Бывший. Ворвусь в твою жизнь

Глава 14. Или струсишь?

— Он заснул, — заявляю я, когда Адам выходит из ванной.

Удивленно вскидываю бровь, потому что на нем белая футболка-поло и бежевые льняные брюки.

— Откуда?

— Что?

— Одежда?

— Те мужички, которые ракету варварски разобрали на куски, передали, — отзывается мама из кухни. — А еще акт выполненных работ с просьбой ознакомиться, поставить подпись… И дорого нынче быть космонавтом.

— Твоя мама очень любопытная, — Адам медленно выдыхает.

— Да за эти деньги, Адамушка, можно было реального человека отправить в космос, — разочарованно фыркает мама.

— Адамушка? — возмущенно шепчу я.

— Мне тоже не нравится, — шипит Адамушка и хмурится. По лбу к его брови ползет капля воды. Он ее раздраженно смахивает. — Ирина, вы бы не могли называть, меня Адам?

— Нет, не могла бы, — меланхолично отвечает мама.

Адам делает шаг, а ему преграждаю дорогу и повторяю:

— Ваня заснул.

— Нет, — раздается тихий голосок. — Я не сплю.

Оборачиваюсь. Из-за двери выглядывает сонный Ваня и зевает. Затем трет глаза и спрашивает:

— Сказка будет?

— Конечно, будет, — подает голос мама. — Иди, папа, сказку рассказывай.

Мама упрямо держит сторону Адама, и я чувствую в своей борьбе против него себя слабой и одинокой. Если мама станет его союзником, то моя битва за сына будет проиграна, и стану я неадекватной истеричкой, которая срывается на папулю и бабулю.

Сжимаю кулаки, медленно выдыхаю через нос и папа-космонавт расплывается в ликующей улыбке, шагая к Ване, который опять зевает с милым вздохом. Адам подхватывает его на руки, и он машет мне своей крошечной ладошкой и сонно утыкается в шею папы, которого так долго ждал.

— Может, хватит уже? — вхожу на кухню и прикрываю за собой дверь. В гневе смотрю на маму, которая невозмутимо жует веточку петрушки. — Что ты устроила?

— А тебе не мешает выдохнуть.

— Знаешь, что?

— Что?

Подбираю слова, которые никак не хотят складываться в осмысленные предложения, которые бы могли донести, как я возмущена, обижена и напугана. Выходит лишь глухой отчаянный клекот.

— Боже, — мама подхватывает с тарелки новую веточку петрушки и протягивает мне. — Она нервишки успокаивает.

— Ты должна быть на моей стороне! Ты моя мама, — зло шепчу я и сажусь за стол, выхватывая петрушку, — моя, а не Адамушки.

— А у тебя хватит острых зубок с Адамушкой грызться за маленького сладкого волчонка? — мама поддается в мою сторону и мягко улыбается. — Ты совершенно не понимаешь мужиков, Мила.

— Будто ты понимаешь.

Да, я готова к скандалу. К скандалу шепотом и с петрушкой в зубах. Меня аж трясет от невысказанных претензий Адаму, и их я перекину на маму.

— Скалишь на таких, как Адамушка, зубки, то будь готова к тому, что укусит в ответ. Озлобленный он у тебя, Мила. Может, ты этого не видишь из-за своей влюбленности, обиды, но…

Вибрация, и я вздрагиваю. На столе у заварного чайничка вспыхивает смартфон, на котором высвечивается имя “Настя”. Судорожно вспоминаю, что за Настя может мне звонить ночью, и мама воркует, вглядываясь в глаза:

— Уже пятый раз звонит, — мама меланхолично похрустывает петрушкой.

Понимаю, что это не мой телефон. У моего желтый чехол, а этот без “одежки” и даже без защитного стекла.

— Это телефон Адама? — шепотом спрашиваю я.

— Да, — мама подпирает подбородок кулаком и переводит равнодушный взгляд на смартфон.

Уж не та ли эта Настя, с которой у Адама все несерьезно? Так несерьезно, что не решился на сложный разговор, что у него есть сын с последующей блокировкой? В груди поднимается клокочущая волна ярости и ревности. Пока он Ване рассказывает космическую сказку, ему названивает другая женщина.

— Ответишь? — мама поднимает на меня испытующий взгляд. — Или струсишь?