Бывший. Ворвусь в твою жизнь

Глава 11. буду твоим Звездным Одиссеем

Я думаю, что надо Ваню вести к психологу. О ночном дядьке, который заявил, что, он есть его папка, он не говорит. Делает вид, что никого не видел, не слышал и вообще гостя не было.

Сама начать разговор, что космонавта я выдумала, я не могу. Это хуже, чем заявить, что Деда Мороза не существует, как и волшебного зайчика, который передает через меня, когда возвращалась с работы, гостинцы.

И я вижу в нем тень Адама. Раньше я игнорировала этот момент. Он был моим сладким пупсиком, которому я целовала его крошечные ножки и меняла подгузники, а сейчас он стал старше, и, проклятье, не надо даже делать тест ДНК, чтобы подтвердить отцовство Адама.

Я не думаю, что я должна была тогда бороться за Адама, учитывая тот момент, что, он опять пропал с радаров. Наверное, по логике моей мамы я и сейчас должна всячески добиваться от него, чтобы он стал хорошим отцом, тянуть его ноздри в семью и названивать с требованиями, чтобы он завоевывал доверие сына.

А, может, ему просто не надо всего этого?

— Мам, я тебя люблю, — сонно шепчет Ваня.

— И я тебя, малыш.

Целую его в висок, вдыхаю запах детского шампуня и откладываю этот трогательный момент в копилку своих воспоминаний. Поправляю одеяло, и Ваня спрашивает:

— Когда папа вернется?

Сердце сжимается. Попробовать его убедить, что внезапный ночной гость — его папа? Не послушает. Он упрямый, и в этом он пошел не только в меня, но и в Адама.

— Малыш…

Смахиваю локон со лба и сажусь. Подбираю правильные слова, чтобы объяснить маленькому человечку, что сейчас происходит в нашей жизни и уже готова раскрыть рот, но вздрагиваю и цепенею в холодном от жуткого звука, от которого вибрируют окна.

То ли сигнализация, то ли сирена. Ваня испуганно жмется ко мне, в окна бьются вспышки света.

— Мам…

— Спокойно, — шепчу я. — Скорая, наверное.

Если это скорая, то точно приехала она из самого ада. В комнату врывается мама, и…

“Вууу-ум-вууу-ум-вууу-ум” за окном стихает, а затем кто-то зычным мужским голосом, от которого волосы на голове шевелятся, говорит:

— Звездный Одиссей приземлился… Миссия Астрова Адама по исследованию темной стороны луны завершена.

Я в шоке переглядываюсь с мамой, которая медленно и недоуменно моргает, а затем шепчет:

— Какого черта?

Стук сердца нарастает и может даже выскочит изо рта, потому что в груди ему тесно. Я напугана, дезориентирована и возмущена. Только я решилась на сложный разговор, какими идиотами могут быть взрослые люди, так Адам удивляет новыми горизонтами своего самодовольства.

— Ты меня спрашиваешь? — едва слышно отвечаю я, и Ваня вырывается из моих объятий.

— Папа. Это папа!

В бессилии и отчаянии наблюдаю, как Ваня подтаскивает стул к окну, взбирается на него и замирает. Вновь переглядываемся с мамой, и через секунду в диком недоумении смотрим на улицу.

На детской площадке у качелей стоит, мать ее, ракета. Прямо копия той, которую я рисовала.

Такая пузатая, трехкрылая и с красным острым навершием. И огромная, метра под два в высоту, а вокруг клубы дыма, под которым играют вспышки света.

— Умереть не встать, — тихо тянет мама.

Нет, я сплю. Я всего ожидала от Адама, но не ракеты и светового шоу. Передняя часть ракеты падает, дым становится гуще, и появляется собственной персоной "космонавт". В белом скафандре с желтыми нашивками-полосами на рукавах, как я и рисовала.

— Папа! — Ваня тянется к ручке окна.

— Не кипишуй, — мама открывает окно и приобнимает Ваню, чтобы тот от переполняющих чувств не сиганул со второго этажа.

— Папа! — визжит он, и машет двумя руками. — Мы тут!

А я хочу разрыдаться от того восторга, радостной истерики и безусловной любви в голосе сына. Он реально поверил в нашу с мамой ложь, что его отец космонавт, и ждал. Ждал все это время с того первого вопроса: “А где наш папа?”.

“Космонавт” поднимает руку и медленно машет Ване, который верещит на грани истерики, которая может окончиться обмороком:

— Я иду, папа! Иду!

Соскакивает со стула и бросается прочь, а я за ним. Оглядываюсь, а бледная мама с круглыми глазами шепчет:

— Я в шоке…

В прихожей Ваня на несколько секунде теряется, а затем торопливо обувает синие сандалики:

— Папа… папа… — поднимает взгляд. — Вернулся!

Я убью Адама, если он вздумает разбить сердце нашего сына. На кусочки его порублю и раскидаю в лесополосе. Я с особым садизмом расчленю его, если ему игра в папулю наскучит. Он же должен понимать, что после такого цирка с клубами дыма, вспышками света и сиреной будут последствия.

— Идем! — Ваня хватает меня за руку и подпрыгивает от нетерпения. — Ба! Папа вернулся!

Несколько минут и мы выходим на крыльцо, перед которым нас ждет “космонавт”, чей шлем по правилам моей фантазии зеркально затонирован. Может, я действительно сплю, ведь скафандр слишком реалистичен. Где его он достал или кого заставил его сшить?

Если я и мама на словах зашли слишком далеко во лжи, то Адам нас превзошел.

— Папа… — шепчет Ваня и сжимает мою ладонь, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу.

“Космонавт” лихо, будто не раз репетировал перед зеркалом, проворачивает липовый шлем с тихим щелчком влево и медленно его снимает, а у меня сердце в сильном ударе бьется о грудину.