Гром среди ясного неба

21 ЧАС ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Ветчина с красным соусом тяжело ложилась в желудок Поля, или нет, она не просто ложилась, а шлепалась, перекатывалась, изменяя форму по своему капризу, становясь то гирей, то подставкой для книг, то увесистой пепельницей, пока не превратилась в раздутый шар. В последней конфигурации она, очевидно, обрела некое успокоение, так как задержалась в этой личине. Поль с мазохистским интересом следил за тем, как ветчина передвигалась в его желудке, ища выхода.

Он заставил себя поглотить все: и ветчину, и этот ужасный соус, и картофельное пюре, и фасоль, и салат, и два стакана молока, взятого из кувшина, который стоял на простом деревянном столе солдатской столовой. А вот к консервированному компоту из персиков он уже не смог прикоснуться. Не рискнул. К концу обеда он понял, что каждый дополнительный кусочек пищи может стать роковым для всех тех, которые он с таким трудом проглотил. Он мог все потерять. Поль заставлял себя есть, сознавая, что пройдет немало времени, прежде чем он сможет снова подкрепиться. Кроме того, ему хотелось показать Хоуп, что его состояние улучшилось.

Вообще это был какой-то сумбурный обед. Хоуп и Поль сидели одни в пустой столовой в конце одного из длинных столов, делая вид, что поглощены друг другом. Они решили продолжать разыгрывать роль влюбленных, как это уже делали раньше, надеясь таким образом стать невидимками. С этой целью они шептались, смеялись, обменивались анекдотами, начиная привыкать к своим ролям. Во всяком случае, Поль находил все это достаточно забавным, позволяющим временно освободиться от навязчивой глупой идеи, что офицеры в палатке могут угадать его мысли, могут проникнуть в его голову и прочесть там список вещей, приготовленных им в дорогу: фонарь, котелок, нож, компас, радиоприемник и, по настоянию Хоуп, пистолет калибра 0,38 системы «смит-вессон», принадлежащий ее дяде. Его нервозность, несомненно передавшаяся и Хоуп, позволяла им более или менее убедительно играть роли, которые они сами себе придумали. И то, что надо было постоянно что-то изображать, облегчало ему перенос пищи с тарелки в желудок.

Сейчас, лежа на кровати в доме Хоуп, Поль пытался заснуть на час-два перед путешествием. Он чувствовал, что возбуждение и напряженность еще не покинули его. Трудно было заставить себя расслабиться и заснуть. Не способствовала этому, конечно, и тяжесть в желудке, принявшая обличие утюга. И, наконец, самым тревожным было то, что его ожидало. Но об этом он старался не думать. Надо было заснуть глубоким, спокойным сном, чтобы потом встать полным сил и осуществить задуманное — подняться в горы и исчезнуть.

Ишида, видимо, совсем потерял голову, если побежал в центре города среди бела дня. Или, может быть, он просто не понимал, что его ожидает, недооценивал всей сложности ситуации. Или в панике, наоборот, переоценил ее, принял город за лагерь для интернированных, где он находился в детстве. Несомненно, он находился в полном отчаянии, заставляющем человека идти вперед и рисковать, даже если у него нет никакой надежды на успех. Но Полю необходим был только успех — вырваться отсюда и дойти.

И убедить. Вот что самое трудное. Арни, конечно, не отмахнется. Но кто сможет поверить всему этому? Поверила ли бы ему Мариан? Да, конечно, она бы поверила. Но кто еще, кто еще во всем мире? И факт, что теперь прояснилось еще одно звено головоломки, утешал меньше, чем можно было ожидать. Уж слишком ясно, слишком просто все получалось. Так бывает только в детективных романах, где в каждой главе появляется по две улики. А в конце детектив, сидя в британской гостиной, сопоставляет их и указывает своим длинным изящным пальцем на дворецкого. И все же ему пришлось проявить большую выдержку, чтобы не реагировать на рассказ миссис Райл, когда она во время обеда подошла к их столу спросить Хоуп о ее тете и дяде. Хоуп пила кофе, а он одолевал второй стакан молока, изо всех сил стараясь впихнуть его в себя. Миссис Райл подошла к ним, чтобы выразить сочувствие, печаль, недоумение, надежду, удивление, благодарность… Она перебирала чувства, как некоторые женщины перебирают шляпки, но при этом обронила большое яркое перо — очень важный факт. Оказывается, в прошлую пятницу ее в Тарсусе не было, она делала покупки в Сол-Лейк-Сити. Она тараторила о неполадках в машине, о том, как ей пришлось возвращаться домой на грузовике Чарли Пирса, ехавшего из Шайенна. Моментально все встало на место. Он в пятницу находился в пустыне, наблюдал там за ящерицами. А Хоуп — где же она была?

По пути домой он спросил ее об этом. Она рассказала, как в пятницу выезжала на прогулку верхом на лошади, как убила змею, а потом спешила домой к ужину.

Все стало понятно, все предельно ясно. Поль поймал себя на том, что, будучи ученым, он проверяет разные гипотезы, как недоверчивый торговец проверяет монеты на зуб. Что же это за болезнь, если она поражает целый город в течение часа? Даже «черной смерти» потребовался бы месяц, чтобы расползтись по городу, да и то она скосила бы не всех подряд. Здесь же не заболели лишь те, кто был в пятницу за городом. Значит, в Дагуэе проводилось какое-то испытание, какой-то эксперимент, по ошибке поразивший именно Тарсус.

Теперь тяжесть в желудке Поля походила на бомбу. Он расслабил пояс и изменил положение на кровати, повернувшись со спины на бок и поджав колени, как плод в животе матери. Стало немного легче.

Но беда была в том, что он никак не мог заставить себя уснуть. Все попытки были напрасны. Он взглянул на часы: четверть девятого. Через час-полтора надо идти. Сумерки — искусственно отодвинутые летним временем — быстро сгущались. Он рассчитал, и Хоуп с ним согласилась, что лучше всего выходить между десятью и одиннадцатью часами вечера. Будет уже темно, но еще не прекратится хождение солдат, играющих в карты, просто отдыхающих и бродящих от казармы в старой школе к магазину Смита и обратно. Невероятность побега в это время была ему на руку. Кто пойдет бродить по горам поздно ночью? Он, конечно, тоже не пойдет, но можно успеть подняться по ущелью и достигнуть предгорья. Даже если он пойдет медленно и очень осторожно, то все равно, достаточно удалится от города. А с первыми лучами солнца он двинется в путь, уже не рискуя, что его кто-нибудь заметит. В три-четыре часа утра выходить нельзя, потому что еще очень тихо. Солдаты в карауле в это время настороженно относятся к любому звуку. Ночь, проведенная на голой земле, казалась ему небольшой ценой за стратегически важное преимущество, которое он получит.

Поль был очень доволен, что выбрал именно это время. Ему казалось, что у него есть все шансы на успех. Не только потому, что удачно выбрано время, но и потому, что они сумели пройти незамеченными от туннеля до центра города, потому, что беседа с Льюином и потом Робертсоном не вызвала у врачей подозрений… и еще потому, что, в конце концов, никто не смог заглянуть в его голову и прочитать мысли. Все это, как бы наивно это ни казалось, вселяло в него уверенность.

Поль снова вспомнил столовую и накатившую на него волну дурноты при виде Льюина, вошедшего поужинать. Хоуп наклонилась и спросила, в чем дело. Он шепнул ей, что вошел Льюин. Она не оглянулась. Поль, оценив ее сдержанность, последовал ее примеру. Он сидел, чувствуя, как сокращается его желудок, сжимая проглоченную пищу в комок, мешавший ему до сих пор. Однако Льюин не прокричал никаких распоряжений и даже не обратил на них особого внимания. Вместе с тем он не пытался их игнорировать, а улыбнулся и кивнул, прежде чем сесть за стол с другими офицерами.

Хоуп и Поль воспользовались тем, что Льюин ужинал, и ушли на медицинский осмотр. Таким образом, они избежали повторной встречи с ним и продолжения рискованного и щекотливого разговора, состоявшегося днем. После медицинского осмотра каждый из них пошел своей дорогой. Хоуп вернулась в дом дяди и тети, а Поль в дом миссис Дженкинс, чтобы сменить кеды на спортивные ботинки, взять компас, нож и надеть тонкий шерстяной свитер под рубашку, чтобы не привлекать к себе внимание в такой теплый вечер. Минуту он раздумывал, стоит ли брать охотничью водонепроницаемую куртку, имевшую очень удобные карманы. Наконец он сунул ее в бумажный пакет, а сверху положил коробку с шестью бутылками пива. Потом отправился к Хоуп. Часовые его даже не окликнули, когда он шел мимо них тихим шагом. Но если бы его остановили, пиво послужило бы ему лучшим пропуском.

На подготовку к рискованному походу ушло около часа. Хоуп сварила кофе, гораздо вкуснее того, который он пил в столовой. Сидя у кухонного стола, они пили этот кофе и изучали топографическую карту. Затем заполнили карманы куртки плитками шоколада, сухими фруктами, колбасой и положили кусок твердого сыра. Наконец Хоуп принесла револьвер своего дяди — грозный, отливающий синим металлом предмет, который сразу развеял их деланное прогулочное настроение. До сих пор все это походило на развлечение. Но когда Хоуп положила револьвер на кухонный стол рядом с маленьким транзисторным приемником, пачкой амфетамина и таблетками аспирина, взятыми из дома миссис Дженкинс, развлечение кончилось.

Хоуп предложила Полю прилечь и попробовать уснуть. Он согласился и пошел следом за ней в комнату для гостей. Там он присел на стул, чтобы расшнуровать ботинки. Она сняла покрывало и достала вязаный шерстяной плед из кедрового комода в углу.

Вспоминая об этом теперь, вспоминая, как она расстилала для него плед, он чувствовал страстное желание. Но тогда, когда она была еще здесь, он не пошел дальше мыслей…

Может быть, если бы Хоуп принесла револьвер, с его резким запахом масла, явным, отчетливым холодом смерти, чуть позже, что-нибудь и произошло бы, ведь они были в спальне наедине, их сближала тайна и давно возникшая взаимная симпатия. Теперь, уже почти час пролежав без сна в ее доме, он начал сожалеть о потерянном времени и попытался мысленно представить, как все могло случиться. Он мог бы встать со стула и подойти к кровати, где она взбивала подушки. Ему казалось, что и сейчас еще не поздно встать, пойти на кухню или в гостиную— словом, туда, где она находилась,— обнять ее и…

Но ничего подобного не случилось и не случится. Она поправила плед, а он встал со стула, подошел к кровати, около которой она все еще стояла, и, ни о чем не думая, не сознавая ясно, что он делает или что собирается сделать, взял ее руки в свои.

Они долго стояли молча, не глядя друг на друга и крепко держась за руки. Поль вспомнил, что посмотрел на подушку, и наконец поднял глаза. Хоуп ответила на его нежный вопросительный взгляд… но в ее глазах была такая печаль, такая невыразимая грусть. Даже отчаяние. Они опустили руки.

— Вам необходимо уснуть,— сказала она.

—Да.

И тогда, прежде чем повернуться, погасить свет и закрыть за собой дверь, оставив его в возбужденном состоянии, она встала на цыпочки и нежно коснулась его губами. Ее поцелуй выразил все, что таилось в этом моменте, которым они могли воспользоваться, но пока что не захотели.

Но Поль не был расстроен. Ведь будет ради чего возвращаться. Эта мысль оказалась настолько приятной, что отвлекла от тяжести в желудке, от назойливой головной боли, не покидавшей его уже два дня, и даже от опасностей предстоящего путешествия. Отвлекла от всего, и он задремал.

Во всяком случае, Полю показалось, что уже через минуту вернулась Хоуп и склонилась над ним, держа в руке большую кружку с горячим кофе. Поль посмотрел на часы. Десять часов пятнадцать минут. Он приподнялся на локте, взял кофе и стал отпивать понемногу.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Прекрасно. Немного тяжелая голова, но это не так страшно. Чем вы занимались? — спросил он.

— Сидела у телевизора. Смотрела программу «Во вторник вечером у киноэкрана». Показывали фильм «Доктор Но». Когда я впервые смотрела этот фильм несколько лет назад, он показался мне ужасно смешным. А сегодня было не смешно.

— Не беспокойтесь. В горах не будет ни мартини, ни блондинок, которые могли бы меня соблазнить. У меня нет ни сценария, ни малейшего представления, чем все это кончится. Нет даже каскадера для выполнения опасных трюков.

Зашнуровав ботинки, Поль поправил сзади рубашку. Он взял свитер и надел его, на сей раз на рубашку. Затем пошел вслед за Хоуп на кухню и ваял там куртку и остальное снаряжение. Транзистор он положил в один из больших карманов куртки, а револьвер заткнул за пояс.

— Вот и все. Кажется, я готов.

— Это… безумие,— сказала она.— Люди — то есть нормальные люди —таких вещей не делают. Так только в кино бывает.

— Я знаю,— сказал он,—конечно, это безумие. Но сумасшедшие не мы, а они.

— На этот раз пойдете черным ходом? — спросила она.

— Да.

Хоуп проводила его к двери. Они посмотрели друг на друга.

— Желаю успеха,— сказала она и попыталась улыбнуться.

— Вам тоже,— сказал он,— берегите себя.

Поль направился было к выходу, но вдруг остановился, повернулся к ней, протянул руки и крепко обнял. Он поцеловал ее, и она ответила на поцелуй, прижавшись к нему всем телом. Наконец он выпустил ее, молча повернулся, открыл дверь — и шагнул в темноту безлунной ночи.

Поль пересек задний двор. Слабый свет, лившийся из окон дома, помогал ему ориентироваться в темноте. За летней кухней, которая стояла в самом конце дворика, начиналась высокая трава и редкий низкий кустарник. Поль остановился у одного из кустов и подождал несколько минут, пока глаза привыкнут к темноте. Луны не было, но от звезд исходил слабый мерцающий свет, и через некоторое время он мог уже различать очертания предметов. Тогда он пошел, не оглядываясь, так как не хотел, чтобы его расширившиеся зрачки снова сузились. Он повернул направо, в густой кустарник. Продвигался он очень медленно, да и не считал нужным спешить. Главное — двигаться вперед, не производя ни малейшего шума. Каждый шаг был выверен — Поль осторожно выдвигал ногу вперед, затем прощупывал ею почву, делал передышку и только после этого переносил на нее тяжесть тела. Это был своего рода ритуал. Он не хотел допустить оплошности, опасался малейшего шума, который мог бы привлечь внимание часового или нескольких часовых, находившихся на дежурстве. О фонаре, конечно, не могло быть и речи.

Двигаясь, как призрак, он упорно поднимался по ущелью за домами, стоявшими напротив магазина Смита. Было очень тихо. Но даже на таком расстоянии до его слуха доносились обрывки разговоров, которые витали в ночи, растворяясь в горном воздухе. Поль посмотрел на часы, светящийся циферблат показывал, что он в пути уже двадцать минут. Днем по дороге к центру города он прошел бы такое расстояние за три минуты. Однако это его не огорчало. Наоборот, он был уверен в себе и даже радовался своей ловкости.

Так он и шел, целиком сосредоточившись на процессе переставления ног. Он благополучно миновал магазин Смита и стал обходить скопление автомобильных прицепов на цементных подпорках — темное и безлюдное —за магазином Смита, где дорога начинала сужаться. Через каких-нибудь сто ярдов она перейдет в тропинку. Теперь он шел чуть-чуть быстрее, по-прежнему соблюдая осторожность и шагая, как раньше. Но стал не так внимателен, уже меньше боялся оступиться. И, конечно, оступился…

Шум был не таким сильным, как ему показалось. Он замер, затаив дыхание, прислушиваясь к громкому биению сердца и стараясь успокоиться. Заяц или любой маленький зверек могли произвести такой же шум. Подобные звуки — часть нормальной ночной жизни леса. Но для Поля это был почти удар грома. Он замер и четыре-пять минут стоял, едва дыша.

С каждой минутой он все больше успокаивался. Ни ответных звуков, ни окрика часовых, ни шагов, ни выстрелов не последовало. Он опять начал медленно двигаться вперед, даже медленней, чем сначала, решив не расслабляться до тех пор, пока не окажется далеко от города, в горах — там, где можно будет чувствовать себя в полной безопасности.

Он придумал для себя проверку, останавливаться после каждого пятого шага, чтобы убедиться в отсутствии новых звуков в ночи. На четвертой такой проверке он услышал шум. Сначала он подумал, что заблудился. Ручей должен был находиться по другую сторону дороги, а он ее еще не перешел. Однако звук струившейся воды был отчетливо слышен. Потом он прекратился, но тут послышались шаги.

Часовые. Во всяком случае, один из часовых. Он, вероятно, отошел от своего поста по нужде. А может быть, делал обход и просто остановился в этом месте. Поль ждал, пока шаги часового не затихнут совсем. Он почувствовал неудержимое желание бежать что есть силы, вверх, в горы, в безопасность. Однако он заставил себя быть разумным и остался на месте. Затем, как бы наказывая себя за нетерпение, он сделал один осторожный шаг, еще один, потом остановился и прислушался. Ни звука. Только еле слышный шелест листвы под ночным ветерком.

Через двадцать минут он достиг того места, где тропинка делала зигзаг и поворачивала на юг. Но Поль продолжал идти на север еще минут двадцать. Только после этого он позволил себе зажечь фонарь, прикрыв его ладонью. Склон горы был теперь круче. Мгновенной вспышки света было достаточно, чтобы продвинуться на шаг или даже сразу на два. Подождав, он снова зажигал фонарь и делал еще шаг. Ему потребовалось около четверти часа, чтобы найти то, что он искал,— большой валун под сухим деревом. Между деревом и валуном было поросшее мхом углубление. Он осторожно вполз туда и, стараясь не шуршать бумагой, позволил себе съесть кусок шоколада.

До сих пор все шло неплохо. Здесь он подождет до рассвета.