Ася

Глава 26 «Наше место»

Белые розы. Вернее, розочки. Очаровательные малышки, пухлые бутончики со снежными язычками, выглядывающими из зелёных отворотов, укрывающих от ненастий полноценный будущий цветок. Тонкий аромат, истинная нежность, отсутствующие шипы и в меру толстый стебелёк. Букет великолепен, а Костино внимание бесценно! Крафтовая светло-коричневая бумага, салатовая лента и открытка в виде небольшого плюшевого мишки, а внутри плоского зверька простое пожелание:

«Выздоравливай, жена!».

— Устала? — его рука накрывает мою кисть, покачивающуюся в такт движению машины. — Ася-я-я?

— Нет, — смотрю на обручальное кольцо на мужском пальце и шепчу. — Люблю тебя, Костенька. Я очень-очень тебя люблю. Будь со мной, любимый.

— М? — он аккуратно сдавливает мне фаланги и раскатывает бережным захватом мягкие хрящи. — Что ты говоришь?

— Спасибо за цветы, — тут же повышаю голос.

— Угадал хоть с выбором? — отпустив мою ладонь, теперь двумя руками удерживает руль и, прокрутив его, вынуждает повернуть направо спокойную здоровую машину. — Нравится?

— Очень, — еле слышно говорю. — Они великолепны. Дорого, наверное?

— О цене не спрашивают, Цыпа, тем более мужчину. Подарок, значит, даром!

— Ты меня…

— Балую? — теперь его рука сжимает моё бедро и, не торопясь, прокладывает дорожку мягких и приятных объятий, пока не останавливается на моём колене, где указательным пальцем муж, по-видимому, намерен изобразить известный только лишь ему узор.

— Долго ещё? — слежу за тем, как он неспешно выводит вензеля на укрытой тканью чашке.

— Потерпи, скоро приедем, — подмигнув мне, переводит взгляд на сына, сидящего на своём законном месте позади нас. — Тим, как там обстановка?

Сын квакает, а затем, смешно присвистнув, громко заявляет о том, что у него как будто:

«Нет проблем, отец!».

— Быстро еду или наоборот?

— Нормально, — словно с облегчением выдыхаю.

— Ась?

— Не знаю, — плечами пожимаю.

— Что именно?

— Это ведь чужой дом, там нет наших вещей, там… — трогая пальцами края белоснежных, закрученных в живой рулон, нежнейших лепестков, бухчу под нос, извлекая возражения. — Послушай, пожалуйста.

— Ага? — по-моему, он чем-то недоволен.

— Даша, — неспешно начинаю, — она… Твоя… Как это сказать?

— Ага? — а муж уже настаивает и с нетерпением ждёт.

— Неважно, — махнув рукой, внезапно заключаю.

— Хочешь, расскажу кое-что интересное?

— Хочу! — и моментально оживаю.

— Я видел Дашку без трусов. Не-од-но-крат-но!

— А-а-а? — мой рот непроизвольно открывается, а я вжимаюсь в спинку кресла. — Ч-ч-что?

— Год разницы, Цыпа.

— И-и-и… — нет, не приду в себя, а такими откровениями он меня мгновенно доконает!

— Резинка на трусах сильно натирала ей нежную кожу, поэтому кудрявая соплячка скакала на волнах, рассматривая широко распахнутыми глазами моё обнажённое хозяйство. Она мне соски давила, Ася. Показать?

Обойдусь! Мотаю головой и завожусь.

— Я с ней, между прочим, впервые поцеловался. Родители имели на нас планы, женщина. Отцы дружили, вместе учились в институте, сидели, если можно так сказать, за одной партой. Алексей Смирнов был частым гостем в доме у Петра Красова. Дочь привозил, знакомил со мной. Я, если тебе интересно, не возражал. Мы с Дарьей исследовали местную флору и фауну, а также познавали детско-юношескую анатомию. О том, что у девочек между ножек, — он прикасается к этому же месту, но на мне, — не стручок, а горяченькие складочки, я узнал, когда гулял с Дари-Дори. Развратная малышка! — моргает и закусывает нижнюю губу. — У неё бешеный темперамент и смекалка. Воровали с ней взрослые журналы и листали до потери пульса, слюнявя пальчик. Ты же понимаешь, как созерцание заводит? — с пошлым блеском подмигнув мне, нагло продолжает. — Увиденное и прочитанное необходимо было ввести в эксплуатацию, так сказать. Французский, итальянский, ресницами, носом, щекой и шеей… М-м-м-м! Я целовался с первой леди Смирновых. Рыбка — очень общительная и страстная натура. Горовой знает. Недаром же Даша — прима «аргентины». Столько секса в крошке, что словами не передать. Эту кумпарситу нужно брать и брать, и брать. Трое, твою мать, детей! Яр, видимо, внемлет всем непроизносимым мужским желаниям. Чёрт! — муж смотрит на свой пах. — Я возбудился, женщина. Это… Ха! — кивает на то, чего и нет. По крайней мере, я там ничего не вижу.

Грубая джинсовая ткань, отстроченная ширинка и отсутствующий… Бугор! Врёт же? Врёт, врёт, врёт! Коз-ё-ё-ё-ё-л!

— Ни черта себе проблема, Цыпа! Ночью, — Костя тянется ко мне, при этом не спускает глаз с дороги, вьющейся широкой лентой, — я займусь тобой.

— Ты… Ты… Хватит! — уже почти рычу. — Забыл про половой покой?

— И что?

— Мне нельзя, — прячу взгляд и недовольно бормочу. — Не менее месяца. Так врач рекомендовал.

— Орально можно, — он задирает нос и нагло выставляет подбородок. — Я всё узнал. Покопался в интернете, проконсультировался, узнал ещё одно профессиональное мнение. Голодный, Цыпа, как кобель без обещанной хозяйкой вязки! Хочешь, чтобы к другой болонке убежал? Кстати, я размял язык. Этот аппарат всегда тёпленький, если что.

Сейчас я больно стукну, вложу всю силу, накажу и отстою поруганную честь, которой он меня лишил, когда впервые тронул языком.

— Только об этом можешь думать?

— Я же мужик! — и снова нос ползёт наверх. — Тимофей?

— … — сын прислушивается, а для этого специально выставляет ухо.

— Да, барбос, да! Женщины — имя им Легион! Учись, малыш.

— А дальше?

Зачем спросила? Интересно? Завелась? Ревную? Или я страхуюсь, чтобы всё заранее узнать.

— Однако! Желаешь продолжения?

Пусть рассказывает, если начал. Потренирую выдержку, натаскаю свой характер, что-то пропущу мимо ушей, а на чём-то заострю своё внимание. Отомщу, отомщу… Тебе ведь нечем хвастать, «Цыпа». Ну и что! Значит, сочиню.

— Потом мне на глаза попалась Ксения и её свободная от бюстгальтера грудь. Знаешь, такие бугорки, похожие на морские камушки. Кстати, Ксю-Ксю любила загорать исключительно без верхней половины купальника. Раскладывалась на песке и задирала руки. А я… — ухмыльнувшись, хмыкает. — Хм-м-м! Я прикрывал её пупырышки большими голышами. Она визжала, когда горячий камень трогал нежненькую кожу, обжигая ареолу. Голосила, как молочная свинка. У-и-и-и, у-и-и-и! Молниеносно опускала руки и живым крестом прикрывала некрупное богатство. Я не скрываю, что люблю женщин, Ася. Есть чем покрыть мое неожиданное откровение? Блин, через что я только не прошёл! С Нией только не срослось, — мне видится, или он с сожалением плечами пожимает. — Эх! А была возможность, между прочим. Надо было мелочь научить порядку.

— С Нией?

Чудное имя!

— Антония Смирнова! Это младшее бесовское отродье. Самая маленькая из брахманской касты. Это дочь Сергея, родная сестра Юлы. У неё гетерохромия, Ася, но ей идёт. Уверен, что Петя Велихов, её муж, на эту фишечку повёлся, как телец на жертвенный алтарь. Знаешь, что это такое?

— Нет.

— Разные по цвету глаза. Один — карий, а второй — то ли серо-зелёный, то ли голубой. Богатейшая палитра! Как говорят, под настроение. Одно могу сказать, что эта языкатая стерва — истинная ведьма. Она меня прокляла.

— Ты серьёзно? — хочу ударить, но из последних сил держусь.

— Вполне! — сейчас муж смотрит на меня, да только я не вижу его глаз, которые он скрывает под солнцезащитными очками. — Я мешался под ногами у Юлиного кобеля, Святослава. Мудила редкий, откровенно говоря. Сыночек, прости меня. Не буду больше выражаться. Это был последний раз. Такой, знаешь, идейный хрен, большой военачальник, храбрый командир, подполковник без погон, побывавший в плену и вернувшийся в мирный город, чтобы истребить мою семью, — Костя бьёт ладонью по рулю, а потом вдруг шепотом дополняет. — И хорошо! И на здоровье! Желаю счастья. Пусть живут.

— Костя? — я останавливаю его руку и перекрещиваю наши пальцы.

— Отвлекся! Просим прощения, госпожа. На чём я остановился? Ах, да! Так вот, недоразвитая Ния сказала, что никогда не знать мне покоя. Потом добавила, что буду глубоко несчастным, вечным мучеником, волочащим свой неподъёмный крест. Эта мелочь — между прочим, без преувеличения — обладает каким-то жутким даром. Поговаривали, что Тоня вышла нравом в свою прабабку, у которой был чёрный дар. Короче, я влип по самые помидоры, женщина. Спаси меня, а? А? А, Красова? Аська, есть чем ответить?

Начну, наверное, так:

— Я встречалась с мальчиком.

— Охренеть! — сильно придавив педаль, Костя тормозит, а я вцепляюсь пальцами в ремень и, согнувшись пополам, животом и грудью удерживаю от падения на пол большой букет из роз.

— Да, — теперь шепчу, разглядывая коврик на полу.

— Но до основного, насколько я помню, всё же не дошло, — машина снова едет, а я распрямляюсь и откидываюсь на подголовник кресла.

— Насколько ты помнишь?

В каком смысле? На что он намекает, когда убавляет звук и огрубляет тон, меняя свой мягкий баритон на тяжелый, почти грудной, угрожающий мне бас?

— Помню наш первый раз. Первый для тебя, если придерживаться терминологии. Ты была девственна, Ася. Если не сказал тогда, то не означает, что ничего не понял. Опыта не было совсем, хотя ты старалась. Глаза хотела мне замылить, Цыпа? Маленькая курочка нежным клювиком толкалась и искала то, что могла бы обхватить обрезанными коготками. Кстати, половой покой работает в обе стороны, женщина, — он лезет носом в моё ухо, хихикает и, задевая языком хрящ и обводок, шипит мне просто в мозг. — Пососёшь?

— Му-у-у? — поджав плечо, мычу.

— Мне начинает нравиться наш незапланированный отпуск. Аська? — муж вскрикивает и подпрыгивает на кресле.

— Ты был не рад? — таращусь безумным взглядом в лобовое.

Сосать? Не пойму. Минет? Он хочет… Господи! Я точно не смогу. Это же… Это же… Наверное, фу-у-у-у!

— То есть?

— С девушками мужчины не желают связываться, — хриплю, не меняя направления глаз.

— А-а-а! Так ты была девушкой! А я, было, подумал, что просто зажалась: не протиснуться — не протолкнуться. Но ты стоически молчала, только рублём напоследок одарила… Двести, Ася? Двести? Серьёзно? Помелочилась? Решила умыть взрослого мужчину?

— Нет.

— Знаешь поговорку: «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться!»?

— Угу, — усиленно киваю.

— Короче, мы эту поговорку отработали личным примером. Продемонстрировали суть. Согласна?

— Костя, перестань! — прыснув, прикрываю рот ладонью.

— Извини, Цыплёнок. Если честно, не сориентировался тогда. Неужели так не понравилось? Только не вливай мне в уши про то, как я стонал, что вижу под собой бывшую жену, пока е. у тебя. Возможно, пару раз что-то подобное и проскочило, но стонущий при половом акте мужик — это бред.

— Ты стонешь! — знаю, что права!

— Когда нерв в пояснице зажимает. Что ты придумываешь?

— Ты ноешь, Костя.

— Нет.

— Да, — настаиваю, потому как несколько раз слышала его тихий голос, вещающий о том, как ему хорошо со мной.

— Возможно, в момент эякуляции.

— Э-э-э… — краснею и поворачиваюсь назад. — Тимоша, всё в порядке?

Малыш сидит с открытым ртом, ритмично бьет ладонью по бортику и следит глазами за отцом, не обращая на меня внимания.

— Тимофей?

Чёрт возьми! Не помогает. Он меня забыл?

— Возьмешь меня в рот.

— Что? — я снова возвращаюсь к Косте.

— А как еще мы проверим твою теорию? Стонет Красов или нет? Хочу видеть тебя, когда ты…

— Извини, — резко отсекаю. — Ты меня смущаешь.

Не выйдет! Он будет разочарован, а я раздавлена. Это унизительно, мерзко, грубо, отвратительно. Его член у меня во рту? А если укушу?

— Принято! А что касается твоей беготни год назад, то я что-то даже начинаю понимать. Вероятно, всё довольно быстро произошло. Не так, как ты себе представляла, например. И вот, пожалуйста. Раз — и ты сбежала! Я едва-едва успел моргнуть. Чёрт, Ася! Я ведь спал, ты даже не удосужилась разбудить меня и сказать, что линяешь.

— Какой же это был бы тогда побег? — хмыкнув, задаю вопрос.

— Принято! Сбежала — комедии хана. Но нет же. На тебе, козлина, два — и вот ты с этим парнем, — кивком указывает за своё плечо, — стоишь на моём пороге. Ну и, наверное, три! Я беру тебя в жёны, ты говоришь «согласна, да», потом мы закрепляем наши отношения, а напоследок я порнографически — с твоей подачи, Цыпа — просветился! Вот это, я понимаю, стремительное развитие наших отношений. Смотри! — он выставляет руку и направляет палец куда-то в сторону, но не вперёд. — Конечная цель. Маяк! Еще минут десять и будем на месте. Дорогу надумали сделать. Прикинь!

Машина качается, хромает, а муж сбавляет скорость.

— А если серьёзно, то это были сопливые детские воспоминания, Ася! Надеюсь, не должен говорить, что правды в этом нет. Смирновы — семья строгих правил. Четыре девочки. Их нужно было в узде держать. Это местечко оживало с их приездом. Представляешь, на летние каникулы прибыли городские павы с детским маникюром, внучки начальника лучшей пожарной части областного центра, дочери крутых мужиков. О таких, кажется, говорят: «Гордость нации!».

— Зачем ты обманул? — в плечо толкаю, не прикладывая особой силы.

— Чтобы посмеяться!

Сказать, что это было несмешно? Тем более я в кое-что поверила. Вот, например:

— Так ты видел Дашу голой или нет? — только это, видимо, интересует, «Ася»?

— Естественно! Желаешь, как я понимаю, еще подробностей. Значит, так! Всё это — наше бултыхание в морской волне — было, если не ошибаюсь, лет до трёх. Моих, конечно! Говорю сейчас совершенно серьёзно. Я не смеюсь и не издеваюсь. Напоминаю, что об этом ты лично попросила. Да, Ася! Я видел её половые губки. Хочу заметить тебе на будущее, что потом я лицезрел не одну женскую промежность, но с твоей…

— Пиздёнкой? — оскалившись, скосив свой взгляд, шиплю.

— Другое слово просилось, но да ладно. Короче, твоя Матильда круче, Цыпа! Роднее, что ли. Нежнее, вероятно. Отзывчивее. Вкуснее. Так я продолжу?

Р-р-р-р! Хочу убить. Живот странно дёргает, а правая ступня топочет, отбивая нервный ритм. Почему он такой? Почему такой заносчивый? Почему красивый? Почему болтливый? Почему такой невыносимый? Грубый? Сильный? Наглый? Вредный? Иногда противный? За что я полюбила этого мужчину? За то, что грубо брал меня на кухне? За то, что корчил морду, когда отказывался от полноценного завтрака и цедил, отставив палец, чёрный горький кофе? За то, что был со мною в душе, в ванне, на постели, на песке… Господи! А на стиральной машинке, когда он сзади меня брал.

— … не уверен, что Даша помнит о таком, но я точно запечатлел родинку у неё на внутренней части правого бедра. Внимание — проблема!

— Прекрати! — шиплю.

— Должен ли я, — похоже, он меня не слышит, не чувствует опасности, считает, что это смешно и не содержит компрометирующую искру в транслируемой информации, — рассказать об этом Ярославу?

— Нет! — ещё один толчок в плечо, да только на это мужу всё равно.

— Тихо-тихо, женщина.

— Откуда ты узнал про адвоката и развод? — внезапно задаю вопрос.

— Теперь об этом будем говорить?

— Да.

Он нашел мою коробку: вскрыл её, поднял крышку, заглянул, перебрал, покопался, кое-что узнал. В простой картонке я спрятала всю свою жизнь. Всё, чем живу, за счет чего выживала раньше, о чем мечтаю, к чему стремлюсь, что боготворю, от чего схожу с ума, что мне нравится, что не стоит афишировать, что придерживаю на черный день и на случай непредвиденных обстоятельств, что предпочитаю и… Кого люблю!

— Костя? — повернув к нему голову, рассматриваю гордый профиль.

— Да? — не отвлекаясь от дороги, отвечает.

— Откуда ты узнал… Пожалуйста, это важно!

— Ася, Ася, Ася, — запрокинув голову, заливисто хохочет. — Ты, правда, хочешь знать, как я допёр, что ты торчишь от крохотных цветочков или что желаешь развестись со мной? По всей видимости, «Костенька» уже допёк?

— Торчу? — отворачиваюсь и обращаю взгляд в своё окно.

Степь. Бескрайние просторы. Редкие деревья, тонкая гряда лесополосы, идеальная по исполнению гладь и волнообразно сокращающийся ковыль.

— Я положил их на твой счёт.

— Кого?

— Не кого, а что! Деньги, которые ты хранила в картонной банке. Не доверяешь государственной финансовой системе?

— Про развод… — пытаюсь еще разок начать.

— Если не ошибаюсь, мы всё выяснили. Разводиться не будем. Захочешь уйти, — мгновенно становится серьёзным, стирая с губ улыбку, — придётся объяснять причину. Фразы «я устала», «не хочу», «не моё», «ошиблась» не принимаются. А что касается измены…

— Кто меня такую неумеху возьмёт?

— Что-о-о-о? — Костя бьёт по тормозам, и мы одновременно влетаем носом в лобовое. — Давай-ка, Цыпочка, на выход. Продолжим позже, неугомонная жена…

Ворота! Я помню. Я ведь здесь уже была. В ту ночь, когда моя киста заверещала и заявила о себе, Костя разговаривал с Ярославом, стоящим на пороге этого… Этого… Господи, чего?

— Добро пожаловать, — ко мне обращается невысокая улыбчивая женщина. — Я Даша, а Вы Ася?

— Угу, — рассматриваю огромный двор и, как назло, не нахожу ни одного изъяна в здешней обстановке. — Сколько у вас цветов!

Почти ботанический сад! Ишь, как богачи живут.

— Мама с тётей постарались. В этом месте всегда были здоровые клумбы. Мы тут в детстве играли, расстилая подстилки, давили тряпкой залитые под корень хризантемы, мяли мальвы, нещадно ломали космею и протыкали задницы острыми шипами диких роз. Ох, через что мы тут только не прошли! Сюда-сюда…

Мы тоже… Вернее, в детском доме я аналогичным образом играла, воображая красивую жизнь, сочиняла сказку, давала имена спичкам, пронзающим большой цветок, например, пион или ромашку.

— … Устраивали в этих бурьянах магазинчики с лепестковой одеждой и возводили дома для кукол с пластиковой грудью и на высоких каблуках. Псина только жутко досаждала, — внезапно переходит на странный шёпот. — Ссал уродец, помечая территорию. Всё бы ничего, когда он задирал лапу над Костей, но, когда надо мной или Ксю-Ксю… Ксю — это моя младшая сестра. Короче, местный кобель берегов вообще не видел. Пользовался своим заслуженным званием — аж целый поводырь, понимаешь ли, слепого человека. Такой гордый был, прям, как старший Красов. Недаром говорят, что каждая собака похожа на своего хозяина. За это, между прочим, этот «шарик» и пострадал. Смелее, Ася. Вы…

— Угу. Пострадал?

— Ему сделали чик-чик, — она показывает характерный жест, сводя и разводя средний и указательный палец на своей правой руке, — а он, бедняга, не вынес позора. Прыгнул со скалы и не выгреб. Покинул бренный мир раб божий Пират! Никто не плакал, кроме Нии. Это…

Я знаю, знаю, знаю. Не стоит повторять.

— Это Ваша двоюродная сестра.

— Вот именно. Наша цыпа — уникальной души человек.

— Цыпа?

— Она кудахчет и стрекочет со скоростью света. Мы для нее курицы, а она для нас цыпа. Это сестринская специфическая любовь. Тосю нельзя не любить. Такой, знаете, до смерти ребёнок, но не без способностей и с пикантными чертами непростого характера. Вам нужно с ней познакомиться. Мы, Ася, неплохие люди. Не знаю, что там наболтал Костик, но ни одна из нас, включая его бывшую, не причинили никому зла. Скорее, нас били, а мы молчали. Итак…

— Пират утонул? — убеждена, что у меня сейчас на лоб вылезли глаза. — Он же умел плавать. Это же собака…

— Я шучу. Без хозяйства Пират долго прожил, даже отрастил брюхо, заработал сахарный диабет, замучил почки и умер в очень преклонном возрасте. Если не ошибаюсь, ему было то ли тринадцать, то ли четырнадцать лет. Послужил и убежал на радугу. Вы, что, плачете?

Развязало, видимо. Не могу остановиться, как ни стараюсь. Была вынуждена сообщить об этом своему врачу, а он, загадочно улыбнувшись, объяснил мою эмоциональность гормональным всплеском, прописал успокоительные и по-отечески погладил по спине при выписке:

«Ася, всё будет хорошо. Муж позаботится о Вас».

Как говорится:

«Спасибо и на этом!».

Костя с Тимошей на груди шагает рядом с Ярославом впереди нас, а мы за ними с этой Дашей специально, что ли, отстаем.

— Идемте-ка туда, — она обхватывает мою кисть и тянет за собой. Не настаивает, не принуждает, просто направляет. — Ася, не бойтесь. Я не кусаюсь.

— Я Вас не боюсь. Спасибо, что пригласили. Мы не обременяем? Это неудобно. Вы так любезны.

— Сегодня уезжаем — вот прям сейчас. Задержались, потому что ждали вас. Я хотела познакомиться и рассказать, что к чему. Мы в скором времени покинем эту дачу, а Вы останетесь с красавчиком наедине. Без проблем и никаких забот и, уж тем более, неудобств. Здесь хорошо?

Красавчик? А вопросов становится всё больше. Пожалуй, с этого и начнём.

— Почему красавчик? — спрашиваю, бухтя себе под нос. — Да, здесь великолепно.

— А разве нет? — подмигнув, не скрывая хитрецы и кокетливого взгляда, лукаво отвечает. — Хорош же? — кивком как будто задевает мужские спины. — Вам повезло, Ася, да и ему тоже. Костя заслуживает на крепкую семью и своего ребёнка. Незачем усыновлять, если можешь самостоятельно родить. Вы со мной согласны?

— Нет.

— … — всем видом она показывает непонимание, поддержки ищет, пытается обратит моё сознание. Эта женщина считает, что детский дом, сиротский приют, комната малютки — по умолчанию низший сорт?

— У меня нет родителей, Даша, — тихо говорю. — Я отказник, брошенный на рынке новорожденный ребёнок. Там меня нашли в коробке. Я думала, что Костя рассказал Вам.

— Извините, я не знала. Нет. Хочу заметить, что Красов не особо и болтлив. Он не посвятил нас в Вашу историю. Но моя реплика не относилась к деткам, оставшимся без попечения родителей. Поверьте, я прекрасно знаю, понимаю, о чём говорю. То, что я сказала, касалось ситуации, в которую случайно угодил Костя. У Юли есть старший сын, которого Красов хотел усыновить и дать впоследствии мальчишке крутые привилегии. Господи, неважно, — тяжело вздыхает. — Прошу меня простить… Ася?

— Ничего страшного.

К такому обращению я уже давным-давно привыкла…

Тёмные кудрявые волосы. Длина? Её копна уверенно прикрывает женские лопатки и устремляется к тонкой талии. Коричневые глаза, смуглая кожа, идеальная фигура, невысокий рост, спокойный шаг, вывернутые наружу танцевальные стопы, узкие щиколотки и нежные запястья. Они ведь сёстры с Юлей, значит, в чём-то похожи. Его бывшая жена идеальна и… Смазлива? Почти кукольная красота?

— Как Ваше здоровье? — вдруг спрашивает Даша.

— Спасибо, хорошо.

— Нужно поберечься, — смотрит на низ моего живота, сочувствует и головой качает. — Есть предложение!

— Угу.

— Пока мужчины разберутся с вещами…

Она сказала с «вещами»? То есть этого богатства много? Когда муж всё успел?

— Даша, говорите мне, пожалуйста, «ты», — незамедлительно ей отвечаю.

— Хм? — приставив к губам свой указательный палец, поднимает вверх глаза. — Мне подходит, но только при одном условии.

— Каком? — стремительно теряю голос, хриплю, сиплю и замолкаю.

— Не нужно бояться, Ася. Говори мне «ты»! Мы простые люди, а Костя — друг семьи. Устала повторять, что его развод с Юлькой — исключительно их дело. Он повёл себя, как настоящая скотина, — она вдруг осекается и направляется как будто бы испуганным лицом ко мне. — Это ничего, что я его так называю? Отец меня по сей день ругает за несдержанность в выражениях, но куда как лучше быть открытым человеком и говорить то, что думаешь, чем исподтишка наточенным ножом ковырять случайной жертве спину? Я бываю грубой, Ася, но не потому, что…

— Ты очень милая, Даша, — вскинув руку, прикасаюсь к её горячему плечу и бережно сжимаю мышцу. — Я согласна. Твой папа в чем-то, безусловно, прав, но лучше быть искренним и ничего не скрывать.

— Итак, Красов временами ведёт себя не так, как хотелось бы или как было задумано самой природой. Угу? Почти «скотина», но в мягкой форме. Блин, чего меня несёт? Одичала в этом месте. Сейчас-сейчас, — несколько раз хлопает ладошкой по своим губам. — Ну, что скажешь? Я прощена, но в чём-то всё-таки была права?

Сказать, что я не знаю, что мне всё равно, что не уверена, что…

— Ася, Юля никогда не принадлежала Косте. Все об этом знали и Красов в том числе. Они были красивой, но пластмассовой парой. Знаешь, кукла Глаша и лупатый Симеон. Они развелись бы в любом случае. Этот брак держался на честном слове и одном крыле. Ворошить прошлое и сравнивать себя с моей сестрой. А теперь скажи-ка, дорогая Ася, какой во всём этом резон?

— Она ведь твоя сестра, — не скрываю удивления в голосе.

С чего она, в конце концов, взяла, что я сравниваю себя с той… Ну, с той… С другой!

— Именно поэтому я и говорю, как есть. Юля всю жизнь была без ума от Святослава. Она жуткий однолюб, Ася. Тётя Женя, её мама, называла маленькую Юльку Снежной Королевой, а иногда даже Каменным Цветком, который ищет своего хозяина, чтобы околдовать, поработить и заставить пресмыкаться. Красивые черты, идеальная внешность, множество талантов — искусная обманка. Потому как Юлька очень непроста, однако в то же время нельзя сказать, что моя сестра летает в небесах и страдает от неразделенного большого чувства. Мой любимый дядечка, Сергей Смирнов, называет их отношения волчьей любовью. Юля и Свят — волки, понимаешь? Это стая, которую силой, принуждением или лаской, заискиванием, чужой любовью или уважением не разбить. Это неделимый организм, сросшийся системами. Кровь, выделения, нервы, питание и сердце — всё одно! А Костя — просто лучший верный друг, но не больше. Он из другого теста. Понимаешь? Мягче, нежнее, спокойнее! С ним надёжнее. Короче… Много говорю?

— Прости, пожалуйста, — как завороженная, шепчу.

— Поговорим?

— Угу.

— Пусть мужчины занимаются хозяйством, а мы прогуляемся по пляжу. Я покажу потайные ходы и расскажу, что и где лежит. Дом в вашем полном распоряжении. Выбирайте любую постройку.

— А маяк?

— Конечно. Там внизу, на первом этаже, имеются жилые комнаты, есть кухня, санузел и детская. Между прочим, это всё он, твой муж! — абсолютно не стесняясь, Даша тычет пальцем в Костю, который, как это ни странно, именно сейчас решает повернуться к нам. — Его задумка, его проект, его работа. Мой отец предложил, а он реализовал. Это был подарок. Мы с мужем переживали непростые времена, а мой папа решил таким образом сблизить нас. Ася? — Даша низко опускает голову и странно замолкает.

— Да?

— У меня трое детей, но…

Трое счастливых детей: старшая — спокойная и уравновешенная Яся, Ярослава, названная в честь своего отца; средний — Глеб, смешной малыш, прячущийся в коленях матери и посматривающий на чужих людей с нескрываемой опаской; а самый младший — Макс, Максим, его здесь нет, но о нём ребята постоянно вспоминают, вставляя в разговор смешные фразки, которые транслирует их болтливый мелкий сын.

Обед в просторной беседке, тёплые объятия мужа за столом, хихикающий рядом Тимка и добрый взгляд Даши, который я периодически ловила на своём лице. Так прошел наш первый день в этом необыкновенном месте. Я познакомилась с отличными ребятами, посмеялась над язвительными шутками мужчин, посидела почти в гоночной машине, в салоне которой Даша со слезами на глазах поведала мне тайну. Господи, чужая жизнь — страшные потёмки, а за красочной картинкой временами прячется жуткий и колючий негатив…

— Ты знал, что Ярослава — приёмная, не родная? — прижавшись спиной к мужской груди, вожу пальцем по тыльной стороне его ладони, бережно уложенной на мой живот. — Костя?

— Яся тоже знает, — он опускает голову и подбородком укладывается мне на плечо. — Это не секрет. Семья этого не скрывает.

— Что? — вполоборота задаю вопрос.

— Ей было то ли три, то ли четыре годика, когда ребята забрали Ярославу из детского дома. Потом у них родился Глеб, и малышка получила фамилию Яра, чтобы не было лишних вопросов. На самом деле она Смирнова, Ася!

— Что-о-о-о?

— Однофамильцы. Так уж вышло. Никто из них не загадывал такого. Ярослав рассказывал, что при их первом посещении приюта дочь самостоятельно подошла к нему, обратила внимание на его протез, разговорилась и выбрала Горового себе в отцы.

— А как он потерял руку?

— Аська, — Костя шепчет мне в висок, — я хочу тебя. Давай потом, а? Поговорим и всё обсудим после того, как я докажу тебе, что мужчины никогда не стонут.

— М? — а я ведь ощутимо напрягаюсь.

— Не делай вид, что не расслышала, — муж прыскает, а после зубами осторожно прикусывает кожу на моей щеке.

— Костя, я не готова. Я…

— Поласкаемся и уснём, м? Что скажешь?

Поласкаемся? Не помню такого определения. В той книге, которую я скачала с самиздат-сайта, ни слова о таком не говорилось.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Как? Как я могу неважно себя чувствовать, если ничем не занимаюсь: ничего не делаю по дому, не готовлю, не ношу ребёнка, не стираю, не глажу, не шью… Чёрт, я тунеядка, потому что праздно прохлаждаюсь?

— Я боюсь, — очередную глупость лепечу.

— Помню про все рекомендации, женщина. Шов, если честно, очешуительно великолепен.

Ещё бы! Он ведь лично обработал его: промыл, протёр, просушил, продезинфицировал, затем присыпал, подул, когда щипало, а после наклонился и поцеловал «очаровательный» узор.

— Костя? — вытягиваю шею, подставляясь под набирающие обороты ласки.

Муж трогает губами кожу, посасывает натянувшуюся жилу, прищипывает мочку и тут же отпускает:

— Что?

— Мне удалили матку? — осторожно всхлипываю и моментально замолкаю, закрыв глаза, закусываю нижнюю губу и её жую, пропуская слизистую сквозь выставленные зубы.

Жую, жую, жую… Ну же, ответь, любимый, ведь я чего-то жду.

— Нет, — мгновенно заявляет. — Ася, послушай, пожалуйста, — Костя проворачивает меня вокруг своей оси и мягко прижимает, впечатывая в себя. — Тише-тише.

— Дырок нет, зато… — негромко начинаю.

— Яичник, Ася, всего лишь правый яичник! — моментально перебивает. — Только это — его забрали. Так было нужно, он давно погиб. Был обречён с самого начала. Возникли серьезные осложнения, и хирурги приняли взвешенное решение. Ошибки нет, всё так, как надо. Тебя спасли, вернули, освободили от болячки. Цыплёнок, ты поняла?

— Прости, — мотаю головой, расплёскивая слёзы по его футболке.

— Всё будет хорошо, — прижимает крепче, запустив ладонь мне в волосы, расчесывает кожу, нажимая пальцами на ритмично пульсирующие внутренние точки.

— Угу, — пищу и прячусь на его груди.

Я догадывалась. Что-то понимала. Немного знала, потому что ощущала пустоту. Меня разрезали, искусно выпотрошили, забрали маленькую часть. Меня лишили возможного материнства, при этом спасли и сохранили жизнь. Какой ценой я обрела покой и свободу от того, что у меня украли? Глупая, глупая, глупая! Меня ведь неоднократно предупреждали. Почему я не послушала, почему не доверилась, почему бегала и укрывалась, почему относилась наплевательски? Почему, почему, почему?

— Костя?

— Да?

— Я тебя люблю, — обнимаю почему-то подрагивающие мужские плечи, обмякаю, висну на мужчине и задираю голову. — Очень, Костенька. Слышишь?

— Да, — он смотрит мне в глаза, в которых, видимо, читает про то, как сильно я страдаю от того, что мой любимый муж не отвечает…

«Он меня не любит, Даша» — ревела на её плече, пока она водила своей ладонью по моей спине.

«С чего ты взяла?» — Горовая отвечала.

«Я случайная девица, которая с ним легла и забеременела. Он ни разу не сказал, что…».

«Хочешь, чтобы лепетал о том, что жить без тебя не может? Так это будет ложь, Ася. Разве в этом любовь заключается?» — оттянув меня, тогда спросила Даша.

«Я мечтаю лишь о том, что он признается только в этом. Понимаешь? Жду, что вот сегодня, что вот сейчас, что… Вот-вот, вот-вот! А Костя просто слушает и не отвечает. Я думаю, что он всё ещё мечтает о твоей сестре…».

«Нет, Ася! О ней не думает. Даже не сомневайся» — заверила меня она. — «Посмотри в его глаза, Ася. У мужчин там всё написано. Потемневший, бешеный — это страсть, похоть, жажда обладать. Мягкий и расслабленный — ему нормально, всё пучком, жиреет, наслаждаясь. Пытливый, уверенный, ищущий, иногда пронизывающий, манящий и горящий, но не строптивый — он влюблён в тебя! Муж научил, если что. Проверенный способ. По крайней мере, Горовой сейчас для меня как на ладони. Знаешь, как товарищ жутко бесится, когда я начинаю искать в его глазах немое подтверждение тому, о чем без доказательств знаю?» — она поцеловала меня в щёку и вытерла очередную крупную слезу, норовящую упасть на грудь…

Муж напирает на меня, придавливает настырно, но всё же мягко, направляя нас к глухой стене.

— Стой спокойно, — командует и, прислонив спиной к каменной панели, внезапно отпускает.

Отходит, сделав несколько шагов назад. Убирая руки и расправляя плечи, Костя поднимает голову, затем встречается со мной глазами — муж раздевает, руками не касаясь.

— Это наше место, Цыпа! — исподлобья неожиданно мне сообщает.

— Наше?

— Там, где всё произошло. Там, где исток. Там, где истинное начало. Там, где прозвучал щелчок. Там, где были только двое!

— Что? — а я действительно не понимаю, о чем он говорит.

— Всё! Это здесь, Цыплёнок. Наше, чёрт подери. Наше место! — он громко хмыкает, но шёпотом внезапно добавляет. — Сука, кто бы мог подумать. Грёбаный отцовский дом, заброшенный слепой маяк. Ася?

— Да?

— Разве ты не чувствуешь? Не видишь? Не понимаешь?

Нет, ничего не вижу. Но он считает, видимо, иначе. Что-то изменилось? Костя снова возвращается, подходит и, схватив мои запястья, обездвиживает возле стены. Не отводя глаза, он начинает приседать, и наконец, становится передо мной на колени.

— Что ты делаешь? — еле двигаю губами. — Прекрати. Это… Как-то… Не надо. Встань!

— Узнаешь, Цыпа, — хрипит, комкая в руках подол моей ночной сорочки.

— Ты… Господи… — похоже, до меня дошло.

— Будет хорошо, жена, — он улыбается, рассматривая мой обнаженный низ, облизывает губы и выставляет свой язык.

В его глазах сейчас сверкают однозначно похоть, страсть и бешеная жажда обладать. Ну что ж, пусть будет. Пусть будет секс, раз о любви речи в нашей жизни нет.

— Привет-привет! — кончик теплого и влажного языка щекочет кожу на лобке, а затем неспешно пробирается немного дальше и однозначно ниже.

«Пусть будет так!» — прогнувшись в пояснице, поднимаю ногу, устанавливая на его плечо голую ступню. — «Л-ю-б-л-ю!».