Ася

Глава 5 Результат!

«Вероятность Вашего отцовства составляет ноль целых и ноль десятитысячных процентов. Это означает, что Вы не являетесь отцом этому мальчишке!».

То есть? Таращусь на улыбающуюся девицу, только что вынесшую елейным тоном смертный приговор белой суке, которая с пеной у рта совсем недавно доказывала, что спала исключительно со мной и не по принуждению, а чуть ли не из-за большого чувства.

«Проверьте еще раз, пожалуйста» — прижав листок с информацией по содержанию гнилой и гадостной, двигаю по стойке тряпку к ней. — «Она утверждает, что состояла в интимных отношениях только с одним партнером. И…».

«Мне очень жаль, но это не Вы! Результат достоверный, а внизу стоит подпись авторитетного человека…».

«Шутка?» — подмигиваю девке. — «Хочу поговорить с этим уважаемым профессионалом с глазу на глаз. Как его найти?».

«Он сейчас на месте» — кивает, как болванчик, при этом дергает рукой, изображая благожелательную китайскую кошачью лапку. — «Он, кстати, ожидает Вас. Так и сказал с утра, что намечается грандиозный швах. Вы ведь тот самый Константин Красов? Он даже некоторую сумму поставил на то, что „этот несговорчивый клиент“ захочет выяснить отношения и отстоять свои права, демонстрируя недомужественность! Хи-хи! Ой, простите, пожалуйста. Не находите это смешным?».

«Нет! Не нахожу!» — грубо обрываю женский идиотский смех.

«Вы спите с дамой, а она беременеет от другого. Какой напрашивается вердикт?».

«Пахнет судебным иском» — обращение «шлюха» добавляю про себя, а проклятия бухчу себе под нос.

«Разбирайтесь с мамочкой. Однако доктор готов встретиться и все обсудить. Возможно, он предложит Вам альтернативные способы сделать женщину беременной? Например, усыновить очередную безотцовщину…».

«Вам не кажется, что Вы забываетесь? Страх, по всей видимости, напрочь потеряли? Считаете, что все дозволено, потому что натянули медицинский розовый халат? Как бы плакать потом не пришлось, солнышко!».

«Итак, совет номер один. Когда будете подписывать заявление, перед этим все же поинтересуйтесь статусом родного отца ребенка, которому намерены дать свою фамилию. Господи! Это же смешно. Такое даже на голову не натянешь…».

Я ее не только натяну, но нагну и выверну наружу, а после отъе. ашу ногами по впалому дрянному животу!

«Вы нездоровы?» — слежу за мимикой девицы, которая меняется, словно кто-то пультом переключает взрослые каналы, необслуживаемые провайдером по причине их неоплаты. — «Что с Вашим лицом?».

«Ни… Че… Го…» — как роботизированная кукла отвечает. — «Док… Тор… Там!» — дергает башкой, себе ломая шею.

«Как его зовут?» — отступаю от стойки регистратуры.

«Святослав… Ой… Сергей Максимович… Ой… Его фа… Ми… Ли… Я СМИРНОВ!».

Твою мать! Вскрикиваю, просыпаюсь, отклеивая рожу от рабочего стола, я убираю наваждение, пока трясу башкой над документами, в содержание которых, по-видимому, слишком погрузился, раз словил фантасмагорический приход. Приснится же такое. Сколько я не вспоминал эти имена и одну простую в исполнении фамилию? То повода не было — и я решил, что наконец-то стал дурное забывать; то погружен был с головой в работу, то голова болела, то было просто некогда, то временами незачем, то…

— Разрешите? — в приоткрытую дверь просовывается серьезное, слегка надутое и очень грозное, лицо.

— Да, заходи, — двумя руками растираю щеки, надавливаю подушечками пальцев на глазные яблоки, морщусь от того, что кровь полнее заполняет мелкие сосуды и начинает бить в висок.

— Спал?

Он укоряет? Я что-то не пойму. Типа на горячем грозного босса поймал?

— Предпочитаю «медитировал» или «вдохновлялся». Что там? — кивком указываю на массивную папку в руках начальника отдела «по борьбе за собственную безопасность».

— То, что ты просил.

Роман Игоревич Юрьев, сорок лет, высокий брюнет с серыми глазами; почти всегда небрит, небрежно и лениво, так, как нравится девчонкам; сто восемьдесят восемь, возможно, девять, сантиметров живого роста; сухая конституция и немного отрешенный, хотя я предпочитаю формулировку, романтически настроенный пронизывающий до субстанций взгляд. Бывший служитель правопорядка, как будто счастливо женатый на лучшей сотруднице проектировочного отдела, сейчас вынужденно работающей на удаленке. Сейчас? На протяжении десяти, если не ошибаюсь, лет.

— Падай, — киваю на сидение стула, стоящего перед моим столом.

— Чистая кредитная история, Костя. То ли у нее бабла немерено, то ли…

— Сразу с места в карьер? Пошел по банковскому счету? Засунул нос в женские пожитки? Так это я и без расследования знал. Их просто нет, Ромыч. Девчонка, между прочим, не клиентка! — беру из рук усаживающегося Юрьева пластиковую папку. — Если что! На будущее! Андерстэнд? — вскидываюсь, бросая беглый взгляд на сосредоточенное или грустное лицо.

— Это, значит, подработка? — расстегивает пуговицы на светло-сером пиджаке. — Типа факультатив? Я, по всей видимости, теряю хватку, и ты решил специфически поднатаскать лишившегося нюха кобеля? Как-то это… Сам понимаешь! Хозяин стегает пса поводком. И делает это лично, а не приглашает манипулятора, который сначала драконит шавку, а после…

— Фрол, что ли, в подробности не посвятил?

— Кость, при всем уважении, но подобные задания я привык получать только от непосредственного начальника. Сашка — великолепный друг, но…

— Много языком болтает? — аккуратно улыбаюсь.

— Если честно, то я ни хера не понял из того, что он ворнякал в телефонную трубку пять дней назад. Он тебя стебал? Или вы…

— Спасибо за помощь, Ромка, — не спешу открывать обложку, чтобы познакомиться тесным образом с содержимым белобрысой тайны.

— Или вы вдвоем решили поиздеваться надо мной?

— Нет. С чего бы?

— С каких пор Фролу нужен повод?

— Что не поделили?

— Без комментариев. Хочешь, — кивает мне на руки, направляя взгляд на папку, — незангажированное мнение?

— Буду признателен.

— Это простая девчонка. Обыкновенная беспризорница. Таких полно вокруг, как говорится, пруд пруди. Стоит только оглянуться. Было неинтересно, если честно, и довольно быстро. Я не насладился и не ощутил удовлетворения. Там все до приторности законно, поэтому государство охотно делится информацией со мной, ничего не пряча, не скрывая. У нее…

— Беспризорница? — застреваю только лишь на этом слове.

— Родителей нет. Появилась, выросла и повзрослела в одном месте. Записей относительно родословной немного, вернее, их в общем-то и нет. Имя, отчество и фамилия взяты с потолка. Это означает, что ее отец не Олег и уж точно не Ступин. А имя, видимо, кому-то в глаз упало. Я не в курсе, как это происходит в таких заведениях, когда, например, на порог им подсовывают люльку с младенцем. Может в тот день были какие-нибудь очередные именины по церковному календарю. Скорее всего, она Александра или Анна, возможно, Анастасия.

Я так и знал! Но:

— У меня есть информация о том, что имя полное.

— Да, как угодно. Ася так Ася. Может анаграмма, может еще чего. По документам она Ася Олеговна Ступина, а по задумке — кто тебе теперь об этом скажет.

— Детдом?

— Сначала областной дом малютки, а потом…

— Отказница?

— Таких сведений я тебе не предоставлю. Все-таки тайна рождения, как, впрочем, и усыновления, в стране остается по-прежнему неприкосновенной. В интересах подрастающего поколения. Как бы печально или грубо это ни звучало, но такая пестрая биография, как бельмо на голубом глазу в добропорядочном обществе. Сначала их пасут социальные службы, потом добавляются ахи-охи, охи-вздохи сочувствующей толпы, а после… Короче, кое-кто начинает пользоваться своим сиротством. Я, мол, гражданин, лишившийся по молодости лет опеки родителей, поэтому вы, любезные, обязаны сочувствовать и помогать. Единицы, кто не спекулирует очень непростым положением. Эта Ася Олеговна из таких.

— Из каких?

— Предпочитает держаться в тени и не отсвечивать фигурой. Не то чтобы скрывается, но систему не любит, босс. Я бы дополнил словом «избегает». Дальше поймешь. Открой папку. Чего ты ждешь?

— Приемные родители?

— Некая Анна Яковлева подавала документы и заявляла на девчонку права, добивалась опекунства, но…

— Но? — сосредотачиваюсь, опираясь на локти, подаюсь верхней половиной тела на Юрьева вперед.

— Во-первых, преклонный возраст. Ей было что-то около шестидесяти пяти или больше, когда она высказалась за то, чтобы стать законным представителем этой Ступиной. Во-вторых, старая дева, живущая на зарплату воспитателя детского приюта. А в-третьих, у женщины не было связей, зато, как я понял, до хера врагов. Ей отказали, конечно же, из-за первых мною перечисленных пунктов, но был бы третий, глядишь, на эту ересь не обратили бы внимания. Связи, Костя, решают все. Умерла от рака, когда эта Ася разменяла совершеннолетие. Место захоронения интересует?

— Черт! — запускаю руки себе в волосы, взъерошиваю их и, пропустив сквозь пальцы, отпускаю патлы.

— У девицы есть образование. Если это важно? — Роман откидывается на спинку стула и скрещивает пальцы на уровне живота. — Такое, знаешь ли, небольшое, но добротное достижение. Короче, она не тунеядка.

— Это интересно, прежде всего, но и важно. И? Барабанная дробь, Ромыч! Копыта взрезают почву…

— Среднее специальное.

— Еще больше заинтриговал! — щурюсь, растягивая губы сладенькой улыбкой. — Неужели медсестра?

— Мимо.

— Педагогический работник?

— Не в курсе.

— Издеваешься?

— Накинь еще чего-нибудь на вентилятор, босс, — размахивает рукой, побуждая к исполнению. — Маляр, штукатур, повар, работник ЖЭУ, слесарь, иногда сантехник…

— Парикмахер?

— Нет.

— Кондитер?

— Как ты стал человеком, как смог выбиться в люди, если фантазия абсолютно не играет? Она швея, шеф. Там еще разряд есть, но… Портниха, представляешь? Знаешь, такая современная Золушка, обшивающая нестандартных по габаритам дам, стремящихся устроить личную жизнь, посетив местный супербал.

— Умеет шить?

— Профессионально, шеф. Я вот тоже владею ниткой и иголкой. В армии мог кое-что к воротнику присобачить. И потом, дырки на носках пока еще никто не отменял.

— Жена тебе на что? — ловлю почти мгновенно испепеляющий серый дикий взгляд, поэтому тут же шепотом перед Ромкой извиняюсь. — Извини.

— Проехали! — в знак прощения прикрывает веки, извинительно моргая. — У нее по швейному делу пятерки были, Котенька. Молодое дарование, начинающий испанский Пако… Или как там его звали?

Без понятия.

— Каждый выпускник таких заведений обладает начальной профессией. Государство кормит до восемнадцати, а после, поддав под зад, выталкивает в жестокий мир. Правда, каждая сирота получает в наследство, как подарок, от бюрократов и фискалов однокомнатное жилье в новостройках, которые растут, как грибы после дождя, за счет выделенных ежегодно на подобное гигантских средств. Но квартиру она продала, забегая наперед, сообщаю. Ты папку-то смотреть будешь или заслушался моим тенорком, Котяня?

— Ромыч, прекрати! — грубо вскрикиваю. Вот так неоднозначно остро реагирую на собственное имя.

— Фролову ты подобное разрешаешь.

— Ему можно. Сам посуди, что с шалопутного взять? — подмигиваю и неспешно отклоняюсь на высокую кожаную спинку кресла. — Не ревнуй, Юрьев. Тебе не идет. Уж больно ты самостоятельный и отчужденный.

Чему я, собственно говоря, удивляюсь? Ромка не болтлив. Он неразговорчив не из-за того, что не владеет языком и не способен пару слов связать в предложение. У него непростой характер и такая же судьба. Юридическое образование и двенадцать лет, с учетом армии, конечно, службы во «внутренних делах». Он родился с неподвижным языком, зато с таинственной внешностью и талантом исполнителя сверхсекретных поручений. Когда Юрьев ушел из органов — по беспределу, связанному с личным делом, — то появился здесь и сразу получил должность начальника отдела, занимающегося выяснением непростых обстоятельств, вынуждающих людей действовать зачастую аффективно и неэффективно. Мы через многое с ним прошли, но остались хорошими друзьями. Юрьев подхватит, если что! С этим человеком я бы отправился и в джунгли, и на Северный полюс, предварительно посетив гостеприимный Южный, и в рай, и в ад. Но вот с женой ему, увы, не повезло.

— У нее есть дополнительное образование. По крайней мере, со мной охотно поделились копиями сертификатов, которыми эта Ступина при желании может оклеить, например, твой туалет, Котян.

— Ромыч, не язви! Писюша этим дышит, а ты…

— Прости, — громко выдыхает и медленно, почти жеманно, прикрывает веки.

— Что жена?

— Поторопился. Нет, не надо, босс, — отрицательно мотает головой. — Мы ведь не разговариваем в этом кабинете о личном. Забыл?

— Пусть возвращается на место, которое навсегда ее. Я могу стукнуть кулаком, мусорок, и она…

— Короче! — он выставляет струною вытянутый указательный палец, почти приказывая мне молчать. — Кройка и шитье, а также дизайн, моделирование, ручная вышивка и тому подобная мутотень у этой девушки с отметкой «отлично» и припиской «я всегда готова». Не удивлюсь, если у нее есть собственное ателье или…

Она негласно зарабатывает тем, что обшивает богатенькую шушеру? За ту неделю, что мы с ней соседствуем, я наблюдал, как девица что-то постоянно перекладывает, после возится, низко склонившись над подтянутыми почти до подбородка коленями, напевая, комбинирует, а один раз даже слышал, как стрекотала швейная машинка. Охренеть тогда! Я, значит, не ошибся, а она где-то все это прячет. Где клад зарыла, крыса с рыжими бровями?

— Что по местам работы?

— Кафе «Буклет», посудомойка. Больше никаких сведений. Но это было до декрета, естественно. У нее есть сын, о котором сведений ни один ЗАГС не предоставил. Есть выписка из роддома, где мальчик появился на свет пятого апреля этого года. Мелкий парень, еще нет и полугода. Короче, готов поспорить, что он не зарегистрирован, а она напрашивается на новый дом малютки, только для собственного ребенка. Там… Ее вполне можно лишить прав за халатное исполнение своих обязанностей. Если нажать на нужные кнопки и подтянуть надыбанный, как угодно, компромат, то Ступина, девица без роду и племени, и, я уверен, без покровителя, пойдет лесом, возможно пешим ходом, если не влетит на срок за уклонение от…

— Хватит! — с чего-то завожусь и сильно раздуваю ноздри. — Дальше сам.

— Отлично! Значит, я на курилку, — оперевшись на полукруглые подлокотники, Юрьев привстает с насиженного места.

— Составить компанию? — слежу за тем, что он делает. — Слышишь?

— М? — вполоборота отвечает.

— Эту проблему с ребенком нужно будет решить, — не моргая, сообщаю, а после, затаив дыхание, ожидаю, что ответит рассудительный Роман.

— Мне?

— Мне! — сглотнув, перехожу внезапно на странный, очень дикий шепот. — Не хотелось бы…

— Возьмемся, но заплатить придется, Костя. Это не игрушка в детском супермаркете. Это живой человек, о котором никто не знает. Кстати, мамаша не получала выплат на ребенка. Еще бы! Пф! Не помню, чтобы в документах была приведена справка об умственной отсталости этой женщины, но что-то, по всей видимости, в этом направлении есть. Помнишь, я говорил про избегание системы?

— Да.

— Это вот оно. Я тут покумекал и пришел к выводу, что она прячет сына от всех этих органов. Век двадцать первый, а ситуации в тех детских заведениях ни капельки не изменились со времен, скажем, например, Гюго. Работные дома и борьба за выживание. Детвора зла по своей природе. Кто знает, как ее там обижали, раз она до сих пор не доверяет чинушам в черных пиджаках с золотым рублем в кармане. Я за свою прежнюю деятельность много повидал таких людей, которые из-за своего анамнеза творили откровенную дичь. Но похер, а вот последствия для нее, считаю, будут не к месту и не по весу, учитывая дырки в кошельке.

— Какие последствия?

— Последствия? — с издевкой переспрашивает еще раз.

— Без шуток и подъе. ов! Я тебя услышал и все понял. Это нужно мне, Юрьев.

И, конечно, ей!

— Штраф! — теперь Ромка отвечает гордо выпрямленной спиной. — От трех до пяти косых, я полагаю. Чем дольше тянешь, тем больше платишь! Ты и сам прекрасно знаешь, что означает нахлобучить государство. Тем более что человечки, маленькие граждане, всегда на пересчет.

— Не проблема.

Три, четыре, пять, хоть десять «К»! Лишь бы поставить парня на государственные лыжи и сохранить баланс. Печально, что у матери проблемы с головой, зато отрадно знать, что с рукоделием порядок.

— Чем скорее, тем лучше. И сумма, соответственно, будет меньше.

— Хорошо, — кручусь в рабочем кресле.

— Всё? — я снова вижу мужской профиль и полностью отсутствующую улыбку.

— Присоединюсь к вам через десять минут.

— Звучит, как угроза, — кожа на его щеках сморщивается, а уголки рта ползут наверх. — Не торопись, у меня к писюше будет небольшой, но задушевный разговор.

«Только не поубивайте там друг друга, люди!» — мычу «угу», а про себя простое пожелание жужжу.

Посудомойка? А как же официантка в ресторане высшего класса, как минимум, на две звезды? Швея, модельер одежды, закройщица… На негласной подработке, я так понимаю. Пролистываю сведения, предоставленные Юрьевым, глазами застываю на интересующих меня моментах относительно ее семейного положения, финансового состояния и профессиональной деятельности, в том числе. Ну что ж? Это многое, если честно, объясняет. Например, то, что пеленки и банные принадлежности — детский купальный халатик, а также полотенца и конверты — у мальчишки нерядовые. А ее одежда — отдельный разговор. Еще в первую встречу я обратил внимания на необычный купальник и тот сарафан, в котором она пришла на свидание со мной. Она сильно выделяется из толпы. Белая высокая ворона, у которой в башке мечты о показах собственной одежды и посещение мастер-классов известных кутюрье по вопросам современной моды.

Среди многочисленных аккуратно сложенных бумажек я замечаю пару-тройку фотографий, о которых некоторые говорят «отрыгивание прошлого». Маленькая девчушка с бело-золотистыми волосами смотрит прямо на меня, не моргает, не улыбается, но позирует — ни дать ни взять. Смотрит точно в объектив и проникает взглядом в душу.

«Сколько тебе здесь?».

Она пищит: «Мне шесть!», а я обвожу пальцем овал детского лица, в попытках убрать наскочивший на личико тонкий волос, скребу ногтем фотокарточку, в ответ похрустывающую матовой обшивкой.

«Мамочка!» — сейчас я вижу зрелую женщину, присевшую на корточки и обнимающую одной рукой маленькую худую фигурку девчушки, в которой без ошибок узнается эта Ася.

— Сука!

Забирается под кожу? Приучает? Прикармливает? Играет? Завлекает, соблазняет, провоцирует, чтобы после сообщить о том, что…

«Вероятность Вашего отцовства составляет ноль целых и ноль десятитысячных процентов. Что Вам не понятно?» — в окно таращусь, не моргая.

«Вы ошиблись. Я хочу переделать анализ, но теперь…».

«Условия здесь клиенты не ставят, Константин Петрович!» — он глубоко вздыхает, а я теперь еще и улыбаюсь. — «Какая разница, чей ребенок, если Вас интересует только его мать? Тонкая блондинка с очень женственной фигурой. Мне в глаза упала ее выпирающая грудь. Прошу прощения, но девица очень видная. Ей бы посетить фотосессию журнала для взрослых искушенных, пресыщенных жизнью ловеласов. Кстати, Вы себя к таким не причисляете? У Вас серьезные намерения, господин Красов?».

Господин? Хозяин? Барин? Богач? Бизнесмен? Спекулянт? Мажор? Как еще она подобных мне с пеной у розового рта называет? То ли это зависть, то ли злость, то ли флирт, то ли глупость, недоразвитость, то ли… Что? Что это вообще такое?

Мой тихий дом… Вот кухня — ярко освещенное огромное окно. Две устойчивые ступеньки, и выход на широкую открытую веранду, продуваемую со всех сторон. Покачивающаяся подвесная качель и… Алеющий закат. Завтра будут дикий ветер, вероятно, трехбалльный шторм и адская жара.

Датчик движения срабатывает, как только я подхожу к выложенному камнем просторному крыльцу. Подтаскиваю коробку с тем, что заказал для нее и строптивого — как я успел заметить — мелкого ребенка. Это не косметика, ювелирная дребедень или дешевые тряпки, из которых дети быстро вырастают, не успев выносить и половины приготовленного их родителями. Отнюдь, здесь всего лишь добротные предметы для нормального развития ребенка, которые мне порекомендовала женщина-детский врач после того, как я ее об этом попросил: необходимые средства гигиены, яркий термоковрик для безопасного валяния на полу, смешная складывающаяся ванночка, навороченный шезлонг и несколько видов бутылочек-рожков с хорошей сосочкой. Как я понял, гордый парень больше не намерен брать в рот материнскую грудь, даже если эта дама решит залить теплым молоком весь берег в небольшом приморском поселении.

— Привет, — мгновенно замечаю высунувшуюся женскую мордашку из дверного проема общей комнаты.

— Привет, — отвечает и сразу прячется назад.

Так не пойдет!

— Юль, — «твою мать» и «блядь» я вспоминаю только про себя, прикусываю язык и тут же продолжаю. — Ася, подойди сюда, пожалуйста.

— Одну минутку, — отвечает мне, а после ласково обращается к мальчишке. — Вот так! Полежи, но только никуда не убегай. Договорились?

Стоп! Куда я ее зову. Пусть остается на том самом месте и никуда не двигается.

— Не стоит, я подойду.

— Уже-уже, — по-моему, она меня не слышит.

Зато я довольно четко слышу все! Встречаемся нос к носу аккурат на том выходе, из которого она показывала мне свое лицо.

— Ой! — отскакивает, как от прокаженного.

— Что ты здесь делаешь?

Мог бы и не спрашивать. Все подтверждает зрительное наблюдение. Она играла с сыном. Об этом почти кричит обилие игрушек, разбросанных на полу. Потом, очевидно же, кормила. Вот небольшая бутылочка с молочным белым дном. Укачивала и, наверное, пела, когда ребенок не засыпал, но требовал ее внимания.

— Ты голоден?

— Нет.

То есть — да, еще и как! Она готовит превосходно, впрочем, как и подает. Этому ее научили в казенном доме на уроках ведения домашнего хозяйства? Ни черта себе предположение я ввернул.

— Я приготовила рагу и суп из чечевицы. Хлебцы и чесночная замазка.

Из «че» чего?

— Я кое-что привез.

— А? — как это ни странно, раскрывает рот гласной «О».

— Для тебя и парня. Надо разобрать.

— Хорошо. Большое спасибо, но…

— Сегодня будет известен результат, Ася, — перехожу на очень тихий шепот.

— А-а-а, — тяжело вздыхает или о чем-то сожалеет, или это «все равно»?

Пожалуй, сменим тяжелую для обоих тему:

— Как твой день прошел?

— Э-э-э-э…

«А у тебя?» — направляюсь к задранным наверх ручонкам и барабанящим по одеяльцу ножкам в ярких ползунках.

— Вы ужинали? — вслепую задаю вопрос.

— Да, — моментально отвечает.

— Он — да! А ты? — наклоняюсь над мальчишкой и пока пальцами перебираю элегантную манишку на детской грудке, поворачиваю голову в том направлении, где мнется чудная мать. — У него красивая одежда.

— Как у всех.

За идиота держит? Вот этого я не люблю.

— Ты услышала, что я сказал относительно заключения?

— Да.

— Ничего не хочешь больше рассказать, добавить, изменить? Последний шанс!

— Нет.

— По-прежнему утверждаешь, что это мой ребенок?

— Да! — выкрикивает и гордо задирает нос.

Умеет за свое бороться или это глупость, каковой каждая из бабского батальона обладает?

— У меня есть определенные связи и временами неограниченные возможности. Не буду ходить вокруг да около. Короче, мои подчиненные умеют добывать секретную информацию, когда та необходима для успеха общего дела.

— Что это значит? — я выпрямляюсь и отхожу от малыша, а она зло шипит и настораживается. — Я ничего не скрываю. Меня зовут…

— Не стоит, — показываю, что уже наслышан. — Все, что ты рассказала до сегодняшнего дня, подтвердилось. Но…

— Мне нечего больше сообщить. Осталось только уведомить о размере нижнего белья и капроновых колготок. Наверное, очень непросто и тяжело живется человеку, страдающему тяжелой формой паранойи. Что еще?

— Поязви, пока я разрешаю.

— Почему ты так со мной разговариваешь? — подпрыгивает и начинает рваться к малышу, но, к сожалению, встречается со мной.

— Считай это состоянием экзальтации.

— Чего?

Я ведь все проверил — она действительно не солгала. Поэтому и бесится сейчас! Но у мальчугана нет документов, как, впрочем, нет и прав на финансовую помощь от родного государства, а у этой девки в наличии очевидно мозговой провал и танцующие единороги на извилинах, которые использовать по назначению таким совершенно нет резона. Еще бы!

— Предвкушаю, что стану папой. Знаешь, это что-то типа эйфории, но только круче.

— Нет, не знаю.

— С парнем ясно, а вот с тобой…

— Пропусти меня, — отталкивает от себя мою напирающую грудь. — Что это?

— Ты ведь уйдешь, Ступина. По крайней мере, если не захочешь играть по моим правилам, можешь валить отсюда на хрен, — последнее почти рычу, разбрызгивая слюни-сопли. — Как только эти часы, — показываю оттопыренным большим пальцем себе за спину, туда, где находится огромный встроенный в стену четкий механизм, — пробьют полночь, ты можешь быть свободна. Носок приготовить?

— Ты больной! — крутит пальцем у моего виска.

— Про тигра помнишь? — по взгляду полагаю «да». — И все равно играешь? Дергаешь? С мясом выдираешь? Не надо, девонька.

— Что?

— Жизнь больше не будет прежней, Асенька, — специально уменьшаю до ласкательного и без того маленькое имя. — Я возьмусь за тебя.

— Не пугай!

Да куда там! И в мыслях не было. Когда заводится и выпускает зубки, становится безжалостной и страстной, агрессивной, злобной… В общем мелкой сукой! Она, конечно же, красавица, такая юная, зеленая, молоденькая вертихвостка без стыда и совести, без масла в голове, зато с каким апломбом.

— Веди к столу, — внезапно отхожу, освобождая путь и предоставляя ей дорогу. — Мальчика возьму! — рукой показываю, что не намерен отступать.

— Я испортила твой компьютер.

О! А вот и долгожданные признания подвалили! Видимо, надавишь и незамедлительно получишь нужный результат.

— Как это случилось? — придерживая мальчугана под головой и попой, отрываю от пеленки, на которой он изрядно попотел, пока бежал ногами стометровку.

— Я смотрела новости…

Сейчас животик надорву! Ну-ну!

— … он погас, мигнув голубым экраном. А потом я выключила его.

— Какое сообщение выдала система? — кивком указываю ей, что надо бы пройти вперед. — Давай, я за тобой.

— Сообщение? — с испуганным выражением лица оглядывается на шествующих позади себя.

— Что было написано, когда бук совершил смертельный номер? Синий экран — это экран смерти. Как последний вздох! Железо набрало побольше воздуха, затем глотнуло, по-видимому, поперхнулось и отбыло туда, откуда уже не возвращаются.

Она, похоже, тоже еле дышит. Да уж! Детский дом не привил этой представительнице прекрасного пола тягу к информационной грамотности.

— Мне очень жаль, — скулит и перекидывает косу к себе на грудь.

Богатые! Богатые густые волосы. А волны, которые я наблюдаю после того, как она несколько минут расчесывает их перед зеркалом, наивно полагая, что ее никто не видит, заслуживают или платы, или продолжительных аплодисментов. Я бы намотал их на свой кулак и жестко натянул, насадив на член хозяйку.

— Отработаешь, — спокойно говорю, заявляя о само собой разумеющемся и обыденном событии. — Буду всё!

— Что?

— И рагу, и суп. Я очень голоден.

А глядя на женский зад, я чувствую определенное урчание внизу…

Она отличная хозяйка. По крайней мере, я не голодаю. Не то чтобы расту, как на дрожжах, но не страдаю ночным обжорством, когда, скажем так, обыденно холостяка врубал.

Одна глубокая тарелка, одна тарелка для гарниров и горячих блюд, большой салатник и две деревянные ложки, которыми она размешивает овощи и «травку», ложка, вилка, нож, салфетки, хлеб, перец-соль-горчица, соус — что ли, болоньез? Ее незримое присутствие позади меня, услужливость и жалкое мещанство, когда почти с поклоном она выставляет мне под нос парующий и издающий ароматы клейкий суп.

— Садись за стол, — кивком указываю на место возле.

— Я уже поужинала, — отворачивается и отходит от меня.

Двумя пальцами почесывает основание шеи, цепляет локоны, которые накручивает на фаланги, считая, что использует живые бигуди.

— Сядь, я сказал, — приказываю сухо.

Мальчишка замолкает, прекращает гулить и песенки тянуть, затем вытягивает шейку, несколько раз бьет ручкой по бортику переноски и кричит, по-видимому, угрожая мне.

«Чего-чего, мелкий ты, человек?» — опускаю голову и скашиваю взгляд, рассматривая обстановку исподлобья, застываю на приближающемся ко мне женском животе.

— Я выпью чай и все, — заявляет, словно отрезает.

— Ася, мне не нужна прислуга в доме. Время не то, да и я такое не приветствую.

— Я не буду Вам мешать.

— Но ты уйдешь, когда встретишь молодого человека.

— У меня ребенок. Это отменяется. То есть…

Крест на личной жизни? Ни за что ей не поверю!

— Ребенок, который вырастет и которому в скором времени нужна будет другая женщина, уж точно не являющаяся ему матерью. Это естественный, чуть-чуть звериный эгоизм, синеглазка.

— Это испытание?

— Я пытаюсь разобраться в ситуации, но ты не идешь на контакт. Скажи, пожалуйста, на что ты рассчитывала, когда пришла сюда?

— На твою помощь.

— И все?

— Что еще?

— Я не могу жить в доме с женщиной, с которой у меня якобы ребенок. Просто так! Понимаешь?

— Я не уйду, — мотает сильно головой.

— Пожертвуешь собой? Возложишь жизнь на жертвенный алтарь?

— Я никем и ничем не жертвую.

Нет! Ни черта не понимает.

— Мой отец в одиночку воспитал меня. Я не знаю толком своей матери. По его словам, она бросила меня. Но…

— Мне очень жаль, — она протягивает руку, но прикоснувшись к моим волосам, внезапно одергивает ее резко, но не успевает отскочить сама. Обхватив ее за талию, рывком усаживаю себе на колени и вынуждаю смотреть в мое лицо.

— Брак не будет фиктивным! Поняла? — транслирую свое условие.

— Брак?

Если с первого раза все услышала, тогда какого черта переспрашивает. Что за бабское жеманство? Не верит собственному счастью? Считает, видимо, что ей приснилось?

— Если мальчик — мой, то мы поженимся и будем…

— Жить ради ребенка?

— Понимай, как хочешь. Или так, или проваливай. Я не доведу до состояния, когда он подрастет и не скажет мне «спасибо», наблюдая за тем, как я начну выпихивать тебя за дверь, толкая в спину проклятия тебе и твоему любовнику.

— Костя?

— Смотри на меня! — сдираю с головы косынку, впиваясь пальцами в основание косы, сжимаю волосы и тяну назад, как только вот мечтал, вкладывая в действо совсем другой контекст.

— Ай!

— Знаешь, что такое фиктивный брак?

— Нет! — громко восклицает.

Вот и хорошо.

— Мы будем мужем и женой…

— Это предложение?

— Нет.

— Я не понимаю, — отклоняет голову назад, уменьшая силу моего воздействия. — Что ты делаешь? Это больно! Мне больно, — жалобно пищит, но по-прежнему не плачет.

Ее положение сейчас жалко, но в то же время крайне вызывающе. У меня в штанах стояк, а яйца марш лабают.

— Мы будем спать в одной постели и заниматься сексом, когда я того захочу. Свободное время будем проводить вместе, а твои друзья, коллеги, бывшие отвалят и никогда не будут заявлять о себе. Я был первым…

— Да! — шипит.

— Буду и последним!

— Отпусти! — ногтями прошивает кожу на моей руке, удерживающей ее за талию.

— Я хочу семью, Юля. Нормальную, без твоих бывших и долбаных секретов за пазухой. Мы познакомимся, когда зарегистрируем отношения. Идет? Сколько тебе дать на адаптацию?

— Нисколько! — начинает вырываться, ерзая на моих коленях, при этом корчится от боли, то и дело прижимая локоть к животу.

— Что там? — ослабляю хватку и даже убираю вовсе.

— Ты знаешь!

— Не имею представления, — с ухмылкой отвечаю.

— Клялся, что проверишь.

Умыла, стерва! Я забыл, что говорил. Вылетело из головы намерение заехать в понедельник в клинику и обсудить с врачом ее диагноз, если он там, конечно, есть.

— Я доверяю тебе, Ступина.

— Ася! Ася! Ася! — хрипит, вцепившись мертвой хваткой в мои щеки. — Ты мне понравился, Костя Красов. Вот такая дура я! Что вылупился? Решил поступить благородно и жениться на кретинке, которой сделал сына? Спешу сообщить, что у тебя будет глупая, но послушная жена. Я умею вести хозяйство: стирать, убирать, мыть полы и красить ставни, варить супы и жарить мясо, еще умею печь блины, оладьи и, увы, отечественные вафли. Там, откуда я пришла… Это детский дом, Красов! Там не было роскошеств в виде навороченной бытовой техники и тому подобной лабуды. Но я разберусь с каждой штукой, которой ты напичкал эту кухню. Я сирота! Да! Не беспокойся, никто не будет претендовать на твое наследство, кроме Тимки. У меня никого нет, а у него есть я. Мы есть друг у друга. Попробуй опротестуй. Тогда я заявлю, что ты изнасиловал меня. Сволочь! Съел? Как благородно! Считал, наверное, что я охотница за богатством. Мошенница? Маньячка, насилующая несчастных сорокалетних мужиков? Так знай, все это даром мне не нужно. Все для него, для сына. Что улыбаешься? Прекрати! Черт, черт, черт! — хлопает ладонью по моим губам. — Тебе в любви признаться?

— Не стоит так выказывать благодарность. Но все-таки продекламируй на всякий случай. Авось понравится!

— Да! Люблю! Люблю! Люблю!

Бедненькая! Ни хера не понимает и принимает того, кто первым приласкает за то, чего на свете не бывает.

— Слабая, несчастная, неграмотная, бесхребетная. Вот такая я! Устраивает ТЗ?

У-у-у-у! И такие словосочетания знает?

— Лишь бы устраивала в постели, — надменно обрываю.

— Там тоже по нулям! — ногтями раздирает мою кожу.

— Совет бывалых — порнуха в помощь! Компьютером пользоваться умеешь, значит, без труда найдешь.

— Что?

— Разберешься, говорю.

— А если я не захочу? Если мне не подходит то, что ты предлагаешь? Почему ты мне не веришь?

— Верю, но настаиваю на своем. Повторим еще разок…

«Брак не будет фиктивным! Поняла?» — одно условие. Вот теперь она на все согласна. Итак, если мальчик — мой, то:

«Это Тимофей. Тимоша, Тимка» — смотрит букой исподлобья.

У «сына» смешное имя, почитающее и славящее грозного Всевышнего? Я это точно не забуду. Отлично.

А что там в личных сообщениях в папке «Входящие» на электронной почте? Компьютер, между прочим, жив и даже великолепно себя чувствует. Установил себе стандартное обновление, пока она ковыряла палочкой в носу. Хорошо выступила — мне все понравилось. По крайней мере, зло, однако я надеюсь осторожно, что честно и открыто.

«Модная модистка?» — глазею, как баран на новые ворота, просматривая историю в браузере, которым пользовалась Ася, и обалдеваю от «обилия» информации. Это что за черт? Похоже, соцсети — уровень не тот, а вот форумы любителей катушечно-ниточного искусства — ее фетиш и сладкая херня. Там, как оказывается, Ася стоит на вершине «пищевой цепочки». Она, черт возьми, «модератор» и даже долбаный «профессионал». Подкинуть информацию для Юрьева? Пусть дальше разрабатывает мою потенциальную жену?

Сворачиваю женское «окно» и направляюсь в царство нужной информации. Индикатор сигнализирует о том, что ящик переполнен ровно на одно входящее письмо.

Стандартное обращение, но без расшаркиваний. В теле сообщения ничего ценного я, откровенно говоря, не нахожу. Клиника еще раз приводит перечень и указывает стоимость оказываемых услуг, а вот то, чего я с нетерпением жду на протяжении сегодняшнего дня, находится во вложении к этому письму.

Таблица, в которой указаны мои данные — фамилия, инициалы, день, месяц, год рождения, — заканчивается одним предложением, содержание которого я все это время про себя твержу:

«Вероятность того, что Вы являетесь отцом, составляет девяносто девять и три девятки после запятой процентов…».

То есть? Смотрю, смотрю, смотрю… Прочитываю еще раз, и еще раз, и даже с выражением, и громко, и с придыханием, и с гордостью, и про себя. Нет! Суть содержимого никак не изменяется.

Я отец… Ему!

«Рома, добрый вечер! Еще одна просьба от беспокойного босса. Поможешь?» — отправляю личное послание Юрьеву.

«Я слушаю!» — всегда кратко и по делу.

«Мне необходимо зарегистрировать не только ребенка, но и брак с этой женщиной, с Асей. Как можно скорее!» — куда я, собственно говоря, лечу?

Сейчас у Ромки заклинило все шарниры, а в голове, вероятно, произошел пожар от замыкания, которым поглотило все извилины.

«Без проблем! Поздравляю!» — всегда хмурый друг добавляет нежный смайл с розовыми щечками. — «Пятница тебе подходит?».

Три дня? Три на подготовку и обработку? Что я несу? Она ведь согласилась, значит, все точно.

«Вполне!».

«Чего-нибудь про секретность не ввернешь?» — по-видимому, Ромку развязало.

«Мою будущую жену зовут Ася, Юрьев, а сына — Тимка!».

«Тимка?» — я даже вижу, как у него ползут на лоб густые брови.

«Тимофей! Тимофей Константинович Красов! Что скажешь?».

«Крестить пойдем?».

Он напрашивается? Я, если честно, не возражаю, но настоятельно себе советую уведомить о таком «жену».