Ася

Глава 8 Как жизнь молодая?

«У нее есть ребенок! Как тебе такое преимущество перед нами? Это дети, Костя. Только их наличие возносит женщин на вершину жизненной цепочки и позволяет им парить под небесами. Причем пол чада совершенно не имеет значения. Они, стервы, никогда не остаются в одиночестве. Ни-ког-да! Стакан воды и десять процентов к пенсии от сына или дочери у них всегда в кармане» — жесткие слова всплывают словно кадры старой киноленты с четким, хоть и пьяным, хреном в главной роли. — «Они плотью не живут, у них на кону только сердце и, конечно, чувства. Любят, ненавидят, изображают безразличие, уничтожают или воскрешают. Без разницы! Во всем, что только перечислил, стервы, как в соляной кислоте, спокойно растворяются. Кто еще, скажи мне, способен на такое?».

Он — точно да! Я — стопроцентно нет! Потому как больше в этом не нуждаюсь. С меня, похоже, хватит. Сейчас дышу, живу и тихо-мирно этой жизнью наслаждаюсь.

Вращаю, прижимая пальцами к стеклянной столешнице помятый лист стандартного альбомного формата, на котором изображен мужчина с карими глазами и закрученным, как у свиньи, хвостом, с парой рук и ног, и теплым морем за его плечами, встречающимся с красным солнцем на бесконечном горизонте, где-то там, за облаками. Потрепанный тремя годами единственный подарок от сына бывшей, который я храню здесь, в главном офисе, в первом ящике рабочего стола, как истинную драгоценность.

Медовый месяц… Мой третий за весь половозрелый срок. Молодая женщина, мелкий сын и здоровый дом — большая чаша грязненьких секретов и нерастраченных возможностей, о которых я когда-то грезил, но за ненадобностью с недавних пор забил. На моем столе в рабочем кабинете стоят две небольшие рамки, в одной из которых находится фотография с хохочущим мальчишкой, задравшим ножки и высунувшим в слюнных пузырях язык, а во второй предусмотрительно разглажена денежная память о том, что было год назад с девчонкой, на которой я сейчас, уже неделю как, женат.

— Приятно осознавать, что я выполняю роль молчаливой мебели, но все же надеюсь на твое внимание, босс. Я дорог или в моих услугах этот Красов больше не нуждается?

— Я слушаю, — ухмыльнувшись, отзываюсь. — Очень внимательно, между прочим. Говори.

— Понятно, — моих ушей касается злобное шипение и чересчур глубокий вздох. — Выйти?

— Саш? — останавливаю рукоблудие рисунком и поднимаю на него глаза. — Ты завалился в мой кабинет и протираешь здесь штаны. Или говори, или молчи. Или сиди, или выметайся. Другого не дано. Я предложил варианты. Что выберешь, Фролов? Решил надуться и залезть в бутылку?

— У тебя испортился характер, Красов, — как умудренный опытом старик, дружок качает головой. — Рискну предположить, что это внезапно подоспевшие последствия черепно-мозгового приключения. Ты хмурый, все чаще злой в любой рабочий день недели, и только лишь по пятницам становишься придурком, который мотивирован, хрен знает чем, на то, чтобы извести меня эрудированным турниром, на котором есть только «он», «он», еще раз «он», а остальные — полуграмотные звери. Сегодня, между прочим, эта встреча отменяется. У меня, спасибо тебе, великий Господи, из небытия восстали планы.

Сказал бы проще:

«Я решил спетлять. Котян, какие возражения?».

— Что ты хотел, Фролов? — откидываюсь на спинку кресла, закрыв двумя руками чему-то улыбающееся лицо, растираю кожу влажными ладонями.

— Два или три вопроса, босс.

Всего-то? Бюджет? Дебет-кредит? Нулевое сальдо и командировочные расходы?

— Слушаю, — убираю руки от лица, опустив их на живот, сцепляя пальцы, формирую крепкий и живой замок.

— Как жизнь молодая?

Это первый? Он напросился, а я, пожалуй, загибаю.

— Потихоньку, — спокойно отвечаю.

— Скалишься, как идиот.

— Наверное.

— Это не вопрос, это утверждение. По всем признакам ты ни о чем не сожалеешь.

— С чего бы? — плечами пожимаю. — Тимка, Тимка, Тимка. Гляди! — принимаю устойчивое положение, повернув к нему фото сына, тычу пальцем в детский нос. — Похож?

— Не вижу сходства, если честно.

— Не вредничай, писюша. У него мои глаза и проступающие ямочки на щечках, когда он улыбается. А за нехорошие слова я изгоняю тебя из круга милых приближенных, вращающихся вокруг меня исключительно на долбаном доверии. А Ромка, значит, будет крестным папой. Сын — моя копия. На этом разговор закончен.

— Крестную маму не забудь. И потом, — Сашка грубо хмыкает, — давно ли ты стал таким нежным, отче? Женитьба повлияла, и ты поплыл?

— Не беспокойся, все под контролем. Юрьев, сказал, что почтит за честь и, естественно, не возражает. То есть до этого я не был нежным? На это намекаешь?

— Ты был мужиком, которому наставила ветвистые рога одна, — прокашливается, подбирая нужные слова, — блудница. А сейчас…

— Раздражаю?

— У тебя, похоже, рай в штанах.

— Сашка, отвали с такими бестактными, припорошенными сальностью, вопросами. Мне кажется, вернее, тон твоего голоса и мысли, которые ты транслируешь, выдают нервозность и слабенькую зависть.

— Я тебя, боссик, заверил, что не имею привычки завидовать женатым мужикам. Но, если честно, девочка понравилась. Она хоть и твоя жена, но глаза-то ты мне не выколешь. Смотреть на это чудо я могу без спроса и оплаты за экскурсию.

Ему бы моментально успокоиться, пока новоиспеченный экскурсовод рога и «карандаш» не обломал.

— Так он разводится или не разводится? — теперь сипит Фролов.

— Кто?

— Юрьев, — изображение на его лице визжит сейчас о том, что я как будто ни хрена не догоняю.

Но, если честно, я и не вдавался в такие скучные подробности.

— Без понятия. Но мы ориентировочно через два месяца, наверное, с небольшим, посетим купель. М? Каково?

— Это я уже понял. Тебя заклинило, заело и твой эгоизм теперь сквозит из всех щелей. Разреши другой вопрос…

— Еще один? — таращусь, как будто вижу Фрола в первый раз. — Это был пристрелочный и холостой, а следующий…

— Твое кольцо на правом безымянном пальце означает, что Инга свободна?

Если честно, вот именно сейчас ну ни хрена не понял.

— Наверное. Я не знаю, — скашиваю взгляд, надменно выгибая губы. — Почему спросил?

— Она меня достала, босс.

Очень интересно! В каком смысле и как сильно? С Ингой Тереховой у меня не только все закончилось, но и ничего не начиналось, потому как не сложилось — нам судьба с ней с самого начала не благоволила. Перед тем, как жениться, где-то за семь-восемь дней я назначил ей свидание. Хотелось уточнить, что без продолжения и ни к чему конкретному меня, как вторую половину на той встрече, не обязывающую. В мозгах сейчас всплывает красочное воспоминание о том, как я любезно согласовывал устраивающую обоих дату, затем, конечно, время, и на крайний случай, место, но с появлением Тимофея и его странной матери, все быстро закрутилось и само собою прекратилось. И я, уже себя почти не помня и не контролируя, стою перед государственным большим столом, при этом заряжаю гордо клятву, даю на всю оставшуюся жизнь обет дальнейшего безбрачия, затем целую молодую, а напоследок жестко консумирую наши отношения на теплом кухонном столе, возле которого меня настигли страсть и похоть, от внезапного наличия которых, если честно, впору вешаться, раз застрелиться нечем.

— Чем? — строю глазки и направляю в угол губ язык.

— Ты вроде не мальчик, Красов, а слился, словно дряхлое динамо. Она, бедняга, не могла понять, что пошло не так и…

— Она мне не звонила, — резко отрезаю. — Насколько я владею информацией, то нечто личное твой шеф, Фролов, вообще не обещал. В чем, собственно, дело?

Сашок выстреливает верхней половиной тела, подается к моему столу, раскладывая на поверхности двуглавым веером согнутые в локтях руки:

— Я могу приударить за ней?

— Да ради Бога. Не вижу никаких проблем.

— Значит, у тебя серьезно?

Круто завернул. Я и не просек опасность ситуации, в которую черт меня завел.

— Сашка…

— Отверни с Юрьевым. Он идиот.

— Добрый вечер, мы, кажется, нехило тронулись? Что отвернуть?

— Я буду крестным. Пока он разбирается с личной жизнью, я намерен приобщиться к чужой семейной. Продегустировать и насладиться. Хочу почувствовать букет, от которого некоторые мальчики превращаются в слабеньких людей. Но ты не пожалеешь…

Что-что?

— … Я хороший крестный, к тому же состоятельный и не жадный, — оттопырив большие пальцы, выставляет самый лучший жест на мой стеклянный стол.

— Есть опыт? Ты, — посмеиваюсь себе в кулак, — крестный многоразовый отец?

— Похихикай, — и через зубы добавляет тихо, — мудозвон.

— Саша-Саша, — качаю головой. — Как не стыдно? А Терехова — это, я так понимаю, повод? Ты таким нехитрым способом решил пролезть ко мне в родственники? Приобщиться, значит, захотел? Какой пассаж! Однако сказать, что я категорически против, означает нагло соврать. Но ты, дружочек, все-таки имей в виду, что настойчивые нахлебники за моим столом не приветствуются.

— Я самодостаточный и верный. И нет, я ничего не выгадывал. Просто одно повлекло за собой другое, — стучит ладонью по столу. — А в результате получился плавненький заход с последующим мягким приземлением. Вероятно, Инга зайдет к нам, как надежный клиент, когда подпишет договор.

— Не понял! — теперь, по-видимому, мой черед расставлять руки и упираться ими в стол.

— Ее торговые площадки требуют расширения. Вернее, ей не хватает места для новых магазинных точек.

— Она их выстраивает поверх имеющихся? — глупо скалюсь. — Саш, давай чуть-чуть быстрее.

— У нее есть земля. Здесь, неподалеку. Уверяю, что обожаемые командировки будут практически «не выходя из дома». И самое главное, что там всё по закону — Ромыч тщательно проверил и заверил, что проблем с землеустройством нет и никогда будет. Короче, в этой деревне намечается миленький магазинчик для модниц с денюжкой в кармане. Ей нужно быстро и с гарантией. Я бы уточнил, что очень-очень быстро. Она не нищенка. Финансовые средства тоже на месте, так что — без обмана. Ингуся готова внести аванс — процентов семьдесят-восемьдесят — и ударить с тобой, женатик, по рукам. Костя, она не претендует на тебя, как на мужчину, — отрадно слышать, хоть и несвоевременно, — но желает видеть нашего крутого босса в качестве человека, который устроит ей личное счастье, набив карманы бабками с продажи женских платьев.

— Одежда?

— Она с этого и начинала. Купи-продай. Моталась по галдящим рынкам всего земного шара, скупала, что плохо было свернуто и привозила к нам. Здесь накрутки и все дела…

Вот, оказывается, как карьера строится. А я уж, грешным делом, подумал, что Инга Терехова — бездушная акула жесткого мужского бизнеса. А она:

— Простая спекулянтка? — прищурив глаз, негромко, будто сохраняю бешеную тайну, говорю.

— Дела давно минувших дней. Сейчас она доставляет сюда только то, что пользуется спросом, то, на что нацелились красотки, то, что золотые курочки хотят носить. Скажем так, — а он, похоже, в этом разбирается, раз так глубокомысленно вещает, подкатывая глазки, — это на перспективу. Большой город не сегодня-завтра доберется в эту глухомань. Его границы и без того размыты. Посмотри, — кивком, не глядя, указывает за окно, — где мы находимся, когда работаем.

— Это филиал, — как обиженный, гундошу.

— Так себя успокаиваешь? — подняв руку и расставив пальцы, Фролов копирует позу известной исторической фигуры, до которой Сашеньке расти и расти в прямом и переносном смысле этого глагола. — Короче, здесь в очень скором времени начнет процветать жизнь и наречем ее мы… Красовград! Чем тебе не отменный задел на ближайшее будущее? Твой парень взойдет на престол и станет царствовать, если ты, конечно, немного в разных направлениях подсуетишься. Ну?

Уверен, это не подстава. А в остальном:

— Я не настолько тщеславен, старик.

— Ой, бля, славы не хочу, стараюсь не отсвечивать, я скромный и простой. Но с каких-таких херов отстроил каждой жадной гниде персональное бунгало, в которых толстожопики развлекаются с путанами, пока их половины посещают массаж толстым членом и большими яйцами. Костя, у тебя мышление революционера. Хочу заметить, правда, что так было не всегда. То, что случилось с Романой Шелест не должно откладывать отпечаток на благородном деле, которым ты занят с сотворения мира.

Она погибла!

— Саша, перестань, — дергаю губами, выставляя крепко сведенные зубы.

Романа… Рома… Романа Андреевна Шелест, таинственная женщина, наполовину русская, наполовину сирийка, с двумя чернявыми мальчишками, попала по несчастливой случайности под каток, сооруженный из искореженного металла, расплавленной обмотки проводов и огромного количества крови, которой на той дороге все было щедро залито в роковой для нас с ней день.

— Такое больше не повторится. Слышишь?

— Я знаю, — большой комок глотаю и языком давлюсь.

— Юрьев до сих пор вспоминает и казнит себя, что не прикрыл твой зад, пока ты забывался с ней…

— У нас ничего не было, Фрол. Мы не любовники и никогда ими не были. Она обычная богатая клиентка, я деловой партнер. Так получилось, что в тот день мы оказались с ней в одной машине. Никто заранее не мог такое предусмотреть, а Юрьев пусть не выдумывает и прекращает рефлексировать. Он был на слушании, присутствовал на допросах, он подписал все показания и сотрудничал со следствием. Все раскопали, установили истину и отпустили нам грехи.

Да только женщину на землю не вернешь с детьми.

— То, что произошло — это не деловые отношения, не до конца разделенный по-честному прибыльный бизнес, а незаконченный личный разговор между бывшими. Между мужем и женой. Короче…

— Все понял. Предусмотрительно затыкаюсь. Итак! Но только, чтоб я всё понял. Мне Тереховой зеленый свет давать? — запустив руку во внутренний карман своего пиджака, он долго с содержимым возится, кряхтит, тихонечко присвистывает, потом подмигивает и даже сладострастно улыбается, когда облизывает губы, и наконец, внутри что-то подцепляет, а нащупав, на свет Божий со вздохом извлекает. — Вот! — он шлепает пластмассой по стеклу. — Как только зашел, хотел тебе отдать. Но, к сожалению, как-то это «сразу» не сложилось. То ты где-то в облаках витал, то я следил за тем, чтоб ты оттуда не упал.

Бросаю взгляд на темно-зеленый небольшой приплюснутый, почти сливающийся с гладкой поверхностью, прямоугольный предмет, сигнализирующий мне латинскими буквами, укрытыми недешевой позолотой и складывающимися в имя и фамилию моей жены.

— Лимит на средства-то поставишь? — скривив пренебрежением губы, внезапно выдает Фролов.

— Нет.

— Это зря, дружок! — упёршись ладонями в подлокотники, вытаскивает большое тело из насиженного места, в котором полчаса свои штаны тесал. — Безграничное доверие? Правильно понимаю? Рыцарство? Завоевываешь или тупо покупаешь? Бабы падки на шмотье и деньги. Угу? Считаешь, что Ася из таких?

Не он ли мне советовал намедни позолотить ей руку и отпустить на все четыре стороны и не городить женитьбу там, где можно стать приходящим папой, но только лишь по некоторым дням?

— Твои, что ли, проблемы?

— Из-за этого смешного пацана?

Стыдно, твою мать, признаться, но я поступил с ним, как вычурный еб. ан. Я сделал тест, потому что усомнился в порядочности его матери. Сейчас, по прошествии почти пятнадцати дней, понимаю, что фактически унизил женщину, на которой из-за положительного результата генетического анализа женился. Были на то свои причины. И потом, не каждый захочет быть отцом ребенку, на которого впоследствии может запросто претендовать случайно всплывший родненький гандон. Люблю ли я детей? Люблю, но это ведь не означает, что в связи с этим я каждого сопливца хотел бы одарить своим вниманием, а после своей смерти огласить наследником «богатства».

— Он единственный сын, а она, — тычу пальцем в выпуклые буквы, — законная жена, старик. Ограничения никогда не будут установлены на карты, которыми будут пользоваться эти люди.

— У вас общий счет, все передвижения по которому будут приходить тебе на телефон в качестве push-уведомлений. Кто она? — Фрол возвышается над моим столом и с прищуром, через длинные как будто бы паленые ресницы смотрит на меня.

— В смысле? — оттолкнувшись каблуками от напольного покрытия, выезжаю в кресле, словно на гоночной машине, а приложившись затылком о стену, мгновенно торможу.

— Чем она до своего счастливого замужества занималась? Юрьев все ведь разболтал? Ищейка разрыла ямку и поссала в углубление?

— Ты за ним следил? — соединяю пальцы, изображая намасте.

— Он теряет хватку. Хм! И следить не пришлось. Я видел, как он заходил в этот кабинет: в дверь постучал, затем раскланялся и внутрь завалил. У тебя находился приблизительно тридцать-сорок минут.

— Вывод?

— Он сплетни разносил.

— Тебе бы детективом быть, — отворачиваюсь от него. — Что-то еще?

— Не смог удержаться, Котя? — я снова возвращаюсь лицом к нему. — Не сверкай глазами. Не могу сказать, что был абсолютно уверен в том, что твои просьбы относительно подноготной этой Аси сродни дебильной шутке, но все же копать под будущую жену — пошло, аморально и преступно.

— Все сказал?

— Итак? — обойдя мой стол, присаживает жопу на прозрачный острый край.

А я шиплю, с неудовольствием подкатывая взгляд:

— Там нечего скрывать. Достойная работа, отличное место, но работала недолго. Тебе, наверное, пора. Не заставляй Ингусю ждать. Даю зеленый свет по всем фронтам.

— Грозный Красов обрюхатил женственного дикаря? — пространно продолжает говорить.

— Можно и так сказать. И да! За ее беременность я тоже отвечаю. Ты задрал!

— О-о-о-о! — он запрокидывает голову и куда-то в потолок орет, словно светлых духов вызывает. — Совесть подключилась к ВКС. Связь стабильная: и звук, и картинка качественные, и как это ни странно, не расплывчатые, а довольно-таки четкие. Сосредоточься, брат. А вдруг она тебя пасла?

— То есть я ошибся? — сощуриваю взгляд.

— Я этого не говорил.

— Тогда заткнись и проваливай к чертям собачьим. Рекомендую кое-что.

— Внимательно! — грудь выставляет колесом и гордо задирает нос.

— От всей души потрахайся и выпусти негатив, которым ты брызжешь, как старая змея отравленной слюной.

— У-у-у-у! Со мной-то нормалек. С этим никаких проблем. Но только вот резинки, таблетки, ширки, гели, колпачки, спирали. Нет? О таком твоя жена, по-видимому, никогда не слышала. Кость, заканчивай ругать себя. Вы оба знатно начудили…

— Она по-прежнему красавица? Или из-за того, что Ася не употребила противозачаточную дурь, лицо ее укрылось язвами, а ты утратил с воздушной сущностью только-только установившуюся ментальную связь? Мне показалось, ты потёк, когда ее увидел в первый раз, — подмигиваю, повторяя в точности его слова в день нашей свадьбы. — Она красавица, красавица, красавица!

— Это да! Ты не ревнуешь, шеф?

С чего бы? Нет!

— Жена не дает мне повода, а ты не тот объект, из-за которого я должен потерять покой и сон, утратить человеческое обличье и превратиться в потерявшее контроль чудовище с застланными ревностью глазами. Если бы мы строго выполняли рекомендации в плане контрацепции, то мир бы, — зло хихикнув, заключаю, — очень быстро сдох.

— Выполняешь план по рождаемости? А про инфекции ты что-нибудь слыхал, Котян?

— Сифилис, гонорея и хламидии тире монадии?

— Рад, что ты не растерял остатки разума. Она красавица, старик. Настаиваю на своем, но ты, бл, сильно рисковал.

Да… Да… Добавлю некоторые уточнения. Ася не красива, но весьма мила и в той же степени обворожительна. Не смазлива, не кокетлива, не слащава, но чересчур приятна и слишком обходительна. Хорошо воспитана, если учесть место ее взросления и становления на жизненные лыжи. Доверчива, скромна, внимательна и щепетильна. По-моему, моя жена заучка и перфекционистка. Еще трудолюбива и очень старомодна. Последнее ее совсем не портит, но жить, по-моему, мешает. Она, как нечто странное и неземное, случайно залетевшее создание, давным-давно покинувшее матриархальную вселенную. Женственна, нежна, почти невинна, но чересчур зажата. Она стесняется меня? Или боится? Если это страх, то у нас огромные проблемы. Я ей недавно про доверие втирал? Теперь мозгую, о чем таком с ней можно говорить, если дама уссыкается от ужаса, который я в нее одним своим присутствием вселяю.

Ее покорность и услужливость, суетливость по некоторым вопросам, самостоятельность в ведении хозяйства, умение превосходно готовить и достойно следить за сыном всё больше убеждают, что это так называемая первая жена, опытная в вопросах домоводства и воспитания подрастающего поколения. В этом направлении все при ней, а вот с интимной жизнью — колоссальные проблемы и охерительный провал. Неплохо было бы ознакомиться с учебником по возлежанию с мужчиной, а после провести ревизию полученного опыта в полевых условиях на примере собственного мужа.

— С Тереховой… Сань? — глухо окликаю направляющегося к двери.

— Угу? — не поворачиваясь, тотчас отзывается.

— Я согласен. Сроки оговорим при личной встрече. Ей нужен макет?

— Желательно, — я так и вижу, как Фрол ехидно дергает губами, как то и дело закусывает нижнюю, катает мякоть на зубах, затем расправив ноздри, шумно забирает носом весь имеющийся в этом помещении воздух. — Это будет крутое вложение, шеф. Я чувствую!

Этого у Сашки не отнять. Образование и опыт главного по средствам и обогащению всегда играют на руку тем, кто с ним дружбу водит. А у меня по факту с ним двойное комбо: друзья и единомышленники, связанные уставными документами и общими счетами.

— Но все-таки поставь дневное ограничение, старик. Рекомендую от души.

— Спасибо.

Но, пожалуй, нет…

Всегда гостеприимный ко мне дом сегодня почему-то холоден и не радушен. Все дело, вероятно, в том, что ни одна комната не освещена. Тьма правит в этом царстве чего-то там, но уж точно не насилия и ужаса.

— Ау, ау, ау? — крадучись на цыпочках, прохожу по вытянутому коридору. — Ты где?

Зал пуст — там никого. Мои глаза приветствуют пестрый термоковрик, выставленные в шеренгу детские игрушки, несколько пеленок и пустой шезлонг.

Толкнув ногой закрытую дверь в импровизированную детскую комнату, захожу вовнутрь. Сын спит в «гнезде», устроенном на большой кровати. У Тимофея пока нет личного манежа, в котором он мог бы весело кутить и наводить порядки. Я! Я! Я не успел купить — и здесь как будто снова виноват. Пора казнить, да только некому. Раскинув ручки и расставив ножки, ребенок сладко спит, обратив свое расслабленное личико ко мне.

— Привет, клопик, — целую, наклонившись, в теплый лобик.

Я завел новую и нужную, весьма полезную привычку: теперь я тщательно вымываю с мылом руки, как только захожу в свой дом. Поэтому сейчас, в настоящий момент, могу позволить абсолютно всё. Например, погладить маленькую щечку, пощекотать ребенку шейку, нежно поцарапать грудку и аккуратно сжать детскую лодыжку без вреда для крохотного человека.

Видеоняня, как это ни странно, простаивает на тумбе возле кровати и не отсвечивает нужным цветом, сигнализируя беспокойной матери о том, что с ее ребенком все в порядке, он сладко спит и не нуждается в пристальном внимании.

Жена, жена, жена… Нет! Достижения современной цивилизации получены, увы, не для нее. В этом наше с ней отличие. Она отставила прибор, забросила и не взяла за ненадобностью или неумением пользоваться, а я забрал и сунул в свой карман элементарное средство для слежения за тем, кто дергает конечностями, словно стреноженного жеребёнка изображает.

Сын крякает и несколько раз бьет пяткой по основанию детского «гнезда». Спать на боку и на животе ему пока не разрешает педиатр, а вот лежать и бодрствовать днем на коврике, оттачивая позу «самолетик» без ног и рук — как говорится, самое оно!

— Пока-пока! — сжимаю-разжимаю пальцы, машу рукой и выметаюсь.

А где она? Вот наша спальня… Вернее, то, что таковым я называю. Двуспальная кровать, две тумбы возле, комод и распахнутый выход на веранду, с которой открывается вид на море и алеющий закат.

Лежа на боку, лицом к окну, согнув в коленях ноги и отставив зад, похоже, спит или неумело притворяется. Да, признаю. Немного задержался, но к ужину все-таки не опоздал. Она устала или плохо себя чувствует? Обойдя кровать, останавливаюсь в точности напротив нее. Белое лицо, такие же по цвету волосы, струящиеся по подушке на пол, свешенная рука и приоткрытый рот. Сопит, храпит, постанывает и глубоко вздыхает. Артистка, мать твою!

— Привет, — присев на корточки, осторожно дую ей в лицо. — Юль? М-м-м, да, блядь. Тьфу ты! Ася-я-я? — теперь шепчу, губами прикасаясь к кончику остренького носа.

Нет, она не оживает. Не беда!

Гладкая кожа, мелкие веснушки, длинные ресницы и влажный лоб. Ей жарко? У нее температура? Сначала трогаю рукой, а следом подключаю губы.

«Порядок!» — немного отлегло. Она так сладко спит, что похожа на ангела, свалившегося с божественных небес на укрытую грешниками землю. Пока устраиваю свой зад возле нее, замечаю альбомные листы, выглядывающие из-под кровати.

Это что? Высокие женские фигуры, одетые как будто бы в космические наряды. Нарисованные черной ручкой силуэты с непропорционально длинными ногами слепыми мрачными глазницами взирают на меня. В чем-то упрекают, покачивают головами, поворачиваются, заигрывают, когда через плечо незримо мне моргают.

Это ведь её эскизы? Моя жена рисует? Придумывает? Моделирует одежду? Лекала строит? Делает эксклюзивные выкройки? А после шьет?

— Привет, — хрипит внезапно очень сонный и немного томный голос. — Ты уже пришел?

— Привет, — не глядя, отвечаю. — Как дела?

— Все хорошо, — она сжимает мою кисть и дергает за руку. — Костя, пожалуйста, отдай.

— Спокойно! — избавляюсь от женского захвата, подальше отвожу свою конечность, разглядывая содержимое бумажного экрана. — Твои рисунки?

— Да, — бормочет глухо. — Это ерунда. Это…

— Простое увлечение?

— Мне нравится рисовать.

— И шить? — на что-то намекаю. — Твоя одежда и наряды сына. Ася?

— И шить, — она все подтверждает. Ура, я угадал. — Пожалуйста, верни на место.

— Должен сказать, что у тебя великолепно получается. Почему бы это не развивать? Хочешь этим заниматься?

— Нет.

— То есть? — изумляюсь.

Я позволил себе лишнее, влез не в свое дело, настроился на позитив, а получил по факту женские надутые губы и недовольный вид?

— Пока нет, — мгновенно исправляется.

— Ты боишься, Красова?

Свою фамилию я выговариваю без оговорок и ошибок. Может, так и стоит продолжать?

— Нет.

— А как же твои рассуждения о том, что страха нет, есть отношения и ощущения к тому, что происходит с человеком.

— Пусть Тимка подрастет.

— Одно другому не мешает. Что? — она сжимает свой живот и сильно разминает. — Что ты делаешь?

— Есть хочу, — натянуто мне улыбается.

— Тогда подъем. Сегодня я кормлю!

Отложив в сторону бумаги, предлагаю руку и терпеливо, не сводя с нее глаза, дожидаюсь, пока жена ее возьмет.