Дорогой сварливый босс

ГЛАВА 39

Кому: westonaldrich@andesinc.com

От: eliselevy@andesinc.com

Уэстон,

Если у тебя есть время, я бы хотела поговорить. Встретимся на крыше в шесть вечера? Если это не подойдет, пожалуйста, дай мне знать, когда.

Элиза

Я чуть не пропустил это. Я собирал вещи на день, и что-то подсказало мне в последний раз проверить входящие.

Так оно и было.

Элиза собиралась дать мне возможность поговорить с ней после того, как больше недели препятствовала мне. Не то чтобы я не понимал, почему она это сделала. У нее было полное право запереться от меня. Это не означало, что я не был совершенно безутешен без нее.

Я добрался до крыши нашего здания на пятнадцать минут раньше. Она прибыла вовремя, и я поднялся со стула, который занял за тем же столом, за которым мы сидели в день ее рождения. Ее взгляд остановился где-то за моим плечом. Мой блуждал повсюду, жадный до нее.

Она переоделась в футболку «Чикаго», и я не мог отделаться от ощущения, что в этом была скрытая угроза. Однажды она уже переезжала через всю страну, она могла сделать это снова. Скорее всего, она выбрала первую попавшуюся футболку, а я слишком много думал, но именно таким я стал.

Без ума от нее.

— Я принес тебе пива, — я указал на запотевшую бутылку на столе. — Если хочешь.

— Конечно. Спасибо, — она скользнула на свой стул в конце стола. Я занял свой стул справа от нее. Наши колени соприкоснулись, когда я подсел. Она отодвинула свое.

Ее ноготь впился в этикетку на бутылке. Я держал свою двумя руками, медленно вращая ее по кругу.

Мой пульс забился неровными волнами от паники и страха, охвативших меня.

— Как дела? — спросил я.

Она тихо фыркнула.

— Это была долгая неделя.

— Долгие несколько недель.

— Да, — она подняла взгляд от своего пива, по-прежнему избегая зрительного контакта. — С Andes… все будет в порядке?

Под ее глазами были темные круги. Близнецы тех, что были под моими. Она выглядела красивой, даже сногсшибательной, но грустной. Чертовски грустной. Я сделал это с ней. Я высосал из нее солнечный свет, оставив ее холодной и тусклой.

— Да. Многое все еще происходит за кулисами, но расследование агентства по охране окружающей среды прекращается, что является огромным облегчением. — За этим стояло гораздо больше, но я не собирался тратить время с Элизой на разговоры об Andes.

— Это действительно здорово, — она заправила волосы за ухо и выдохнула. — Сегодня я получила электронное письмо от Патрика.

Я замер.

— Правда? Что он хотел сказать?

— Я не знаю. Я решила не читать.

— Да?

Я понятия не имел, что я должен был здесь сказать. Моим первым побуждением было позвонить ТУДА и попросить их заблокировать Патрика на наших серверах. Вторым моим шагом было взломать ее почтовый ящик и прочитать, что этот ублюдок в хаки посмел отправить моей девушке.

В конце концов я решил помолчать и дать ей выговориться.

— Я думала о том, что сказал Майлз на мой день рождения, когда ты спросил его, почему он издевался надо мной. Он сказал, что иногда нет веской причины для того, что люди совершают плохое дерьмо и в конечном итоге сожалеют. И когда я обдумывала возможность прочитать электронное письмо Патрика, я поняла, что он не мог предложить никакого объяснения, которое имело бы для меня больше смысла, чем то, которое дал Майлз. Мне не нужны от него объяснения. Это не повлияет на мои чувства к тому, что он сделал.

Этикетка на ее бутылке была почти сорвана. Моя была почти пуста, горечь покрывала мой язык.

До Элизы я никогда не считал себя ревнивцем. Теперь я понял, что это потому, что я никогда не был с женщиной, которой принадлежал так, как ей. Я принадлежал ей, а это означало, что она также была моей. Мой разум не принял бы меньшего. Итак, слышать о Патрике, и даже о моем брате, было как гвоздями по классной доске.

Эти мысли были иррациональными, и мне приходилось с ними разбираться. Я был не в том положении, чтобы приказывать ей вычеркивать из памяти каждого мужчину, которого она когда-либо встречала. Хотя в идеальном мире я бы именно так и поступил.

Ни одна из мыслей, проносящихся в моей голове, не убедила бы Элизу, что я мужчина, с которым она могла бы еще раз рискнуть, хотя я и был. В одном я был уверен на сто процентов: я всегда выберу Элизу.

И пришло ее время говорить, а мое — слушать.

Ей было что сказать.

Я наклонился вперед, сокращая расстояние, которое она установила между нами, на несколько дюймов.

Она прерывисто вздохнула.

— Но мне нужно объяснение от тебя, Уэстон. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, как тебе удалось оттолкнуть меня в сторону. Что ты чувствовал, когда приказал Ренате не пускать меня в твой офис через две минуты после того, как я была в нем? О чем ты думал, когда летел в Калифорнию, не сказав мне? Ты знал, что бросаешь меня, когда прокрался в мою постель посреди ночи и трахнул меня? Я хочу, чтобы ты объяснил мне это, потому что я не понимаю, как ты смог все это провернуть.

Гневный румянец на ее щеках был виден в слабом вечернем свете. Он так сильно кольнул меня в грудь, что я наклонился вперед, упершись ладонями в стол.

Она предоставила мне слово для объяснений, но я не знал, с чего начать. Как я мог объяснить причины того, как причинил ей боль? Никто не отрицал, что я совершал эти поступки, и не было никакого смысла приукрашивания их.

— Я никогда не хотел оставлять тебя, Элиза. Ни когда я пришел к тебе той ночью, ни когда-либо еще.

Между ее бровями образовалась морщинка.

— Но ты это сделал.

Я хотел поспорить с ней по этому поводу, но она была права. Намеренно или нет, я ушел от нее.

— Я сделал. Я отстранился от тебя. Это не было тем, что я решал делать, но это не меняет того факта, что я это сделал. До тебя я никогда никого не ставил выше Andes, да и не хотел.

Дрожь пробежала по ее телу.

— Поверь мне, я знаю.

— Я знаю, что ты знаешь, детка. Меня убивает, что ты знаешь, — я потер место между бровями, собираясь с мыслями. — В тот день, когда ты принесла мне обед, в ту секунду, когда я увидел тебя, все, чего я хотел, — это влюбиться в тебя. Я держался стойко, соблюдая дистанцию, но для меня невозможно думать о чем-то другом, когда ты передо мной.

— И все же ты отослал меня.

— Я держался изо всех сил, Элиза. Моя кампания рушилась вокруг меня, и когда ты вошла в мой офис, мне было насрать на все, кроме тебя. В то время для меня это было невозможно. Мне было насрать. Вот почему я попросил Ренату не пускать посетителей. Не потому, что я не хотел тебя видеть. Это было потому, что видеть тебя было всем, чего я хотел.

Она со стуком поставила бутылку на стол.

— Тогда ты должен был это сказать. Ты должен был сказать мне, что ты чувствуешь. Если бы ты сказал: «Элиза, я так сильно люблю тебя, что ты сводишь меня с ума, когда ты рядом, поэтому мне нужно держаться от тебя подальше, пока я справляюсь с этим кризисом», я бы набралась терпения. Если бы ты сказал что-нибудь, я бы поддержала тебя. Это то, что нужно делать в отношениях. Но не точно так, как ты сделал. Ты выпал из моего мира без единого предупреждения. Ты улетел в Калифорнию с ней…

— Она для меня никто. Я не знаю, как тебе это объяснить, — я запустил пальцы в волосы, подавляя разочарование в своих венах.

— Что ты почувствовал, когда узнал, что я уехала из города? Ты задавался вопросом, ушла ли я к Патрику, хотя я снова и снова говорила тебе, что мои чувства к нему давно прошли?

Моя рука тяжело опустилась. Ее глаза, наконец, встретились с моими, сияющие, но твердые. Вызов был кристально ясен. Она меня поймала.

— Я чувствовал, что меня разрывают на части. Никто не сказал мне, где ты. Я до сих пор не знаю.

У меня вертелся на кончике языка вопрос, не ушла ли она к нему, но я сдержал порыв. Она не ушла к нему. Я знал это. Но когда дело доходит до Элизы, логика и рассудок вылетают в окно.

— Тогда ты, возможно, имеешь представление о том, что я чувствовала, когда постучала в твою дверь для того, чтобы Майлз сообщил, что ты уехал из штата, не сказав мне ни слова. Он пожалел меня, Уэстон. Твой брат пожалел меня из-за того, как плохо ты со мной обращался.

Еще один удар. Я заслужил каждый. До того, как я вышел на эту крышу, я знал, что по-королевски облажался, но вид моей прекрасной девушки в таком состоянии, несчастной в своем праведном гневе, показал мне, что все гораздо хуже, чем я позволял себе признать.

— Мне жаль.

— Слишком поздно.

— Я люблю тебя, Элиза. Я облажался. Я знаю это. Я пытался подстроить тебя под Andes, но я должен был подстроить Andes под тебя.

Ее голова дернулась назад, и я мог бы сказать, что она удивилась моей прямолинейности.

— Это именно то, что ты сделал. Твоя компания — любовь всей твоей жизни. Я никогда не смогла бы конкурировать с этим, и мне не следовало этого делать.

— Это однозначно неправда. Ты любовь всей моей жизни.

Она отвернулась, покачав головой, показывая, что не верит мне. Я ничего не сделал, чтобы заставить ее поверить мне, так что это имело смысл.

— Когда мне было одиннадцать, моему отцу наскучила жизнь бездельников, поэтому он купил компанию по снабжению кемпингов в Денвере. Это был небольшой бизнес, не в масштабах Andes, но там работало несколько сотен человек. В течение года, — я щелкнул пальцами, — моему отцу наскучило быть главным и нести ответственность. Он разнес компанию на части и, по сути, продал ее на металлолом. Все эти люди потеряли работу, а приличный бизнес исчез почти в одночасье. Я наблюдал за всем этим в детстве и пообещал себе, что исправлюсь. Я хотел построил что-нибудь здесь и никогда не быть похожим на своего отца.

Ее губы сжались в жесткую линию. Когда она, наконец, снова посмотрела на меня, ее темные глаза были каменными.

— Я больше не хочу слышать об Andes.

— Элиза…

— Должна ли я рассказать тебе обо всех случаях, когда моя мать подводила меня? Должна ли я упомянуть о моем покойном отце? О моем страхе быть брошенной? Твоя история о твоем отце объясняет твою одержимость своей компанией, но моя объясняет, почему я никогда не смогу позволить, чтобы меня выбрали второй.

— Тебя больше никогда не выберут второй, — я потянулся к ее рукам, но она отдернула их, прижимая к груди, защищаясь.

От меня.

— Я люблю тебя, Элиза. Я люблю тебя больше, чем Andes. Я скучал по тебе, как по ампутированной конечности. Без тебя все это не имеет смысла.

— У нас уже был этот разговор, Уэстон. Ты дал мне обещания после гала-концерта, которые так легко нарушил. Почему я должна верить, что что-то изменилось?

Я почувствовал это. Эфемерная власть, которую я имел над ней, ускользала. Все надежды, которые я возлагал на этот единственный разговор, развеялись в насмешливые клочья. Но я был глуп, думая, что разговор исправит недели пренебрежения и невыполненные обещания.

— Потому что я потерял тебя, — с трудом поднявшись на ноги, я попятился от стола, понятия не имея, куда иду. Если бы я посидел спокойно еще секунду, я бы взорвался. — Я потерял тебя, и я не могу дышать. Я знаю, что последую за тобой на край света. Для меня больше никого нет.

Ее единственной реакцией было уставиться на меня, медленно моргая и отковыривая последние обрывки этикетки на своей полной пивной бутылке. Она вздернула подбородок, и мерцающие огоньки отражались от ее лица. Печаль, притягивающая уголки ее рта, и краснота, обрамляющая ее глаза, разбили меня вдребезги. Ярость, направленная на себя, на свои действия, вспыхнула у основания моего позвоночника. Моя бутылка разбилась о землю прежде, чем я даже понял, что бросил ее.

Элиза подпрыгнула, всхлипывая от страха. Затем она вскочила на ноги, пятясь назад, чтобы убежать от меня.

— Скажи мне, что ты разлюбила меня, — умолял я, следуя за ней шаг за шагом.

Она покачала головой.

— Не надо.

— Я знаю, что ты любишь меня. Ты бы не попросила меня встретиться с тобой, если бы это было не так.

— Это не имеет значения. Я не могу любить тебя.

— Это имеет значение. Это все, что имеет значение.

Я сократил расстояние между нами за секунду, обняв ее на одном дыхании. Обхватив ее голову ладонями, я зарылся носом в ее волосы и впервые за несколько недель вздохнул. Она мяукнула, но не оттолкнула меня. Она обмякла в моих руках, позволяя мне держать ее, но не делая никаких попыток удержать меня.

Я снова проигрывал и понятия не имел, как это предотвратить.

— Я люблю тебя, — я поцеловал ее шелковистые волосы. — Я люблю тебя больше всего на свете.

— Прекрати это, — прошептала она.

— Я знаю, ты больше не хочешь, чтобы я говорил об Andes, — она напряглась, когда я это сказал. Боже, как я облажался, — но есть шаги, которые я предпринял на этой неделе, чтобы гарантировать, что ничего подобного больше не повторится. Конкретные, измеримые изменения. Если ты не хочешь слушать их сейчас, я отправлю тебе по электронной почте то, что я сделал, и ты сможешь прочитать это, когда будешь готова.

— Не думаю, что я когда-нибудь буду готова.

— Тогда я буду ждать вечно, — мои губы задержались на ее виске. — Я люблю тебя, детка. Ты — мое предназначение. Вот почему я пришел к тебе посреди ночи и почему я продолжу возвращаться, даже если ты меня оттолкнешь.

Наконец, ее руки шевельнулись. Она схватила меня за рубашку, ее ногти царапали мою спину, когда она прижималась ко мне. Я прижал ее крепче, ее мягкое тело прижалось ко мне.

— Не знаю, могу ли я тебе верить, Уэстон.

Я кивнул ей в волосы.

— Я знаю. Но я собираюсь продолжать приходить, пока ты не поверишь.

— Ты должен меня отпустить.

— Я не могу.

Она позволила мне обнять ее, когда она дрожала. Был шанс, что это будет последний раз, когда я делаю это. Мы оба знали, но ни один из нас не говорил об этом.

— Если бы я мог вернуться в ту ночь, я бы все тебе рассказал, — пробормотал я. — Я бы впустил тебя.

— Я бы хотела, чтобы так было.

Солнце почти скрылось за горизонтом, когда она высвободилась из моих объятий и вошла в лифт одна. Я остался на крыше, чтобы посмотреть, как оранжевые и розовые пятна превращаются в черные.

Затем я вернулся в пентхаус и в свой офис. Мне нужно было написать электронное письмо и убедить любовь всей моей жизни, что я достоин еще одного шанса.