Ася

Глава 22 Кровь II

— Что ты делаешь? — возвышаюсь над женой в коротенькой ночной сорочке, сидящей на кафельном полу в распаренной ванной комнате.

Ася опирается согнутой в локте рукой на бортик унитаза, а во второй сжимает половую тряпку, которой возит по холодной плитке, растаскивая грязь вокруг себя.

— Ася?

— Я всё уберу, — бухтит, не поднимая головы. — Сейчас-сейчас.

— Что с тобой? — сажусь на корточки, протягиваю руку, хочу откинуть периодически спадающие ей на лоб запутавшиеся в чем-то липком волосы. — Прекрати! Чем ты занимаешься? — Мальвина отстраняется и не дается в руки, ни в какую не идет, не позволяет прикоснуться к ней, змеей шипит, вращает головой и даже прячется, забрасывая растрепанные патлы на лицо. — Ну, хватит. Идем в кровать.

— Ты прав, прав, прав… М-м-м! — жалобно выстанывает, словно раненое животное, и, подтянув к груди ноги, выставляет острый подбородок на устремившиеся в потолок коленки. — Выйди, пожалуйста. Я не одета.

— Тебя тошнит?

Это ведь остатки рвоты, которую она пытается убрать?

— Не знаю.

— Иди сюда, — пристраиваюсь рядом и хочу ее обнять. — Ася?

— Зачем ты так? — обращает на меня почти багровое лицо. — В чем я была не права?

— Как так? — отклонившись, прикладываюсь затылком о полотно двери. — Блядь! А на что ты рассчитывала, когда садилась в то вращающееся кресло? Весь город посещает этот супермаркет. Мы с тобой неоднократно там бывали. Единственный магазин, в котором можно затариться всем, чего твоя душа внезапно пожелает. Это камерное место, здесь все друг о друге что-то знают. Такой вот пунктик у слишком мелких поселений. Курорт, санаторный типа мегаполис, заточенный на оздоровление наших небогатых граждан. Море, солнце и песок, и незамолкающее ни на минуту человеческое радио…

А у меня в башке сейчас весьма некстати отчетливым пунктиром всплывают мерзкие слова одной пройдохи в довольно узкой и короткой юбке о том, как я внезапно после своего развода с Юлей по воле долбаного случая попал в компанию завидных женихов, на которых местные «олигархини» устроили охоту, повышая собственные ставки и определяя по припаркованной машине место вынужденного положения новой жертвы, помеченной клеймом неперманентного безбрачия.

— … Здесь шило не удастся утаить в мешке, жена. Сплетням не нужен повод, им нужен подходящий рот и хорошо подвешенный язык у ретранслятора. За распространением дела не станет. Благая весть пойдет гулять в тот самый миг, когда какая-нибудь неблагонадежная дрянь раздвинет губы и прохрипит на ухо: «По секрету! Никому! А Костина жена обсчитала Шурку с Милкой на пол-, представь себе, пОтом и титаническим трудом заработанного косаря…».

— Мне все равно! — выставив надменно подбородок, брюзжит, растаскивая крылья носа. — Я не стыжусь любой работы. Не место красит человека, а человек то место. Хочу и буду! Ты мне не указ!

Вот с этого все и начинается. Лишь стоит мне ослабить вожжи и дать в деяниях слабину, затем позволить ей расправить крылья, как маленькая птичка покинет наш резной и тепленький скворечник, и сразу упорхнет, ни разу на меня не оглянувшись. Наплюет?

— Мои друзья, коллеги, подчиненные покупают там предметы первой необходимости. Колька с Майей, например, — постоянные клиенты большого заведения и каждый, твою мать, с дисконтной картой в кошельке. Твои соседи будут щебетать с тобой на кассе, пока ты будешь шуровать ручонкой в поисках упаковки тампонов для нее и облегченных сигарет для него, потому как он уже в который раз курить бросает? Херня какая! Словно страшный сон. Ты не могла об этом не знать! Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой. Ася! — вскрикиваю, чтобы привлечь отсутствующее напрочь женское внимание. — Фокус на меня! — ищу намек на слабенькое понимание.

Увы! В ее глазах стоят одна сплошная пустота, безразличие, презрение, холодность, возможно, равнодушие, но все же некоторая апатичность одновременно вкупе с очевидной… Яростью? Злится, бесится, ненавидит, проклинает, готова растерзать и вырвать с мясом мое сердце? Вот это да!

— Считаешь, что твой поступок — адекватный, оправданный, а главное, — я сильно повышаю голос, — своевременный? У тебя ведь на руках маленький, почти грудной, ребенок и семья! Твои многочисленные бабы, которым то это не то, то это не так, то там перешейте, то в сиськах распорите, а это на хер уберите, измучили и тебя, и сына. Что ты смотришь? — втянув куда-то внутрь губы, таращусь идиотом на нее. — Я ведь не возражаю. Согласен, что любая работа заслуживает достойной оплаты. И если тебе так хочется быть полезной современному прогнившему насквозь обществу, то на здоровье, как говорят, пожалуйста. Вакансий до хрена! Успевай только рекламировать себя и анкеты рекрутерам отсылать. Но только после того, как сын встанет на ножки, подрастет, а ты окрепнешь. Я подыщу тебе место…

— Подачки, подачки… Бесконечные одолжения! Такое лакомство для шавки, которую ты прикормил, сначала хорошо оттрахав, — прыскает и давится. — Отодвинься!

— Подачки? Что ты мелешь?

— Жалкая девица, с которой ты вынужденно делишь ту кровать, — кивком указывает через мое плечо на дверь, за которой находится наша спальня. — Не повезло? Не повезло, да? Юля? Юля! Ну, конечно! Так же ты кричал, когда издевался надо мной в своей карете, укрытой позолотой, как дешевой мишурой. Р-р-р! Я сейчас вырву, — босыми ступнями топочет по полу, задевая мои ноги. — Оставь меня. Дай мне покой. Сейчас всё пройдет, нужно потерпеть и подождать.

— Ася, Ася, Ася! Ну? Всё? Оговорился… — прикрыв глаза, сквозь зубы говорю.

— Да ты не оговаривался. Ни-ког-да! Ни разу! Ты просто сдерживался и жестко контролировал себя. Ей же, этой тупорылой суке, — сейчас указывает на себя, прижав свой подбородок к свободной от бюстгальтера раскачивающейся из стороны в сторону большой груди, — неприятно, да? Глупенькая курица постоянно задирает, да? И, не затыкаясь, надоедливо кудахчет? Никак не успокоится и делает тебе нервы, вот ты…

— Нет! Довольно. Я такого не утверждал, — по крайней мере, я этого не помню.

— Тупая сука? — прищурившись, свистит. — Стерва, блядь, дура, дура… Да?

— Я не говорил так! — настаиваю на своем.

— Ты говорил, — разбрызгивает слюни и в мое лицо гогочет. — Когда мы ехали за Тимкой, ты бил рукою по рулю и повторял, нахально усмехаясь, что я никто. Старался так, что аж подпрыгивал! Девица, которую ты вытащил из грязи только лишь потому, что она произвела на свет тебе ребенка, чье родство с тобой пришлось еще слюнями доказать. Да мало ли! Вероятно, нагуляла, жестоко обманула, чужого кукошонка в гнездышко подкинула. Еще один голодный рот, который хочет жрать. Бастард, подранок, от которого у тебя изжога, но ничего тут не поделать — ведь на руках покоится квалифицированная справка, в которой чёрным по белому указаны проценты вашего с мальчиком родства. А дешёвка, чью «узкую пиздёнку» — я ведь текст не переврала, всё в точности цитирую? — ты рассмотрел в тот первый раз, решила, видимо, срубить бабла, поэтому… Да? Нахлебница, желающая получить наследство? Да подавись ты! Не-на-ви-жу! А-а-а-а! — сгибается и давится слюной. — Не прикасайся ко мне, — жутко косит левый глаз и вздергивает уголок губы, выставляя в чем-то перепачканный острый клык. — Р-р-р-р! Терплю все это ради сына. Он будет счастлив! Только он. Пусть моему мальчишке повезёт.

Конец любви? Спеклась девчонка? Про ненависть ко мне теперь визжит.

— Прекрати! — я шлепаюсь на жопу и, расставив ноги, подгребаю ее к себе. — Я был зол и…

— Потом, когда отчитывал меня в той комнате, называя тупорылой стервой. Еще когда? Когда ты к черту и куда подальше посылал! Я не боюсь тебя. Убьешь, да? Плевать! Прогонишь, а его оставишь? Не выйдет! Я не позволю. Я не отдам ребёнка, которого рожала больше суток в муках, пока ты тут пил, гулял и трахал местных баб…

— Замолчи! — насупив брови, бормочу.

Да! Я, черт возьми, снова перепутал имя. Не знаю, что на меня нашло тогда? Возможно, ложь. Возможно, спровоцировал дебелый мудила, который расточал любезности, а потом с побитым видом и похотливым взглядом искал мою жену возле раздвижных дверей на выходе из магазина. Возможно, тётка, воркующая с моим Тимошкой, укачивающая на своих руках ребёнка, которого я боюсь лишний раз прижать к своей груди. Возможно, что-то ещё… Но я вышел из себя и кричал. Кричал неоднократно:

«Юля! Юля! Что ты молчишь? К кому я обращаюсь и для кого все это говорю? Время каяться, ЮлА!».

— Считаешь, что я не способна… Что не умею… Что глупая… Что… Не трогай меня! — дергает плечами, погружая распущенные волосы в холодный влажный фарфор. — Отстань! Я не хочу!

— Твою мать! Да что же ты творишь? — спохватившись, быстро собираю белую копну, бешено вращая кистью, стягиваю их в толстый хвост и, перекинув волосы через плечо, наконец-то отпускаю. — Вот так! Спокойно-спокойно. Я так не считаю, но… — сглотнув, все-таки выдавливаю из себя, — я против. Против всего этого! Категорически возражаю. Ты слабенькая и у тебя на груди висит мелкий несмышлёныш. Сосунок, которому нет и полугода. В башке не уложу, на что ты, Цыплёнок, рассчитывала, когда устраивала этот еб. нутый квест. Ты ему нужна! Он крошечный и беззащитный…

— Нужна… Нужна… Нужна, пока он маленький! — хрипит, ладонью закрывая рот. — Отодвинься! Господи! — резко отворачивается от меня и, упершись руками о края, сплевывает в канализационную бездну очередную мерзость, от запаха которой становится еще противнее. — А-а-а! Фу, фу, фу… Му-а-а-а!

— Закон природы, Цыпа. А после… Черт, у тебя температура, что ли? — обхватив за плечи, возвращаю лицом к себе. Уложив ладонь на женский лоб, притрагиваюсь к вспотевшей жаркой коже. — Пиздец, жена, это лихорадка? Заболела? Поднимайся, — обхватив за локоть, пытаюсь вместе с Асей встать.

— Перенервничала, — она отмахивается от меня, как от назойливого насекомого. — Скоро пройдет. Отпусти!

— Опять воюешь? Никак не успокоишься. Считаешь, что недостаточно натворила? Желаешь, видимо, добавить? Вставай, сказал! — последнее рычу, оскалив зубы.

— Что?

— Прешь в атаку и не разбираешь, кто твой союзник, кто настоящий друг, кто законный муж…

— Ты, видимо, оговорился?

— Что? — таращусь, как болван.

— Мой хозяин? Господин? Рабовладелец? Покупатель? Клиент? А я кто для тебя? Любимая жена? Вряд ли! Скорее, нет, чем да. А это значит, что ты мой враг!

Да уж, а в башке у белобрысой дурочки главенствует очевидная херня! Прощу пока, сделав скидку на повышенную температуру и нервный срыв, который завтра после поцелуев и нежных ласк пройдет. Об этом позабочусь сам!

— Какого чёрта? Какая острая необходимость у тебя возникла, что ты решила устроиться в местный супермаркет на должность жалкого кассира? — запустив под мышки руки, вздергиваю, как сломанную куклу. — Давай-ка на этом закончим, а пока…

— Ай-ай-ай! — истошно вопит и подгибает ноги, повисая на моих руках. — Отойди! — толкается всеми четырьмя конечностями.

— У тебя маленький ребенок, к тому же ты нездорова. Хрень какая! Я вызову врача. Перестань! — слежу за тем, как она мотает головой. — Ты! Ты… Один момент в мозгах никак в мозаику не соберу, — прищуриваюсь, вытягивая дебильной уткой губы. — Ты оставила Тимку с какой-то бабой, которую лично я, например, вижу в первый, и очень, блядь, надеюсь, что в последний раз. Этот здоровый хрен хватал тебя за руки, шептал на ухо, целовал висок, он трогал мою жену в моем, е. ать, присутствии, — трясу ее и…

Демонически смеюсь?

— Ты наивно полагала, что я никогда не узнаю, где ты, с кем ты, сколько раз. Где кольцо? А? — теперь ору в ее лицо.

— Оно немного велико, к тому же без конца спадало. Я боялась, что потеряю его, — слабенько канючит, пытаясь оправдать себя и этот жуткий случай.

— Где оно?

— Вот! Вот! Вот! — теперь сует под нос мне правый безымянный палец. — М-м-м! Мне плохо. Тошни-и-и-т, — пищит и вызывает рвотный спазм. — Пошел к черту!

— Охренеть! — разворачиваю нас и, встав с ней на колени, опускаю Асину голову над унитазом, придерживая волосы, поглаживаю по спине. — Ты вся горишь, — шепчу будто для себя, пока она дергается в желудочных конвульсиях. — Я вызываю скорую. К хренам мне твое разрешение и эти увещевания, что все когда-нибудь пройдет.

— Не-е-е-т! — толкается спиной. — Ты не выгонишь меня. Я не изменяла. Нет повода. Была послушной. Угождала. Ты спал со мной… Ты… Костенька, пожалуйста… Не отдавай меня!

— Сумасшедшая? Мозгами тронулась, да? Пора сворачиваться, женщина! — меня, наверное, убого клинит, а сам я, видимо, нехило завожусь. — Собирайся! Сможешь? — вопрос выкрикиваю и сразу отстраняюсь от нее.

— Не кричи! — она отшвыривает скомканную в пальцах тряпку и закрывает уши. — Выйди, выйди, выйди, выйди, — хрипит, закрыв глаза.

Ни хера себе! Она командует? Повышает голос? Пытается протестовать? Уже отходит, но не теряет с большим трудом приобретенную «власть»?

«Кровь? Это кровь?» — алое пятно на ее сорочке подмигивает мне, пока жена сучит ногами, отползая от меня.

— Ты беременна? — тычу пальцем, попадая кончиком в лобок. — Что это? Выкидыш или… Наглоталась гребаных таблеток, чтобы вызвать аборт? Ну и суки вы, бабы! Решила наказать? У тебя кровь идет, неужели не чувствуешь?

Не может быть! Уверен, что это просто-таки нечеловеческая боль.

— Нет! — всплеснув руками, закрывается от меня. — Скоро все пройдет. Ерунда…

Скорая — по-прежнему сто три? Вслепую набираю номер, забившись в угол комнаты. Соединения нет, а оператор, видимо, снимает полную ответственность с себя за полное отсутствие мобильной связи. Вот так всегда!

— Ася? — заглядываю через приоткрытую дверь в ванную. — Ты как?

— Все хорошо, — она стоит перед овальным зеркалом и собирает волосы в высокий хвост.

— Придется ехать. Никто не отвечает. Даже нет гудка. Сигнал отсутствует. Что болит? Нужно больше информации, чем бессвязность и обида, которые ты транслируешь, не заикаясь, очень четко и красиво. Живот?

— Да.

— Внизу и справа?

— Да.

— Температура, тошнота, рвота?

— Нет, — перекрестив ноги, склоняется над раковиной, рыгнув, жутким шепотом визжит. — Ч-ч-ч-ерт!

Сын громко крякает. Я слышу детский голос в динамик рации, которую сам же и принес. Тимоша квохчет, похоже, разгоняет децибелы, подкручивая регулировку громкости, и наконец-то расправляет легкие, отменно надрывая горло.

Моя жена больна! Уверен, ничего хорошего: кровь на трусах, очевидный жар и тошнота, спутанность сознания и лишняя бравада, от которой у меня сводит скулы и чересчур свербит в руках. Подкравшись со спины, хватаю под коленями и забрасываю Асю на себя. Подкинув мягко, осторожно, устраиваю с небольшим комфортом на груди.

— Обними меня и спрячься на плече. Давай же! Не время храбрость показывать. Предлагаю тайм-аут. Остановим препирательства и займемся делом?

— А-а-а! — вскрикивает и сильно выгибается, выламывая собственную грудную клетку. — Поставь меня!

— Я буду осторожен. Тшш! — шепчу, губами трогая покрытый капельками влаги лоб. — Ты вся горишь. Я отнесу тебя в машину, полежишь пока на заднем, а я Тимку соберу. Ася, ты слышишь, понимаешь? — она смеживает веки, постанывает и отворачивается от меня, как будто говорит:

«Я бесправная вещь, хозяин. Делай всё, что посчитаешь нужным. Твоя власть — твои желание — твои необсуждаемые, впрочем, как и неподсудные поступки!».

Бессмысленно взывать к остаткам разума молодую женщину, у которой по ощущениям температура тела равняется сорока, возможно, сорока двум градусам. Она горит, дрожит, ломает собственные кости, сжимает внутренности, усиленно массируя болезненный живот.

— Костя, привет! — со мной здоровается Николай, раскуривающий на своей веранде сигарету. — Что случилось?

— Присмотри за домом, — бухчу, пока укладываю Асю на заднее сидение. — Вот так! — прикрываю пледом ноги и подкладываю подушку ей под голову. — Что скажешь? — обращаюсь к ней.

Не произнося ни звука, умащивается на правый бок, подкладывая себе под щёку руки. Замечательно? Истощилась или больше не настроена на разговор? Выкричалась, я так понимаю? Выплеснулась? Теперь решила безразличием и тишиной достать?

— Что произошло? — шипит мне в спину Николай.

— Приболела.

— Ася, добрый вечер, — заглядывая мне через плечо, сосед обращается к жене. — Блин! Майку позвать?

— Нет, — глухо отрезаю, рассматривая свернутую в запятую женскую фигуру. — Чёрт!

— А сын? — кивком показывает на наш с ней домой.

— Поедет со мной.

— Ты, что, сбрендил?

— Я сказал, Тимофей будет с нами. Чего надо?

— Скорую не пробовал вызвать? — идет за мной, похоже, выжигая нехорошим взглядом мою спину.

— Пробовал! — сую ему под нос свой телефон с крестом на черточках, ответственных за соты. — Будет шторм!

Сын тянет ко мне ручки и щурит взгляд, водит язычком, облизывая губки, дергает ногами и скулит голодным и как будто бы слепым котёнком.

— По-моему, он хочет есть, — «глубокомысленно» заявляет не к месту мудрый Колька.

И что? По-видимому, выясняя с Асей отношения, мы напрочь забыли о собственном ребёнке. После разговора в этой комнате, я попросил ее убраться к чёрту и завалился спать. Сколько, в общей сложности, прошло с того момента? Семь, восемь, девять часов?

— Время не подскажешь? — одной рукой прижимаю к своей груди Тимошку, а второй подхватываю детскую сумку, в которой всегда есть сменный подгузник, комплект одежды на пожарный случай, влажные салфетки, любимая соска и бутылочка с питьевой водой.

Очешуительная предусмотрительность! Жена, жена, жена…

— Половина десятого.

Блядь! Видимо, сказалось перевозбуждение, адский стресс, а также недосып, обратная дорога и тяжелый, насыщенный на события день, в течение которого колокольным звоном вопила голова, накрывая оранжевым, по ощущениям, покрывалом серое, заточенное на адекватные мыслишки вещество.

— Коля, я серьезно! Присмотри за…

— Без проблем! Дашь нам знать, что с ней?

Надеюсь, ничего серьезного. Иначе — не прощу себе, что слишком долго что-то знал, догадывался, но ни хера толкового, к прискорбью, не предпринимал…

Безлюдная дорога, идеальное покрытие, модернизированная разметка и отсвечивающий жестяной отбойник по обеим сторонам. Жена постанывает на заднем и гладит перетянутый ремнями мерно поднимающийся маленький животик.

— Ася?

— … — не отвечает, лишь останавливает руку.

— Придется потерпеть, — ищу контакт с ее глазами в зеркале заднего вида.

Лишь тьма мне отвечает:

«Пошел ты на…».

Здравый смысл подсказывает, что ехать в местную амбулаторию означает сознательно подвергать ее опасности. Во-первых, здесь нет узких специалистов — все медицинские светила давным-давно переместились в область, а во-вторых, здесь нет хирургического отделения. Чем, в сущности, ей помогут в нашей поликлинике? Дадут жаропонижающее, остановят кровь, возможно, сделают УЗИ. В мозгах усиленнее дребезжит до тошноты противный голос:

«Костя, газ в пол. Еще немного поднажми!».

Время… Недавно ведь трындел о важности бережного отношения к бездушному понятию. Мол, мы так нерационально расходуем ресурс, считая, видимо, что драгоценные минуты цикличны и бездумно просранные один раз, они вернутся к нам сторицей, дабы восполнить глупую потерю и дать возможность все исправить, начав с того же места, стерев ластиком прежние помарки.

Маяк… Мой старый дом… Вотчина и маленькая Родина…

Сын всхлипывает и звонко вскрикивает, когда я неосторожно наезжаю передними колесами на невидимый бугор.

— М-м-м! — я вижу, как она подтягивает к подбородку ноги и нехорошо закатывает ставшие бесцветными глазами. — Мы приехали? — Ася тихо стонет.

— Нет.

Оставить сына я могу с людьми, которым безгранично доверяю, и с теми, у кого есть солидный опыт в обращении с непоседливыми крохами.

— Что ты… — она приподнимается, когда я, раскрыв заднюю дверь, протягиваю руки к сыну. — Нет, нет, нет! — визжит, пока вытаскиваю Тимку из установленной между кресел автомобильной переноски. — Пожалуйста. Не отдавай его! Я больше так не буду. Костя-я-я-я!

Хлопок двери отрезвляет разум и вынуждает действовать решительнее. Жена колотит ногами по салону, раскачивая тяжелый крупный корпус. Откуда вдруг такая сила? Без конца оглядываясь на шатающуюся машину, направляюсь к воротам, за которыми находится знакомый до мельчайших подробностей старый двор. Вот, например, высокие цветы с желтыми головками, стеблями от которых меня стегал по заднице отец, когда я вел себя, как бешеная сволочь: бездушно издевался над слепым чудаком, корча папе рожи и вращая растопыренными пальцами у носа, изображая дурачка, выкручивающего небольшие дули. А там был летний домик для Пирата, его сторожевая будка, склепанная наспех и кое-как, в которой он, помалкивал, лишь изредка поскуливая, и прикусив язык, отсиживался, когда со своих гулек возвращался в отцовские пенаты.

«Еще пять дней в городе. Увидимся?» — припоминаю содержание сообщения, которое получил сегодня утром. Все же я скотина! Хороший повод подобрал для свидания с тем, кому намедни дважды нагло отказал…

— Ярослав! — поднимаю голову и устремляю на улыбающегося мне мужчину с одной рукой свои глаза. — Добрый вечер! Тише-тише, — одновременно с этим укачиваю разбушевавшегося на моей груди ребёнка. — Ты…

— Я бы обнял тебя, Костя, но вижу ты уже в объятиях. Что там за шум? — он отвлекается и заглядывает мне через плечо. — Кому так не терпится? — моя жена с остервенением давит на автомобильный сигнал, разрывая мерзким воем перепонки, а Горовой прищуривается, покачивая головой. — Кто-то очень сильный? Кого в заложники взял? Ну, здравствуй, старик, — протягивает свою здоровую правую ладонь. — Как дела?

— Мне нужна помощь, — выдаю рукопожатие и отвожу глаза. — Жена спит?

— Детское время, Красов. У них с ребятами разгул. Даша! — он голосит себе за спину, не отворачиваясь от меня. — У нас тут гости, кумпарсита!

Она… Она… Старшая двоюродная сестра Юлы… В девичестве Смирнова… Мать троих детей, по совместительству любимая жена вот этого героя. Не она, не она, не Юля… Всего лишь Дарья — её сестра!

— Э-э-э, — не торопится Горовая, ступает мягко, то и дело отставляя зад. — Неужели? — подмигивает и ярко улыбается. — Привет-привет! И, как всегда, без предупреждения. Входи! Чего вы там столпились? Глеб, а ну-ка, тише-тише, — обращается к сыну, обнимающему ее колени. — Яся, позови его. Иди туда, — снимает детские ручонки, освобождая свои ноги.

«Костя! Костя! Пожалуйста…» — кричит жена, когда не бьет по «голосу» моей машины.

Тонированные стекла не дают возможности рассмотреть то, что происходит внутри салона, но фантазия нашептывает мне, что Ася поднялась. Она, наверное, сидит на заднем кресле и кричит, вырывая с корнем волосы. Я вижу будто наяву ее густые локоны, струящиеся по плечам и поднимающиеся на затылке. Она, наверное, похожа сейчас на смертельно раненую китовым гарпуном русалку, стремительно идущую на дно, но не желающую умирать, всплыв кверху рыбьим пузырем.

— Привет, Костя! — Дарья раскрывает руки и, отодвинув мужа, обнимает меня, прижавшись грудью к спинке Тимки. — Мы скучали! Красивый такой, поджарый. Ты похудел, Красов?

Убежден, что нет. Возможно, это лунный свет!

— Привет, Дари-Дори, — отвечаю ей.

— А это кто у нас такой тепленький и очень говорливый? — отстранившись на одно мгновение, рассматривает темечко, которое я прикрываю своей ладонью, поблескивая обручальным, твою мать, кольцом.

— Это мой сын.

— Сын? — Горовая наклоняется, просовывая личико между мной и мордашкой барбосёнка. — Привет, детка. Как тебя зовут? А где…

— Тимофей. Его имя Тимофей, Тимоша, Тима, Тимка. Ребята…

— Что-то случилось? — Даша настораживается и устремляет на меня глаза.

«Не смей! Не отдавай его! Я буду хорошо себя вести. Боже мой! Господи! Ма-ма! Ма-мо-чка! Прости меня. Костя, Костя… Я больше так не буду. Всё, всё-всё поняла. Верни его! Не отдавай, он ведь твой. Тимофей — твой сын!» — визжит жена, хлопая ладонями по тёмным стеклам. — «По-жа-луй-ста! Иди сюда…».

— Кто там?

— Вы можете не задавать вопросы?

Даша, округлив глаза и раскрыв рот, поглядывает на Ярослава, который не отводит от меня глаза.

— Что ты хочешь? — Горовой бережно оттаскивает от меня жену, прихватив ее за локоть своей левой бионической рукой.

— Присмотрите за ним, пожалуйста. Это ненадолго! — внезапно уточняю важный фактор времени.

— Кто это, Костя? — встав на цыпочки, Даша рассматривает странную картину, которую для них играет закрытая в моей машине приболевшая Мальвина.

— Жена! — шумно выдыхаю.

— Жена? — изумление и неприкрытый шок? — Яр, ты… Когда? То есть… Красов, ты, что, женат? Давно? Товарищ, ты что-то об этом знал?

— Пожалуйста, — оттаскиваю от себя Тимошку и передаю ей. — Здесь его вещи, — протягиваю Ярославу сумку. — И… Я позвоню. Хорошо?

— Он голодненький? — Даша придавливает носик-кнопочку ребёнку. — Боже, какой он милый. Просто загляденье! А глазки темненькие. На папочку похож, да? Бу-бу-бу! Ты папин принц, боец? Ясенька, помоги мне с сумкой, солнышко. Вот так…

— Здравствуйте, — девчушка десяти-одиннадцати лет совершает неглубокий книксен. — Симпатичный малышок! — подпрыгнув, смотрит на странно присмиревшего Тимошку, сейчас рассматривающего незнакомую обстановку.

— Все, девочки, заходим в дом. Уже поздно! Даш, займись-ка этим пареньком. Он, наверное, намочил штанишки, — подмигивает своим женщинам Ярослав и, обойдя жену и моего ребенка, закрывает за собой дверь. — А теперь серьезно. Цыц-цыц-цыц, детвора! — наигранно рычит, пугая шумную ватагу, которую оставил позади себя. — В чем дело? — и снова устремляет на меня глаза.

— Нам нужно в больницу, — трусливо пячусь, отхожу назад.

— Что произошло?

— Аппендицит, наверное. Я не знаю, — передергиваю плечами, пятерней расчесывая свой затылок. — Не задерживай меня. У нее идет кровь и проклятый жар замучил. А изо рта выплескивается сплошной бред и гребаная ересь. Я ни хрена не понимаю из того, что она лепечет. Зато пылает, как раскаленная духовка, и ничего не соображает, — трещу, не затыкаясь. — Присмотрите за Тимофеем! Это ничего?

— Без проблем, — моргая дважды, как будто подтверждает.

— Буду должен. Сочтемся?

— Проваливай. Будь осторожен! — он поднимает руку и, пару раз взмахнув ресницами, со мной прощается. — Ждем в гости с этой женщиной. Как ее зовут-то, Красов?

— Ася! — отворачиваюсь и вполоборота дополняю. — Я заеду утром.

— Всё будет, хорошо…

На это уповаю и надеюсь!

«Помогите! Кто-нибудь? Где вы? Куда все подевались?» — шепчу, в действительности, не произнося ни звука.

Её распущенные волосы цепляют мою джинсы, хлопают по ляжкам и тянутся тугой верёвкой. Не притормаживая, я прохожу регистратуру, затем взбираюсь по ступеням на второй этаж, ногами барабаню в закрытые на тысячу замков стеклянные двери, прикладываюсь без стеснения спиной и задницей о посты заснувших медсестер и получаю наконец ответ на блядский зов.

Серьезная и злая тетка в накрахмаленном халате, надетом поверх медицинской брючной формы, осматривает Асю, непрерывно шепчущую про то, что я:

«Отдал… Отдал… Отдал… Отдал моего Тимошку!».

— Что произошло? — дежурный врач обращает на меня свое лицо.

— Без понятия, — пожав плечами, отвечаю.

— Что и где болит, зайка? — внезапно добавляет ласку, когда с почти таким же вопросом склоняется над Асей.

— Живот и еще вот здесь, — укладывает ладонь чуть ниже пупка, прикрывая свой лобок.

— Беременность отрицаете?

— Да, — жена тяжело сглатывает. — У меня… — как будто бы теряется, стесняется, наверное, меня, но все же набирается смелости и продолжает. — Киста!

— Дожила, мать! — медработник ярко улыбается. — Пациенты ставят себе диагнозы. Начиталась книжек, родненькая? Справочники, да? По интернету лечимся и операции проводим самостоятельно, подставив зеркальце между ног. Сейчас посмотрим. Тише-тише. Божечки, какие у тебя богатые волосы. Красавица!

— Костя? — Ася поднимает руку и тянется ко мне, отрывая от каталки голову. — Пожалуйста, — кривит губы и негромко всхлипывает.

— Семейный скандал? — покачивая головой, неожиданно заключает «очень мудрый» врач.

— Вы не оставите нас наедине? — шиплю сквозь зубы.

Фыркнув громко, врачиха отклоняется и отходит на каких-то полшага.

— Не отдавай его в детдом, — прикрыв ладонью рот, неспешно заклинает, шмыгая при этом носом. — Если я… Ты ведь его отец! Костя, пожалуйста, помни об этом. Тима ни в чем не виноват. Он очень маленький и беззащитный. Я… Я его мать. Пусть он об этом знает. Сынок тебе не помешает. Только не в приют. Злой отец — гораздо лучше, чем вообще отсутствующий. Я… Это… Слишком поздно… Поняла… Прости меня… Прости, прости, прости меня… Я буду послушной. Такой, как ты хочешь… Господи, я не хочу умирать! Болит все… Горит внутри огнём! Холодно, холодно…

— Заткнись! — я пропускаю между пальцев больничную простынь и хриплю, прикрыв глаза. — Заткнись, черт бы тебя подрал. Я его не отдавал. Это хорошие люди. Мои друзья. Что прикажешь было делать? Тащить его сюда?

А баба-то прислушивается, щурит злые глазки, закусив нижнюю губу, вытягивает из медицинского халата мобильный телефон и четко произносит:

— Охрана… Поднимитесь во второе отделение… Угу… Гинекология… Да… Кудрявцева, София Михайловна… По-видимому, здесь семейный скандал. Жду! Разрешите?

Вот же… Блядь! А я, пожалуй, разрешу!

Асю забирают на УЗИ, я же остаюсь под пристальным вниманием трех уродов в темно-синей форме государственной охраны.

«Юрьев, Платонов, с вами?» — не глядя в раскладку на сенсорной клавиатуре, почти вслепую набираю сообщение.

«Привет, босс! Подлец нас почти раздел. Трусы уже сверкают. Чего тебе не спится, Костя?» — мгновенно отвечает Ромка.

«У меня проблемы» — встречаюсь с крысиными глазами сосунков с наручники, раскачивающимися на их кожаных ремнях. — «Жду Никиту в областной больнице. Гинекологическое отделение номер 2, второй этаж. Сейчас!».