Ася

Глава 28 «Женский день» плюс…

— Замечательное место, — Ольга размеренно вращается вокруг своей оси. — А где Тимка? Почему ты одна? Спит, что ли? У него режим? Полуденный сон? — внезапно останавливается и слегка осоловевшими, чуть-чуть уставшими, вероятно, потому что много дней подряд не спавшими, глазами смотрит на меня.

— Нет. Я здесь одна, а Костя повёз его на массаж. Там потом ещё какие-то дела неожиданно образовались. Предупредил перед отъездом, что вынужденно задержится. Собирался заехать к нам домой, — как бы между прочим отмечаю.

На самом деле я ведь попросила кое-что оттуда привезти. Надеюсь, не забудет обо мне и захватит то, чего мне в этом райском месте катастрофически не хватает.

— Приобщает к труду и долбаным обязанностям с ранних лет, почти с грудного возраста? Красов-Красов, э-э-эх!

— Нет, — бурчу, рассматривая Ольгу исподлобья. — Просто захотел побыть с Тимошкой наедине. Я не стала возражать. Заверил, что справится. Причин не доверять, как ты понимаешь, нет.

— Ну-ну. А давно отчалили? — она спокойно задает вопрос, но сильно, нервно и с остервенением внезапно начинает похлопывать ладонью по карманам своих джинсов, перетряхивая их немногочисленное содержимое. — Блин!

— Полчаса назад. Что-то потеряла? — слежу за тем, что она делает. — Оль, идём со мной, — вытянув руку, гостеприимно приглашаю Юрьеву зайти во двор.

— Разминулись, — она проходит и, оглянувшись, вполоборота почти неслышно добавляет. — Очень жаль, очень-очень. Это, кстати, Тимофею, — не глядя на меня, как будто куда-то в сторону протягивает шуршащий крафтовый пакет. — Там маленькие безделушки — развивающие забавы для подрастающего поколения, пара книжек с яркими картинками и модный пацанячий бодик. Мне понравилась необычная расцветка. Этакое мирное хаки для малыша. Думаю, что ему подойдёт. Что скажешь?

— Спасибо, — заглядываю внутрь. — Оль, ты его разбалуешь, — качаю обреченно головой, увидев богатое и красочное содержимое пакета.

Нет слов! Действительно, всё к месту, своевременно, довольно стильно, модно, очень круто и с индивидуальным вкусом.

— Боже, он у нас, как мелкий господин! — прыскаю, прикрыв ладонью рот.

— Такой крохотный барчук? — она лукаво мне подмигивает.

— Мажор! — а я же гордо задираю нос.

— Хм! — громко хмыкнув, незамедлительно добавляет. — Между прочим, я такое не считаю недостатком, к твоему сведению. У него отменные родители, да и окружение, надеюсь, неплохое. Мальчишка всё это заслужил.

— Это надо заслужить? — а я вдруг сильно изумляюсь. — Скажите, пожалуйста. На роду кому-то написано погрызть золотую ложку, а кому-то подавиться сухарём?

— Ой-ой! Пошёл поток самосознания. Не придирайся к истине, девочка! Это просто к слову пришлось. Если я скажу, что Тимофею повезло появиться на свет у таких, как вы с Костей, родителей, то тем самым обреку молодое поколение на постоянное сравнение с его уверенным отцом или нежной матерью. Поэтому я предпочитаю говорить, что парень такое обращение просто заслужил. Можно считать, что все подарки, и судьбы в том числе, ему достались за красивые глаза и отличное поведение. Короче, в табеле успеваемости у детки стоит тот самый «прим».

— «Прим»?

— В школе, что ли, не училась?

— Училась, просто забыла, что это означает, — с неудовольствие куда-то в землю бормочу.

— При-мер-ное поведение! Нет нареканий к Тимофею: окна не бьет, крыши краской не обмазывает, сторожихе — тёте Глаше при прощании говорит душевные слова и низко кланяется: «Вельми понеже… Я постигаю Вас, мадам! Но вынужден покинуть сие тайное собрание, поелику предки дома заждались. А посему, адьё, мон шер, авек плезир. И, напоследок, Господи прости!». Ну вот, выдала всё, что знала. А если серьёзно, то, во-первых, крошка никогда не плачет. Тренирует выдержку, закаляя собственный характер. Кстати, с этим всё в порядке?

— Да.

Хотелось бы добавить:

«Особенно ночами и почему-то только здесь!».

— Во-вторых, он очень взрослый. Не по годам и месяцам. И это, откровенно говоря, сильно настораживает. Мне кажется, я начинаю в юношу влюбляться. Что скажешь? — не оборачиваясь, шагает по узкой каменной дорожке. — Я тебе подхожу? Устраиваю? Ах, какие красивые цветы, — пространно замечает, когда случайно задевает пальцами уже потухшие бутоны диких роз.

— У тебя есть Рома, Оля, — слежу за каждым её шагом. — Зачем тебе ещё мужчина, когда с тобою рядом такой надёжный человек. Но ты меня устраиваешь!

Говорю на всякий случай, и чтобы не обидеть эту очень странную женщину!

— Вот это откровение! Ты считаешь Юрьева надёжным? — злобно хмыкает. — Мне жаль тебя разочаровывать, но, как говорится, чёрт бы это «солнышко» подрал! — шипит и прячет себе за спину руку.

Понятно! На этом факте, по всей видимости, не стоит сильно заострять внимание.

— В-третьих, Тимофей — мой единственный крёстный сын и я намерена его баловать. Всю жизнь! О чём заранее тебя, как его маму, предупреждаю. Не сможете это запретить, как ни старайтесь.

Насколько я владею информацией, вообще не собирались. «Нам» — безусловно, маленькому сыну — льстит подобное внимание. А лично я не вижу в этом никаких проблем.

— Но все-таки стоит остановиться, — однако же пространно заключаю. — Столько подарков и почти каждый день. Он к этому привыкнет и…

— И что такого? Не проси об этом, Ася! — будто отрезая, заключает.

Ну, ладно. Ссориться по такому поводу желания тоже нет! Поэтому отмахиваюсь, с её словами соглашаясь.

— С размером почти угадала? Не суди строго, пожалуйста, но я брала на вырост, прекрасно помня о том, что малышня стремительно взрослеет. Шесть месяцев твой Тим встретит в этой обновке. Что скажешь?

— Ты устала? — не отвечая на вопрос, равняюсь с ней, чтобы заглянуть в её глаза. — Работа, дом? Давай о тебе поговорим.

— О чём? Обо мне? Неинтересно и несвоевременно.

— Тогда о чём захочешь!

— Хочу смеяться. В запасе анекдот имеется? — натянуто, с неохотой улыбается.

— И это тоже.

Но анекдота, к сожалению, нет! Да и я не мастер их рассказывать, совсем другое дело Костя, которого сейчас, к большому сожалению, с нами нет.

— Хочу перевести дыхание. Крайне тяжелая ночь, подруга, — прикрыв веки, прячет почти всегда уставший взгляд и только лишь надсадно выдыхает.

— Что-то…

— Бесконечная бессонница и длинная, совсем недевичья, память — жуткая, смертельно опасная, гремучая и ядовитая смесь. Этакий взбодрин и ежесуточный натуральный допинг. Прошу тебя, сегодня не будем об этом говорить. Я приехала отдохнуть и пообщаться. Точка! Всё! Вперёд! Итак! — растянув улыбкой красивый рот, Оля с неподдельным, но всё же вынужденным, интересом опять посматривает по сторонам. — Ты ведь не возражаешь? — усиленно сканируя пространство, лениво достает из заднего кармана зажигалку и хорошо помятую, почти пустую пачку сигарет. — С утра кортит, а вездесущий Юрьев не дает мне продохнуть. Следит в оба блядских глаза. Добавил изощрённую пытку, Асенька. Занялся перевоспитанием давно упавшей и скатившейся под лавку женщины. Вот же сволочь ментОвская. Строит из себя полицию нравов. Чёрт! Извини меня. Решила приехать к тебе, чтобы расслабиться и крестника потискать, а то рискую взорваться от переизбытка весьма противоречивых чувств. Я ведь по нему скучаю, Ася. По Тимофею, конечно же, — вдруг очень жалобно скулит, как будто бы кривляясь. — Не перебарщиваю с эмоциональностью? Не надоела? Ты, пожалуйста, говори, если от моего присутствия у вас мощно сводит скулы. Не хочу стать причиной бруксизма или ещё чего такого. Я частенько бываю надоедлива, но это не со зла. А Инга… — внимательно смотрит на меня.

— Ещё не приехала, — почти молниеносно отвечаю. — Перестань, пожалуйста. Что с настроением?

— Сто слов в минуту, повышенная громкость, вызов, злость? Как погляжу, всё успела показать! Тревожность, Ася, это клиническая тревожность! Излишняя мнительность и последствия от травмы, которой уже, по ощущениям, сотня лет. Я нервничаю, оттачивая скорость и технику воспроизведения огромного количества слов. Нужно покурить! Где это можно сделать? Здесь?

— Пожалуйста, — я торможу нас и обращаюсь к ней лицом.

— Видимо, этим пора гордиться, — а Юрьева с огромным интересом сейчас рассматривает круглые носки своих кроссовок.

— Чем? — перекинув хвост на грудь, начинаю неторопливо накручивать и без того витой конец на свой указательный палец.

— Нервозностью и стойкостью. Ты знаешь, мне иногда кажется, что я абсолютно себя не контролирую. А настроение, — Ольга хмыкает, при этом цинично искривляя губы, — как всегда. Я, как обычно, несу с очень умным видом поразительную чушь и совершенно не задумываюсь о том, как тупо, возможно, неприглядно это выглядит. Вердикт — я однозначно неисправима, — еще немного ниже опустив голову, задушенно и еле слышно хрипит, как будто умирая.

— Посмотри на меня, пожалуйста. У тебя ведь всё в порядке? — я становлюсь почти впритык и носом задеваю светлую макушку. — Ответь только на этот вопрос.

— А? — сильно вздрагивая, внезапно отмирает.

«Пожалуй, нет!» — таков итог. Её безумный взгляд и что-то постоянно шепчущие губы говорят, почти кричат о том, что подобием порядка в жизни Ольги и не пахнет. Она ведь абсолютно без стеснения ругается и нервно дёргает руками:

— Нормально, но, если откровенно, то по-звериному устала. Если уместно так сказать, то утомилась официально, конкретно и очень даже однозначно. Скорее бы твой Красов вышел на полноценный день и наконец-таки снял с меня обязанности грозного начальника. Ловелас Фролов не даёт мне продыху, правда, не только мне, там иногда Инга, выручая по-дружески, берёт на себя удар, но всё же персонально я отбиваю значительное количество атак. Обиженный мужик похож на течную суку, которой не оказывает внимания кобель, случайно забежавший к мелкой в будку.

— Обиженный?

— По статусу я стала выше, а стало быть, главнее. У Сашеньки неразрешимые проблемы с субординацией. Скажем так, это хроническое состояние, потому как Фролов не привык подчиняться женщине. Маскулинность так и прёт! Там эго больше, чем эрегированный слоновий хрен.

— Боже, прекрати, — как куполом, прикрываю произвольно растягивающийся в тяжело скрываемой улыбке рот.

— А что такого? Твой Костя — это лучший старый друг, к тому же, он в штанах и при больших делах. Красов — профессионал с заглавной буквы «Пэ», а я его случайная замена на непродолжительный срок. Фролов расстроился, что твой муж выбрал в качестве себя неуравновешенную женщину и наделил её безграничными полномочиями. Вот наш бессребреник бесится, пока обильно истекает кровью. До чёртиков надоело с ним ругаться, но он невыносимый. Не обращать внимания никак не получается: ежедневные планёрки, вечерние совещания, бесконечные подписи, вынужденные обсуждения бюджета, балансовая отчётность, личные просьбы и непредвиденные траты. Позиций слишком много, по которым Александр лупит, не стесняясь. Я все-таки предпочитаю… Рисовать! Понимаешь, Асенька? Кстати, они, между прочим, встречаются.

— Они? — выпучиваюсь, мгновенно округляя взгляд.

— Надоедливый байстрюк-помещик и наша товарка с ничем не перешибаемыми замашками рыночной хабалки.

— Не может быть, — всплеснув руками, неприкрыто изумляюсь. — Саша и она?

Увы, но пока ещё «она». Не то чтобы я этой Тереховой не доверяю, но привыкнуть к факту, что женщина, которая совсем недавно открыто издевалась надо мной, сейчас старается помочь и регулярно пишет сообщения, когда не может позвонить, довольно-таки тяжело, почти невозможно, но я настойчиво стараюсь. Как выяснилось — за это надо бы сказать «спасибо» Ольге — у Инги совершенно нет друзей. Вся её жизнь соткана из нитей, из крепко свитых персональных достижений: непотопляемый, привилегированный статус, затем, конечно же, полезные богатые знакомства, отдельным пунктом идёт успешная карьера, за всем этим следует стабильный, выше среднего, доход, изобретательность, так называемая природная смекалка, чутье на золотоносность жилы и, как это ни странно, тотальный общественный игнор. Ольга говорит, что Тереховой просто-напросто завидуют. Временами льстят. Довольно редко используют, потому как это почти всегда нереализуемо. Все двусмысленные действия Инга быстро просекает и даёт отпор, не дожидаясь контратаки, обрывает связи и становится на новый путь. Но… Но всё чаще тесного и плодотворного знакомства с этой сильной дамой специально избегают. Статус смелой, довольно наглой, но определенно разумной, мудрой женщины, обрёк его носительницу на устойчивое одиночество. Причем это относится как к отношениям с себе подобными, то есть с женщинами, так и с лицами противоположного пола. Юрьева считает, что это жестокая карма, настигшая успешную девчонку, которая временами теряет собственное достоинство в попытках подлизать мелким по сравнению с нею людям.

— Я тоже не поверила, но наша мадам не умеет скрывать подобные секреты. Уверена, что Фролушка и Тетёха трахают друг другу не только мозг, но и другие части тела, — теперь она смеётся. — Ладно!

— Устала от полномочий? — еще раз уточняю.

— Не передать словами, — раскачивает головой, подставляя укрытое симпатичными веснушками лицо сентябрьскому солнцу. — Сашка — вредный мужичок, а Юрьев делает вид, что ничего не замечает. Нет от палача поддержки и помощи, да и полоумные каверзы от дворянина его даже забавляют. Он отмахивается от всего и крутит, когда считает, что его никто не видит, пальцем у виска. Понимаешь, я для него психически неуравновешенная баба. Устала, устала, устала… Ах! Его эти бесконечные отгулы, отлучки по каким-то личным делам и эти, твою мать, просто-таки невыносимые визиты к мудрым предкам. Свекровь задрала, Ася, — шипит со злостью. — Я бы её вот этими руками… — выставляет мне под нос скрученные в когти пальцы на одной ладони. — Повезло тебе, девочка. Твой Костя — определенно состоявшаяся сирота! Полностью попадает под категорию мужчин, чьих родных нужно и возможно любить на огромном расстоянии. Причем тем крепче, чем глубже или дальше. Тут не угадаешь, что лучше. А я опять начинаю жалеть, что мы не развелись, когда внезапно нам выпала отличная возможность. Нужно было с этим покончить, но нет же. Как будто что-то помешало!

— Любовь? — осторожно намекаю.

— Скорее, дикий страх, детский взгляд на вещи и никуда не исчезающая зависимость от чужого мнения. Из разряда: «Жизнь прекрасна, а вы всё ещё молоды. И потом, а как же дальше? Что скажут многочисленные друзья? Или о чём всплакнут безутешные родители?». Хотя, ты знаешь, я абсолютна уверена, что великая Марго искренне обрадуется — даже не попытается скорбь на пошлой морде изобразить, — если внезапно её любимый сыночек наконец-таки сотрет с волей закалённого лица и тощей задницы тавро смертельного позора, каким его когда-то наградила эта баба, — прижав к груди подбородок, указывает на себя. — Но не беда. В ближайшем времени мы ещё раз попытаемся провернуть благое дело. Только на этот раз… М-м-м! — она вращает головой, с большим усилием разминая шею. — Бархатный сезон, тепло, солнечно. На пляж пойдём?

— Когда Инга приедет, — уклончиво ей отвечаю.

Вот так ей тяжело? Совсем-совсем никто не понимает? Похоже, Ольге нужно выговориться и получить поддержку от кого-нибудь, кто вообще незангажирован?

— Мне очень жаль, — и это всё, на что я, видимо, сподобилась.

— М?

— Из-за твоей ситуации. Понимаешь? — пытаюсь пропихнуть с трудом дающиеся «важные» слова.

— Не обращай внимания, Ася. Сейчас я освоюсь, осмотрюсь на местности, — она действительно внимательно рассматривает обстановку, будто изучает двор, запоминает расстояние, фиксирует только ей заметные интересные фрагменты. — Очень жёстко дёргает, как конченую пьяницу. Не ожидала, что будет тяжело. Так называемый абстинентный синдром. Я, видимо, подсела на эти гребаные сигареты. Вчера попыталась продержаться без подпитки, но ничего не вышло. Сорвалась и зажевала пачку за два неполных часа. Теперь, например, начала просыпаться по ночам, чтобы сделать одну маленькую затяжку. Ты не курила?

— Нет.

— И никогда не пробовала?

— Нет.

— И не начинай, — задрав повыше подбородок, глубокомысленно заключает. — За этот год я, вероятно, побила чей-то личный рекорд по употреблению никотина. Остановиться не могу. Юрьев начал прятать, но я всё равно их нахожу. Из одной крайности в другую мотает. Вот я идиотка!

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем ты куришь, если от этого страдаешь? Пусть Рома тебе поможет.

— Поможет? — злобно ухмыляется. — Он ведь не ночует дома. Да и что ему за дело, чем занята его неадекватная соседка?

— Почему?

— Тошнит, наверное?

— Я не понимаю.

— Больше сказать не могу. Мы больше не живем вместе, Ася. Не выношу запах парфюма его бесконечных баб, которым он провонял насквозь. Видишь, как обиженный незамедлительно карает? Он палач, палач, палач! Чёртов садист.

— Я не верю, — обхватив себя за плечи, отрицательно мотаю головой. — Костя говорит, что у вас крепкая семья и муж тебе не изменяет. Зачем ты наговариваешь?

— Была крепкая, Ася, двадцать лет назад. С этим тяжело поспорить. А сейчас «любимый» трахает пластиковый стаканчик, сливая сперму в местный банк. Шлёт фоточки и улыбается, когда подносит к носу, мол: «Как тебе такой коктейль, жена?».

— Зачем? — ведь я реально этого не понимаю.

Зачем так люто, почему сейчас, неужели тяжело быть мягким и её не обижать?

— Жаждет завести ребёнка. Уверена, что и суррогатная сука уже найдена и старательно обследована. Денег много, связи есть, да и мать старается.

— Я не понимаю!

— Я не дам ему того, чего он так хочет.

— Почему?

— Пошел он на х. й! — шипит, не раздвигая губ.

— Оля…

— Самое время сказать: «Прошу меня простить?». Да?

Я лишь положительно киваю и прикрываю медленно глаза.

— Не лезь мне в душу, Ася. Поняла?

Еще один кивок и гробовая тишина. Ах, как больно смотреть на эту пару. Кусаются, царапаются, но рук не разжимают. И что бы ни говорила разозлившаяся на что-то Оля, я безгранично верю человеку, с которым всего лишь несколько месяцев бок о бок живу.

— Костя уверен… — спокойно начинаю.

— Так слепо доверяешь Красову? — тут же обрывает.

— Нет причин не доверять.

— Ага…

— Да! — заметно повышаю голос.

И это истинная правда. Муж ни разу не обманул меня. И даже в тот последний раз, когда удерживал возле перил на здешней смотровой площадке, он мне шептал на ухо о том, что:

«Я стонал! Стонал, потому что было хорошо. Хорошо с тобой, Цыплёнок. Будем регулярно повторять, пока врач не разрешит тебе другой контакт».

По прошествии семи дней после совместной, плодотворной на признания ночи я определенно жалею, что в тот момент почему-то не спросила о его любви ко мне. Чутье сейчас подсказывает, что он бы не соврал, а я, возможно, стала бы счастливее на быстротечное мгновение или сгинула навек, услышав:

«Нет! Я всё ещё другую женщину люблю!».

— … Он оставил мне квартиру, но не убрался из жизни, — где-то рядом продолжает Ольга. — Снял однокомнатную жилплощадь напротив моей двери и пялится в глазок. Больной ублюдок! Следит за мной, пасёт, сторожит, как пёс цепной.

Зачем же мучить так друг друга? Какой в этом важный смысл? Есть причина, почему эти двое никак не могут разойтись?

— Олечка? — осторожно трогаю острый женский локоть. Юрьева вздрагивает и отступает, а её рука выскальзывает из моего некрепкого захвата и опадает, повисая плетью вдоль сухого вытянутого тела.

— М? — теперь с опаской смотрит мне в глаза.

— Он бил тебя? — рассматриваю Ольгу из-под своих насупленных бровей. — Издевался? Ты о чем-то нам не говоришь? Твой муж — преступник?

— Нет, — серьезно отвечает. — Этого еще мне не хватало, — куда-то внутрь добавляет, — для полного счастья.

Тогда, наверное:

— Он тебя обидел?

— Нет.

— Это не моё дело, но…

— Я для него никто, Красова. Слащавая внешность гада обманчива — не поддавайся, иначе он тебя сожрёт, а его щенячий взгляд и вместе с этим гордая осанка — приманка для подобных тебе ярких мотыльков. Не знаю, что говорит тебе твой Костя, я лишь хочу воскликнуть: «Лети, милая, лети! Не смей оглядываться, приближаться, поддаваться, ведь он тебя убьёт!», да кто меня послушает, ведь у Ольги давным-давно не все дома. Я тоже купилась на его погоны двадцать лет назад, а через год мы официально стали мужем и женой, поженились на радость его благородной мамы. Мне было всего лишь восемнадцать лет. Однако жизнь со старшим лейтенантом Юрьевым довольно скоро утратила романтичный флёр, а брачные оковы превратились в полицейские наручники. Я шлюха, Ася. Ментовская подстилка, понимаешь? Всё! — выкрикивает, отдавая мне приказ. — Довольно об этом! — шипит и судорожно сминает маленькую пачку, ломая ненавистный никотин.

— Не стоит курить, — смотрю на то, что она творит, и вожу из стороны в сторону головой. — Морской воздух, чистая природа и… Ты сжатый комок нервов. Можно обнять?

— Нет. Не выношу тактильный контакт. Однако в этой жизни, Асенька, необходимо попробовать всё, — поддев ногтём отраву, подхватывает узкий цилиндр и извлекает табачную капсулу на белый свет. — Такой девиз, Ася. Я решила, что должна. Слишком долго разрешения ждала. А в сущности, оно мне и не нужно. Плевать мне на то, что зудит палач, когда…

— Оль? — а я, наверное, обижаюсь и принимаю сторону её мужчины. — Зачем ты так? Может быть, Рома прав? Подумай о ваших детках…

— Ежедневно думаю, девочка. И да. Безусловно, прав. Всегда и постоянно. Кто об этом спорит? Но благодарю — сыта его нравоучениями. Отныне не намерена. Чем займемся, Ася, пока ждём нашу уже не юную принцессу? — стремительно вставляет в губы сигарету и, чиркнув колесиком, тотчас же подносит раскачивающееся в вальсе голубое пламя к кончику. — Очень неожиданное приглашение, если честно, но мне приятно. Если Костя поехал на массаж, маленькое уточнение — детский массаж, то ориентировочно, в котором часу твой муж планирует вернуться? Не нужно точное число, — затянувшись, выдыхает сизый дом, прищурив правый глаз, — достаточно твоего предположения.

— Думаю, через три-четыре часа, — пожимаю плечами.

— Я по-прежнему в толк не возьму, как свободно ты доверяешь Красову малыша. Он не мальчик, но всё-таки.

Он его отец. Что за дела?

— Да, конечно. У них полное взаимопонимание.

Не могу признаться, но иногда я чуть-чуть ревную. Например, когда Костя мурлычет Тимке сказку или вытирает голый зад после того, как вытащит ребёнка из детской ванны. Как же я со всем справлялась, когда жила одна?

— Мужчины умеют обращаться с грудничками? Массаж, я так понимаю, будет делать не он. Тут воскликнуть бы: «Аллилуйя и аминь!». По крайней мере, я на это надеюсь, — не скрывая издевки в голосе, хрипит.

Нет, конечно. Квалифицированный специалист разминает тельце моего сыночка, снимая гипертонус мышц. У нас ведь радость, которой я хочу с ней поделиться.

— Тимофей пополз! — быстро выдаю, хихикая.

— Вот так достижение, — прилетает мне в ответ. — Извини-извини. Я рада за сыночка. Слышишь? — она выставляет ухо.

Похоже, к закрытым воротам подъезжает крупная машина. Рокочущий мотор бормочет что-то несуразное, затем пару раз громко харкает и глохнет, наконец-то подавившись золотым по нынешним ценам топливом.

— Мадам, по-видимому, приехала? — мне подмигнув, предполагает Ольга.

— Да, — я разворачиваюсь и направляюсь по вымощенной диким мелким камнем дорожке к калитке, которую несколько минут назад опрометчиво покинула, оставив гибкие узоры позади себя.

И да — мой сын уверенно ползёт! Раскачиваясь маленькой и коренастой былинкой на сносящем с ног ветру, кроха вытягивает шейку, задирая подбородок, сильно упирается ладошками в мягкий коврик, пружинит от поверхности, становясь на мягкие коленки, изображая невысокий мостовой кран, и направляется черепашьим шагом к игрушке, которую мы с мужем специально убираем дальше, как только сын уткнется носом в некрупную преграду.

— Привет, — Инга здоровается со мной, переминаясь с ноги на ногу. — Да, спасибо, это здесь, — обращается к высунувшемуся из окна шофёру. — Вы свободны, — взмахнув рукой, отпускает мужика.

— Проходи, — освобождаю ей проход. — Всего доброго, — киваю улыбающемуся «дяде». — Это кто? — спрашиваю у проходящей мимо Тереховой.

— Мой водитель.

— А-а-а-а!

— Ася, пожалуйста, — вижу, как она подкатывает глаза и корчит мину недовольной чем-то дамы. — Привет! — подняв руку, приветствует погруженную в густой табачный выхлоп Юрьеву. — Это можно прекратить?

— … — я только улыбаюсь и почему-то вешаюсь на её согнутую в локте руку.

— Ты чего?

— Спасибо, что приехала, — встав на цыпочки в ухо ей шепчу.

— Спасибо, что пригласила, — тем же шепотом мне отвечает. — Ты одна?

— Мужчины уехали в город, вернутся нескоро, так что дом в нашем полном распоряжении.

— Это дом? — Инга, запрокинув голову, смотрит на маяк. — Да уж…

— Добро пожаловать, мадам! — засунув в губы сигарету, Ольга приседает в гранд-плие и тотчас резко выпрямляется. — Идём купаться, девоньки?

— Купаться? — распахнув глаза, пищит моя спутница. — Ты не предупредила, что… Ася, да как же так?

Если откровенно, то не с того планировала начать, но делать, вероятно, нечего, придется выполнять желания своих гостей…

Я не знаю, что такое девичник — вот такие странные дела. Не представлялся подходящий случай. А сегодня, в прекрасный день, в тёплом, мягком сентябре, я смеюсь и наслаждаюсь обществом двух странных женщин, каждая из которых, как на грех, старается чем-то поразить меня.

— Терехова, оденься, будь добра, — шипит Ольга, сплевывая в землю невидимую слюну. — Чёрт! От твоих прелестей штормит.

— А ты не смотри. Чего вытаращилась? — прикрыв рукой обнаженную грудь и наклонившись над Юрьевской спиной, хохочет Инга. — Мой бюстгальтер, Лёля, стоит бешеных денег, чтобы полоскать его в местной луже.

— И что? — Оля обращает к ней лицо, прищурившись, рассматривает очень «влажную» — и это без преувеличения — картину.

Терехова без верхней части купального костюма, в кружевных еле-еле заметных стрингах, подскакивает, меняя поочередно ноги, возле разложенной на молочно-белом песке огромной подстилке, которую я приготовила заранее, пока ждала своих подруг.

— Девочки? — пытаюсь влезть в их разговор. — Вы…

— Смущаю? — Терехова убирает руку и мы, как по немой команде, пялимся на идеальную, но очень небольшую грудь с идеальными светло-коричневыми сосками.

— Тьфу ты! — подскакивает Ольга. — Иди к чёрту, здесь не нудистский пляж.

— Здесь никого нет, Лёленька. Утихомирь свой норов.

— Возьми, пожалуйста, — протягиваю Инге полотенце, всё же не распахивая предусмотрительно прикрытых глаз.

— О-о-о! — я чувствую, что Инга вырывает тряпку и звонко визжит. — Откуда он здесь? Юрьева?

— М? — Оля тянет очередную сигарету из опустевшей пачки.

— Блин! Подвиньтесь, — как подкошенная, Терехова падает на колени и сжимает бёдра, пряча темный треугольник дорогого, но только по её словам, белья. — Три-четыре, Ася? Мы здесь одни? Их там трое и они таращатся на нас. Это мерзко!

— Не время поддаваться панике, мадам. Это женский день!

— Скажи об этом им.

Повернув голову, я замечаю на верху песчаного обрыва трёх мужчин и небольшой живой довесок на груди у одного из тёмных соглядатаев:

«Это Костя? Саша? И Роман? Или это зрительный обман?».