Гром среди ясного неба

17 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

— Ужасно шумно, мама!

— Да, я знаю, дорогая. Но это не опасно.

— Нет? Ты обещаешь?

— Я обещаю, дорогая. Это не опасно. Он приземлится точно там, где предыдущий. Люди сядут в него, и он поднимется. Ты сможешь посмотреть. Он сразу поднимется.

— А мы полетим на одном из них, мама?

— Да, дорогая.

— А это будет интересно?

— Да, очень интересно,— сказала Хоуп.— Ты сможешь смотреть вниз и увидишь весь город и все горы.

— Неужели весь город? И наш дом тоже?

— Да, твой дом тоже,— сказала Хоуп.

Она обнимала плечи Марты. Марта переложила куклу из одной руки в другую и левой рукой взяла Хоуп за руку. Большой палец у Марты был мокрым. Она его только что сосала.

Доктор Льюин объяснил Хоуп, что последствия болезни в совокупности с моральной травмой от потери всех пятерых детей вызвали у Марты Пратт этот невероятный трагический возврат к детству. Она впала в безмятежное состояние пятилетнего ребенка. Пятилетние дети не имеют детей и поэтому не могут их потерять. Или, может быть, она сама начала превращаться в детей, которых потеряла. Как долго это продлится, доктор Льюин не мог сказать. Но во время эвакуации он попросил Хоуп ухаживать за Мартой. Это была просьба, и Хоуп не могла ему отказать.

Хоуп прекрасно понимала, что, несмотря на всю естественность этой просьбы, доктор Льюин мог обратиться к ней не только с целью помочь Марте или даже совсем не с этой целью. Насколько ей было известно, он тоже слышал сообщение по радио, и можно было подумать, что он явился немедленно для того, чтобы помешать ей тут же сбежать. Но она не могла быть в этом уверена; у нее не было никаких доказательств. Однако так получилось. Через несколько минут после того, как она услышала, что охота за человеком окончилась, что «сумасшедший убийца» пойман, доктор Льюин постучал в ее дверь. Она думала — во всяком случае, надеялась,— что у него будут какие-нибудь новости о Поле. Если охота на человека закончилась, остался ли жив Поль? Спасся? Или мертв? Но доктор ничего не знал. Она спрашивала его, но он клялся, что ничего не знает. Он даже обещал попробовать узнать, если сможет. Сейчас он пришел только по поводу Марты Пратт. Он объяснил Хоуп, что город временно будет эвакуирован, все население переводится в военный госпиталь в Дагуэй.

— На какое время? — спросила Хоуп.

— Я не знаю,— ответил он.— Полагаю, что все возвратятся сюда завтра после обеда. Вам просто предлагают захватить маленький чемодан с необходимыми вещами на одну ночь и то, что представляет для вас ценность. Я полагаю, что город будет подвергнут тщательной дезинфекции.

Далее он объяснил, что Марта совершенно беспомощна и уязвима. Она нуждается в помощи. Необходимо, чтобы кто-нибудь за ней ухаживал и, по мере возможности, подбадривал ее. Санитары во время полета будут заняты безнадежно больными пациентами и не смогут уделить Марте внимания.

Хоуп колебалась, все еще продолжая сомневаться в искренности Льюина, но все-таки согласилась. Какими бы ни были его побуждения, о Марте он говорил правду. Марта действительно была в жалком состоянии. И если Хоуп поручали теперь уход за тридцатипятилетним ребенком, эта дополнительная нагрузка не была слишком обременительна, ведь она и так уже согнулась под тяжестью утрат — дядя Уильям, тетя Эмми, а теперь еще и Поль!

Она обещала Полю, что подождет несколько дней. Еще не вся надежда потеряна. И поскольку ей все равно надо было ждать, оставаться здесь, Марта Пратт отвлекала ее и даже помогала. По крайней мере, Хоуп чувствовала, что хоть кому-то она приносит пользу.

Огромный транспортный вертолет оглушительно затрещал и оторвался от площадки, находившейся вблизи полевого госпиталя. Он увозил последних больных на носилках. Хоуп посмотрела вокруг и увидела маленькую группу амбулаторных пациентов и несколько здоровых жителей Тарсуса. В обеих группах насчитывалось не более двадцати человек. Вертолет заревел еще громче и стал набирать высоту. Марта, слегка дрожа, прижалась к Хоуп. Вертолет удалялся, шум моторов постепенно утихал, и Хоуп услышала пение Марты. Она пела детским голосом какую-то монотонную песню со странным погребальным мотивом: