Ася

Глава 20 Один прекрасный день

Сын косится недобрым глазом на зардевшегося от важности и гордости Фролова, Юрьева рассматривает носки своих туфель, Ромка гипнотизирует её приподнятый из-за наклона головы затылок, покрытый шелковым платком, а я перебираю пальцы Аси, прокручивая нежные суставы.

— Не волнуйся, тихо-тихо, — шепчу, не обращаясь напрямую к ней. — Тимофей прекрасно держится. Еще ничего не началось, а ты его уже на долгую и счастливую жизнь в браке с кем-то отрядила. Ася, он мужчина, пусть и молочный пока, но его взросление — вопрос лишь времени. Ты что-то затеваешь? Я успею перехватить тебя или ты нырнешь угрём в купель вместо сына?

— Он сейчас заплачет. Посмотри, как надувает губки.

Не уверен, что пальма первенства в этом деле будет передана одетому в белоснежную крестильную рубашечку ребёнку, скорее, его мать устроит в церкви водопад.

— Ей-богу, Ася, нас попросят удалиться. Ты же понимаешь, что…

— Я никуда не уйду, — дергает рукой в попытках вырваться. — Мне больно и неприятно. Не делай так, пожалуйста.

Хм! В чем дело, синеглазка, волнуешься и почти не контролируешь себя?

— Почему Саша? — сквозь зубы говорит и полосует жутким взглядом стоящую перед нами мужскую спину, затянутую в белую рубашку.

«Саша»? Вот это да! Серьезно, что ли? С каких это пор писюша попал в разряд столпов почти аристократического общества?

— Ромка взял самоотвод. Ты забыла, что ли? — почти не раскрывая рта, ей отвечаю. — Скажем так, он уступил пока еще жене в последний раз. Ты что-то имеешь против? — обращаюсь к ней лицом. — Мне казалось, что мы обсудили его кандидатуру на вчерашнем семейном совете. И если мне не изменяет память, то возражений с той стороны стола, — киваю на Тимошку, — впрочем, как и с твоей, не поступало. Ты дала добро, Ася. К чему сейчас вопрос о том, что «почему»? Все просто: он почтет за честь, а наш мелкий получит в постоянное пользование крутого папу, хоть и крестного. Наш Александр — прекрасный человек, с ним никогда не было проблем в вопросах исполнительности и обязательности. И бонусом, конечно — с ним не бывает скучно. В конце концов, он бухгалтер, счетовод, финансист и аудитор. И все, между прочим, в одном флаконе. Более того, Шурик неоднократно намекал, что хотел бы попробовать себя в этой роли, видимо, репетирует, подготавливает почву, нарабатывает опыт отца, пусть и не в общепринятом смысле этого слова. Аська, ты нервничаешь и злишься? Вымещаешь недовольство на моем финансовом партнере? Уставный капитал содержит его часть — это просто к слову и тебе для справки, так что ты с грубыми выражениями завязывай и веди себя осмотрительнее, соблюдая правила предосторожности и приличия. Фрол, конечно, терпеливый человек, — добавить бы еще «и чересчур настырный», — но всему есть предел. Он ведь может оставить нас без средств к существованию, женщина. Не заплатит мне премию в конце месяца, например, подведет под штрафы фирму, профукает прибыльный контракт, погребет контору под ворохом неоплаченных счетов или еще чего подобного, или найдет, к чему придраться и властно перекроет денежные потоки. Как тогда желтенький Цыпленок запоет?

— Я не злюсь, — внезапно рокирует гнев на милость. — А разве он способен на такое? Ты говорил, чтобы я не обращала внимания на то, что Саша говорит, мол, это все несерьезно и зачастую просто шутка, а сейчас…

Так одно другому не мешает. Сначала он улыбается тебе, подставляет ушко, ластится, заглядывает в глазки, а потерпев фиаско, например, на личном фронте, способен на небольшую пакость с будущим заделом на холодную месть с кинжальным поворотом.

— Вполне. Однако стоит наступить на его любимую мозоль, как незамедлительно рискуешь получить отличную ответку. Поверь, он не заставит себя ждать. Так что не раздражай его. Шурик, один раз оседлавший неуправляемого коня, становится на о-о-очень продолжительное время безбашенной скотиной с безумными глазами, налитыми кровью, напичканной под не балуйся норадреналином. Лучше его не раздражать. Он, понимаешь ли, в чувства с трудом приходит. Угу?

— Шутишь? — жена заглядывает мне в лицо, разыскивая потерянный по недоразумению зрительный контакт.

— Нисколечко. Я, вероятно, подытожу?

— Как хочешь, — Ася глубоко вздыхает и поправляет спадающую с головы косынку, при этом перебрасывает две толстые косы себе на грудь и, защипнув между пальцами кисточки, начинает прокручивать их вокруг своей невидимой оси.

— Протокол вчерашнего заседания подготовлен, подписан и закрыт. Мы проявили единогласие в одном вопросе, вынесенном на вчерашнюю повестку дня. Ольга Юрьева — крестная мама, а Александр Фролов — крестный отец. Всё, точка!

Черт побери, почти, как дон, глава той самой мафии. Да и все равно. Жена, конечно, покривилась, потом еще разок напомнила о том, что Фрол решил ее покорить и развести с законным мужем, но под конец моей убедительной речи все-таки сказала «да». Так что:

— Решилось все в последний момент, Костя. Видимо, я переволновалась, — круговыми движениями массирует себе живот, уложив ладонь на талию, осторожно придавливает правый бок, болезненно кривится и негромко шикает.

— Что-то болит? — я настораживаюсь и подаюсь слегка вперед.

— Живот тянет, — мгновенно отнимает руки.

— Справа?

— Это не аппендицит, — бухтит под нос и сильно скашивает левый глаз. — Все нормально.

— Снова несварение? — прищурившись, выдвигаю затертую до дыр простую версию.

— Снова? — теперь как будто бы ей выпадает честь продемонстрировать недоумевающий от моего предположения взгляд.

— Ты здорова?

— Сейчас пройдет. Просто волнуюсь.

А на вопрос-то не ответила.

— Ася, у тебя что-то болит, и ты что-то от нас с сыном скрываешь?

— Ничего страшного.

Тот случай, когда не рад, что не ошибся.

— У врача была?

— Да, — смотрит прямо, демонстрируя мне болью искривленный профиль.

— Что он сказал? Назначения? Рекомендации? Препараты? Рассказывай, я ведь слушаю.

— Потом поговорим.

Потом? Очень надеюсь, что разговор произойдет хотя бы в этой жизни.

— Так некрасиво, — теперь она почти хрипит, довольно резко, однозначно злясь. — В последний момент не отказываются. От крестин вообще не отказываются. Плохая примета!

— Вопрос здоровья по-прежнему открыт, Красова. О кобелиной непорядочности Ромки поговорим немного позже. И потом, я, конечно, старше — с этим трудно спорить, но в маразм пока еще не погрузился. Что происходит? Что сказал доктор?

— Это женские проблемы.

Час от часу не легче!

— Мне тянуть из тебя информацию каленым железом?

— Здесь не место для разговора.

— А где такое место будет?

Видимо, сегодня я «захмыкаюсь» и на долгий срок осипну, утратив голос.

— Я принимаю лекарства и контролирую ситуацию.

— Но успеха, я так понимаю, нет.

— Нет? — снова смотрит на меня.

— Считаешь, что я не замечаю твои ежевечерние кривляния на кухне, твою походку — периодическую, слава Богу, не частую и не перманентную, при которой ты подволакиваешь ногу, твои вздохи в ванной комнате, когда ты, видимо, уверена в том, что я уже заснул и ни хрена не слышу…

— Не ругайся, пожалуйста, мы ведь в церкви.

— Что? — сощурившись, сиплю.

— Это не страшно, Костенька.

— Не страшно, но боль точно не проходит! — расправив плечи и уставившись перед собой, негромко говорю. — Про откровенность ты забыла, на доверие насрать, зато ты с умным видом рассуждаешь о красоте поступка Юрьева. Он сделал так, как посчитал нужным. Повторяю еще раз! На этом разговор закончен, Ася. Мне не нравится такое отношение.

— Ты волнуешься за меня? — по-моему, она смеется.

— Я волнуюсь за семью: за тебя и сына. И говорю серьезно.

— А за себя?

— За меня должна волноваться ты. Но вместо этого ты устраиваешь разборы полетов на ровном месте по нестоящим внимания причинам. Видите ли, Юрьев поступил, как чмо!

И вообще, слышал бы начбез, что говорит моя жена, пространно рассуждая о красоте и долбаной порядочности. Что ему подобные вопросы и точки зрения этой слабой женщины, с которой он знаком совсем чуть-чуть, в общей сложности, недолго, и то по сводкам своих «информагентств»?

— Он бывший мент, Цыпа, к тому же, ушедший из органов по негативу. Не спрашивай о причине, все равно не отвечу. Такие, как Ромыч, в принципе ничего не знают о красоте. Они с ней незнакомы.

— У него жена — красавица.

А я ведь никогда не спорю о разных вкусах, предпочтениях и противоположных точках зрения. Возможно, по экстерьеру этой мымры нет вообще вопросов, зато с душевным состоянием Ольги Юрьевой я знаком не понаслышке, поэтому вопрос о том, можно ли считать эту дамочку с огромной вавой в голове и личной драмой в сердце и на израненном теле красавицей или последнее — исключительно под соответствующее настроение, оставлю открытым или предпочту не обсуждать совсем.

— Его интересует законность, правопорядок, немного беспредел и, естественно, вопросы целесообразности применения грубой силы, когда с трудом доходит на словах. Так что, внешний вид и антураж, а также этикет, на всякий случай, не превалируют в списке интересов Романа Игоревича. Для него эти позиции вообще не авторитет. Безопасность превыше всего. Слыхала девиз: «Быстрее. Выше. Сильнее»?

— Нет.

Еще бы! Не сомневался. Я просто так спросил, для затравки нашего с ней разговора.

— Это про него. Лучше и не скажешь. Будь первым, действуй на упреждение, если разговор идет про «быстро». Добавь размаха, искрометности и припороши исподтишка, если обсуждаем эпитет «выше». «А со всей дури и открыто» касается, как ты понимаешь, вопросов приложения силы, как движущего и настраивающего на работу рычага. Ромыч отнюдь не меланхолик, не ипохондрик, не праведник, не мученик и уж, конечно, не романтик, скорее неисправимый реалист, немного циник, обозленный на судьбу прагматик, еще, конечно, перфекционист и, естественно, самодур, абьюзер, манипулятор и кретин. Ольга за глаза называет палачом, хотя об этом каждый знает, но это звание, как ни странно, Юрьев носит с гордостью, считая заслуженной и наиболее значимой медалью. Его последнее вообще не задевает. Поверь, Мальвина, все, что не делается, только к лучшему. У Тимоши появился необозначенный и непоставленный на официальное довольствие ангел-хранитель. Достаточно того, что Юрьевская грымза, как ласково называют его любимую жену у нас в конторе, подвязалась и скоро станет крестной матерью.

Раз другого ей больше не дано!

— От крестин не отказываются, Костя, — похоже, Ася не расслышала того, что я только вот сказал. — Это неправильно и грубо по отношению к Тимоше.

— Он уступил жене, Цыплёнок.

Еще раз повторить? Видимо, талдычить буду долго.

— Я не Цыплёнок, у меня есть имя, — угрожает и сипит, сильно скашивая взгляд.

— Ась, супруги не могут быть крестными родителями. Тебе ведь об этом сказали мудрые люди. Я тоже, кстати, слышал.

— Почему?

— Такие правила, — плечами пожимаю. — Может быть, Юрьевы и не разведутся. Как знать!

— Что это значит?

Это значит, что законный муж не утратил тесные связи в «преступном мире». Бывших не бывает, тем более в этом деле. Его уход из правоохранительных органов — вынужденная мера и нехорошее стечение обстоятельств. Если бы не тот прискорбный случай, Ромка никогда бы не стряхнул капитанские погоны и не пошел побираться по миру, в надежде обрести финансовое благополучие и душевное спасение. Предположим, хотя бы на одну секунду, что их ближайшая разлука — очередная легенда, чтобы запудрить его родителям мозги и ложью залепить зерцало личного всевидящего ока, коим обладает его мать.

— Начинается! — поправив платок на голове, вдруг неожиданно прячется за мою спину.

— Что с тобой? — вполоборота слежу за ней, как за мечущейся по пустому коридору дикой кошкой.

— Ничего, — шепотом пищит. — Как он держится?

Увы, нельзя ругаться в святом и божьем месте матом, а то бы я в подробностях и с ёмким юморком, добавив колоритных красок, уведомил её простым рассказом о том, как сын построил эту шатию-братию.

— Наш Тимофей — боец, Мальвина, — негромко хмыкнув, задираю нос. — Внимательно разглядывает служителя культа, однако предусмотрительно выражает недоверие — вжимаясь в Сашкину грудь, барбосик выставляет ножки. Он молодчина!

А про себя шепчу:

«Хоть бы не засандалил пяткой бородатому в живот, а после — в глаз!».

— Мальвина?

Ну, Цыпой же нельзя.

— Аська, заканчивай этот детский сад. Смотри-ка, твой сынок сейчас идет на ручки к крестной маме. И ты знаешь, Ольга ему больше нравится, — по-видимому, я испытываю гордость за крохотного пацана, — а это значит, что у нас растет настоящий парень. Чтит ребенок красоту. Господи, от девок точно не отбиться. Ты погляди, Юрьев сейчас, по-моему, на дерьмо изойдет. Вот так ревнует старый черт.

Пиздец! Никогда бы не поверил, если бы такое не увидел своими собственными глазами…

Запланированное мероприятие проходит — опять же, слава Богу — без эксцессов, а я, как слон, всем этим остаюсь доволен. Правда, на выходе из церкви, возле ступенек, нас поджидает Инга, которую уж точно никто сюда не приглашал. Потом, конечно, выясняется, что Фрол без Тереховой, видите ли, жить уже не может, а ей, как оказывается, есть, что сказать мне, да и жене в придачу. Нет-нет, ни извинений, ни клятв, ни объяснений, зато простые и очень верные слова и дорогой подарок для Тимошки. А что ответить? Наверное, только то, что красивой наглой стерве чрезвычайно в жизни повезло, что я женат на Аське, которая, по-моему, вообще ни на кого не держит зла. Такая всепрощающая натура, черт бы ее побрал. По крайней мере, Цыпа душевно благодарит незваную гостью за миленький презент и с не пойми каких делов приглашает к нам домой отметить за праздничным столом первое, после дня рождения, великое событие для сына. Вот как будто бы и все!

«Фух! Обошлось, а ты боялась» — шептал на ухо Асе, пока мы добирались к нам, расположившись на заднем сидении в машине у Романа.

«Слава Богу! Пусть он будет очень счастлив» — сохраняя неподвижность, губами отвечала Цыпа. — «Перестань!» — при этом смахивала мою руку, пальцы которой наглым образом сжимали тощую коленку, сокрытую под широким подолом праздничного платья. — «Ребята смотрят» — она косилась на помалкивающих Юрьевых и опускала голову.

«Пускай завидуют. Им ведь не до нас!»…

— Все решено? — рассматриваю гордый профиль Ромки, лишней деталью на котором выступает дергающаяся вверх-вниз сигарета. — Пять дней, а потом — с чистой совестью на долгожданную свободу? Другого выхода не нашел, кроме как присунуть этой Василисе? Сколько ей лет? Она совершеннолетняя? Понимаю, что возраст подходящий, детородный, но восемнадцать-то хоть есть? Внешность, по всей видимости, не важна. А с ней как? — машу куда-то в сторону, указывая в неопределенном направлении. — Долго же ты держался! — и наконец шиплю ругательство, безобразно искривляя губы. — Твою мать.

— Не уверен, что смогу, Костя, — а он в ответ качает головой и расставляет на перилах руки. — Я не предатель, — удерживая сигарету, сипит сквозь зубы.

— Извини, не предатель, но ты виноват. Ты дал ей повод, а Ольга в своем законном праве потребовать свободу. Между прочим, ваш с ней махач был поистине незабываемым. Скажи спасибо, что свидетелей оказалось не слишком много: я да Фрол, у которого от того, чему он стал свидетелем, фляга звонко засвистела. Пришлось отпаиваться виски. На хрена ты вообще полез к той девке? Зачем согласился на предложение предков? Они сами по себе, а ты на ней женат. Всем надо бы смириться и не поднимать ил, который только вот осел. Марго не нравится невестка с проблемами?

В подтверждение кивает:

— Мать ей сильно досаждает, Костя. Почти морально уничтожает. Больно смотреть на эти вынужденные встречи и разговоры о сочувствии, плавно перетекающие в манифесты о том, что: «Не уберегла, потому что дура, потому что самоуверенная и гордая натура, для которой семья пустое место, а муж — полное ничто». Она ведь тоже женщина. Как это вообще возможно? И вправе ли я делать замечания матери? Я ее дерьмо, которое она произвела на свет сорок лет назад. Мне ли учить курицу нести золотые яйца? Я этого не понимаю. Нет никакого сочувствия, зато бесконечная грызня, — насупив брови, набычившись и выставив оскалом зубы, хрипит в ответ. — А отец как будто дистанцировался, из-за своей болезни занимает чересчур нейтральную позицию. Я устал! Устал, сука, стоять между ними, расставив руки. Оля ни в чем не виновата, но и я за все заплатил. Чего им и ей еще? А с Василисой ничего не было. Я жене не изменял. Чего в сердцах не скажешь, а?

Ну, знаешь ли, милый друг! Короче, он соврал? Зато тот грандиозный концерт, который эта пара закатила два дня назад прямо на рабочем месте, мне, вероятно, не удастся быстро забыть, стерев картинку подчистую с задрипанной подкорки.

— Зато наш Фрол счастлив. Гляди! — Юрьев кивком указывает на Сашку, пристраивающегося к компании, в которой ему, по первому впечатлению, вообще никто не рад. — Кстати, Терехова не замешана в махинациях с землей. Это достоверная информация. Проверил лично, а Фрол по бабкам подтвердит. С чего ты взял, что у нее рыльце в пуху?

Так я и рассказал. Никому, даже под страхом смертной казни. Тем более, если у доблестного финика серьезные намерения в отношении этой дамы — а, похоже, все к этому идет, — буду помалкивать, изображая безголосую рыбу, бьющуюся скользким брюхом о стеклянный лед. К чему кому-то знать, как козыряла своими связями Инга, когда пыталась развести меня на откровенность и соблазнить, нажравшись шампанским пойлом из не одной бутылки с продавленным дном.

— Я рад, — сухо отвечаю.

— У нее чистый бизнес. Даже за бугром ни хрена нет, все сосредоточено здесь.

— Сменим тему? — перекладываю из одной руки в другую видеоняню, с чьей помощью слежу за сыном.

— Прикольная штукенция, — заметив мои действия, ухмыляется дружбан.

— Очень выручает, между прочим, — настраиваю громкость и картинку.

— У тебя великолепный сын, Костя, — тихо, но как будто с пиететом, заявляет.

— Спасибо, — благодушно улыбаюсь.

А сам ведь вижу грусть в его глазах и дергающиеся губы, вытянутые тонкой ниткой.

— Прекрати, — прикладываю неоднократно крепко стиснутый кулак о деревянные перила веранды, на которой мы с ним стоим, наслаждаясь красотой прибоя и свежим ветерком. — Десять лет прошло.

— Нет. Вечность, босс, — зачем-то исправляет.

Ему виднее. Не стану спорить.

— Спасибо, что ей не отказали, — прикрыв глаза, гундосит. — Пусть будет матерью хотя бы так. Вы не пожалеете.

— Юрьев, блядь, закрой рот. Повод сегодня не подходящий, чтобы ворошить гнилое прошлое.

— Я понимаю, но…

«Так тяжело забыть?» — встречаюсь диким взглядом с его потухшими глазами.

— Спасибо, что принял обратно. Я не поблагодарил тогда — все как-то возможности не было, да и наедине с тобой не оставались, все под присмотром этого, — Юрьев стряхивает пепел, цокая языком. — У тебя не возникает ощущения, что у Сашика какой-то дефект в мозгах проклюнулся? Нежданно-негаданно, а?

— В смысле? — прокручиваю в пепельнице сигарету.

— Такое впечатление, что Фролу маниакально требуется компания. Какой-то вирус, вероятно? Он бродит по офису, как привидение, с открытым ртом заглядывает в кабинеты: то там посидит, то там побалагурит, потом куда-то сгинет. Ты знаешь, я нашел выход. Правда, после прошедших событий не уверен, что он все еще рабочий. Короче, Костя, я никогда тебя ни о чем таком не просил, но сейчас можешь считать это криком моей души.

— Бл, ты заинтриговал, Ромыч.

— Убери его! — он тычет зажатой между пальцев сигаретой в спину Сашки, который уже пристроился сзади Инги и по-хозяйски, как положено, обнял.

— Куришь, как оглашенный, — то ли укоряю, то ли констатирую очевидный факт.

— Ей меньше достанется. Ты меня услышал?

— О! Даже так?

С алкоголем, видимо, жена закончила?

— Не сыпь мне соль, сам знаешь, на что.

— Это без проблем, как скажешь. Они, кстати, — указываю в направлении жужжащего квартета, — с этой Ингой нашли общий язык. По крайней мере, писюша перестал посещать мой кабинет и раздувать мехи, мол:

«Костя, повлияй на решение той, которой не могу закрыть рот!». Возможно, эта баба — панацея, Юрьев. И мне не придется предпринимать какие-либо действия, о которых ты просишь сейчас.

— И за это сердечно благодарю, — хмыкает Роман.

— Юрьев, тебя заклинило на этом слове. На тебя не похоже.

— Считаешь меня неблагодарным? — он прикрывает один глаз. — Типа потребитель, да?

— Ой, придурок, не цепляйся к словам. Ты мне лучше скажи, если мы послезавтра рано-рано утром выедем, то вечером того же дня вернемся?

— Не хочешь оставлять жену? — еле двигая губами, уточняет мой вопрос.

Я обещал ей, да и себе вдобавок, что больше никаких командировок, отлучек и тому подобной хрени, тем более на неопределенный срок.

— Ей нездоровится.

— В чем проблема?

Если бы я знал — молчит Мальвина!

— Отчитаемся и назад? — игнорирую его вопрос. — Ты же меня знаешь, я предпочитаю держать руку на пульсе и быть в курсе всего, что происходит в радиусе, как минимум, один километр.

— Справимся быстро. Я просмотрел доклады, а Сашок подбил баланс. У нас все чисто, впрочем, как обычно. Встретимся с клиентами, переподпишем, проинспектируем, если ты соизволишь это сделать, затем ударим по рукам и, — Юрьев ярко улыбается, — вернешься удовлетворенный результатом к своим цыплятам. Так! — хлопает в ладоши. — Нам, кажется, надо бы отчаливать по домам, а то Фролов завалит Ингу на песок у нас под носом. Ребенок спит, жена устала, да и тебе пора ее обнять. Кость? — подавшись на меня вперед, он сильно наклоняет голову. — Разреши последний, но очень личный, вопрос? Только без обид или тому подобной хрени.

— Ты ведь не отвяжешься? — похлопываю ладонью по его плечу.

— Нет.

— Потом начнешь проводить собственное расследование, что-нибудь, естественно, раскопаешь и вынесешь на суд общественности, аккурат перед мои светлы очи? Я прав?

— Понимай, как знаешь. Вообще говоря, просто интересно. Не для огласки или передачи. Считай это персональным вызовом.

— Эк ты загнул, мой личный сыщик на зарплате! Когда мной интересуются правоохранительные органы, стоит задуматься над тем, где я нагрешил и не убрал за собой. Спрашивай уже.

— Ты влюбился?

Чего-чего? О, как! Вот так вот стразу, да без подготовки? На сухую будет драть?

— В кого?

— Блядь, шеф, заканчивай. М? — подмигнув, кивает себе через плечо. — Высокая молоденькая блондинка с двумя косичками, в смешно повязанной косынке, в длинном белом сарафане, босая и улыбчивая. На ней еще смешная укороченная жилетка с вышивкой. Не она ли там пищит?

Увы! Но нет. Нет! Однозначно — стопроцентно.

— Вам, наверное, пора, — обхожу его, направляясь к ступеням, ведущим на пляж. — Я приеду по расписанию, без опозданий, но самостоятельно, Ромка. Не ждите меня. Буду на своей машине.

— Ты, что, обиделся? — горланит в мою спину. — Ну, извини. Фрол зарядил, что это… Слышишь, босс?

— Угу? — на одно мгновение торможу, поставив на верхнюю площадку ногу.

— Он на тебя денежки поставил.

Устроил балаган, е. лан?

— Много?

— Приличное количество.

— Его версия? — вполоборота задаю вопрос.

— Оно самое. Прикинь? Писюша утверждает, что тебя в сердце ранил купидон. Кстати, а какой он? Кудрявый, пухлый, с розовыми щечками? Или вонючий, обрюзгший, с облезлым париком?

Ни хера себе у мальчиков фантазия гулять пошла!

— Вам пора, Ромыч.

— Костя? — он виснет на моей спине и шепчет в ухо. — Ты виляешь, остришь, не смотришь мне в глаза, зато следишь за этой девочкой, забываешь, как дышать, и спешишь домой. Я следак, криминалист, Красов. А перечисленные улики — прямые и совсем не косвенные. Ты влип, боссик. Здесь остается только развести руками. А мне… Тебе номер статьи-то зачитать?

Отнюдь! Но он ошибся, а я не стану огорчать…