Дюна. В Королевстве. Четвертая Книга

Глава 22.

Я сидела в просторной библиотеке гостевого дома, который стал для меня новым пристанищем, и внимательно слушала свой первый урок, чувствуя себя школьницей в прямом смысле этого слова.

Вот уже час я изучала систему салической правды, насколько она повлияла на законы Бельгии и монархию, и моя голова гудела от новой информации.

Сидела я за невысоким бюро, похожим на парту, впереди стояла небольшая маркерная доска, а рядом расположилась моя наставница, отдаленно напоминавшая мне учительницу математики в средних классах.

Баронесса Эмма Барфор — энергичная дама лет шестидесяти, с острым взглядом и аккуратной укладкой, четко и хорошо поставленным низким голосом доносила до меня информацию. Несмотря на строгую внешность, я бы не назвала ее синим чулком. Напротив, наставница знала себе и людям цену, при всей строгости в ней прослеживались эмоции, живая мимика, и, как мне казалось она владела хорошим чувством юмора.

Я, уже загруженная с утра азами нидерландского языка, сейчас старалась не упустить ни слова и аккуратно заносила услышанное в ноут.

— У вас есть вопросы относительно “салической правды”? — поинтересовалась она.

— Нет, благодарю, — улыбнулась я и, несмотря на ее острый взгляд, была благодарна за информацию. Баронесса рассказывала не просто о датах и фактах, которые можно было прочесть в интернете. Ее знания опирались не только на опыт, но и, как мне показалось, передавались из поколения в поколение ее семьей.

— Тогда перейдем к следующему пункту. История Бельгии и монаршей семьи. Так как сегодня вводный урок, мы его проводим на месте. Но готовьтесь, что несколько недель мы побываем на выездных лекциях. Я ознакомлю вас с важными историческими достопримечательностями, имеющими непосредственное отношение к монаршей семье.

Я на секунду озадачилась, пытаясь понять, как я все буду успевать, учитывая мою будущую работу в фонде, что не ускользнуло от внимательного взгляда моей наставницы.

— Это обязательные уроки, и вы не найдете этой информации в интернете, — жестче обычного произнесла она, определенно посчитав мою задумчивость за нежелание учиться.

— Не сомневаюсь в этом и с нетерпением буду ждать наши выездные лекции, — ответила я и поторопилась пояснить: — С понедельника я выхожу на работу и пытаюсь сейчас спланировать свое время, чтобы везде успевать.

Взгляд Эммы немного потеплел и она кивнула.

— Вам не стоит беспокоиться. Я проинформирована о вашей деятельности в благотворительном центре. График занятий составлен с учетом этого факта.

Я благодарно улыбнулась, но не расслаблялась. И от учителя нидерландского языка, представлявшего собой мужчину лет пятидесяти, и от Симоны, и от остального обслуживающего персонала веяло отстраненностью, которая не была связана с вежливостью и этикетом. Для всех окружающих я была чужачкой и выскочкой, которая вклинилась своим появлением в волю семьи, желавшей Генри совсем другую партию. Никто бы не поверил, скажи я им, что изначально это была воля Генри, а вовсе не моя.

Собственно, я тоже долго размышляла над тем, почему выбор Генри пал именно на меня, и после нашей с ним ночи мне казалось, уже начинала понимать. Бросая взгляд на Эмму, я пыталась определить, друг она мне или враг, но мне было сложно судить об этом, учитывая, что знала я ее всего ничего.

— Если мы будем изучать архитектуру и историю Бельгии, можно начать с этого поместья? — мой вопрос был задан не из праздного любопытства и не из желания угодить. Я должна была ориентироваться на территории, где меня поселили, и где было мое место работы.

— Пожалуй, можно сделать небольшое отступление, — кивнула баронесса и быстро заговорила: — Замок был построен задолго до того, как Бельгия стала самостоятельным королевством и имеет богатую историю. Поместье видело французскую революцию, было передано объединенному королевству Нидерландов, а спустя время пережило и бельгийскую революцию.

— И тут всегда жили короли? — поинтересовалась я.

— Не всегда. Король Филипп предпочитал другое поместье, которое являлось собственностью Бельгийского государства и не входило в Королевский траст.

— А это поместье входит в королевский траст… — я не спрашивала, а утверждала.

Я не могла представить Генри, предпочитающего жить в не принадлежащей ему собственности.

— Да, — подтвердила баронесса. — Его величество Генрих переехал сюда в январе, предварительно расширив его на треть, и сделал своей рабочей резиденцией.

— Насколько я могу судить, поместье очень большое…

— Так и есть. Оно больше, чем муниципалитеты Кукельберг и Сен-Жосс вместе взятые.

— Не заблудиться бы… — улыбнулась я и решила попросить Генри прислать мне карту поместья.

— Резиденция делится на несколько жилых и рабочих зон, но сегодня мы не будем углубляться в топографию, — моя наставница определенно не хотела отклоняться от учебного плана и продолжила: — Рассмотрим, что представляла собой Бельгия в эпоху феодализма. После распада Франкского государства в IX–XII на территории Бельгии протекал процесс формирования феодальных государственных образований…

Лекция продолжилась, мы нырнули в события бельгийской революции, когда я услышала знакомое имя.

— Генрих Дерзкий был осуждаем католической церковью, и считался масоном.

Ещё вчера, едва вернувшись от Генри, я постаралась найти в интернете всю информацию, касающуюся его предка.

К моей радости сведения я нашла быстро. Генрих Дерзкий был не только бесстрашным воином и талантливым реформатором, но и достаточно жестоким человеком. Его жена была из королевского французского рода, у них было трое детей, но это, пожалуй, все, что я смогла узнать из официальных источников.

— Он был недоволен слишком маленькой ролью в решении политических вопросов, — между тем продолжала баронесса. — Поэтому стремился расширить королевскую власть в тех областях, в которых конституция не определяла или плохо прописывала права короля.

Например, он добился того, чтобы министры перед принятием важного решения докладывали об этом королю, и, будучи тонким политиком, часто влиял на их решения. Эта традиция докладов осталась по сей день. Его можно считать тем монархом, кто укрепил влияние королевской власти в Бельгии.

Чувствуя, что Эмма сейчас перескочит на другого представителя королевского рода, я вновь решила вклиниться в учебный план.

— Я читала, что Генрих старался укрепить бельгийскую армию, и его считали отличным политиком и реформатором…

— Верно, — баронесса бросила на меня внимательный взгляд, и мне казалось, она понимала мой интерес к этой исторической личности. Не одна я улавливала сходство, не только внешнее, но и поведенческое, между двумя Генрихами. — Он дослужился до генерала, увеличил число армии вдвое и, несмотря на долг, полученный Бельгией вместе с независимостью, в стране успешно развивалась промышленность и экономика.

— Почему его назвали Дерзким? — поинтересовалась я.

— Потому что он был не только бесстрашным воином, но и часто скрыто лавировал в законодательстве, чтобы добиться своего любой ценой. Иными словами, непочтительным по отношению к закону и обществу.

Я была уверена, что Эмма может рассказать мне гораздо больше, чем официальные источники, и решила задать еще один вопрос, учитывая, что она шла на диалог — то ли потому, что хотела увидеть мою реакцию на подобную характеристику, то ли потому, что проверяла меня.

— А почему жестоким?

— Потому, что предпочитал убивать своих врагов и не давал им второго шанса. Будь то военная арена или политическая.

Я благодарно кивнула, и мне показалось, что мы уже перешли на разговор о Генри сегодняшнем.

— А в личной жизни он тоже был дерзким?

— Да. У него было много женщин. Юные девушки, замужние знатные дамы, актрисы. Были внебрачные дети, которых он не признал. А будучи еще принцем, часто стрелялся на дуэли. Он был далек от благочестия.

“Черт, вот этого я и боялась”, - мысленно скривилась я, но у меня оставалась надежда, что Генри хоть чем-то отличался от своего предка.

От размышлений меня отвлек шорох за дверью. А затем и вовсе настойчивое шкрябанье.

— Простите, это моя кошка, Китти, — извиняюще улыбнулась я. — Совершенно не терпит закрытых дверей.

Наставница бросила на меня внимательный взгляд, и мне показалось, в нем промелькнула какая-то эмоция.

— Ну, пускай зайдет, — ответила она и добавила: — Но в следующий раз, когда наши занятия будут проходить здесь, рекомендую ее закрывать, чтобы она нас не отвлекала.

— Обещаю, — кивнула я и поторопилась к двери.

Китти, получив доступ к библиотеке вошла неторопливо, с видом “не сильно-то мне надо было сюда” и внимательно посмотрела на Эмму. Мне стало интересно, как моя Китти отреагирует на нового человека — ведь кошки чувствовали намерения.

Китти некоторое время изучала баронессу и, никак на нее не отреагировав, направилась к моей “парте”. Запрыгнув на деревянную поверхность она потерлась о мой ноут и улеглась рядом с видом “мы из древнего Египта, нам ваши королевские семьи до лампочки”.

Наставница, как мне показалось, тоже с интересом рассмотрела мою кошку.

— Черная, — констатировала она.

— Да. Совершенно черная, — ответила я и, отмечая ее задумчивость, добавила: — Надеюсь, в Бельгии нет суеверия, как в России, Франции или Германии.

Вопрос был задан не из праздного любопытства, так как Симона, относившаяся к французской Бельгии, тоже странно посматривала на мою Китти, а в средневековой Франции кошек и вовсе подозревали в связи с Дьяволом, и власти Парижа устраивали казнь кошек на Гревской площади. Немцы недалеко ушли от французов и свято верили, что если черная кошка перешла дорогу слева направо — это к удаче, а если в противоположном направлении — к неприятностям.

— По разному, — ответила Эмма, и внезапно спросила: — Давно она у вас появилась?

— Еще котенком. Я нашла ее на дереве во время наводнения в Индии, когда работала в благотворительной экспедиции, — улыбнулась я. — В Индии не любят котов, особенно черных. Решила забрать ее с собой.

— Ясно, — кивнула она, но я все же решила спросить:

— Мне показалось, это что-то значит для вас…

— Не для меня. Королева-мать Элеонор предпочитает собак и недолюбливает кошек. Особенно черных.

Услышав это, я чуть не чертыхнулась и хотела прикусить губу от досады. Еще не успела быть представленной, а уже имела все шансы стать опальной. И теперь была понятна улыбка Генри, когда я спросила его о Китти. Что ж, в этой ситуации было ясно одно — если Генри позволил мне привезти черную кошку, значит, был на моей стороне в этом вопросе.

“Дюнина, он просто не верит во все это, поэтому и разрешил…” — пронеслась мысль, но, в любом случае, я была рада, что он не стал из жалости или из любви поддерживать суеверия матери.

Я бросила внимательный взгляд на баронессу, и мне показалось, она подумала об этом же.

— Значит, Ее Величество не в восторге от “кошачих” плакатов Стейнлена… — постаралась я превратить в шутку затянувшуюся паузу, но Эмма промолчала.

На секунду я задумалась, стоит ли ей доверять и можно ли зачислить ее в союзники, или она, все же, из лагеря противника.

На основе того, что ее выбрал Генри, можно было склониться к первому варианту. Правда, была еще одна категория — Эмма вполне могла придерживаться нейтралитета, не вставая на чью-либо сторону. По крайней мере, пока не узнает меня поближе и сама не решит, как ко мне относиться.

— Кого или что Ее Величество ещё не любит? Помимо кошек? — все же поинтересовалась я.

Мне необходимо было знать, какие темы обходить стороной на предстоящем семейном обеде.

— Театр, — коротко ответила Эмма, и у меня вновь возникло желание прикусить губу от досады.

Учитывая, что любовницей короля Филиппа была балерина, не трудно было догадаться, как Элеонор отреагирует на мое балетное прошлое и, пусть и короткую, но карьеру актрисы.

И вновь пришла мысль, что Генри в своем выборе не стал щадить чувства матери.

Я вновь бросила внимательный взгляд на наставницу и попыталась понять, приняла ли она мою сторону, или своим коротким ответом лишь подчеркнула мою незавидную долю. Однако баронесса умела держать лицо, и я все больше склонялась к мысли, что она, при всей своей лояльности к королю, решила пока занять нейтральную позицию в отношении меня.

— Благодарю за информацию, — вежливо улыбнулась я, но понимала, что у меня нет и шанса понравиться матери Генри.