Дорогой сварливый босс

ГЛАВА 41

Почти ослепнув от слез, тяжелыми водопадами лившихся по моим щекам, я рывком распахнула дверь… и налетела на мужчину, стоявшего по другую сторону с ключом в руке.

— Элиза? — Уэстон схватил меня за руки, крепко прижимая к себе. — Что ты здесь делаешь? Ты плачешь?

Я задержала дыхание, не совсем понимая, что я вижу.

— Почему ты здесь?

— Я возвращаюсь домой с работы, — его ладони скользнули по моим рукам и обхватили мое лицо. — Почему ты плачешь, детка? Что случилось?

Я попыталась объяснить.

— Я слышала… Я подумала… — я с трудом сглотнула. В моем животе была смесь паники, смешанной с абсолютным облегчением. — Я думала, ты с кем-то другим.

Его голова дернулась. Изумление отразилось на его лице, как будто предположение было абсурдным.

— Почему ты так думаешь?

— Я слышала… — я махнула рукой в сторону спален. — Я слышала, как трахаются.

Взгляд Уэстона метнулся в ту сторону, куда я указала.

— Майлз, — прошипел он. — Оставайся здесь.

Он гордо зашагал прочь, исчезая в коридоре. Раздался громкий хлопок, за которым Уэстон выкрикнул имя Майлза. Затем он прокричал что-то о сожжении простыней.

Он вернулся ко мне с красным лицом и в спешке.

— Пошли. Я закрыл за ним дверь, чтобы тебе не пришлось видеть тот ужас, который я только что сотворил.

Его рука сомкнулась на моей, и он потащил меня в свою спальню, закрыв дверь, как только мы оказались внутри.

— Меня не было три часа, — он надавил на дверь. Его голова опустилась. — Три часа, и он нашел, с кем трахаться. Господи. Могу я его уже выгнать?

У меня вырвалось легкое фырканье. Я ничего не могла с собой поделать. Уэстон выглядел таким отвращенным, что я могла только представить, как он видел, как бледнеет тощая задница Майлза.

Он вскинул голову.

— Тебе это кажется смешным? Это твоя вина, что он здесь.

Я выдавила из себя еще один смешок, и плечи Уэстона опустились, напряжение из него ушло. Уголок его рта дернулся.

Он сократил расстояние между нами и, обхватив меня за талию, притянул к себе.

— Ты здесь.

Мои руки уперлись в его грудь.

— Я здесь. — Затем волна безумия захлестнула меня, и я толкнула его. Он не сдвинулся с места, как упрямая кирпичная стена, которой он и был. — Почему ты никогда не говорил мне, что любишь соленые огурцы? Как ты мог отдать мне все свои соленые огурцы, когда они тебе нравятся? Зачем ты это сделал?

Минуту назад я смеялась, но теперь снова плакала. Уэстон, должно быть, был сбит с толку моей дикой вспышкой, но он без вопросов заключил меня в объятия и держал все это время.

— Детка, — его губы были у моего виска, пальцы гладили мои волосы и спину. — Кто тебе это сказал?

— Лука. И Эллиот сказал мне, что ты начал давать мне свои маринованные огурцы, когда умер папа.

Теплое дыхание коснулось моей кожи, когда он выдохнул.

— Это правда. Знаешь, я бы отдал тебе все, что угодно. Маринованные огурцы — это не так уж и важно.

— Это большое дело. Почему ты должен обходиться без чего-то, когда тебе это нравится? Я бы никогда сознательно не отобрала у тебя то, что тебе нравится. Никогда.

Он отстранился, и взгляд, которым он одарил меня, был опустошающим.

— Ты забрала себя у меня, и ты мне более чем нравишься.

— Я не хотела уходить.

Он кивнул, медленно и тяжело.

— Я знаю, детка. Но теперь ты здесь.

— Во всем виноваты огурцы.

Он склонил голову набок.

— Не те часы планирования, которые ушли на реструктуризацию моей исполнительной команды?

Мои губы дрогнули.

— Это было совсем немного.

— Ты…? — Он обнял мое лицо, поглаживая подбородок и нижнюю губу большими пальцами. — Ты вернешься?

Я поцеловала его большой палец, и он затих.

— Ты зажигаешь меня, Уэстон.

Он нахмурил брови.

— Я хочу, чтобы это было хорошо, но я не уверен, что это так.

— Ты пугаешь меня. Это правда. Но твой брат сказал мне вчера несколько вещей, и я действительно не могу перестать думать о них.

— Я не уверен, что хочу слышать то, что хотел сказать Майлз.

— Ну, это часть того, почему я здесь, так что…

— Ах, черт, — он хмуро посмотрел на дверь. — Я должен буду поблагодарить его после этого?

Несмотря ни на что, врожденная сварливость Уэстона все еще заставляла меня смеяться.

— Я не знаю. Возможно.

— Иди сюда, — он потянул меня к своей кровати, усадил на край и притянул к себе. — Расскажи мне, детка.

Глаза Уэстона были прищуренными и усталыми, но в них забрезжила надежда. Щетина на его подбородке была гуще, чем обычно, а волосы растрепаны, как будто он весь день их дергал.

Мои сердечные чувства были сильно задеты, и желание пропустить этот разговор, чтобы я могла прижаться к нему и сказать, что все будет хорошо, было почти непреодолимым. Но недоговоренность привела нас сюда, и я никогда не хотела быть здесь снова.

— Майлз сказал, что, если бы пара отважных пещерных людей не победила бы свой страх сгореть заживо, мы бы до сих пор были в темноте. Я не хочу быть в неведении, Уэстон. Итак, я должна перестать бояться того, как ты разжигаешь во мне огонь, потому что я хочу света, и я хочу тебя, — он открыл рот, чтобы заговорить, но я прижала два пальца к его губам. — Но это все, понимаешь? Так и должно быть. Не принимай меня обратно, если не можешь выполнить свою часть сделки.

— Я буду соответствовать этому, — поклялся он, целуя кончики моих пальцев, прежде чем взять мою руку в свою. — Планы в действии. Перемены не происходят в одночасье, не для компании размером с Andes, но они происходят. Это должно было произойти давным-давно, но у меня никогда не было причины. Работа была моей жизнью.

— Конкурировать с ней невозможно.

— Здесь нет конкуренции, Элиза. Теперь моя жизнь вращается вокруг тебя и того, что мы собираемся построить вместе. На какое-то время я потерял из виду свою цель. Давным-давно я поклялся не быть похожим на своего отца. Быть лучше его. Это подтолкнуло меня построить Andes и наблюдать, как она процветает. Но я не только хочу быть лучше в бизнесе. Я хочу быть лучшим человеком, чем он, заботиться о своей семье и ставить их на первое место. Ты моя семья. Ты всегда будешь на первом месте.

— Уэстон… — Этот мужчина, он точно знал, как меня любить.

Он взял мой подбородок между пальцами, наклоняя мое лицо к своему.

— Я не хочу снова переживать последние несколько недель.

— Это убило бы меня, — сказала я ему.

Взгляд, которым он одарил меня, был полон обещания и решимости.

— Я не позволю этому случиться. Я не хочу прожить ни секунды, когда ты не будешь моей.

— Я твоя. — Разве я когда-нибудь не принадлежала ему в той или иной форме?

— Мы принадлежим друг другу, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы наблюдать за нашим процветанием.

— Я тоже.

Его выдох коснулся моих губ за мгновение до того, как это сделали его губы. Мягко и уверенно мы слились в поцелуе, который, казалось, ждали десятилетия. Его пальцы были в моих волосах, и я схватилась за его рубашку. Мы только и делали, что целовались, такое огромное облегчение разливалось между нами. Находиться порознь было так же неестественно, как дышать под водой.

Это было правильно.

Уэстон, любящий меня, как вечность, и я отвечаю ему взаимностью.

Его лоб прижался к моему. Наши губы разошлись на мгновение.

— Я люблю тебя, — сказала я ему.

— Ни разу не сомневался в этом, детка. Знаешь, я люблю тебя больше всего на свете.

Я закрыла глаза, принимая это как правду.

Когда мы снова поцеловались, полетели искры, воспламеняя нас, но я не боялась этого огня.

Больше нет. Я не должна была им быть.

В конце концов, это был Уэстон.