Дорогой сварливый босс

ГЛАВА 38

Уэстон был повсюду.

Он оставил еще одну записку на моем столе. Эта не менее мучительная.

Феномен Баадера-Майнхоф — это частотная иллюзия, при которой то, что вы замечаете впервые, начинает «проявляться» повсюду.

Я не питаю иллюзий на твой счет. С того момента, как я влюбился, ты — все, что я вижу.

Это было бы достаточно плохо, но Уэстон был бы никем, если бы не был предан своему делу. Я предположила, что, поскольку Andes выползал из кризиса, у него появилось время последовать за мной, устроившись за столом для совместной работы, который оказался напротив моего стола.

Он поприветствовал меня, когда я вошла, посмотрел, как я читаю его записку, и вздрогнул, когда я разорвала ее и выбросила в мусорное ведро в зоне отдыха.

Во время ланча он подошел к моему столу и заговорил тихим, приватным тоном.

— Ты пообедаешь со мной сегодня?

Мои пальцы не задерживались на клавиатуре. Мой монитор никогда не был таким интересным.

— Нет.

— Пожалуйста.

— Ответ не изменится.

— Тебе не кажется, что нам следует поговорить?

— Нет.

Я никогда так хорошо не осознавала свое окружение. Мы с Уэстоном не говорили вслух о наших отношениях, но он тоже не держал это в секрете. По большей части у моих коллег была мысль, что мы были вместе. Теперь все они могли наблюдать за развитием событий.

— Элиза. Ты не можешь…

— Я могу, — наконец, я подняла на него глаза. Я не хотела встречаться с ним взглядом, но я посмотрела на него долгим взглядом. На нем был темно-синий костюм, который, как я однажды сказала ему, был моим любимым. Это не могло быть случайностью. Уэстон действовал слишком обдуманно.

Он почесал густую щетину на подбородке.

— Ты меня разыгрываешь. Вот что это такое. Ты сказала, что не будешь этого делать.

Я резко втянула воздух от его обвинения. Он не имел права говорить мне это. Не он был тем, с кем здесь поступили несправедливо. Я отреагировала на его действия.

— Ты первый вызвал призрака, Уэстон.

Я оттолкнулась от своего стола и прошла мимо него. Я никак не могла остаться. Спускаясь на лифте в кафетерий, я подумала, что, возможно, мне вообще не удастся остаться в Andes, если Уэстон не отступит. Я бы предпочла этому свою бесперспективную работу обратно в Чикаго.

Уэстон убрался к тому времени, как я вернулась на седьмой этаж, но кое-что оставил мне: маринованный огурец в полиэтиленовой обертке с запиской, в которой говорилось:

«Это было вместе с моим обедом. Не дай этому пропасть даром. Скоро поговорим. Я люблю тебя»

Я съела чертов огурец.

Потом мне пришлось спрятаться в туалете, чтобы поплакать.

Я плакала не из-за маринованного огурца. Это было напоминание о нашей истории. Он всегда угощал меня своими маринованными огурцами. Уэстон был частью моей жизни так долго, что перспектива по-настоящему разорвать с ним отношения повергла меня в печаль.

В те моменты я колебалась. Было бы так плохо послушать его? Он явно сожалел. Если бы он сказал правильные слова, я могла бы вернуться к нему, и эта жалкая пустота во мне была бы заполнена им.

Но что случится в следующий раз, когда он понадобился Andes? Как я могла пройти через это снова?

Ответ был прост. Я не могла.

Я вытерла слезы и вернулась за свой стол, вновь приняв решение продолжать работать, чтобы забыть Уэстона Олдрича.

Он не облегчал задачу. Уэстон работал за столом для совместной работы, по крайней мере, часть следующих нескольких дней, каждый день приглашая меня на ланч и оставляя любовные записки. На дом доставили еще больше цветов. Он умолял о разговоре.

Я сказала ему «нет», я разорвала его записки, сунула его цветы в комнату Сирши. Каждый раз, когда он приходил ко мне, камень на моем сердце становился все тяжелее. Я должна была это сделать. Если я не защищу себя, он добрется до меня. Когда дело касалось Уэстона, я не была сильной.

В четверг, когда я вернулась к своему столу, меня ждал подарочный пакет. Отодвинув папиросную бумагу в сторону, я взглянула на содержимое и нахмурилась.

Пустая банка.

Хорошо. Это сбило меня с толку.

Я села в свое кресло, чтобы прочитать записку, которую он оставил вместе с ней.

Есть полка, где я храню баночки с сердечками. Я всегда беру сердечки. Оставлять их гнить почему-то кажется неправильным.

Моя мораль — это мое личное дело. Не суди меня.

Ранее я подарил ей ее собственную баночку. Она спросила меня почему. Я сказал ей поставить ее на полку. В любое время, когда она захочет, она может вырвать мое сердце из груди и поместить его в свою баночку. В конце концов, мое сердце принадлежит ей.

До меня постепенно дошло, откуда взялись эти слова: из книги, которую я читала, когда мы с Уэстоном прилетели домой из нашей поездки.

Это был мрачный роман о серийном убийце, который впервые влюбился. Я упала в обморок, когда он сказал, что его сердце принадлежит ей.

Но как Уэстон узнал?

Теплое дыхание коснулось моего уха за мгновение до того, как он заговорил.

— Если и эти сумасшедшие получили счастливый конец, мы тоже должны.

Он отстранился и придвинулся ко мне, склонившись надо мной, чтобы оказаться лицом к лицу.

— Ты читал мою книгу?

Он кивнул.

— Я хочу знать все, что творится у тебя в голове. Это было мрачно, детка.

— Я не… — Он не мог быть милым и внимательным. Для этого было слишком поздно. Пускать в ход крупное оружие сейчас, когда мы закончили, было несправедливо на всех уровнях. — Я не думаю, что ты хочешь знать, что происходит у меня в голове прямо сейчас, Уэстон.

Убийство.

Смерть.

Убить.

Разбитое сердце.

— Я хочу. Каждой злой, избитой мысли — я хочу этого. Как я могу это исправить, если я не знаю, к каким частям стремиться?

— Ты не должен. Пожалуйста, уходи. Я не могу сделать это здесь.

Если бы он не остановился, я бы заплакала, а одного рыдания на работе было достаточно на целую вечность.

— Хорошо, — его пальцы коснулись моих волос. — Я люблю тебя, Элиза.

Я вздрогнула, но держала рот на замке.

Он постучал по крышке банки.

— В конце концов, мое сердце принадлежит тебе.

Затем он неторопливо удалился, как будто только что не подарил мне банку со своим сердцем. Как будто он не продолжал разрушать меня каждый божий день.

Я продержалась неделю. Еле-еле. Пятница наступила как ягненок, кроткий из-за явного отсутствия Уэстона за столом для совместной работы.

Конечно, была записка.

Говорят, Платон изобрел концепцию родственных душ.

Я сказал, что твои родители создали мою.

По какой-то причине — причине, на которой я бы не позволила себе зацикливаться — я не могла заставить себя разорвать эту записку. Я засунула ее в ящик стола. К сожалению, я не могла выкинуть ее из головы.

Родственная душа.

Он думал, что я его родственная душа.

Он знал, что я из тех девушек, которые читают любовные романы со счастливым концом и верят в такие вещи, как родственные души и «Долго и счастливо». Называть меня своей родственной душой было жестоко. Прямое попадание в толстую стену, окружающую мое сердце.

Майлз зашел, когда я была наиболее уязвима. Вместо того, чтобы взгромоздиться на мой стол, он придвинул стул и плюхнулся прямо рядом со мной.

— Как дела, Лизи?

— Твой брат меня мучает. Как ты?

Он тихо рассмеялся.

— Если это тебя хоть немного утешит, он всю неделю на стены лезет.

— Это меня не утешает. Я ничего из этого не хочу.

— Да, я понимаю, — он оперся локтем о мой стол. — Ты хочешь поговорить о чем-то другом?

Я отвернулась от монитора.

— Конечно. Что, если ты расскажешь мне, как у тебя дела? Твой дом уже готов к заселению?

— Мой дом — денежная яма. Я не знаю, зачем я его купил. На самом деле я не любитель вести домашнее хозяйство. Просто мне показалось, что так поступил бы порядочный взрослый человек.

— Так продай его.

Его бровь опустилась.

— Это даже не прозвучало осуждением.

— Этого не было. Очевидно, я не эксперт в сфере недвижимости, но я твердо верю в то, что нужно сокращать убытки, когда что-то не получается.

Он фыркнул.

— Это твой единственный недостаток характера.

— Что?

— Побег. Ты успокаиваешься, когда дела идут наперекосяк, вместо того, чтобы драться. Забавно, потому что раньше я думал, что ты храбрее всех, кого я знал. Теперь я понимаю, что ты так же напугана, как и все мы.

Я проглотила комок в горле. Майлз действительно умел целиться в мои самые нежные места, даже спустя столько лет. На этот раз я была почти уверена, что он даже не пытался причинить мне боль.

— Я никогда не говорила, что я храбрая, — о, великолепно. Даже мой голос предал меня, выйдя хриплым.

— Черт, — он взял мою руку в свою. — Прости. Я все еще думаю, что ты крутая, Лизи. Я просто говорю, что для меня облегчение знать, что ты подвержена ошибкам.

Я позволила ему взять меня за руку, что многое говорило о моем шатком эмоциональном состоянии.

— Ты хочешь сказать, что я облажалась, бросив Уэстона, хотя он бросил меня первым.

Его большой палец погладил костяшки моих пальцев.

— Я ничего из этого не говорю. Я удивлен, что ты с ним не разговариваешь. Мне это кажется страхом, но что я знаю?

Я наклонилась ближе к нему, чтобы прошептать.

— Я боюсь, Майлз. Если бы я могла найти способ простить его. Как я могу надеяться, что он никогда больше не поступит так со мной? Иногда действовать, руководствуясь страхом, полезно. Природа дала нам страх, чтобы защитить себя от опасности.

— Ты высказываешь здравые мысли. Также есть кое-что, что можно сказать о победе над твоими страхами. У нас не было бы пожара, если бы пара пещерных людей не победили свой страх сгореть заживо. Ты бы предпочла жить в темноте, Лизи? Я бы не стал.

Я отстранилась, давая себе немного пространства.

— Я думала, мы должны были говорить о тебе.

Он пожал плечами.

— Не могу винить себя за то, что мои мысли постоянно возвращаются к моей любимой паре.

Я закатила глаза.

— Давай поговорим о том, почему ты думаешь, что тебе нужно владеть недвижимостью и соответствовать какому-то взрослому образу жизни. О чем это?

Уголки его рта приподнялись в ухмылке.

— Теперь ты будешь подвергать меня психоанализу?

Я передразнила его пожатие плечами.

— Что справедливо, то справедливо.

— Нет, Лизи, у тебя нет времени на все мои неврозы. Давай оставим это на том, что взросление с отцом-неудачником и сверхуспевающим братом сформировало во мне ленивого, но амбициозного мужчину.

Услышав тихое чириканье уведомления по электронной почте, я автоматически потянулась к мыши, отводя взгляд от Майлза, чтобы проверить, не было ли в сообщении чего-то, с чем мне нужно было срочно разобраться. От этого обращения кровь отхлынула у меня от лица.

— О черт. Это твой бывший? — Майлз наклонился ко мне, его грудь прижалась к моему плечу. — Чего он хочет?

— Понятия не имею.

В теме письма было написано «мое объяснение», очевидно, Патрик хотел объясниться сам, и поскольку я заблокировала его везде, он нашел мою рабочую электронную почту.

— Нажми на это. Посмотрим, что скажет этот идиот.

Я толкнула его локтем.

— Уходи.

Он потянул меня за руку, разворачивая к себе.

— Эй, я шучу.

Я уставилась на имя Патрика на своем экране. Это, должно быть, шутка. Я провела неделю, избегая Уэстона, и теперь другой мой бывший вторгся в мое личное пространство. Когда это закончилось?

— Я знаю, — я приложила ладонь ко лбу. — Я не понимаю, почему он прислал это.

— Думаю, ты не узнаешь, пока не прочтешь это.

Я перевела взгляд на него. Он настороженно наблюдал за мной.

— Что, если причина, по которой он причинил мне боль, больше не имеет значения?

— Так ли?

Мои губы были такими сухими, что облизывание их не помогло.

— Я не знаю.

В конце концов, Майлз оставил меня наедине с моими мыслями. Письмо Патрика лежало в моем почтовом ящике, как мина. Если я нажму на него, оно может оказаться инертным… или взорваться у меня перед носом.

Я заставила себя перестать думать об этом до конца дня. Но когда приблизилось пять часов, я снова уставилась на свой почтовый ящик, на этот раз решительно.

Зажмурившись, я нажала кнопку.