Ася

Эпилог Флайборд

Ещё год спустя

— Когда? — шепчу на ухо Юрьеву.

— Ещё две недели, — а он бубнит в песок, понурив голову. — Скорее бы! Она устала и я, откровенно говоря, задрался спать на диване. Последние деньки — самые тяжелые. Знал, конечно, об этом заранее, но не предполагал, что это будет настолько паскудно.

Похоже, будущие родители томительным ожиданием сильно маются?

— Чай ты уже не мальчик, да? — ехидно ухмыляюсь. — Кантуешься на дерматиновой обивке? — но глаза всё же округляю. — Выгнала или по собственной инициативе ушёл?

— Моё желание, — начбез гордо задирает нос. — Ей жарко, Костя, и нечем дышать, когда я рядом. Видите ли, здоровый лось — чересчур горячий, потом неуклюжий, грубый, и разумеется, вонючий, потный, оттого противно мокрый. От меня чем-то пахнет? — задрав руку, принюхивается к собственной подмышке. — Я ни хрена не замечаю, да хоть бы вы про это подсказали. Чёрт!

Да вроде нет! По-моему, всё, как обычно. Определенно, так, как надо.

— У неё все чувства обострены. Я с трудом понимаю, о чём, конечно, речь, но Ольга, как первоклассная ищейка, взявшая чёткий след. Чует, видит, слышит и пасёт. Заняла охотничью стойку и…

— Лапу задрала? — шёпотом подсказываю. — А ты под хвост засунул нос, лизнул, принюхался, повыл и понял, что…

— Смешно? — вскинувшись, он не дает договорить. — Я, блядь, серьезно, а ты… Отец-герой! У тебя вон, собственными ногами чадо ходит, а у нас ютится в тесном животе.

— Не то чтобы смешно, — я дёргаю плечами, — просто…

Очень необычно! Три здоровых мужика рассиживаются на деревянном лежаке и делятся впечатлениями о непростой семейной жизни. Причем у каждого есть скрытый козырь в рукаве.

У Юрьева — долгожданные роды и выстраданное счастье, у Фролова — непростые отношения с крайне несговорчивой, тяжелой по характеру, чрезвычайно непокорной женщиной, а у меня — любимая жена, дом — до краев наполненная счастьем чаша, и двухлетний говорливый пацанёнок.

— Жена — оголенный тонкий провод, Костя. Это невозможно, сухо и без соответствующих эпитетов, описать. Искрит, потрескивает и крутится змеёй. Не хватает только знака: «Стой! Не подходи!», а то…

— Убьёт? — встревает, как всегда, не вовремя Сашок. — А можно чуть-чуть погромче, зайчики? — толкается в моё плечо. — Замахался прислушиваться к тому, что происходит на той стороне развёрнутой подстилки. О чём шепчемся? Жёнам кости перемываете?

— Через четырнадцать дней всё решится, — повысив голос, говорит Роман. — Что-то ещё интересует, писюша?

— И ты наконец-то станешь па-а-апо-о-о-й, — умиляясь, Фролов разводит руки по сторонам.

— Не перегибай, старик, — мгновенно отрезвляю.

— И даже в мыслях не было. Однако! Дорогой мой босс, выдели, будь так любезен, Роману Игоревичу оплачиваемый отпуск по уходу за пока ещё беременной женой, а то он сильно восприимчивый ко всем деталям стал. Дело не по делу сокращается всей поверхностью своей толстенной шкуры. Он прям перекатывается. Танцует змеиный танец. Знаешь, как гигантский питон, от жадности засунувший к себе в желудок не менее огромного кроля. Давится, давится бедняга, краснеет, бздит, конечно, разрывает щёки, потом всё-таки глотает и переваривает с наглухо закрытым ртом. А в глазах такая вселенская скорбь от несварения стоит, хоть волком вой. Вот он опосля и скалится, плюется, срыгивает то, что не зашло. Кости там всякие, хрящи, возможно, зубные драгкоронки…

— У кроля? — в один голос тянем с Ромкой.

— Бывали случаи, — парирует спокойно. — И что? Подобные прецеденты непрерывно заполняют маленькие карточки в архивах с фамилиями беспокойных возрастных мужей. Ему ведь сорок два годика недавно стукнуло. Нервная система расшатана, физическая форма не на должной высоте, да и обстановочка всё гаже и гаже. У него постоянно тянется слюна, свисает прозрачными шнурками, как будто Юрьев хочет пить. Боюсь, как бы бешенство собственная безопасность в наш милый дом не принесла. Ромыч обидчив стал до невозможности. Это из собственных наблюдений, если что. Такая, знаешь, о-о-очень престарелая девочка в штанах. Что я не скажу, куда не посмотрю, как не сяду, как сигарету не прикурю, как…

Юрьев же на это всё не обращает должного внимания, помалкивает и тяжело вздыхает, зато я с чего-то вдруг ехидно огрызаюсь:

— Ты бы не возникал с таким, писюша. У самого рыло в неменьшем пуху. Наш сластолюбец, любимчик женщин, миленький Фролов сожительствует без бумажки с Тереховой и ждёт, когда получит приглашение в ЗАГС. А пресловутое «приглашение к любви», увы, по непонятным причинам где-то там задерживается. Что-то дама не торопится делать предложение? Видимо, с Ингой не работает система, всё идет вразрез твоим предположениям. Я начинаю думать, что мы не ошиблись почти два года назад, когда посоветовали не надевать ей дважды на нужный палец обручальное кольцо. Ромыч?

— Пропущу. Пока оставлю ситуацию без комментариев.

— О! Спасибо, уважаемый, — фиглярствует с поклоном Фрол.

— Так я продолжу? — похоже, мой черед пришел толкать его в плечо.

— Ни в чем себе не отказывай, начальник. Ты главный, у тебя право подписи на всех финансовых документах. Ты подмял нас, заставил уважать себя и… — он резко замолкает, потому как ловит мой уничтожающий взгляд.

Надеюсь, чрезвычайно говорливый Сашка всё сказал!

— Мне кажется, вернее, я почти уверен, что такой вид совместного времяпрепровождения мужчины и женщины называется открытый брак. Я не прав?

— Блядством это называется! Законным, между прочим. По личной договоренности между участниками! — Юрьев поднимается и, поочередно дёргая ногами, распрямляется. — Вы тут поворкуйте, а я присоединюсь к девчонкам. Костя?

— Иди на хрен, придурок! — бьет кулаками по песку Фролов. — Пора жене плечо подставить. Что-то ей, бедненькой, тяжело идти. Это потому, что законный е. арь член поглубже вставил. Костя!

— Ты всё сказал? — к лицу магната-воротилы с угрозой в голосе, да и во внешнем виде наклоняется Роман.

— Желаешь еще разок прослушать? — а тот не отступает.

— Разошлись! — ногой пытаюсь оттолкнуть никак не успокаивающегося Юрьева. — Всё, всё! Брейк, попугаи. Девок нет — никто не слышит. Чего вы перья распушили?

— Пиздец! — шипят как будто оба, а «наша безопасность» напоследок пространно, дебильным шепотком у меня интересуется. — Всё в силе, Костя?

— М? — я тут же вскидываю на него глаза.

— Чжоу?

— Ага-ага, — киваю в знак согласия.

— Заговор! Козни! Расследования! Висяки! Переглядки! — ворчит Фролов.

Его не стану посвящать. Потом, как говорится, очешуительный сюрприз кому-то будет. Тут просто кое-кто приехал! Сюда вернулся тот, с кем я когда-то был по детству и зелёной юности знаком.

Но прежде, вероятно, маленькая предыстория. Моя жена, помимо того, что грешит романтической фигней и каким-нибудь мечтательным посылом, так еще и злостной авантюристкой под занавес «очередного партсобрания» оказалась.

Первые опасные звоночки, так называемые предпосылки, я заметил у Цыплёнка ещё тогда, когда мы жили с ней на маяке. Ася частенько предавалась уединению и грезила о чём-то несбыточном в электрическом ящике, а после сеанса «аутоэкзорцизма» зависала на раскачивающихся перилах металлического ограждения смотровой площадки. Несколько раз ловил жену с широко расставленными руками, закрытыми глазами и застывшей фразой на искусанных и пропитавшихся соленой влагой розовых губах:

«Я лечу-у-у-у! Ура, ура-а-а-а!».

У неё, по-видимому, полностью отсутствует страх высоты. Скорее, наоборот. Ася забирается повыше, чтобы рассмотреть картину мира в целом. На крыше дома я соорудил ей «девичью башню», похожую на обыкновенный наблюдательный пункт, в котором она проводит довольно много времени. В такие моменты я вынужденно наблюдаю за её размазавшейся задницей через смотровое окно, тот самый атриум, который я соорудил опять же для неё, но только в нашей спальне. Теперь понятна её безудержная тяга к звёздам, стремление к чему-то сверхъестественному, астрономически возвышенному. Цыпа хотела бы иметь большие и размашистые крылья. Надеюсь, только не для того, чтобы отсюда в галактические дали улететь.

— Я пройдусь, а вы тут не собачьтесь, кошечки, — Рома придавливает кончик Сашкиного носа. — У-ти какой шалун!

— Фу! Иди на хрен, — Фролов отмахивается от него. — Еще и клешни распускает!

— Чего ты к нему опять пристал? — на согнутых коленях складываю стопкой руки, на них же опускаю подбородок.

— Я пристал? — вторит, рассматривая удаляющуюся спину Ромки. — Ни хера себе ты перекрутил всю ситуацию. С ног на голову поставил и скалишься, как недоумок. Костя, что с тобой? Мне осточертело оправдываться перед вами за свои отношения с Ингой. Каков будет вопрос, таков будет и своевременный ответ, старик! Мы с Тереховой не семнадцатилетние дебилы, которые назло родителям сошлись. Мы взрослые люди и, откровенно говоря, наша семья — пусть и не совсем по вашим с Ромкой меркам адекватная — даст фору любой зарегистрированной мазафаке.

— Не оправдывайся. В чём дело? Что такое «мазафака»?

— Мазафака — зарегистрированный тётей с гигантской дулей на макушке официальный брак.

— А-а-а-а! — издевательски тяну.

— Я хочу на ней жениться, — хрипит, поглядывая исподлобья, испепеляет открытую спину Инги.

— Женись!

— Я предлагал, — откинувшись назад на вытянутые руки, заявляет.

— Я помню.

— Это было неоднократно, босс! — он диким шёпотом мне признается. — Несколько раз и только в этом мире и на моей совсем не девичьей памяти. Я не знаю, если честно, что ей вообще надо. Ася хоть что-нибудь говорит? Вы разговариваете?

Ася? Она-то тут при чём? Не хочу, конечно, обижать или обнадёживать, но возможно, Терехова просто не выносит Сашу. Думаю, этой даме нужен только секс.

— Извини. О вас — ни разу. Твоя дама сердца так дорожит своей свободой?

— … — в ответ плечами только пожимает.

— А вообще, Фрол, это ведь очень удобно. Смотри! — хочу понизить градус непростого разговора, поэтому я привлекаю возгласом его внимание.

— Угу?

— Вы друг друга совершенно не стесняете, но при этом всегда на связи, довольно-таки близкой — и это без подъе.а. Когда доходит до интима, стоит постучать в соседнюю дверь и вот, пожалуйста, подобие супружеского ложа для потрахушек полностью готово. У вас ведь раздельные банковские счета, но почему-то всегда совместный завтрак. Это очень мило и довольно странно! То есть всегда готов, наверное, горяченький обед и, вероятно, лёгкий ужин, да только после мытья посуды вы разбредаетесь по разным сторонам. Праздники ведь тоже вместе встречаете? Хм? А если хорошо подумать, то весьма выгодное положение, старичок. Ты даже ей за секс не платишь, зато пользуешь с превеликим, я уверен, удовольствием. С определением «блядство» Юрьев, безусловно, погорячился, но здесь всё очевидно — просто ты его достал. Зачем ты каждый раз цепляешь Олю? Они стараются примириться друг с другом…

— Примириться? Костя, ты, правда, отменно треснулся головой. Им не нужно это примирение. У Юрьевых должно гореть. Я тебе, кстати, рекомендую ввести для его отдела обязательный форменный дресс-код. Пусть его братки напялят темно-синие камзолы, проверят все шевроны на рукавах и по свистку каждому засранцу всучить не забудь.

— Саша-Саша, я бы тоже не дал тебе согласие.

— Ой! — он виртуально хлопает меня цветком по носу. — От тебя, мой дорогой, необходима только премия в размере трёх окладов. Мне твоё согласие, старик, как зайцу пятая нога, а Юрьеву — отечественный пистолет.

— Не цепляй их.

— Не цепляю, не цепляю. Всё-таки бешеная стерва — баба колдовская. Ты погляди, как она его захомутала.

— Говоришь, как Марго, писюша! — я прыскаю и сразу зажимаю кулаком свой рот.

— Она, между прочим, права, Красов. Ольга — роковая женщина. И без её истории.

— Не надо! — сквозь зубы говорю.

— Ладно-ладно. Отболело и прошло.

Вот тут я сомневаюсь!

— У неё нехороший взгляд. Глаза, как лазеры, особо недоразвитым её личный геральдический вензель на члене выжигают. Уверен, что из-за таких, как наша Юрьева, в Средневековье разгорались войны.

А наш Роман как раз дошёл до женской группы. Всё может быть! Беременность Оленьку украсила отменно — этого, конечно, не отнять. Есть там небольшие, но ощутимые проблемы: и средний возраст будущих родителей, избитый жизнью непростой анамнез на двоих, и очевидное для всех психическое истощение каждого из них. Но для ребят, похоже, появление долгожданного ребёнка будет и спасением, и чудесным исцелением, и настоящей радостью. Всё же истинное чувство на чудо для ребят сподобилось. К этому малышу Ромка с Ольгой шли, без малого, двадцать два года. Я, лично, счастлив за своих друзей. Уверен, что и Сашка просто так бравирует. Из-за природного сволочизма и долбаной язвительности Фролов готов поставить всё на кон: и давнее знакомство, и крепкую дружбу, и общее, пусть и неспокойное, рабочее пространство.

— А что? — смеется Фрол. — Завидуешь?

«Чему?» — по-моему, я отвлёкся, но прежде, чем ответить, смотрю на наручные часы.

— Моему необычному семейному положению, — похоже, кто-то очень сильно задирает нос…

Нет, не завидую. Я доволен тем, что два года назад приобрёл. А про себя вещаю, как будто говорю о прибыльном финансовом вложении. Но ведь на самом деле я действительно купил себе семью.

Я отвалил немалую сумму денег, чтобы ускорить результат ненужного анализа на генетическое сходство, точнее на моё отцовство по отношению к Тимофею. Затем отвесил звонкую монету, когда платил штраф за просроченные документы моего ребёнка, потом листал купюры, когда решил жениться на странной женщине в наикратчайший срок. Всё это были деньги, связи, личные просьбы и дорогие одолжения. Я не считаю их. Во-первых, нет такой привычки, а во-вторых, мое любимое «приобретение», на самом деле, не обладает никакой ценой. Жена бесценна, а сын желанен! Чего ещё?

Со вторым барбосиком, увы, пока не складывается. Ася тихо плачет и стонет по ночам, когда зацикливается и теряет связь с реальностью. После, конечно, кается и заверяет, что всё очень хорошо. А я же просто наслаждаюсь семейным счастьем с Цыпой и воспитываю юркого мальца…

— Господь с тобой!

— Мы зарегистрируемся, когда будем к этому готовы, — звучит, будто бы обет лукавого безбрачия нарушает.

— А сейчас, стало быть, не готовы?

— Я готов, Котян.

«Она — не знаю» — ведь так хотел потом сказать?

Наши дамы и Роман степенно, плавно разворачиваются, одновременно осуществляют поворот вокруг своей оси, и направляются в другую сторону вдоль всё того же берега.

— Фланируют, — кивает Фрол.

— Ася говорит, что Оле нужно больше двигаться.

Если честно, её живот до чёртиков пугает!

— Думаешь о том же, о чём и я? — Сашок толкает меня в бок.

— Извини, не в курсе.

— Юрьев вдул стерве двойню. Ты прикинь, как долго он этого ждал. Теперь меня терзает только лишь один вопрос. Как Оленька после всего жива осталась? Муж долго драл стаканчик, а тут, прикинь, какое счастье подвалило. Судя по объему её брюха, если она, конечно, слонёнка на завтрак не употребила, там двое мелких паразитов, бесплатных квартирантов.

А вот и сальности пошли!

— Я очень терпеливый, Красов, — внезапно на шепот переходит Сашка. — Я непосредственный и ненавязчивый, но, пиздец, услужливый и простой. Этой женщине, — сейчас он тычет пальцем в спину Инги, которая поддерживает с одной стороны под руку свою беременную подругу, а второй конечностью отмахивается от фантомных комаров, — стоит лишь поманить меня, и я тут же прибегу.

— Не сомневаюсь! — качаю головой.

— Вот увидишь, вот увидишь.

Похоже, кто-то сильно бредит. Ну и что ж? Никто ведь грезить не мешает…

Два года назад в этом же месте я познакомился с удивительным созданием, которое прямо сейчас идет под руку со мной. Босыми ступнями Ася продавливает мелкий коричневый, слипшийся от воды песок, оставляет ровный след и без конца оглядывается назад. За нами по пятам идёт воздушный аттракцион. Помню, как в этот же день, только чуть ранее по календарным меркам, девчонку в безобразно открытом купальнике, с высоко подобранными волосами и открытым синим взглядом заинтересовал невысокий паренёк, выполнявший гимнастические фигуры на летающей доске, парящей над морской волной. Она пищала и громко хлопала в ладоши, когда Чжоу, настоящий по рождению китаец, старый знакомый, давнишний приятель и, вообще, очень позитивный человек, сгибал, затем сворачивал толстое в диаметре, эластичное крепление в настоящую дугу, вращаясь по горизонтали вокруг центра своего тела.

— Костя… — тихо начинает Ася.

— Ты плохо себя чувствуешь? — вопросом говорю.

— Нет. С чего ты взял?

— Ты бледная, жена. К тому же ничего не ела за столом. Вода и виноград. Виноград и…

— Пахлава? — вцепившись в локте согнутую руку, заглядывает мне в лицо.

— Считаешь, что это полноценное питание?

— Ничего не лезло, — сглатывает, мотая головой, как будто что-то подступающее отпускает. — Господи!

— Поэтому я и спрашиваю, всё ли у тебя хорошо?

— А? — оглядывается и ощутимо вздрагивает, когда мимо нас проходит гидроцикл, за которым тянется верховой морской «танцор».

— Что такое? — наклоняюсь и шепчу ей прямо в ухо.

— Я ничего не слышу. Море и эта штука. Мне вот интересно, — спокойно останавливается, обращает нас лицом к водной глади и кивком указывает на того, кто отдает нам, как это ни странно, воинскую честь, — как этот мужчина не боится кататься на этой штуковине?

— Это флайборд, Ася.

— Я знаю, — бухтит себе под нос. — Мой вопрос не в этом. Название я помню. Он невысокий, но сильный, да?

— Без понятия, Цыпа, — громко хмыкаю.

Если честно, я никогда не проверял мышечный тонус старого знакомого. А Чжоу медленно сгибает в коленях ноги, осторожно подается корпусом вперёд и спускается, как по тонкому каналу с не одним витым концом. Очень элегантно, легко, но в то же время неожиданно, будто бы волшебно.

— Как он держится, например? Почему не падает?

— У него на ногах крепления. Чтобы освободиться, нужно развязать толстые шнурки. Хочешь попробовать? — на всякий случай уточняю.

— Это поэтому он не двигается?

— Желаешь прокатиться?

— А? — Ася раскрывает рот и бегает глазами по моему лицу. — Я?

По всей видимости, отрицательный ответ!

— Да. Тут, Цыпа, главное, сохранять баланс. Доска должна располагаться параллельно земле, воде или полу, чтобы человек парил, как пёрышко, над поверхностью.

— Но… — вытянув руку, указывает на то, что совершает перед нами улыбчивый китаец.

— Для маневров используют определенное положение ног. Сгибаешь, немного приседаешь и чуть-чуть наклоняешься — доска летит на землю и немного замедляется. Это школьная физика, жена! — глубокомысленно заключаю. — Ася? — теперь к ней обращаюсь, но как бы тут же, невзначай заглядываю в экран целый день помалкивающего телефона.

— Да?

— Мне нужно отойти. Это ненадолго. Буквально десять минут. Возможно, пятнадцать.

— Что-то случилось? — она косит глаза на удаляющегося от нас воздушного гимнаста, но по-прежнему слушает меня.

— Важный звонок, синеглазка.

— Хорошо, — быстро соглашается.

— Ромка? — поднимаю руку, окликая идущих впереди нас.

Юрьев придерживает Олю, а Фролов подпрыгивает, катая у себя на шее Тимофея, Инга что-то вытирает с коленки нашего ребёнка, а Ася тихо квохчет:

— Что мы за родители, Костенька?

— М? — вздрогнув, обращаюсь к ней лицом.

— Тимка уже замучил Сашу.

— Ничего-ничего. Фрол вопил всю неделю, что соскучился по крестнику. Ты же знаешь, у них взаимная любовь. И потом, наш гордый финик привыкает к детям, Цыпа. Кто знает, когда сам станет отцом?

— Что? — по-моему, кто-то сильно настораживается.

— Что?

— Я просто так спросила, а ты… — хлопает ладошкой по моей груди. — Ты несносный!

— С каких это пор? — обняв за талию, притягиваю к себе, вжимаюсь пахом ей в живот и катаю на себе, изображаю шарикоподшипниковую установку.

— Отпусти! Ребята ждут. Сейчас-сейчас! — специально машет им рукой.

— Иди к ним, — быстро отпускаю и отхожу от неё. — Не волнуйся. Всё отлично, однако мне должен позвонить один важный человек. Я с ним поговорю, улажу все вопросы и обязательно найду вас. Встретимся на пристани. Ромыч будет за главного. Ася?

— На пристани? — растягивая звуки, повторяет все слова.

Всего-то каких-то метров пятьдесят!

— Ром, возьмите Асю в свою компанию, пожалуйста, — подвожу её к ребятам.

— Что-то случилось? — играя, настораживается Юрьев.

Актёр, итить! Оскароносный сучий тип. Будто бы не в курсе, к чему способна привести моя совсем недолгая отлучка? По нему «Мосфильм» горьким слезами рыдает, когда кромсает шосткинскую плёнку тонкими слоями.

— Я отлучусь, — рукой куда-то в сторону указываю и двигаюсь спиной назад.

— Да, конечно. Будем ждать!

Я наблюдаю, как моя жена пристраивается к весёлой и надёжной компании, как неуверенно пропускает руку, по пальцам которой осторожно хлопает Роман, а главное, я вижу, что моя Ася остается не одна. Бедная, она ведь ничего не понимает. Цыплёнок недоумение на своем лице однозначно не играет.

«Порядок!» — хлопаю в ладоши и спешным шагом направляюсь к месту встречи с главным действующим лицом сегодняшнего праздничного вечера…

Июль. Чудесное счастливое число. День нашей свадьбы.

Похоже, это станет доброй традицией, и мы привыкнем собираться по такому случаю за большим столом. Нам не хватало только Леры и Дениса, у которых почему-то отмазка по очень неотложным делам непредусмотрительно совпала. Сегодня говорил уже? Тогда скажу еще раз:

«Ну и что ж!»…

Пока шнурую крепления, слушаю пространную болтовню суетливого китайца, который то и дело трогает моё плечо, как будто проверяет, нахожусь ли я в сознании.

«Всё хорошо!» — хочу ответить, но, твою мать, не успеваю.

— Привет, Костя!

Что?

Алексей… Сергей… И маленький ребёнок на руках у младшего Смирнова.

— Конечно, Лёха, Красову совершенно не до нас. Он развлекается на море. Тише-тише, мелкий Ольгерд. Чего ты?

— Ма-ма! — пищит малыш.

— Сейчас пойдем. Вот только с этим дядей потолкуем, потом, наверное, его побьём…

— Па-па! — дергается на его руках младший внук, сын Юли от любимого урода.

— Руку дашь? — свою ладонь протягивает первым Алексей.

Я отвечаю встречным жестом и крепким дружеским пожатием.

— Как дела, Красов? — хрипит старший, совсем седой, Смирнов.

— Нормально.

— Катаешься? — кивает на мои ботинки и доску, к которой эти шкраги крепятся.

— Да.

— Один или с семьёй? — опуская внука на песок, спрашивает у меня Сергей Смирнов.

— С семьёй.

— Представишь? Куда идти? — оглядывается в поисках объектов для знакомства.

— Они на пристани, Сергей Максимович. Я их догоняю.

— Если не ошибаюсь, то аккурат с той стороны бежал, — кивает в нужном направлении. — Странный способ догонять. Брат, ты не находишь?

— Нахожу, — спокойно прыскает Алексей.

— Вы не ошибаетесь.

Отвечаю кратко и не вступаю в перепалку.

«Олег!» — мне слышится знакомый женский голос. — «Сладкий, где твой брат? Свят, пожалуйста, опусти её. Господи, Анечка, иди сюда. Где отец?» — пищит Мудрая, когда-то бывшая Смирнова, в мои же времена — Красова. Это ведь Юла?

— Отлично выглядишь, дружок, — Сергей садится рядом. — Что нового?

— Всё, как обычно.

— Неболтлив! — обратившись к брату, заключает. — Хочешь поскорее убраться, да?

— Да, — с кривой улыбкой отвечаю.

— Болит?

— Нет, — шире улыбаюсь.

— Считаешь, что мы издеваемся? Лёшка, ты не мог бы?

«Да где отец?» — вопит рядом, очень близко, бывшая жена.

— Некогда болтать, Сергей, — подвигаюсь к краю раскачивающегося понтона. — Чжоу! — зову хозяина аттракциона, а пареньку на гидроцикле показываю выставленным пальцем, что уже готов.

— Ждём в гости, — Алексей, обняв меня за шею, прижимает к своему плечу. — Блядь! Соскучился по тебе, парень. Ты похож на Петьку, Костя. А сейчас — одно лицо.

— Ася ждёт, — смотрю на замершую Юльку за его спиной и не спускаю с неё глаз. — Отпустите, мне пора.

— Приходите завтра. Лады? — он отходит.

— Я…

— Отказы, сука, я не принимаю. Мне до хера лет, сынок. Кто знает, сколько годков пожить осталось? Не хочу повторить участь бати, который быстро отошёл, не успев закончить начатое. Слышишь?

— Да.

— Серж?

— Внимательно, старичок!

— Скажи что-нибудь…

Она совсем не изменилась. Стройнее стала, суше, тоньше. Невысокая, мелкая фигура, застывшая с открытым ртом.

— Земля круглая, городок небольшой, все люди — братья. Ты ведь сказал, что…

Не соврал и не преувеличил. Вот «моя любовь», а я — пустой бамбук — к ней ничего не чувствую. Абсолютно ничего! Здоровый муж подходит к Юле и осторожно подбирает дергающиеся пальцы, сжимает бережно и вращает кистью, разгоняя кровь.

— Всего доброго, — спрыгиваю и тут же ввысь взмываю.

Вот мой персональный стиль! Не уважаю долгие раскачки, предпочитаю сразу на предельной и без гребаной страховки.

— Пока! — прощаются со мной Смирновы, а Мудрые в окружении трёх детей на меня спокойно смотрят.

— Костя! — подпрыгивает Игорь, старший мальчик, маленький ребёнок, который тот рисунок мне нарисовал. — Прив-е-е-е-т!

«Привет!» — как робот двигаю губами, не произнося ни звука, слежу за мальчишескими тонкими ногами, взбивающими в пыль песок. Игорь резво хлопает в ладоши и пищит:

— Папочка, я тоже так хочу.

До новых встреч, дружок…

Знакомые силуэты топчутся на пристани. Как и задумано, Юрьев периодически напирает крупным телом на мою жену, вынуждая Асю двигаться спиной и становиться ближе к краю давным-давно сколоченного деревянного мостика, куда я, по-заичьи петляя, подгребаю.

Жена смеется, усиленно размахивая руками. Тимошка смотрит вдаль, продавливая шею Сашке, а Ольга что-то с небольшой экспрессией сообщает Инге, низко опустившей голову.

Воздушный белый сарафан до пят. Уложенные греческой прической густые золотые волосы. Грудной спокойный голосок. Один металлический браслет шириной в три крепких пальца и обручальное кольцо.

«А трусики горят?» — через просвечивающееся на солнце полотно я вижу нижнее белье Цыплёнка. — «Ни хрена не изменилось!». Она ведь точно так же отсвечивала прелестями, от которых у меня тогда свистела звонко фляга.

— Где Костя? — я слышу, как спрашивает у Ромки Ася.

— Папа! — пищит заметивший меня Тимошка.

Прикладываю палец к носу, прошу его молчать и не выдавать моё присутствие. Сын заливается, хохочет, а Фролов, на кой-то хрен, положительно кивает головой. Еще один союзник, что ли, объявился?

Юрьева и Терехова отворачиваются, а Ася в бездну с тонким визгом улетает и, раскрыв юбку сарафана, как белоснежный парашют, почему-то вверх взмывает.

— Тише! — пытаюсь успокоить ту, которую сейчас держу в объятиях, прижав спиной к своей груди.

— М-м-м! — мычит, ногтями впившись в тыльную сторону моих ладоней, сейчас покоящихся на её дрожащем от испуга животе. — Отпустите… Пож-ж-ж…

— Ася, это твой муж! — шепчу, губами задевая венку, пробивающую черепную женскую коробку. — Держу, держу тебя, — к ней мягко обращаюсь, а пареньку на водном мотоцикле даю сигнал «поддать газку». — Полетаем, синеглазка?

Он выполняет всё очень точно и незамедлительно, а мы с женой парим, пробивая морскую гладь воздушно-водными струями, которые выходят резким водопадом из нижних створок на флайборде.

— Костя-я-я-я? — похоже, она немного расслабляется.

— Да, детка, это я. Ножками станешь? — прижимаюсь к ней щекой. — Ты, что, глаза закрыла?

— Куда стать? — возится, сжимаясь, группируясь.

— Между креплений есть площадка для случайных пассажиров. Ася, ты испугалась, что ли? Посмотри, какой великолепный вид, — вожу одной рукой перед от ужаса сморщившимся женским носом.

— Му-у-у-у…

Она бежит по воздуху ногами, шипя, сопя, но терпеливо ждёт, пока я опущу её.

— Вот так! — удобнее перехватываю гибкое тело и теснее припечатываю к себе. — Откинься мне на плечо и расслабься. Твое испуганное личико до ужаса пугает Тимку.

А барбосёнок скачет на Фролове, стучит ему по темечку, бьёт пятками по мужским плечам, пищит и, как фанат, скандирует:

— Па-па, па-па, па-па! Ма-а-а-а!

Да, малыш! Я твой отец. А это твоя мать, моя жена, наш маленький Цыплёнок, у которого, по ощущениям, сейчас куда-то выпрыгнет сердечко, если она не перестанет так бешено дрожать.

— Ты ведь хотела полетать, — спокойно начинаю. — Я подумал…

— Я беременна! — шипит жена.

— … — мне нечего сказать, могу беззвучно открывать и закрывать свой рыбий рот.

Молчать и тупо слушать — вот итог!

— Костя…

Не может быть! Когда она узнала?

— Доверься мне. Я тебя держу. Повтори, пожалуйста. Что ты сказала?

— Держи крепче, любимый. Я не одна, Костя. Больше не одна! Держи нас, потому что…

Я делаю маневр и осуществляю широкий и неспешный поворот.

— Господи-и-и-и! — пищит жена.

— Страшно? — поднимаю быстро сцепку, формирую свой захват у неё под грудью потому, как боюсь сдавить небольшой живот и навредить ребёнку.

А море стонет и рычит, клокочет под зависшими над ним ногами. Я глохну, слепну, отлетаю, но её не отпускаю.

— Ты давно… Ася, я ведь правильно услышал, что мы беременны?

— Восемь недель. Боже мой! Ой!

Это сколько в месяцах? Ни черта не понимаю.

— Почему молчала?

— А выше можно?

Вот это да! Воздушный танец на двоих. Сейчас нас в целом мире только двое. Жена расслабляется, когда я поднимаю нас, а когда с подкрутом опускаю, Ася разводит руки и парит, как маленькая птица в белом оперении.

— А можно смотреть на тебя? То есть, чтобы я стояла по-другому. Что мне нужно сделать, чтобы видеть твои глаза, любимый? — повернув голову, вполоборота задает вопрос.

Приподняв, обращаю женщину лицом к себе.

— Всё в порядке? — удобнее перехватываю за её спиной, в районе поясницы. — Ты что…

— Ах! Вот теперь вполне комфортно.

Ася делает прогиб и сильно отклоняется, демонстрируя мне большую грудь, от которой я и в спокойные времена торчу, как полностью зависимый, а сейчас… Да это просто… Ужас! Я уже к херам лечу. И это не фигура речи.

— У нас будет ребёнок, — выкрикивает в небо. — Я беременна, Костя! Что ты не понял? Что нужно повторить?

Теперь я понял абсолютно всё!

— Я жду её! — раскручиваю нас в стремительном вращении.

— Её?

Там точно дочка! Я готов про это с кем-нибудь поспорить.

— Аська, открой глаза! — наклоняюсь, чтобы поцеловать. — Слышишь? Тихим шорохом прибоя… — напевно начинаю и трогаю губами, запечатывая лёгким поцелуем женский рот.

— Обручил меня с тобою, — когда отстраняется, то сразу же подхватывает нужные слова.

— Синий, — подмигиваю ей, — синий, синий, синий лён.

— И, если я в тебе влюблён? — жена игриво мне подмигивает.

— Я влюблён! — положительно киваю.

— Ты в меня влюблён, Костенька? — упершись в мои плечи, еще сильнее отклоняется, кокетничает, завлекает и играет. — Боишься уронить?

Боюсь! Очень! До жути. Так страшно, что даже стыдно. Стыдно в этой глупости признаться.

— Я тебя держу, — намеренно скрывая истинные чувства, тихо отвечаю. — Держу, Цыпа! Ты моя, жена!

— Крепче, сильнее, выше, — размахивает руками, словно птичьи крылья расправляет.

— Ещё! — киваю пацану, следящему за нами из водного седла.

Мы поднимаемся, летим кометой, но не на землю, а от земли. Отрываемся, стартуем, наслаждаемся свободой, взмываем выше и становимся воздушнее.

— Словно нежными руками нас коснется лепестками, — плечами водит, протяжно распевая, — этот синий лен.

— В сердце снова вспыхнет пламя? — вопросом уточняю.

— Но станет тихими словами, — Ася глубоко вздыхает.

Твой синий лен, родная!

«Ночь пройдет неслышно рядом, а нас с тобой осыплет ярким звездопадом, чудной проказник синий лён… Мы расстанемся с рассветом, но знать об этом будет только синий, синий, синий лён».

«Люблю? Я… Люблю!».

Больше книг на сайте — Knigoed.net