, опускает плечи, направляет их вперед, прячет грудь, выгибаясь всем хребтом…

— Это пытка, Костя? — я, наконец-таки, решаюсь на прямой вопрос после того, как мы расходимся в противоположные стороны. — Что вы делали? Это грубо и бессмысленно.

Я осмелела? В чем причина случайно подкатившей храбрости? Это злость? Обида? Простое недовольство? Муж грубо издевается надо мной…

— Пытка?

— Ты издевался над этой женщиной при ее муже. Показывал власть? Носом погружал своего друга, этого Романа, в кучу дерьма неизвестного происхождения? Зачем? Очевидно ведь, что женщина тебя боится, а ты…

— Ася, ты что?

— Ася? — я громко хмыкаю. — Значит, ты все-таки в курсе, как меня зовут, — последнее выкрикиваю и хлопаю руками, словно бью подрезанными крыльями. — Это экзекуция? Суровое наказание? Только вот за что? Я подарила тебе сына. Я мать, в конце концов…

— Послушай… — обхватив меня двумя руками, стягивает ободом тело, вынуждая сына крякать, хныкать и скулить. Костя поворачивает меня лицом к морю и прижимает к себе.

— Осторожнее, жена, позади тебя наш ребенок. Ася, я не специально. Слышишь?

— Мне понравились цветы, понравилась сегодняшняя ночь, не потому что ты трогал меня, а потому что ты был нежен, ласков, ты… А теперь опять! Она настолько хороша? Хоть бы одним глазком посмотреть на эту женщину. Тебе не нравится мое имя? Увы! Ничего не могу с этим поделать. Какое есть! Это неуважение, Костя.

Это, черт возьми, банальное неуважение и невнимательность. Возможно, пофигизм или все же издевательство. Господи, как это мерзко! Глупая! Я все еще прошу любви…

— Я буду извиняться за каждую оговорку. Хочешь? — не шепчет, но спокойно говорит мне в ухо. — Хочешь? Отвечай!

— Нет.

Хочу, чтобы не оговаривался! Не будет ошибок, тогда и извиняться будет не за что.

— Юрьевой не хватает общения. Она закрылась в четырех стенах и измывается над собой, при этом уничтожая Ромку. В чем пытка, Красова? В чем?

— Тебе какое дело?

Следил бы за собой! Не могу-у-у-у-у!

— Не злись, — укладывает подбородок мне на плечо. — Чувствуешь? — упирается пахом в мои ягодицы.

— Сына задавишь! Нет, ничего не чувствую, — при этом я сильно дергаюсь и отклоняюсь, подаюсь вперед, почти сгибаюсь пополам, потому как сильно вырываюсь. — Отпусти! Ой! — теряю равновесие и лечу вперед своим лицом.

Галька, крошка из ракушек, морской песок впиваются мне в ладони и колени. Я сильно морщусь чуть-чуть от боли, но сильно от обиды, и жалобно стону.

«Я тебе завидую, Ступина» — так на прощание мне сказала Лерка, когда, притянув к себе, шептала в ухо важные слова, ради которых попросила оставить нас вдвоем наедине. — «Счастливый, видимо, билет. Бог точно есть! Тебе повезло, солнце. Я не преувеличиваю, Асенька. Твой Костя — крутой мужик!».

И все! Чему же здесь завидовать? Чему же? Участь ведь весьма и весьма неутешительна. Я обычная замена, суррогат, вынужденная мера, вероятно, но уж точно не любовь.

Мужской спокойный голос хрипит мне прямо в ухо:

— Ася, что с тобой?