Ася

Глава 18 Наше место

— А я сразу заявил, что эта женщина будет моей женой. Моментально обозначил сроки и условия. Чего, собственно говоря, мелочиться и рассусоливать? Раз и на матрас! Сначала на надувной, конечно. Это потом мы перешли на взрослый уровень отношений. Но я поставил эту девочку перед фактом. Чего ты щиплешься? Больно же! — смешно сипит, потирая руку, ужаленную маленьким комариком. — Если угодно, я обрубил красотке возможные пути к отступлению. Да-да! Не смотри на меня. Организовал этой сущей чертовке небольшой котел, в котором варил ее до дня нашей свадьбы и долгожданной брачной ночи. Ты знаешь, как долго я этого ждал? Чуть не сдох, пока не получил ее в неограниченное пользование!

— Это никому неинтересно, — рычит та, о которой болтливый крендель так пространно рассуждает.

— Нет-нет, я слушаю, — моя вдруг яростно вступает. — Расскажите еще, пожалуйста.

Отлично! Просто высший класс. Похоже, эта хивря торчит еще и от романтического дерьма, которое закладывают им в рот и уши служители современного искусства. Куда ни плюнь иль глянь, везде любовные истории, животрепещущие романы о властных господах и невинных девочках, например, с Карагандинского вокзала! Не мог представить, что Асю от такой ванили неслабо прет. Полагал, что на порно Цыпа остановится, но нет! Блондиночка выполняет вызов, чтобы посильнее меня достать.

— Не был бы так крут, не получил бы счастья. А что? Так ей и сказал: «Или будешь Куприянова, или девичья фамилия — Коробок, прикиньте, ребзя! — на весь твой долгий холостяцкий срок». Станет чей-нибудь женой, как сразу же, незамедлительно, ощутит все прелести вдовства, так и не испытав свой долгожданный с парнем кайф, — гордо заявляет Николай, выпуская в сторону ядовитый сигаретный дым.

Не думал, что у простодырого Николки такой основательный подход к супружеской жизни. Вроде милый и душевный мужичок, но, по всей видимости, ни хрена себе ревнивый, слишком заводной громила.

— А у невесты-то хоть спросил согласия? — спецом подзуживаю трепача. — Отдает самодурством, мил человек. Или так, или эшафот без права выбрать палача. Чай не Средние века! Дама имеет право выбрать защитника, например, и отомстить тому, кто посягает на ее свободу и волеизъявление.

— Ха! Обижаешь. Если память мне не изменяет, я в пятилетнем возрасте, как только увидел эту королеву, представился ее родителям и подарил…

— Основательно попахивающую дерьмецом маленькую свечку волчьей ягоды, — заканчивает Майя, подкатив глаза. — На что ему хватило тополиных денег, то и вручил, высоко задрав свой нос. Хватит, Коля. Ты утомил людей.

— Волчья ягода? — внезапно оживляется Цыпленок. — Мы тоже так играли в детстве. Срывали все, что плохо росло: акация, медуница, мальвы, например. Очень красивые цветы, между прочим. Костя?

Не знаю. У меня другие были предпочтения. Пещеры, гроты, топляки, диковинные раковины, в которых оглушающим накатом орало море, и, конечно, прыжки в пучину с того обрыва, на котором я жил с отцом и большой овчаркой, лучшим другом и поводырем. Кажется, Боцман? Штурман? Генерал-майор? Так ведь эту псину звали? Или Сильвер? Или Шкипер? Или:

— Ась? — шепчу ей в ухо. — Помоги.

— Что? — настораживается, обратив ко мне лицо.

— Вылетело из башки. Смешно. Видимо, старость. Как называют этих, которые в плен судна берут, они еще клады на островах закапывают, прячут в сундуках награбленное и много пьют? Крутится на языке, а выдавить не получается, — заправив ей за ухо выбившийся волос, задаю вопрос. — Устала, Цыпа?

— Пираты. Нет, не устала. Не мешай…

Точно! Аллилуйя! Вот я чугунная башка. Тот грозный зверь для чужаков и проходящих мимо, но внимательный слушатель и почитатель моего отца, отзывался на короткое «Пират».

— Тоненькие ножки, ситцевое платье, намазанные зеленкой локотки и конопатый нос. Ах, да! Еще пластинка на зубах. Две! Черт бы меня подрал, их точно было две, а нижняя, кажется, спадала, когда Майка цокала языком и выталкивала эту бяку, например, на игровой стол. Харк! И на тебе, получайте детскую вставную челюсть на картонном поле, где юным монополистам предлагалось лакомую фирму приобрести за бумажные купюры. Моя Майя — такой, знаете, лоскутный человечек, который только то и делал, что привлекал к себе внимание. И скажите, дорогие, как тут не влюбиться? Ведь столько шарма даром пропадает, — подмигнув мне, переводит взгляд на прижавшуюся и сидящую передо мной Асю. — Как вспомню, так вздрогну. Майя основательно потрепала нервы. Знаешь, она ведь жутко бесила и до трясучки раздражала своим зазнайством. Я…

— Хватит! — толкнув его в плечо, шипит жена.

— А сейчас у нас семья и маленький сынишка. Я за них любого порву.

— Да замолчи ты. Разошелся, будто это кому-то интересно. Это даже невежливо: все о себе, да о себе. Дай другим вставить слово. Коля, я говорю серьезно, перестань!

— Очень-очень интересно! — оживляется жена. — Продолжайте, пожалуйста, Николай. Я правильно понимаю, что с Майей Вы были знакомы еще с детства?

— Угу, — кивком согласие подтверждает, вставляя в губы для очередной затяжки слабо тлеющую сигарету. — Мы, скажем так, соседи по горшку, потом сожители по парте, а после средней школы наши дорожки, конечно, разошлись. Я окончил институт, электротехнический факультет, специальность «Электрические сети и системы», а Майя шесть лет — и это без интернатуры — усиленно штудировала патанатомию и готовилась резать людей, чтобы оказывать им неотложную помощь. Она детский хирург. Между прочим, преуспевающий, пока…

— Я не работаю. Декрет и вот этот вот болтун — все, что в жизни мне осталось, — его жена бормочет, укладывая голову на мужнее плечо. — Им это неинтересно, неужели не понимаешь? Ребята, а как вы познакомились? Сколько встречались? Хоть что-нибудь расскажите. А то соседствуем, занимаем сахар-соль, но тесно незнакомы. Мир стал очень злым, откровенно говоря.

— Почему? — мой черед таращиться, изображая лупоглазого незнайку.

— Сколько рядом живем, Костя? — прикрыв правый глаз, Майя задает простой вопрос.

— Не считал, — ей моментально отвечаю.

— Во-о-о-от! О чем я и говорю! Ася расскажите о себе, пожалуйста. Ей-богу, мне стыдно стучаться в ваши двери, выпрашивая очередную спичку, потом сухо говорить «спасибо» и клясться, что «при удобном случае верну».

— Что рассказать? — запрокинув голову, Цыпленок обращается ко мне.

— Не знаю, — пожав плечами, отвечаю, сильнее стягиваю руки, усиливая под женской грудью свой захват. — Что пожелаешь. Секретов нет. Задавайте вопросы, ребята. Постараемся ответить честно, но, конечно, по возможности.

Похоже, посиделки у костра на берегу растянутся на неопределенный срок. Совершенно не устраивает, тем более что я хотел бы плотским образом получить свою жену, у которой, между прочим, основательно свербят лодыжки. Весь разговор внимательно слежу за ней, отмечаю каждую загогулину, черту и переменчивое выражение её лица, которыми она владеет виртуозно, словно надевает подходящую по смыслу латексную маску.

Не умеет притворяться? Все написано на женской физиономии? Способна имитировать? Нет, стоп, это бред! Возможно, кричит и охает — фигурно-театрально, но сокращается — реально.

— Я встретил ее здесь, — неожиданно первым начинаю.

— Здесь? — Майя изумляется первому откровению с этой стороны импровизированного стола.

— На Центральном пляже, — уточняю, загребая подбородком туда-сюда снующую женскую макушку. — Она попросила за вещами присмотреть.

— Не верю! — Колька ржет, запрокидывая голову. — Вот так прям подошла и говорит…

— «Вы не последите за моим нехитрым скарбом, я бы хотела ополоснуться, пока вода — парное молоко». Я серьезно! — придавливаю осторожно разлохматившуюся Асину прическу. — Не крутись, пожалуйста.

Вот так вот скажешь правду, попадешь в отряд брехливых и чего-то там недоговаривающих.

— Да, — меня решила поддержать? — Я подошла к одетому в черную рубашку и такого же цвета джинсы мужчине, вдобавок с солнцезащитными очками на носу, да, к тому же, сидящему на лежаке, сделала небольшой поклон, после осторожно наклонилась, сразу извинилась, что побеспокоила, и наконец-таки спросила, не будет ли он возражать против того, чтобы посторожить мою сумку.

— Спал, что ли, Костя? — язвит неугомонный Николай. — Разморило, видимо, на солнце?

— Я медитировал, — оскалив зубы, тут же отзываюсь.

И вспоминал лишь бывшую жену и то, что между нами было!

— Так! Принимается без доказательств. Поверили? — обращается к Майе Колька.

— Конечно, — отрезает по детству обозначенная дама. — Меня убеждать не нужно. Идем дальше. Хотя… — похлопывает пальцем по своим губам. — Стоп-стоп! Значит, Центральный пляж — это ваше место?

Не сказал бы, но пусть будет. Уговорили — ладно!

— Наше место? — Ася цепляется за последние слова.

— Там, где все произошло. Там, где наступило озарение. Там, где вы нашли друг друга. Это место вашей силы? Если это так, то туда запросто можно приходить и подзаряжаться, как от аккумуляторов. Восполнять недостачу и, не дай Бог, окончательную утрату.

— О! Понеслась! — прыскает сосед. — Май, хочешь сказать, что навещаешь иву, на которой взбалмошный котяра разодрал вот эту ряху, — проводит пальцем по своей щеке. — Я ведь спасал ее рыжего кота, при этом чуть глаза не лишился. Прикиньте, ребята! Тварина забралась на самую верхушку и раскачивалась там, изображая необозначенный в географических атласах пушистый флаг, орала так, что слышно было за три версты, а Коробочка рыдала и вырывала волосы на голове, потому что больше негде было. Хоронила, видимо, то ли кота, то ли меня. Если честно, по сей день истины не добился.

— Да уж! Ты по личной инициативе туда полез. Лёнчик бы спустился самостоятельно. Это кот! Лазание по деревьям заложено у них в ДНК-цепочках.

— Лёнчик? — теперь и я хихикаю. — Блин, ребята, я за этот час узнал столько о вас, что и не сосчитать на пальцах. Серьезно, что ли? Кота назвали Лёнчиком?

— У него были очень выразительные брови, Костя. Знаешь, такие кустистые, богатые, слегка завитые. Вообще-то мне казалось, что он регулярно вставлял в розетку пальцы и накручивал букли на наглой роже. А объективно, щедро природа сволочь одарила, — на последнем факте Колька сильно вздрагивает, вспоминая, видимо, как шерстяной его воспитывал во времена ухаживаний за его хозяйкой. — Обращайся, Костя, наш тандем всегда готов повеселить новоиспеченную семью, — теперь он тянет ко мне руку. — Брат, мы, наверное, пойдем, а то…

— Расскажите, пожалуйста, про кота, — канючит Цыпа.

Одна история — и все! И слава тебе, Господи, эта повесть оказалась не только веселой, но и, по моему персональному желанию, чересчур короткой…

Звезда! Звезда! Звезда! Ещё! Ещё! Ещё! Да их там слишком много. И все летят, летят, летят, и… Падают! Лёжа на спине и подняв руку, перебираю пальцами, играя на невидимом фоно. После того, как соседи покинули нас и убрались в свою конуру, естественно, проснулся Тимка. Малыш громко вскрикнул и стал мутузить свой матрас, пружиня о чехол носочками затянутые пяточки. Он растирал мордашку, выжимая слезки, выпячивал нижнюю губу и проталкивал свой кулачок, специально раздирая рот. Это зубки, черт возьми. Так педиатр Асе рассказал. Цыпа, сорвавшись с этого места, немедленно вернулась в дом, чтобы приготовить успокаивающую смесь и укачать клокочущего бурей парня, рассиживаясь на огромном шаре под названием фитбол. Между прочим, она все ещё там, в нашем доме, возле сына. А я здесь, один, слежу за звёздной гонкой и пытаюсь загадать желание, хотя таким особо не грешу.

— Что ты делаешь?

Увы, промашка с выводом: она уже, похоже, рядом. Возвышается фигурой надо мной и загадочно чему-то улыбается.

— Большая Медведица, Лев, Волопас, Гончие псы, Арктур, Орел, Альтаир, Крест, Лира, Малая Медведица, полярное светило, — пространно перечисляю то, к чему виртуально прикасается мой указательный палец. — Ты представляешь, женщина, а я ведь вижу ту крохотную, слегка замыленную звездочку возле ручки малого ковша, по которой в старину проверяли остроту зрения смотрящего. Иди сюда, — не глядя на нее, похлопываю ладонью по подстилке. — Он уснул?

— Да, — она обходит коврик и, расположившись ко мне спиной, внезапно запрокидывает голову. — Костя? — она следит за тем, за чем и я слежу?

Сезонное явление — грандиозный звездопад! Млечный путь — наш опоясывающий дом, который четко отображается лишь только в этом месте. Городское освещение на пляже, как известно, полностью отсутствует, а жалкие потуги придомовых фонарей не оказывают влияния на вселенское изобретение.

— Угу? — разглядываю гордо выставленную спину.

— Ты считаешь, что наше место — Центральный пляж?

Намекает, видимо, что не очень романтично?

— Не думаю, — мощно оттолкнувшись, принимаю вертикальное положение, располагая задницу на сильно скомканной подстилке. — Подай, пожалуйста, дровишки.

— Можно задать вопрос?

— Конечно.

— Твой отец не видел?

— Не видел? — тихо хмыкаю. — Черт! Говори прямо, Ася. Он был слепой. Носил специальные очки и наощупь передвигался в окружающем пространстве, когда его собака-поводырь устраивал продолжительную забастовку: то ли недожрал, то ли недогулял, то ли сучка на щеночков Пиратюню кинула, затребовав обязательные алименты. Гулял засранец основательно, — ехидно посмеиваюсь, вспоминая доходягу, виновато зажимающего между задними лапами свой хвост.

Берег засранец яйца! Отец грозился, что кастрирует бродягу. Устал, мол, получать от соседей жалобы на то, что блохастый мальчик шпилит кучерявую девчонку, которая, раскрыв петлю, течет.

— Всю жизнь, да? С рождения? — по-моему, она ему сочувствует.

Один вопрос — псу или отцу? Да-а-а, отменная дилеммка!

— С рождения — не уверен, но с детства — сто процентов. Он ослеп то ли в пять, то ли в шесть лет. Кажется, после перенесенной на ногах тяжелой болезни. Побочные явления от неправильного или полностью отсутствующего лечения приговорили к забвению его зрение. Но это, как ни странно, не помешало ему выучиться и получить диплом о высшем техническом образовании, потом жениться и родить меня. Я единственный сын, Ася. Вернее, его единственный, по матери — не знаю. Отец по образованию инженер-металлург, к сожалению, ни дня не проработавший в должности по любимой специальности. Наше государство не поддержало высокие стремления и наплевало на его права, как инвалида по зрению. Хотя он был толковым специалистом.

По крайней мере, так утверждал его институтский друг — Алексей Смирнов, родной дядька моей Юли.

— Значит, — она протягивает мне деревянные бруски, пытаясь заглянуть в глаза, — твой папа никогда тебя не видел?

— Не видел и этого, кстати, и не замечал. Зато точно знал, какой я из себя. Например, какого цвета мои глаза или как сильно искривлена носовая перегородка, а уж когда дело доходило до одежды, то папа всегда смотрел, я не оговорился, Цыпа, прямо в корень. Видимо, я испускал какие-то флюиды, сообщающие отцу, во что сегодня барбосёнок вырядился. Петр Красов — выдающаяся личность, жена, во всех отношениях. Иди ко мне, — раскрывая руку, указываю ей на бок, к которому неплохо бы прижаться.

— Он работал на маяке?

— Жил и работал, Ася.

— А где?

— Цыпа, тебе только в СК работать!

— Это секрет? — она пристраивается рядом, скинув балетки, подтягивает к подбородку ноги.

— Нет. Это старое сооружение, заброшенное и полуразвалившееся, — лукавлю и кое-что недоговариваю.

Я ведь продал отцовский дом. Продал свое счастье и за это, вероятно, личным поплатился.

— Когда я еще пешком под стол ходил, то место носило гордое название «Слепой маяк». Наверное, из-за того, что смотритель был такой же.

— Господи! — жена вытягивает шею и наклоняется слегка вперед. — Я хотела бы там побывать, Костенька. Отсюда далеко?

— Нет, Цыпленок. Мне жаль, но это невозможно!

Я передал свой старый дом другой семье, большой семье старшей дочери того же Алексея Максимовича Смирнова, Даше, Горовой по мужу. Отстроил ей там персональное гнездо, срубил хорошего бабла и на этом навсегда с ностальгией по давно ушедшим дням покончил.

— Почему?

— Это частная собственность, Ася. Там сейчас живет хорошая семья.

— В твоем доме? — обращается лицом ко мне.

— Он уже не мой. Все по закону. Собственность передана и документы оформлены. Уже давно. А маяк — местная достопримечательность во дворе просторного жилища, в качестве которого выбрана одна из хозяйственных построек на той территории. Не хочу, — сильно сглатываю, морщусь от подкатывающей тошноты и скрежещу зубами, проталкивая вглубь слюну, — об этом говорить. Идем купаться? — вожу ладонью по ее спине. — Дрожишь?

— Ночью?

— Вода всегда теплее в темное время суток. Не знала, что ли? За день толща прогревается, а во тьме неспешно остывает.

— Но конец августа на дворе, — она упрямится и чуточку, по-моему, сокрушается.

Не успела, да?

— И что? Это юг, женщина. Сентябрь — бархатный сезон. Не жарко и не холодно. Спокойно и без лишних масс.

— Я не одета, — дернувшись, пытается подняться, да только я ей этого не позволяю. — Костя?

— Никого нет, Цыпа. Раздевайся и…

— Что? — выпучивается, словно хочет лопнуть.

— Побудешь голенькой, — задрав на спинке женскую футболку, прикасаюсь к теплой нежной коже.

— А ты?

— Могу и так, в чем одет сейчас, но, если ты захочешь, то…

— Да.

— Да — хочу или да — побудь в трусах, красавчик? — подмигиваю и направляюсь к ней лицом. — Нас прервали, помнишь, детка? — смотрю на подрагивающие у меня под носом розовые губы, облизываюсь, а после стыкуюсь, насильно захватив весь женский рот.

Повысились у Цыпы требования, приумножились возможности, возросли аппетиты? Решается диктовать условия, и в поцелуе чувствует себя уверенней, особо не наглея, за собой ведет. Жена оглаживает мои щеки, бережно царапается и протяжно стонет, когда я нагло напираю, спускаюсь наглыми руками по талии, достигаю бедер и бесцеремонно сжимаю ягодицы, впиваясь пальцами в податливую мышцу, настырно проникаю глубже, вылизывая ей внутреннюю полость. Я, сука, с ног ее сбиваю, толкаю, заставляю падать, жестоко вышибаю землю из-под ног, лишая долбаной страховки и надежды на милость и спасение. Не буквально, безусловно, но от этого никому не легче. Она дрожит в моих руках и, кажется, постанывая, бессловесно заклинает не останавливаться и не обламывать ей кайф.

— Нет! — а я вдруг резко все сворачиваю и отстраняюсь, разрывая поцелуй. — Хочу в море, женщина. Не соблазняй! Пока Тимка спит, — киваю на стоящую позади нас рацию, которую Ася принесла с собой, — идем-ка окунемся, детка.

Очередность в плавании, если честно, жутко напрягает. Мелкого ведь не оставишь одного, с собой наедине, прикрыв одеялом тельце и всучив ему игрушку, а сейчас, по-видимому, нам в кои-то веки представился великолепный случай насладиться особым обществом. Грех этим не воспользоваться! Пока наеденный барбос по сновидениям гуляет, мы с Асей пробежимся по волнам в попытках обогнать луну и попасть под звездный дождь по обстоятельствам.

Жена встает с подстилки. Перекрестив ручонки, хватается за край своей футболки, неспешно задирает ткань и снимает трикотаж, разворошив осиное гнездо у себя на голове.

— Отличное начало, Цыпа, — я тоже самое проделываю с собой. — Только не останавливайся, детка.

Одно отличие, одна поправка и маленькое уточнение. Она стоит, а я сижу и снизу наблюдаю за тем, что вытворяет белобрысая девчонка, которую я называю Цыпой и своей женой.

Игриво подмигнув, Ася цепляет пальчиками пуговицу на брючном поясе, сползая металлическим замком, раскрывает нараспашку неглубокую ширинку, неспешно формируя валик из джинсовки, плавно скатывает брючки, и наконец переступив через темный грубый ворох у своих ног, отшвыривает их куда-то в сторону.

— Погоди, — я торможу ее шустрое намерение снять лифчик, быстро поднимаюсь и становлюсь напротив. — Можно я?

— Да, — подозрительно хрипит, когда мне отвечает.

Обхватив ее за плечи, рисую подушечками пальцев по бархатистой коже завитки диковинных узоров. Тонкие эластичные бретельки, перекрутившиеся на плечах, ползут с огромной неохотой вниз. Натягиваю «вожжи» и обездвиживаю норовистую кобылку.

— Что ты, — странно давится, усиленно запихивая в глотку буквы, внезапно убавляет звук и изменяет тембр голоса. — Я… — трубит грудной раскат и шелестит из подземелья жуткий шепот. — Костя…

— Тишина! — большим и указательным пальцами одной руки цепляю резиновые лямки, свожу их вместе, вынуждая Цыпу подойти ко мне. — Не бойся, — уложив вторую руку ей на грудь, дергаю бюстгальтер, оголяя большие полушария. — Доверяй, доверяй, доверяй, — гипнотизируя, сиплю ей в ухо.

— Я доверяю, — незамедлительно мне отвечает.

Внешность может быть обманчивой, а первое впечатление о человеке не всегда правдиво. Вот перед тобой малышка-недотрога или девственница, изображающая гуру сексуального искусства, играющая в мастерицу, профессионалку, профурсетку высшей пробы, на хрупком теле которой негде ставить клейма, подтверждающего права владения, а на самом деле это просто образ, очередная маска, потрепанный длительным ношением костюм, который был приобретен в огромной спешке в пропахшей нафталином реквизитной задрипанного местного театра. А вот нимфа, лесная фея, красавица-дочь морского царя, несчастная русалка, жестокая сирена и холодная наяда… И все это — она, белокурая высокая волшебница!

Откидываю на подстилку расстегнутый бюстгальтер и останавливаюсь взглядом на светлых трусиках, врезающихся нижней частью ей в половые губы.

— Костя, перестань. У тебя такой взгляд, словно ты готовишься…

— Съесть тебя?

— Вот именно.

— А почему бы и нет?

— Это как-то…

«Дико!» — ухмыльнувшись, поддеваю тонкую резинку и, скатав кружева по выступающим бедрам, освобождаю Асю от белья.

— Убери, — обхватив ее запястья, развожу стремящиеся прикрыть район «лобок-промежность» тонкие ручонки.

Ее стыдливость или никуда не исчезающее стеснение — непременные атрибуты нашей с ней прелюдии. Мы недолго вместе, но и этого достаточно, чтобы понять, как моя жена в подобных вопросах абсолютно неискушена.

— Ничего не хочешь сделать? — опустив глаза, указываю ей на то, что я пока в штанах и это, если честно, не мешало бы исправить. — Поторопись, жена.

Ведь мне уже не терпится. По взгляду вижу, что она готова взять сей грех себе на сердце, испачкав в плотском душу. Пока Цыпленок собирается с силами, наращивая дух, я снова накрываю ее рот своими губами. Тараню нагло языком, показываю ей, что намерен в скором времени с ней сделать. Она возбуждена! Я слышу, как стучит сердечко, как шумит в бесконечных венах кровь, как содрогается все тело, я ощущаю, как жена плывет, обмякая в моих объятиях…

Ася нарезает вокруг меня круги, высоко задрав голову, полощет распущенные волосы в темной глади, формируя из тяжелых светлых локонов многочисленные щупальца гигантского осьминога-альбиноса.

— Ты все-таки умеешь плавать, — я вижу, как синхронно двигаются ее конечности. Жена изображает тощую лягушку с непропорциональными конечностями.

— Да, — с придыханием отвечает. — Но только не на глубине.

— Боишься?

— Думаю, что мне сил не хватит.

— Идем, — поймав ее, обхватываю двумя руками талию. — Будь рядом.

— Нет, не надо, — в попытках нащупать дно, жена крутится и скачет, выпуская на свет Божий раскачивающуюся в жуткой амплитуде грудь.

— Аська, перестань, — ловлю ладонями ее шары и силой останавливаю. — Черт! С тобой всегда так, да?

— Что? — она разглядывает мои руки, сминающие охрененно выпирающие части тела. — Костя, это приятно, — склонив на бок голову, нежно улыбается.

Лучше ей замолчать и не отсвечивать интимным интеллектом. Ей-богу! Терпеть эту непосредственность нет больше сил. За месяцы нашего супружества я испытал такой приход, который не ловил со времени своей пубертатной глупой юности.

Она внезапно льнет ко мне, затем вдруг крепко обнимает и, проложив дорожку невесомых поцелуев по моей груди, начинает щекотать кончиком языка ту родинку, которая несколько дней назад поссорила нас с ней и стала причиной вынужденного недоверия, вызвав, похоже, приступ ревности у этой девы. Подхватив ее, теснее прижимаю к себе, забравшись ладонью в запутавшиеся и сильно потяжелевшие от влаги волосы.

— Идем на берег, Цыпа.

Ведь защита там! Не выйдет, видимо, устроить заплыв на длинную дистанцию.

— Ты только не останавливайся, — подстегиваю Асю, пока перебираю по дну ногами в надежде добраться до суши без приключений.

О чем бы таком подумать, чтобы не сорваться и не забраться заточенным парнишей на проникающий забег внутрь с последующим углублением туда, куда пока не нужно.

Ура, а вот и долгожданная земля! Вернее, въедливый песок, острые ракушки, гладенькая галька и смятое от нашей с ней возни покрывало. Став на колени, раскладываю Асю на подстилке. Она приподнимается, чтобы вытащить свою копну, водит плечиками, втягивает и без того впалый живот, придавливая все внутренности к своему хребту, и, не скрывая волнения, шумно дышит.

— Ты чего? — подмигиваю.

— Мы на улице, — лепечет. — Это странно!

Нормально! Я вдруг высоко задираю нос и гордо хмыкаю:

— Пусть все завидуют…

С ней каждый новый раз ощущается всегда острее, чем старый предыдущий. Ася обнимает мои плечи, покусывая нижнюю губу и трепеща прикрытыми ресницами. Она постанывает, двигаясь вместе со мной. А я вожу языком по тонкой шее, набрасывая влажными штрихами почти невидимую дорожку сначала вверх и сразу вниз, прихватив сосок, катаю на зубах крупную горошину, прикусываю мякоть и, оттянув немного, тут же отпускаю. Ася охает и сильно выгибается в спине — не выйдет отстраниться. Теснее прижимаюсь и намеренно углубляю проникновение. Жена пищит, упираясь пятками в покрывало, пытается соскочить, да только сильнее на меня насаживается.

— Куда? — а я задушенно хихикаю.

— Ты… Извращ-щ-щ-енец, — хрипит жена, сорвавшая, по-видимому, голос.

Последнее не отрицаю! Наращиваю темп, раскачивая нас, теряю тормоза, рычу и по-собачьи фыркаю.

— Вот так, — на каждом толчке, как мантру, повторяю.

Ася подпевает тонким голоском, несет какой-то бред о моей испорченности и ее ангельской чистоте до роковой встречи на Центральном пляже с мужчиной в черном рубище. Плевать! Пусть сексом наслаждается.

Подвожу нас к одновременному финалу за несколько глубоких сильных и уверенных толчков, жена традиционно вгрызается зубами мне в плечо — я делаю заметку «заняться ею с тыла», потому как устал от бесчеловечного вредительства, — растирает, наверное, до крови кожу, а после как будто по щелчку внезапно выключается, став мелкой тушей, словно кто-то вытащил из спинки пальчиковую батарейку.

Пожалуй, нам нужно это «наше место». Об этом, что ли, решил подумать после секса? Точно извращенец — она права. Чего уж там? Против правды не попрешь, а устами младенца, пусть с грудью, охренительной фигурой и кольцом на безымянном пальце, как принято считать, глаголет истина.