Что-то кроме магии

Глава 107. Кровь на моих руках

Старый. Не древний, нет, но и не новодел из нынешних, что принимаются скрипеть всеми частями чуть ли не на следующий день после выхода из мастерской. Грузно осевший на четыре толстые ножки в виде звериных лап. Щедро украшенный резьбой: цветы и щекастые рожицы с тугими завитками бараньих рогов на висках. И весь он, кроме бронзовых ручек и петель, — из славного английского дуба, покрытого благородным темным лаком. В таком хранят парадные мантии, тяжелые от золотого и серебряного шитья, или фамильную библиотеку, сплошь в сафьянных переплетах, инкрустированных перламутром и самоцветами, или... да много чего способно вместить в себя дубовое нутро, но уже который год пылится шкаф в Выручай-комнате, и за дверцами его лишь темнота да парочка сушеных тараканов. Ничего не попишешь: если создали тебя Исчезательным, то будь добр исправно впускать и выпускать, а сломался — доживай свой век среди таких же волшебных инвалидов.

Пивз, невидимым пристроившись на крышке Исчезательного шкафа, вторую неделю наблюдал за процессом его починки. Изобретательность и упорство Драко Малфоя начинали удивлять даже видавшего виды полтергейста. Обложившись трудами по артефакторике и чарам, парень день за днем бился над испорченным магическим механизмом, смахивая злые слезы и бормоча сквозь стиснутые зубы то ли заклинания, то ли ругательства.

Когда Малфой вдруг радостно заорал, Пивз едва не свалился со шкафа.

— Никак получилось? — проворчал шумный дух и нырнул в деревянные недра, чтобы проверить.

Вместо темноты его встретили сумерки. Короткое мельтешение — и за неплотно прикрытой дверцей забрезжил дневной свет. Пивз толкнул ее и обнаружил, что Выручай-комната сильно уменьшилась в размерах, рухляди в ней заметно поубавилось, а сохранившаяся перекочевала на застекленные полки. Между ними с хозяйским видом расхаживал какой-то тип — потертый, сморщенный и лысый. Заметив движение сбоку от себя, он обернулся и с некоторым удивлением, но безо всякого страха уставился на полтергейста.

— Вас прислал мистер Малфой? Значит, у него получилось?

— Ага, — Пивз решил играть роль до конца.

— Отчего же он сам не явился?

— Ему на уроки надо.

Лысый поморщился:

— Мальчишка, а туда же, в интриги... Потрудитесь передать ему, что ради его затеи я не собираюсь держать лавку открытой круглосуточно. Закрываюсь в девять пополудни и ни минутой позже. Запомнили?

Полтергейст с достоинством кивнул и провалился обратно в Хогвартс. У шкафа уже никого не было. Возможно, Малфой и впрямь отправился на занятия.

По просьбе Снейпа Слагхорн без труда вспомнил, где приобрел медовуху, предназначавшуюся для Дамблдора. И согласился, что у мадам Розмерты имелась возможность подсыпать яд в бутылку. В пользу этой теории говорил и тот факт, что, как установили совместными усилиями оба зельевара, директора хотели отравить крысиным ядом, — самым популярным средством борьбы с грызунами в домах Хогсмида.

Пивз в деталях описал то место, куда его выбросил шкаф. Никаких сомнений: лавка Горбина и Бэрка. Новые детали головоломки в совокупности с остальными позволили увидеть картину практически целиком: Драко Малфой пытается убить Дамблдора, а Исчезательный шкаф — способ быстро покинуть Хогвартс.

Вызванный в кабинет декана, Драко молчал и трясся. Не помогли ни уговоры, ни аккуратный намек, что дело скоро разрешится само собой. Мальчишка твердил, как заведенный, про непременное личное исполнение и страшную кару в случае ослушания. «Да ведь у вас не выйдет ничего, — пытался вразумить его Снейп. — Эта задача вам не по плечу. Еще одна неуклюжая попытка, и о вашем намерении заговорит вся школа». В ответ Малфой разрыдался. Пришлось отпаивать Умиротворяющим бальзамом.

Первым чувством, которое испытал Снейп, разгадав замысел ученика, было невероятное облегчение: неизвестность, порожденная Непреложным обетом, больше не отравляла его жизнь. Облегчение пришло, но радость медлила. Мысль о скорой и неизбежной смерти директора, того самого, кто торговался с ним за жизнь Лили, кто бросил умирать Квиринуса, кто растравлял в нем чувство вины перед Гарри Поттером, — эта мысль черной тучей висела на горизонте. Дамблдора было легко обвинять за глаза (а иногда и в глаза), зная, что не последует ответного удара в спину. Он никогда не оправдывался, не юлил... Северус прекрасно понимал, что ему довелось работать под началом человека выдающегося и смерть его не принесет никому ничего хорошего. С такими мыслями он шел к директорскому кабинету, собираясь изложить кое-какие идеи по поводу задания Драко, когда по этажам замка разнесся пронзительный вопль Плаксы Миртл:

— Убийство! Убийство в туалете! Убийство!

* * *

При виде распростертого на полу залитого кровью Малфоя и бледного, растерянного Поттера Снейп на мгновение решил, что подростки дрались врукопашную, и Гарри ранил Драко ножом. Но длинные ровные разрезы на одежде выглядели подозрительно знакомо, и если Поттер вдруг не обзавелся мечом вроде того, что сам Снейп после поездки к могилам Основателей отдал Квирреллу, то напрашивался единственный, пусть и невероятный вывод. К тому же в руках Поттера сейчас был не клинок, а волшебная палочка.

По дороге в больничное крыло Северус прикидывал, откуда Поттер мог узнать о Сектумсемпре. Дамблдор научил, желая получше вооружить Избранного? Но этим заклинанием Волдеморта не одолеть, следовательно, оно бесполезно и едва ли привлекло бы директорское внимание. Самостоятельно Гарри до него не додуматься, в этом Снейп не сомневался. Но кто-то же ему подсказал, ни в каком учебнике про такое не вычитать... Снейп чуть не выругался вслух, когда, уже поручив Драко заботам Помфри, вспомнил, что один подходящий учебник все-таки был.

Неумелая ложь Гарри, пытавшегося подсунуть ему книгу Уизли, только укрепила подозрения Северуса. На его счастье, кабинет зельеварения пустовал, и никто не помешал перерыть содержимое книжного шкафа. Так и есть: серого томика «Расширенный курс зельеварения» с размочаленными уголками и пятнистым от клякс обрезом на полках не оказалось.

А Слагхорн-то умилялся: самородок, талант, весь в маму... Проклятие! Северус с такой силой захлопнул дверцы, что треснуло одно из стекол.

Бездарь и лентяй, присвоил чужие знания и нагло ими пользуется, выдавая за свои. Трусливый лжец, не сознался даже тогда, когда его фактически уличили. А еще этот заносчивый наглец станет вместе с компанией потешаться над учителем, потому что учитель своим внезапным интересом подсказал ему, чей учебник. Угрюмый урод Северус Снейп именует себя Принцем-полукровкой — смехота, животики надорвать!

Где-то в дальнем углу сознания, кипящего ненавистью и досадой, робко пытался возражать здравый смысл. Поттер не мог знать, чей это учебник. Ты, Северус, на его месте поступил бы точно так же, причем без малейших угрызений совести. «Но Поттер будет насмешничать! — взвыла старая обида. — Он догадается, он уже догадался, кто такой Принц-полукровка!»

Продолжишь разыскивать свой учебник — точно догадается, заметил рассудок. У Поттера голова, что Выручай-комната, — забита хламом, ему просто недосуг заниматься такими расследованиями. Наконец, он не Лили...

Класс зельеварения дрогнул и растворился в солнечном дне далекого-далекого лета.

* * *

Книга большая, тяжелая, с плотными, резко пахнущими типографской краской страницами. Крупный четкий шрифт, затейливые буквицы и картинки — много-много ярких цветных иллюстраций.

— Подарили давно, на день рождения, — Лили бережно переворачивает глянцевитые листы. — Но мама не разрешала ее выносить.

— Чего ж теперь — разрешила? — Северус недоверчиво хмыкает.

— Я пообещала, что дам только в своих руках смотреть.

Руки у Лили чистые, белые. И платье без единого пятнышка. И ногти аккуратно острижены, а не обломаны, как... Он шмыгает носом и суёт грязные ладони поглубже в карманы пыльных штанов. Ну, сидел на земле, забыл отряхнуть. И вообще он уже взрослый (целых девять лет!), и книжка сказок его не интересует.

Страницы мягко шелестят под детскими пальцами. Над очередным разворотом Лили надолго замирает. Северус снисходительно косится на рисунок: дядька в короне, похожей на садовую ограду, сидит на белом коне, который скачет по зеленой траве. Дядька сытый, мелко-кудрявый и в золоте, конь тоже сытый, с золотой гривой и хвостом колечками, и даже облака над дядькиной головой все в сияющих завитушках и толстые, как соседский кот-обжора. Может поэтому, а может оттого, что Лили уже второй раз мечтательно вздыхает, картинка Северусу не нравится.

— Ну и кто это? — словно бы нехотя интересуется он.

— Принц, — смущенно улыбается Лили.

— Подумаешь... Я, между прочим, тоже принц.

Девочка недоверчиво смотрит на приятеля. Ни короны, ни коня, ни золота, на скуластой физиономии царапины, под носом грязно. Неожиданно ее лицо озаряется догадкой:

— Я поняла! Ты заколдованный, да?

— Еще чего! Я сам кого хочешь заколдую, — он возмущен до глубины души. — И вообще я не просто принц, а принц-полукровка!

— Это как? — удивленно распахиваются прозрачно-зеленые глаза.

— Ну... — Северус конфузится, пойманный на незнании. — К нам как-то бабушка приезжала, ну, мамина мама. И они поссорились. Громко кричали, на весь дом. Бабушка ругала маму, что вышла замуж за папу, а потом сказала, что «твой Северус совсем не наш». Мама до этого плакала и тоже кричала, а тут вдруг успокоилась и твердо так говорит: «Северус наш, он принц. Полукровка, но все равно настоящий принц».

— Наверное, это титул такой, — сказка продолжалась и теперь Лили с восторгом смотрела уже не в книгу, а на мальчика. — Как принц Уэльский.

— Конечно, титул, — обрадованно подхватил он. — И ни у кого больше такого нет! Ты только никому не говори, ладно? Особенно сестре.

Прозвище стало их общей тайной. В Хогвартсе он посылал ей записки, подписанные «Н.В.Р»[2], получал ответные послания, начинавшиеся со слов «Ваше тайное высочество» и тихо млел, не задумываясь, что доставляет ему большую радость: отзвук давнего детского восхищения, дружески шутливый тон обращения или неуловимый аромат свежести, который исходил от письма, и, казалось, пропитывал самый воздух, окружавший Лили Эванс.

В приступе тщеславия он подписал «Принцем-полукровкой» некоторые свои вещи — тетради, книги, учебники. Ближайшие друзья по факультету отнеслись к этому по-разному: Эйвери добродушно оборжал «Принца» и забыл о прозвище, а Мальсибер многозначительно заметил: «Все правильно, Северус. Иначе бы ты не оказался в Доме Слизерина».

«Расширенный курс зельеварения», что достался от матери и со второго курса сделался для Снейпа настольной книгой, тоже принадлежал «Принцу-полукровке».

— ...Сев, все-таки ты ужасный неряха. Пальцы в чернилах, учебник размалеван — разве так можно? Ой, ведь он для старших курсов, а ты уже превратил его невесть во что!

Студентка четвертого курса Лили Эванс сердито листает исчерканные страницы. Ее взгляд останавливается на непонятном слове:

— Сек... ну и почерк у тебя!.. Сектум. От... врагов. Это что, название яда? Сев, я тебя спрашиваю.

— Это заклинание, я его сам придумал! — гордо сообщает он. — Смотри.

Разговор происходит на берегу озера, в густой тени деревьев. Рядом с девушкой на белый ствол березы опускается мотылек. Синие крылышки с бронзовыми крапинками чутко подрагивают...

— Сектум!

Перерезанное пополам насекомое падает в траву. На коре остается легкая царапина.

Глаза Лили темнеют от гнева.

— Придумал убивающее заклинание и хвастаешься им?! И позволь узнать, какие-такие у тебя враги? Опять Мэри Макдональд?

— Нет, конечно, не Мэри! Просто... ну, раз нельзя использовать Непростительные, надо что-то вместо них...

— А чем тебе «Остолбеней» плох или «Петрификус»? — ее тон по-прежнему суров.

— От них не больно, — тихо отвечает он. — А врагам должно быть больно. И они должны запомнить.

В ее глазах мелькает страх, но гнев тут же возвращается. Лили вскакивает на ноги:

— Если ты хочешь, чтобы мы остались друзьями, никогда — слышишь?! — никогда не упоминай при мне это мерзкое заклинание!

Впервые мысль о режущем заклинании пришла ему в голову на одном из уроков зельеварения: требовалось мелко нарезать флоббер-червя, скальпель попался тупой, а заклинание «Диффиндо», как выяснилось, действовало только на ткань и веревки. Лезвие соскользнуло, проехалось по пальцу, мелкий порез моментально сделался алым и заболел на удивление сильно. Слагхорн посоветовал налепить пластырь и сменить инструмент.

Новый скальпель поблескивал превосходно заточенной кромкой. Металлическая рукоятка удобно лежала в ладони. По странной ассоциации вспомнилось, что отец всегда таскал с собой нож — карманный, с выкидным длинным лезвием. Стоило нажать кнопку на рукоятке, и оно вылетало мгновенно, коротко и глухо щелкнув. «Раз — и кишки наружу, — втолковывал Тобиас сыну. — Самое то для драки. Хотя куда тебе, дохляку, драться...» Но драться пришлось — и не только с задирами из Паучьего тупика.

Ненависть к Поттеру и Блэку росла, как трава весной: быстро и густо. Ей уже не хватало обычных школьных пакостей вроде чирьев на лице или раздутой головы; Непростительные заклинания еще казались чем-то безусловно запретным, но тем более хотелось ударить всерьез, по-взрослому, чтобы запомнили, чтобы орали от боли, чтобы боялись — боялись его, его одного!

Магловский нож проиграет волшебной палочке, это Северус хорошо понимал. Как заставить магическую силу разить, словно острейший клинок? Быть может, так же, как одно заклинание поднимает предмет в воздух, а другое — разбивает на куски? Да, ему нужно заклинание! Цель ясна, осталось найти к ней дорогу.

— Отрадно, что в наши дни кого-то еще интересует вербалистика, — Флитвик с высоты своей кафедры благосклонно взглянул на подошедшего с вопросом студента. — Заклинания не придумываются, как вы изволили выразиться, мистер Снейп. Они составляются на основе звуковых и словесных сочетаний, каждое из которых обладает рядом особенностей. Хм... вижу, вам непонятно. В таком случае давайте рассмотрим простой пример. Профессор жестом предложил Северусу сесть за парту и наколдовал ему перо, бумагу и чернильницу.

— Будьте добры написать свое имя.

Студент удивленно посмотрел на преподавателя. Тот кивнул: делайте, что велено.

— Готово, профессор.

— Как вы полагаете, мистер Снейп, ваше перо знает, что писать? А бумага и чернила? Нет, это известно только вам. «Северус Снейп» появилось на бумаге как зримый результат вашей воли, которая для своего изъявления воспользовалась простыми письменными принадлежностями. Вербалистика — это перо и бумага магии. Благодаря этой науке неосязаемая и невидимая магическая сила, заложенная в каждом из нас, обретает наглядное воплощение.

— Я очень хочу научиться магическому письму! — выпалил Северус, захваченный только что открывшимися перспективами.

— Отрадно, — повторил Флитвик, и в голосе его уже было заметно больше теплоты, чем в начале разговора. — Не стану скрывать: предмет сложный, требует упорства и определенного таланта в области словотворчества. Под этим я подразумеваю не задатки литератора, а дар собственно вербалиста. Сейчас я составлю вам список литературы и черкну пару строк мадам Пинс: вам потребуется доступ в Запретную секцию.

Северус готовился к многофутовому свитку с названиями, но в перечне оказалось всего пять книг. Записка к библиотекарю и то выглядела более солидно.

— Считается, что все необходимые для жизни заклинания уже придуманы, — объяснил декан Рэйвенкло, точно догадавшись о недоумении ученика. — Сегодня в Британии практикуют, если не ошибаюсь, трое вербалистов. Они работают в Министерстве и выполняют, главным образом, заказы на разную бытовую мелочь: заклинание для отпугивания мух, утюжка мятых мантий и прочее в том же духе. Вас, очевидно, также привлекает исключительно прикладная сторона вопроса?

Ученик не стал отпираться. Флитвик вновь поскучнел, вяло предложил обращаться в случае затруднений и сказал, что больше не задерживает. Северус облегченно вздохнул и поспешил в библиотеку.

Мадам Пинс недовольно поджала губы, но без возражений выдала все по списку: толстый том «Основы чароплетения», средних размеров книжку «Составитель заклинаний» и три номера журнала «Вопросы вербалистики» со статьями самого Флитвика. Журнал, если верить выходным данным, в начале пятидесятых годов выпускался Министерством магии.

— Но почему они хранятся в Запретной секции? — спросил Снейп. — Что в этих книгах ужасного?

— Ужасного ничего, — библиотекарь придирчиво оглядела ладони школьника, покрытые разноцветными пятнами. — Но книги редкие, в единственном экземпляре. Если всяк, кому вздумается, начнет их грязными пальцами хватать...

Северус старательно поелозил ладонями по мантии. Литература была передана ему со строгим наказом читать только в пределах Хогвартса.

Разговор с деканом Рэйвенкло состоялся в самом начале пятого года учебы. Впереди маячили СОВы, и времени на что-то кроме подготовки к экзаменам оставалось все меньше. Но Северус упрямо штудировал «Основы» и «Составитель», плутал в витиеватых рассуждениях Флитвика, шаг за шагом приближаясь к пониманию принципов создания заклинаний. Точнее, одного-единственного принципа: для того, чтобы слово сделалось заклинанием, его звучание и смысл должны соответствовать желаемому эффекту.

Поначалу Снейп встревожился: целая наука с красивым именем «Вербалистика» основана на таком незатейливом правиле? Не упустил ли он что-то важное? Но вскоре выяснилось, что ничего не упущено, поскольку главная сложность заключалась в подборе нужного слова и правильного движения волшебной палочкой.

Здесь начинались сущие дебри. Во-первых, общество волшебников до сих пор не пришло к единой и обоснованной теории того, что есть магическая сила. Автор «Основ чароплетения» выдвигал одну версию, в «Составителе заклинаний» излагалась вторая, Флитвик в журнале пытался аргументировать третью, упоминая о существовании четвертой, пятой, десятой... Для себя Северус так и не смог сформулировать ответ на вопрос, что есть магия, и почему в тот или иной момент где-то под ребрами делается страшно горячо, становится нечем дышать, и волшебная палочка сама собой впрыгивает в руку. Остановился на том, что магия — это такое изначальное свойство всех волшебников, вроде способностей птиц к полету или рыб — к жизни под водой. Но если птице достаточно просто летать, то волшебникам мало просто обладать магией.

Отсюда следовало «во-вторых»: множество сведений о том, как применять магическую силу. Слабо систематизированные, они представляли собой, по сути, набор случайных наблюдений. Например, один волшебник обнаружил, что если повести палочкой влево и резко вверх, говоря при этом «Вингардиум Левиоса», то эффект получится другой, чем если сказать то же самое, но двигать палочку вправо и поднимать ее плавно. Почему это происходит, так никто и не разобрался. В последнем из выданных номеров «Вопросов вербалистики» не кто иной, как сам Олливандер попытался соотнести действие магии с материалом и сердцевиной волшебных палочек, но на втором десятке страниц признал, что устойчивых закономерностей, очевидно, не существует. Северус плюнул и бросил читать. Все равно он уже понял, что надо делать.

Вербалистика в качестве исходного языка использовала латынь. В «Составителе» имелся обширный словарь, но ничего похожего на «ранить», «бить», «причинить боль» там не обнаружилось. Более или менее подходящим выглядело слово «сектум»(3). Его рекомендовалось использовать в заклинаниях, предназначенных для «разрезания упругих и умеренно твердых предметов, таких как овощи, хлеб или мясо». Вообще эта книга больше чем наполовину состояла из советов по кулинарии и ведению домашнего хозяйства; Северус наткнулся даже на такое слово, как «семпер», которое «уместно в составе заклинаний для быстрого и полного отделения яичного белка от желтка, а также для долговременного сбережения гладких поверхностей от пыли. Также подходит для усиления эффекта консервационных чар».

* * *

Сектум, сектум... слово лежало на языке, пресное и плоское, как клочок бумаги. А если сквозь зубы: с-сектум! И палочкой — наискось снизу вверх. Или сверху вниз? Или вертикально от головы? Северус выговаривал так и этак, махал палочкой, поднимая ветер, и чуть не пропустил тот миг, когда на тушке растопырника, предназначенной для отработки заклинания, появился короткий разрез.

Еще не веря в успех, повторил последнее сочетание интонации и жеста. Рядом с первой раной открылась вторая. Строго говоря, не рана, а царапина, но вот она, сочится кровью, а это значит, у него получилось!

К весне он уже резал мух на лету и за считанные секунды разделывал флоббер-червей. Друзья-слизеринцы отнеслись к этому, как к пустому чудачеству, Лили рассердилась, а собственный декан сделал выговор. «Не думал, что вы настолько ленивы, мистер Снейп. Вы, кажется, изобрели новое заклинание только ради того, чтобы не браться за лабораторный нож».

Северус промолчал. В последнее время его одолевали подозрения, что с «Сектумом» не все ладно. Требовались опыты на чем-то кроме насекомых и мелкой живности. Теренс Эйвери за клятву выполнять для него все самостоятельные работы по зельеварению согласился поучаствовать в эксперименте факультетского товарища. «Дома папаша сечет розгами, так что задница у меня дубленая. Но сначала мне доклад для Слагги напиши».

— Сектум!

Эйвери почесал левой рукой ягодицу, правой поддерживая спущенные штаны.

— Больно? — деловито поинтересовался Снейп.

— Не особо. Папашины розги больнее.

На коже проступила розовая тонкая полоска. Северус подумал, что все дело в том, что перед ним старина Теренс, а не проклятый Поттер или Блэк. Надо заставить себя разозлиться.

— С-с-сектум!

— Ой! Вот теперь больно, но все равно не розги.

Как он ни старался взъяриться, ничего серьезного не выходило. Но когда, спустя месяц, Снейп, задыхаясь от злости и невыносимого унижения, ударил заклинанием Джеймса Поттера — у того на скуле осталась уже настоящая рана, а не пустяковая царапина.

Впрочем, она не помешала ему наколдовать «Левикорпус».

После происшествия на озере Северус сделался живым котлом, в котором бурлили, не находя выхода, досада, боль, ненависть и отчаяние. Он был готов убить, но кого — себя, Поттера, Лили или всех разом, — не смог бы сказать и под Веритасерумом.

Его не радовали ни высокие оценки по экзаменам (Слагхорн намекнул, что там все в порядке), ни предстоящие каникулы. Что ждет его дома? Вечно недовольный отец, хмурая мать и не простившая подруга. Северус подумывал остаться в школе, но тут все сейчас напоминало ему о пережитом позоре.

В один из последних дней перед отъездом он вышел из слизеринских подземелий, чтобы отнести в библиотеку учебники, в том числе и книги по вербалистике. Замок был уже по-летнему малолюден, и к радости Северуса, ему по пути не попался никто из школьников. Поэтому он чуть не вздрогнул, когда за спиной негромко, но отчетливо спросили:

— Нюнчик, подштанники постирал?

Голос Северус узнал сразу. Преданный обожатель Поттера, Питер Петтигрю. Кипящий котел в душе как-то разом остыл, сделался ледяным колючим комом и мешал дышать.

— А Джим в Хогсмид пошел. С твоей Лили, между прочим.

Хвост говорил что-то еще, но в ушах оглушительно зашумела кровь. Учебники полетели на пол. Ледяной ком взорвался. Северус впервые испытал вдохновение ненависти: все звуки смолкли, пространство сузилось до пределов чужого ухмыляющегося рта, мозг заработал как никогда быстро и четко, интуиция взяла с места в карьер и, захватив власть над телом и сознанием, вытолкнула из пересохшего горла два слова единым воплем:

— Сектумсемпра!

Рука успела за языком, хлестнув воздух концом волшебной палочки.

В лицо Северусу брызнуло что-то теплое. Он машинально облизнул губы, почувствовал соль и металлический привкус.

Питер, странно скривившись, принялся шарить у себя на груди. На его мантии проступили темные пятна, с них закапало на пол красное. Капли превратились в тонкий ручеек. Питер вытаращил глаза, ставшие вдруг круглыми и бессмысленными, и сел на пол. Потом лег на бок, поджав колени. Под животом потихоньку натекала алая лужа.

— Ты... чего? — прохрипел Снейп, наклоняясь к лежащему. Питер дрожал, его круглая коротко стриженая голова мелко дергалась на полу. С губ вместо ответа потекла розоватая слюна.

Северус перевернул его на спину. Мантия промокла от плеч до бедер, кровь толчками выплескивалась из длинного узкого разреза, шедшего наискось через грудь и живот.

Ненависть схлынула так же внезапно, как и накатила, оставив страх и растерянность. Надо остановить кровь, перевязать рану... Северус попытался расстегнуть пуговицы на мантии, но ткань набухла, скользкие кругляши не лезли в петли, дрожащие, липкие от крови пальцы не слушались.

— Помоги... — простонал Питер.

— Эй, кто-нибудь! — крикнул Северус, но только эхо насмешливо пронеслось по пустому коридору. Из стены выглянула Плакса Миртл:

— Чего кричишь? Ой, ты убил его?!

— Зови мадам Помфри! Быстро!

Охая и причитая, привидение улетело в Больничное крыло. Коченея от предчувствия непоправимого, Северус содрал с себя мантию, скомкал и прижал к ране. "Убийца, я убийца", — металась в голове одна и та же мысль.

Вечность спустя прибежала Помфри. Оттолкнув его, склонилась над раной, повела над ней палочкой и что-то проговорила нараспев. Потом наколдовала носилки, переместила на них Петтигрю и, левитируя их в сторону лазарета, бросила на ходу:

— Он будет жить. Прибери тут, почистись и приходи ко мне. Есть о чем поговорить.

— За что ты его так? — вернувшуюся Миртл одолевало любопытство. — Из-за девочки, да? Ну скажи, из-за девочки?

Северус ее не слышал. Он смотрел на свои ладони, испачканные кровью другого человека. Вот этот человек насмехается над тобою, а вот уже валяется в красной луже. Сектумсемпра. Два слова из лексикона волшебниц-домохозяек, объединившись, превратились в смертельное оружие. Ты добился своего, Принц-полукровка. Ура науке вербалистике!

Желудок свело судорогой, и Северуса вырвало на свежеочищенный «Эванеско» пол.

* * *

— Знатно ты его располосовал, — Помфри энергично помешала в стакане с мутноватой жидкостью. — На, выпей, а то зеленый, как лягушка.

Зелье, вкус которого был незнаком Северусу, подействовало быстро и мягко. Он успокоился, желудок прекратил бунтовать, и больше не дрожали руки, на которых время от времени мерещились багровые разводы. Заметив, что ему полегчало, колдомедик продолжила расспросы. Не перебивая, выслушала длинный и сбивчивый рассказ о составлении нового заклинания.

— То есть как пустить другому кровь, ты знаешь. А как ее остановить? — Северус растерянно заморгал, а Помфри продолжала, и было видно, что она сердится: — Твое счастье, что Миртл меня застала. А случись такое где-нибудь в Хогсмиде, так Петтигрю — в могилу, а ты, дурень хвастливый,— в тюрьму. Потому что с ранами от таких заклинаний и в Мунго не всякий справится.

Она прервалась, чтобы намешать себе такого же зелья. Залпом выпила и продолжила:

— Не ты первый до Режущих заклинаний додумался. Кто и до каких именно — не спрашивай, все равно не скажу. Правда, те постарше были, а ты вот какой ранний. Ишь, волчонок... И не зыркай! Зыркает он, понимаешь... Так вот, запоминай или записывай: Вулнера Санентур. «Рана, залечись», проще говоря. Только этим заклинанием кровь и остановишь.

— Но Поттер ведь живой... Или он к вам приходил?

— Так Питер не первый?! — вскинулась Помфри. — Нет, парень, ты точно в рубашке родился. Его рана, наверное, неглубокая была?

— Ну да. И тогда еще у меня заклинание неполное было, из одного слова. Скажите, а вот это... м-м... Вулнера Санентур, правильно? Его тоже те придумали? Ну, которых вы называть не хотите?

— Его я придумала, — устало вздохнула Поппи. — После того, как у меня на глазах третий человек от потери крови умер. Я в Мунго тогда работала. Девчонка, второй год после магмеда... — пожилая целительница замолчала, погрузившись в какие-то свои воспоминания. Потом, словно очнувшись, потерла лоб: — Ну, все хорошо, что хорошо кончается. Петтигрю завтра будет как огурчик, а ты, вижу, уже в норме. Послезавтра домой, да? Вот уж отдохну от вас, охламонов. Все, иди... Хотя постой. Не мое дело тебе мораль читать, Северус, но ты не забывай про то, как в чужой крови барахтался там, в коридоре. Такие вещи очень полезно помнить, особенно таким, как ты.

Усталое лицо хозяйки Больничного крыла из далекого 1975-го таяло, растворялось в мутном стекле дверцы книжного шкафа. Сколько времени прошло? Двадцать лет — или двадцать минут большой перемены? Прозвенел звонок, в класс сунулась чья-то кудрявая голова, увидела слизеринского декана, охнула и убралась, плотно притворив дверь.

Декан вздохнул, ликвидировал трещину в стекле и побрел к выходу. Учебник Принца-полукровки с дополненным заклинанием от врагов, заклинанием тишины и чем-то там еще, что придумывалось тогда чуть ли не на ходу — где бы ты ни был, но ты уже в прошлом. В настоящем осталась лишь кровь на руках.