Бывший. Ворвусь в твою жизнь

Глава 29. Может, сжечь?

Алексей молчит, и я молчу. И вместе смотрим на отбитое зеркало от Мазерати. Я не знаю, как реагировать на эту выходку Милы. Мои две новенькие ласточки… Делаю глубокий вдох. Это всего лишь машины, и если проблему можно решить деньгами, то это и не проблема вовсе.

— Сердце кровью обливается, — мрачно отзывается Алексей. — Одним ударом снесла зеркало.

— Женщины могут удивлять, — прячу руки в карманы и перекатываюсь с пяток на носки. — Маленькие такие, а как разозлятся, то разносят все вокруг.

— Вы очень терпеливы к бывшей жене.

— Что?

— Ооо, — тянет Алексей, — вы на единорога подумали?

— Так это Диана сделала?

— Да, — Алексей кивает.

А вот тут меня накрывает праведным гневом. Вот дрянь. Это, мать ее, тачки из лимитированных коллекций. Да я их обкатать еще не успел!

— У единорога пока один грешок, — спокойно продолжает Алексей, — любопытство.

Кивает на байк, что спрятан под брезентовым полотном, и смотрит на меня:

— И была невероятно удивлена.

Поскрипываю зубами. Серьезно подумываю над тем, чтобы единорога посадить на цепь и запереть в подвале, чтобы не шастал, где не надо.

— Чемодан искала.

— Какой? — недоуменно спрашиваю я.

— Красный.

Вновь смотрю на отбитое зеркало. Стоило байк перевезти в другое место, но я о нем забыл. Сколько он тут? Пять лет?

— Адам.

— Да?

— Я могу попросить об увольнении?

— С чего вдруг?

— Я так понимаю, что я теперь буду возить туда-сюда одного маленького мальчика, — медленно моргает. — А я не умею общаться с детьми.

— Придется учиться.

— Не хочу.

— У тебя выбора нет, — пожимаю плечами.

— Они обычно очень разговорчивые.

— Да.

— А еще они плачут.

— Да.

— И кричат.

— Да.

— И пинают сидения.

— Придется тебе проявить авторитет, если такое случится, — расплываюсь в улыбке, — но я не думаю, что Ваня сильно избалован. Он смышленый парень.

— И как оно быть отцом?

— Я еще не понял.

— И не поймете, — Алексей вздыхает. — Моей уже двадцать, а я до сих пор ничего не понимаю. Когда менял подгузники и вытирал сопли, то думал, что все пойму, когда она подрастет. Подросла и опять ни черта непонятно, — смотрит на лобовое стекло в трещинах. — Отцовство оно такое. Непонятное.

Озадаченно потираю бровь. Алексей в своем репертуаре. Он сам очень непонятный и странный, но в чем-то он прав. Наверное, это удивление, что я папа останется со мной навсегда.

— Но я представлял причину всего этого иначе, — говорит Алексей. — Никак не в пижаме единорога.

— Не понял?

— Не ваш типаж. Хотя это не мое дело, — серьезно смотрит на меня. — Это я пытаюсь напроситься на увольнение возмутительными разговорами. Получилось?

— Нет, — разворачиваюсь и шагаю прочь. — Займись машинами, выясни сколько встанет ремонт и я выставлю счет отцу Дианы.

— Ладно, — разочарованно отвечает Алексей.

— И хлам этот убери, — указываю взглядом на байк под брезентом.

— С инвалидным креслом?

— Она и его видела? — оглядываюсь.

Кивает. Закрываю глаза. Хотел же и его выкинуть, но почему-то не решался. Оно в свое время стало частью меня, и я… Нет, не сказать, что я проникся теплыми чувствами и привязанностью, но этот период жизни так просто не выкинуть.

— И от него избавься, — наконец, говорю я.

— А как насчет ритуального сожжения? — предлагает Алексе, и лицо его все такое же невозмутимое. — Там мало, что сгорит, но это поможет попрощаться.

— Просто увези куда-нибудь и все.

— И трость? Трость она, кажется, не видела.

— И трость, — медленно проговариваю я. — Ничего не забыли?

— Если я ничего не путаю, то трость — дорогая, — Алексей, похоже, опять напрашивается на увольнение. — На заказ же делали.

— Продай, — цежу сквозь зубы, — и купи дочке туфли. Все?

— Тогда лучше отцу отдам… он оценит. Потом мне по наследству перейдет. Будет семейной реликвией.

У меня сейчас пар из ушей и ноздрей пойдет. И злюсь я на Алексея, потому что мне приходится обсуждать то, что превратило меня на несколько лет в слабое, депрессивное и никчемное ничтожество, которое боялось, что до конца своей жизни останется таким.

— Адам, это ведь все в прошлом, — Алексей щурится. — И вы с этим справились. Вы смогли. И еще, — переходит на поучительный тон, — поэтому лучше больше не гонять. Второй раз не соберут.

— Вот сейчас я почти готов тебя уволить.

— Тогда я могу продолжить, что вы точно меня уволили?

— Можешь, — тихо отвечаю и выхожу, — но в одиночестве.

Перед дверями в гостиную делаю минутную передышку. Сейчас в моем доме находится одна очень любопытная особа, которая обязательно начнет выводить меня на “серьезные разговоры”, которых я не хочу и которые меня опять толкнут к гневу и агрессии. Они были моими “друзьями” все это время и не хотят покидать меня.

И сейчас я хочу взять Милу за шкирку, выволочь из дома и отправить к маме, чтобы не видеть ее и не слышать очередные претензии, какой я нехороший человек. И я могу быть таким, и у меня все есть для того, чтобы стать настоящим мерзавцем, который винит ее за долгие годы боли, беспомощности и одиночества.

— Мам! Хватит! — раздается хохот Вани, который вырывает меня из черных мыслей. — Мам!

В кармане вибрирует телефон. Выуживаю его и пялюсь на экран, на котором высвечивается “мама”. Выжидаю несколько секунд, принимаю звонок и слышу возмущенный голос мамы:

— Ты когда собирался сказать нам о мальчишке?!