Гром среди ясного неба

15 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО ВОСТОЧНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

На сей раз Джонатан Коулбрук возглавлял совещание, и на сей раз Истлейк был уверен, что они придут к какому-то решению. Ренчлер был в совершенном смятении. У него не хватало мужества не только взять на себя ответственность, но даже просто разобраться в сложившейся ситуации. Но Коулбрук был кошкой иной породы.

Что касается Истлейка, то после долгих раздумий он решил, что его поведение, мнение и манера держаться были абсолютно правильными. В конце концов, определять политику —дело гражданских лиц. Люди в мундирах здесь только для того, чтобы выполнять приказы и добиваться нужных результатов. В их компетенцию не входит эти приказы обсуждать и тем более ставить их под сомнение.

Полет прошлой ночью проходил не совсем так, как Истлейк рассчитывал. Однако не так уж и плохо. В конце концов, Коулбрук не отменил предыдущих приказов, следовательно, хотя бы на время одобрил ход событий. Конечно, эта история пришлась ему не по вкусу. Но кому она по вкусу? В этой комнате нет ни одного человека, который бы получал от всего этого удовольствие. Даже полковник Инглиш. Просто он мыслит так холодно и цинично, что это смущает таких людей, как Ренчлер и Пеннибейкер. Что касается доктора Максвелла… он, конечно, имеет право злиться. Такие вещи Истлейку тоже не понравились бы. Двое головорезов входят в ваш департамент и забирают одного из сотрудников перед самым вашим носом. Конечно, после этого вы вправе высказать недовольство.

— Если разрешите, я хотел бы прояснить один вопрос,— сказал Инглиш.— Мне непонятно, чего именно добивался от меня доктор Масквелл своим звонком. Да, я приказал забрать Гаргана и попросил созвать это совещание. Надеюсь, мне не надо вас уверять, что доктор Гарган находится в полной безопасности, пользуется всеми удобствами и ему не о чем волноваться. Я искренне сожалею о причиненном ему беспокойстве, но мне кажется, что интересы безопасности страны, по всей вероятности, оправдывают эту меру.

— Вы могли бы просто сказать мне, чтобы я побеседовал с ним и попросил молчать. Я бы это сделал. И он бы меня послушал…

— Мне не хотелось ставить вас в неловкое положение, доктор Максвелл. Доктор Гарган в полной безопасности. Поверьте моему слову.

— И моему тоже,— сказал министр обороны Коулбрук.

Они пересекли Потомак и ехали по полям Вирджинии… Водитель нажал на кнопку, и черные шторы автоматически закрыли окна автомашины. Одновременно темное стекло поднялось между сиденьем водителя и задним сиденьем. Было ли это одностороннее зеркало, Гарган не знал. Во всяком случае, он теперь не мог видеть, куда ехала машина. Она шла с большой скоростью, часто поворачивала вправо и влево и несколько раз возвращалась назад. Но, может быть, просто дорога так виляла? Однако в этом он сомневался. Просто они предпринимали все усилия, чтобы он не смог потом найти это место.

Здание, к которому они подъехали, выглядело как простой каменный фермерский дом, где-нибудь в… Вирджинии? Мэриленде? Во всяком случае, недалеко от Вашингтона. Он должен был признать, что они все умно придумали. С внешней стороны здание выглядело абсолютно безобидно и вполне естественно. Внутри это была крепость. Тюрьма. И то, и другое, а возможно, и еще что-то. Подземная часть занимала гораздо большую площадь, чем сам дом и соседний сарай. Двое сопровождающих— Райли и Горан — привели Гаргана в комнату, напоминавшую тюремную камеру или монашескую келью, закрыли дверь, заперли ее и ушли, не сказав ни слова. Через несколько часов они вернулись и представились, что было странно. Но, возможно, они выдумали свои фамилии. Скорее всего, так оно и было. Затем начался допрос…

Гарган на их вопросы не отвечал. Молчал и слушал. Не слушать было невозможно. Все происходящее было слишком невероятно, чтобы полностью отключиться. И, надо прямо сказать, страшно.

— Послушайте, доктор, вы умный человек. Иначе вы не закончили бы медицинский институт и не получили бы высокого звания. У вас есть опыт, вы знаете наши возможности. Вам прекрасно известно, какое лекарство прописать в таком случае и каков будет результат. Так зачем причинять нам столько хлопот? И еще больше создавать себе? Не проще ли сообщить нам то, что мы хотим знать. Кто говорил вам про Тарсус? Ему ничего не будет. Или им. Нам жизненно важно знать это. Все равно мы узнаем. Так почему не избавить нас от лишних забот и не сказать, а?

Возможно, они применят химические вещества, думал Гарган. Сделают ему укол пентотала или какую-нибудь смесь с пентоталом, которая сейчас в моде, и таким образом узнают фамилию Розенталя. Но, возможно, это просто запугивание, угрозы, чтобы он выдал источник информации. Ведь пока не ввезли столик, не появились ампулы и иглы. Они способны на это, он не сомневался. Но будут ли они это делать? В конце концов, он американский гражданин, правительственный чиновник, врач. Потом им придется отвечать. Уж он об этом позаботится. И они не могут этого не знать. Или их положение настолько отчаянно, что они готовы пойти на такой риск? Ну что ж, он посмотрит. А пока будет молчать.

Шлейман, конечно, был прав. Все объяснения не меняли того факта, что был отдан чудовищный приказ стрелять без предупреждения в этого беднягу. Полковник Инглиш объяснил, как это случилось, как распространили версию о Вторжении в Дагуэй и как совещание в Туэле, в свою очередь, привело к новой версии о «сбежавшем маньяке». Проявив осторожность, он сделал упор на то, что именно гражданские власти издали приказ «стрелять без предупреждения».

— Что, конечно, совершенно отвечает вашим собственным целям,— прервал его Шлейман.

— Нельзя сказать, что это совсем не отвечает нашим целям,— ответил Инглиш с олимпийским спокойствием.

— Я требую отменить приказ,— сказал Коулбрук.

— Но…

— Нам он не нужен. Больше не нужен. Если он сумасшедший, как все считают, никто не будет прислушиваться к его бреду.

— Это, конечно, верно,— согласился Инглиш.— Однако разрешите заметить, что Тарсус все еще существует. И «бред сумасшедшего», каким бы диким он ни казался, чистая правда. Стоит только кому-нибудь проверить — прокурору, репортеру,— все равно…

— Тогда мы должны заняться Тарсусом, а не Донованом,— заявил Коулбрук.

— Я все-таки настаиваю на том, что у нас нет выбора. Мы должны во всем признаться,— сказал Пеннибейкер. Он был похож на благородного и возвышенного Мел-вина Дугласа. Ведь не ему глотать эту пилюлю — военно-морской флот тут ни при чем.

— Кубинская версия…— начал Инглиш.

— Она уже не годится. Теперь слишком поздно. И мне она не нравится. Это увеличивает риск,— сказал Коулбрук.

— Однако надо же что-то предпринимать,— запротестовал Ренчлер. Теперь он стал активным, этот Ренчлер.

— Катастрофа! — сказал полковник Инглиш.

— Конечно, это катастрофа,— согласился Пеннибейкер.

— Самое лучшее, что мы можем сделать, это изменить вид катастрофы. Скрыть ее истинную сущность,— мрачно предложил Инглиш.

— А как вы предлагаете это сделать?—спросил Коулбрук.

Они вернулись. На некоторое время они исчезали, оставив Гаргана подумать. Но теперь они вернулись. Они хотели услышать ответ.

— Я думаю, что вы запугиваете меня,— сказал он.

— Нет.

— Хорошо. Но я все равно уверен, что вы меня запугиваете, и готов держать пари, что это так!

— Нам потребуется совсем немного времени, чтобы его выиграть,— сказал Горан. —Только кое-что согласуем в инстанциях. Уверяю вас, что мы не запугиваем. Не будем играть в прятки. Рано или поздно вы все скажете.

— Послушайте,— убеждал его Райли,— облегчите свое положение и положение вашего друга. Что, если он расскажет обо всем этом кому-нибудь еще? У него ведь есть друзья, не так ли? Что, если он им расскажет? Дайте ему возможность избежать этой оплошности.

— А что с нами случится?. Что случится со мной? И… с человеком или с людьми, от которых я получил информацию?

— Ничего.

— Тогда я смогу уйти?

— Через некоторое время — конечно.

— Почему я должен вам верить?

— А какой у вас выбор?

— Я могу выбрать молчание и придерживаться этой линии.

— Некоторое время — возможно,— сказал Горан.

— Пойдем,— сказал Райли.— Разрешение, наверно, уже получено.

— Пока,— кивнул Горан.

Возможно, они не запугивали. Но даже если и да, они могли держать его здесь столько, сколько хотели. Если б он только не просил Флосси передать Марж, чтобы она не беспокоилась! Его отсутствие теперь никого не встревожит…

— …В конце концов, несмотря на все ваши сумасбродные версии, которых вы будете придерживаться, несмотря на любую линию, которую вы будете проводить, несмотря на любую ложь, которую вы собираетесь выдавать за правду, там существует город,— говорил Пеннибейкер.— Там люди, там здания. Они существуют.

— Да, вот именно,— ответил полковник Инглиш.— Это именно то, о чем я думал сам. А что, если бы там не было города?

— Простите, что вы сказали? — переспросил министр.

Все наклонились вперед, все, как один, чтобы не пропустить ни слова. Их настроение было разным — воинственность Пеннибейкера, чувство вины Максвелла, раздражение Шлеймана, его собственное любопытство,— но они все слушали и, как полагал Истлейк, были готовы ко всему. Этот Инглиш прекрасно выбрал момент. Они действительно все пребывали в полном отчаянии, стараясь найти выход из этой каши.

— А что, если бы там не было города?