— У тебя с Дианой не сложилось, потому что она сделала аборт? — заглядываю в профиль Адама.
— Не только из-за этого, — он к моему удивлению внезапно спокоен. — Она сложный человек, Мила. До аборта я был готов мириться с ее некоторыми закидонами, а потом как отрезало.
— У вас могло получиться?
— Я бы не хотел говорить о ней, но ты ведь решишь, раз я сопротивляюсь, то у меня к ней чувства, — Адам медленно и устало моргает и садится на ступеньку.
— Да, я так и решу, — честно отвечаю я.
Адам поднимает на меня взгляд.
— Я бы мог с ней прожить в браке без любви, но в уважении друг к другу. Однако, я думаю, что мы бы с тобой все равно столкнулись, — слабо улыбается. — И тогда бы опять все пошло кувырком.
— Это… страшно жить с человеком без любви, — ежусь под его взором. — А как же дети? Они же такое чувствуют.
— Я не говорил, что так жить правильно, Мила, но так живут. И я бы жил, потому что… потому что не думал, что можно любить женщину так, что она будет ночами сниться. Брак тогда был для меня возможностью не стать счастливым, а перспективой для укрепления семейного бизнеса. А дети в перспективе были лишь наследниками, и аборт Дианы я воспринял даже не как предательство… Я не знаю, как объяснить. Она оказалась ненадежным партнером в совместном проекте.
— Звучит жутко.
— Да, — Адам кивает. — И вот сейчас я думаю, что мои родители ведь тоже брак заключили не из-за великой любви.
— Но… я не заметила, что они друг друга ненавидят, — неуверенно говорю я. — Мне показалось, что они тепло друг к другу относятся.
— Может, у них стерпелось-слюбилось? — невесело хмыкает.
— Я себя очень неуютно сейчас чувствую.
— А представь каково мне? — Адам проводит пятерней по волосам и смотрит мимо меня. — Обалдеть. Я об этом задумался только сейчас.
Сажусь рядом, а затем придвигаюсь вплотную, чтобы показать, что я рядом. Я-то не могу его себе на коленки посадить и покачать, как маленького мальчика.
— Адам… — нахожу его ладонь и крепко сжимаю. — Но они точно в восторге от Вани… Если это может тебя успокоить, конечно.
— Наверное, они все-таки друг друга любят, — задумчиво шепчет он. — Папа довольно терпелив к маме, хотя она бывает очень назойливой, суетливой и иногда, как присядет на уши, что никто не выдерживает, а папа… ведет с ней диалог. Не пропускает мимо ушей то, что она болтает.
— Если человек слушает другого, то нельзя говорить о равнодушии, — кладу голову на его плечо.
— И она его постоянно дергает, — продолжает Адам. — Могла со встречи выдернуть, чтобы он срочно приехал и посмотрел, какую она шляпку купила.
— Серьезно?
— Я тогда с ней был, — тихо отзывается Адам. — Она меня притащила в офис, всех на уши поставила, где ее муж и потребовала, чтобы секретарь срочно вызвала его. На вопрос в чем причина, она так и ответила. На шляпку посмотреть.
— Ого, — шепчу я.
— А я в этот момент жую ремешок от ее сумки и слюни пускаю.
— И что твой папа?
— Пришел, на шляпку посмотрел и повел ее на встречу, чтобы и остальные посмотрели на ее красивую шляпку, — Адам переводит на меня взгляд, который теплеет от воспоминаний.
— Она пошла?
— Конечно, — Адам кивает. — Все восхитились ее шляпкой и аккуратно сказали, что сыночек жует ее сумку. После этого сумки я не жевал.
— А какая была шляпка? Я же теперь умру от любопытства.
— Красная с черным перышком.
— А сумка?
— Очень вкусная, — серьезно отвечает Адам. — Мама ремешок от этой сумки сохранила.
— Я бы посмотрела.
— У меня очень теплые воспоминания об этом ремешке. Кожа мягкая такая, — Адам улыбается. — Блин…
— Что?
— Кажется, я понял, почему мама носила только эту сумку, — удивленно шепчет он. — так-то сумок у нее было вагон и маленькая тележка.
— Я тебе не верю, что ты был маленьким мальчиком, который жевал мамины сумки, — шепчу я и вглядываюсь в его глаза.
— А еще я резал ее платья на полоски и эти полоски завязывал в бантики на ножках стульев, чтобы было красиво.
— Блин, — смеюсь я. — Мне смешно и больно.
— Вот и мама со слезами смеялась, а я сидел и старательно резал кривые полоски, а потом шел и завязывал бантик.
— А папа?
— Папа… — Адам хмурится. — Он маме покупал такие же платья на замену. Точно… — Адам кивает. — Я помню, как он с пакетами прокрадывался в ее гардеробную и развешивал платья. И просил молчать.
— Он ее любит, Адам, — касаюсь его щеки. — Может, не сразу влюбился по уши, но полюбил. Наверное, они думали, что и у тебя также будет.
— Очень жаль, что не ты была невестой по договоренности, — Адам приближает к моему лицо свое. — Ох, я бы тебя бы заставил себя полюбить.
— Я бы очень сопротивлялась.
И только наши губы почти касаются в поцелуе, нас решительно расталкивает Ваня с тарелкой в руках. Садится между нами и невозмутимо подхватывает с тарелки румяное ребрышко.
— Хочешь? — протягивает Адаму с детской незамутненностью.
Я закусываю губы, чтобы не рассмеяться от вида растерянного Адама, у которого, его сын украл поцелуй.
— Нет, спасибо, — переводит на меня взгляд и шепчет. — Когда у него отбой по расписанию?
— В девять, — Ваня кусает ребрышко и отрывает сочные волокна мяса. — Но перед этим меня надо искупать, почистить зубы и рассказать сказку.
— И этим займется папа? — тихо спрашиваю я.
— Угу — кивает Ваня, и я расплываюсь в ехидной улыбке, когда у Адама вытягивается лицо.
— Ты попал, — едва слышно отзываюсь я, — папуля.