— Бинго, — Адам улыбается.
Впервые без издевки и высокомерия, а я, оторопев от своей честности, молча моргаю.
Я боялась переступить с Адамом грань, за которой меня ждали бы серьезные с ним отношения.
Мы ничего друг о друге не знали, и мне это нравилось. Эта легкость, это волнение перед встречами.
Я ведь могла тогда его выслушать, закатить скандал и выяснить отношения, но это, было бы не так увлекательно и весело. Я выбрала сбежать, и мои страдания и слезы тоже были, своего рода, удовольствием для неопытной студентки.
Как я себя жалела!
Как я навзрыд плакала, проживая обиду за его обман! Я делала это с девичьим упоением.
Можно сказать, что я должна была выполнить норму первой влюбленности и глупых страдашек по негодяю, который разбил мне сердце.
— Возможно, я и выбрала тебя, потому что ты идеально подходил под роль того, кто мне разобьет сердце, — обескураженно шепчу я.
— Вот так откровение, — Адам вздыхает.
— Да, — медленно моргаю я. — Ведь у каждой женщины в анамнезе должен быть козел, о котором постоянно возвращаешься в воспоминаниях.
— И как часто ты обо мне вспоминала?
— А ты как думаешь? — усмехаюсь я. — Ваня — твоя копия.
— Это мило.
И я знала, что тогда Адам не врал, когда говорил, что настроен по отношению ко мне серьезно. Я испугалась этого “серьезно” и сопряженных с его намерениями проблем, потому что не увидела в нем того, с кем могу прожить жизнь.
Мне было достаточно томных вечеров в его объятиях, глупой болтовни и игривых свиданий.
Дальше я не планировала заходить.
— Ты должен был остаться моей первой несчастной любовью, — серьезно говорю я. И ты ведь сыграл свою роль, как по нотам.
— Идеальный бывший, — Адам усмехается.
— Да, — киваю я.
— А я искал гордую соплячку, которая сбежит, — постукивает пальцами по подлокотнику.
— Грубо, Адам.
— Прости, — его голос становится ниже, — мне не нравится этот разговор. Слишком уж он откровенный. Моя влюбленная девочка была не такой уж и влюбленной. Это бьет по моему мужскому эго.
— Так мне лучше истерики закатывать? — слабо улыбаюсь, пытаясь пошутить и вернуть Адама в его привычное состояние насмешливости.
— Ты стала женщиной и матерью, Мила, — а он и не думает ухмыляться и бесить меня небрежной надменностью.
Взгляд прямой и тяжелый, и мне под ним неловко и неуютно, но я сама виновата. Добилась своего. Добилась серьезного разговора с тихими откровениями, и теперь. сижу перед Адамом, как раскрытая книга. И он меня читает.
— И я должен был быть рядом при твоей метаморфозе из студентки в мать, — тихо продолжает Адам. — Хотя… Я бы не позволил бы тебе быть рядом после аварии. Твоему суррогату — да, а тебе — нет.
— Почему? — едва слышно спрашиваю я.
— Ты ведь сама прекрасно знаешь ответ, Мила.
Конечно, знаю. Я не тот человек, с которым Адам мог быть слабым, уязвимым и беспомощным, и мне становится от этого горько.
— Ого, — вздрагиваю от сонного шепота Вани, который проскальзывает в библиотеку.
Озирается вокруг с открытым ртом, и торопливо семенит ко мне под внимательным и пристальным взором Адама.
Неуклюже забирается на меня, вглядывается в лицо и хмурится:
— Болит?
— Уже почти нет.
Складывает губы трубочкой и дует на синяк, а затем отвлекается и шепотом спрашивает:
— А тут есть сказки с картинками?
Перевожу вопросительный взгляд на Адама, который встает и уверенно шагает к шкафу под лестницей.
— Кажется, есть, — приглаживаю растрепанные волосы Вани.
— Вы не ругались? — обеспокоенно шепчет Ваня.
— Нет.
— Это хорошо.
Когда Адам появляется из-под лестницы с большой цветастой книгой, Ваня нетерпеливо ерзает попой по моим коленям.
— Тут на каждой странице картинки, — Адам садится в кресло и показывает Ване обложку.
Это сборник русских сказок, и я сама уже хочу вырвать его из рук Адама, чтобы рассмотреть поближе. Обложка яркая, с золотым тиснением и детальной иллюстрацией: я вижу старушку, у ее ног — колобок, позади сказочный лес.
— Иди, — подталкиваю Ваню в спину.
Он нерешительно подходит к Адаму, который с улыбкой хлопает по коленям. Ваня заползает на него и приваливается в ожидании к его мощной груди. Такой маленький, хрупкий и милый.
— Читаем или только смотрим? — Адам раскрывает книгу.
— Пока только смотрим, — Ваня в любопытстве косит взгляд на страницы.
— Принято. Ты только говори, когда насмотрелся?
— Хорошо, — Ваня касается пальчиками страницы и удивленно шепчет. — Какой злой…
— Это же волк. Ему положено быть злым и голодным.
Ваня хмурится, затем поднимает лицо на Адама и с рыком скалит зубки. Сердце замирает от умиления, которая впрыскивается в кровоток желание схватить и потискать маленького волчонка.
Адам щурится и тоже рычит. У меня по коже мурашки бегут. Ваня смеется, и через секунду они в ожидании смотрят на меня.
— Твоя очередь, — шепчет Адам, и Ваня решительно кивает.
Неуверенно и тихо порыкиваю в желании вскочить и сбежать.
— Ты маме веришь, что она злой и голодный волк? — спрашивает Адам у Вани, и тот мотает головой. — И я не верю. Давай, мама, покажи очень злого зверя.
Медленно набираю носом воздух, обнажаю зубы в оскале, подаюсь чуть вперед и рычу так громко, как только могу. Ваня распахивает глаза, когда я замолкаю, и Адам вздыхает:
— Мама нас уделала.
— Да, — едва слышно отзывается Ваня. — Уделала.
Я встаю и неловко улыбаюсь:
— Пойду водички попью.
И торопливо выхожу из библиотеки. Приваливаюсь к стене и тяжело дышу. Я боюсь Адама и того, что у нас может быть семья, а я так не умею, и меня сейчас распирает то же чувство, что и в детстве, когда приезжал отец. Я хочу его оттолкнуть, закрыться и не подпускать к себе.
Плетусь к лестнице, сажусь на третью ступеньку, и ко мне выходит мама. С хитрой улыбкой и немножко навеселе:
— Может, чайку?
— Я хочу, — переплетаю пальцы в замок и перевожу на нее усталый взгляд, — встретиться с отцом.