Гюстав Курбе

Глава 16 Сентонж

В апреле 1862 года Шарль Огюстен Сент-Бев писал драматургу Шарлю Дюверье: «На днях я говорил с Курбе. Этот энергичный и сильный художник полон замыслов, один из которых кажется мне грандиозным — создать своего рода монументальную живопись, созвучную современности… Курбе предлагает превратить наши большие железнодорожные вокзалы в новые храмы живописи, покрыв их огромные стены массой сцен соответствующего содержания: наиболее интересные пейзажи тех мест, которые предстоит миновать пассажирам; портреты великих людей, чьи имена связаны с городами, лежащими на пути следования поезда; колоритные нравоучительные, индустриальные, металлургические сюжеты — словом, чудеса современного общества. Разве это не великолепная идея, заслуживающая всяческой поддержки? Курбе испытывает нужду в железнодорожных вокзалах больше, чем в бумаге… Вы сыграли роль повивальной бабки для многих людей и умов; повидайтесь же с Курбе, заставьте его преодолеть робость, наивное тщеславие и развернуться в полную силу. Словом, помогите ему, и он поможет Вам»^[236].

Идея была не нова и родилась не у Курбе. Она возникла еще в 1848 году и появилась на страницах «Демокраси Пасифик» — газеты, издаваемой философом-социалистом Виктором Консидераном. В своей книге «Великие люди прошлого и настоящего», опубликованной в 1861 году, Шанфлери в связи с описанием картины Курбе «Пожарники» замечает: «Фрески на железнодорожных вокзалах явились бы не менее интересными произведениями живописи… Разве машина и место, которое она занимает в пейзаже, не прекрасный сюжет для картины?»^[237] Однако предложение это осталось неиспользованным, и в июне 1864 года Шанфлери писал Бюшону: «В „Великих людях“ я наметил для Курбе программу декорирования железнодорожных вокзалов. Он этого не сделал, но это будет сделано»^[238].

В мае 1862 года Макс Бюшон, уже достигнув сорока четырех лет, женился на Елене Фелисите Дизен — «дочери инспектора безансонского лицея. Веселая, живая, остроумная, искренняя, она словно нарочно была послана ему в подруги, чтобы оживить его сильную, но созерцательную, замкнутую и угрюмую натуру»^[239]. Маловероятно, что Курбе присутствовал на свадьбе: в то время он готовился к своей первой поездке в Сентонж — область на западе Франции, край равнин и широких горизонтов, совершенно непохожий на гористое Франш-Конте. Этьен Бодри, богатый меценат, пригласил Курбе и Кастаньяри в Рошмон — свой замок, расположенный в двух — трех километрах от городка Сент. Кастаньяри, уроженец Сента, привел Бодри в парижскую мастерскую Курбе и убедил приобрести несколько картин, в том числе «Девушек на берегу Сены». В то время Бодри был «подающим надежды литератором… покровителем музыкальных обществ… и обладателем патента на какое-то приспособление к насосам для откачки подземных вод… Он считался оригиналом и всегда… одевался по собственной моде»^[240].

Курбе и Кастаньяри выехали из Парижа 30 мая вечерним поездом и на следующее утро прибыли в Рошфор. Дилижанс за три часа доставил их в Сент, где Бодри встретил их с коляской, в которой они и проделали недолгий путь до Рошмона. Кастаньяри описывал замок как «загородный дом, очень приятный на вид и расположенный в двух километрах от Сента по дороге на Сен-Жан-д’Анжели. К дому вела аллея, обсаженная с обеих сторон деревьями, ветви которых переплелись, образовав зеленый свод. Дом стоял на холме, откуда открывался великолепный вид на реку Шаранту… Бодри предоставил гостю… весьма комфортабельное помещение, к которому примыкала недавно устроенная превосходная мастерская. Пока лошадь взбиралась на холм, Курбе с неослабным вниманием всматривался в пейзаж, словно хотел навсегда запечатлеть его на сетчатке глаза. После долгого и веселого завтрака он, раскуривая трубку, осведомился, не найдется ли в доме холста, на котором можно писать. Ему принесли несколько кусков. Он выбрал один, с метр длиной и довольно широкий, а затем, взяв в левую руку палитру, а в правую — мастихин, принялся по памяти писать пейзаж, воспроизводя детали, которые наблюдал по дороге. Закончил он его меньше чем за два часа, к великому удивлению собравшихся соседей Бодри. Изумила их не столько быстрота исполнения, сколько сам характер вещи. Прекрасно моделированные кроны молодых вязов не оставляли сомнений, что это сентонжский пейзаж, но это был Сентонж, схваченный в самых общих чертах. Для этого поразительного художника было достаточно получасовой прогулки, чтобы проникнуться духом новой для него природы, и он воспроизвел ее с такой уверенностью, что вызвал восторг всех собравшихся»^[241].

Курбе провел в Сентонже десять месяцев, усердно занимаясь живописью и общаясь с множеством новых и родственных ему по духу друзей. Как всегда, он был душой общества и центром внимания. «Он был заласканным, избалованным и любимым гостем, — писал Кастаньяри. — Его простота, отсутствие аффектации, приветливость очаровывали всех… Посетители толпами стекались в Рошмон. Они приезжали посмотреть на знаменитого художника за работой. Он писал радостно»^[242]. Теодор Дюре, молодой кузен Бодри, будущий художественный критик и биограф живописца, не раз наезжал в Сент во время пребывания там Курбе и составил себе на основе этих и последующих встреч с ним представление о деятельном характере художника. «В Сенте Курбе целиком посвящал себя искусству, буквально растворяясь в природе; простой, веселый человек, он был на дружеской ноге с другими художниками и с соседями. В Париже, напротив, сочетал в себе художника с вождем реалистической школы, политиком, социалистом, он был вынужден принимать позы, писать и разглагольствовать ради дешевой популярности. Великий человек в своей сфере, некомпетентный в сфере политики»^[243].

В числе художников, собиравшихся вокруг Курбе в Сентонже, были Луи Огюстен Оген, пейзажист и ученик Коро; эльзасский портретист и акварелист Ипполит Прадель; Арнольд, скульптор, который «в полной мере обладал наивностью средневековых художников и карандаш которого создавал смиреннейшие по духу произведения. Он чаще работал в церквах и на кладбищах, чем в частных домах города»^[244]. Прадель и Оген жили в Порт-Берто, соседней деревне на Шаранте, и Курбе ездил туда и обратно так часто, что, когда он в конце концов покинул Рошмон, его хозяину вручили за наем экипажа счет на сумму в тысячу двести франков.

В августе в Сент на две недели приехал Коро, возобновивший знакомство с Курбе. Однажды оба художника развлекались тем, что писали одну и ту же сцену — вид на отдаленный Сент с поля, что почти у самой дороги на Сен-Жан д’Анжели. «Они писали на маленьких холстах одинакового размера и условились закончить работу в одно и то же время, — сообщал Дюре. — Некоторые из нас, их друзей, наблюдали за ними. Они сидели поблизости друг от друга на таком расстоянии, чтобы не видеть работы соперника и в то же время иметь возможность переговариваться и участвовать в разговорах зрителей. В картине, которую писал Коро… он изобразил на первом плане фигуру пишущего Курбе»^[245]. Маленький пейзаж Коро находится сейчас в Льежском музее; свой Курбе подарил или продал Бодри.

Присутствие зрителей никогда не мешало Курбе работать. Кастаньяри пишет, что в Рошмоне «за работой он курил, болтал, рассказывал разные истории, раскатисто хохотал, брал отдельные ноты или распевал куплеты собственного сочинения. Рука у него была настолько ловкая и уверенная, что он создавал очень много, хотя работал только после полудня и всего несколько часов. Но если Курбе не дремал за мольбертом, то еще меньше он дремал за столом. Завтраки были долгими, обеды нескончаемыми. Веселье и шутки вперемежку с серьезными беседами оживляли их. Говорили о политике, литературе, философии, поносили Империю, что было тогда излюбленной темой всей мыслящей Франции. После кофе мы курили трубки и сигары, пили страсбургское пиво… Оген разглагольствовал на диалекте, Курбе пел свой репертуар»^[246].

В то лето Курбе был почетным гостем на многих празднествах. 12 августа Бодри пригласил своих друзей на большой прием в Рошмоне. Четыре дня спустя в Пор-Берто был устроен грандиозный праздник в честь Курбе, Праделя и Огена. Торжество началось в субботу вечером и длилось все воскресенье; поговаривали, что на нем присутствовало до тысячи человек. Курбе хвастливо писал Кастаньяри, по-видимому, не принимавшему участия в празднике: «Дамы из Пор-Берто триумфально провезли меня перед двумя тысячами человек… Торжества продлятся все завтрашнее воскресенье… приглашенные из Сента приедут на пароходе; концерт, фейерверк, танцы на площади Курбе [главная площадь Пор-Берто, неофициально переименованная так друзьями художника, чтобы ему польстить]»^[247]. 31 августа Бодри дал еще более изысканный прием в саду замка, затмивший все предшествовавшие торжества. Кастаньяри назвал его пантагрюэлевским. «Сады Рошмона были иллюминированы. Тысячи лампионов и фонариков из цветного стекла… освещали дорожки… В окнах сверкали разноцветные огни… Число гостей было огромно — видимо, несколько тысяч человек… Танцевали под оркестр из сорока музыкантов. Танцы продолжались всю ночь»^[248]. Поскольку эти места находятся в центре округа Коньяк, само собой разумеется, что такие празднества не обходились без огромных бочек крепкого одноименного напитка. Однажды Курбе с несколькими веселыми спутниками, обильно угостившись устрицами, которые они запивали белым вином, решили прокатиться на лодке вниз по Шаранте и освежить голову. Некоторое время они усердно гребли, как вдруг их остановил громкий хохот Курбе: он только что заметил, что лодка накрепко привязана к причалу.

Пребывание Курбе в Сентонже сопровождалось рядом кратковременных любовных связей, аналогичных его похождениям в Монпелье восемь лет назад, хотя нет никаких свидетельств о том, что эти дамы с запада Франции столь же часто томились в кутузках, как их средиземноморские сестры. Одной из них была некая г-жа Боро из Сента, два портрета которой написаны Курбе: на первом она изображена в простом черном платье, на втором — в модном туалете с букетом цветов. Другой любовницей Курбе (а может быть, той же самой, поскольку подробности этих связей мало известны) была владелица местной гостиницы. В письме, описывающем праздник в Пор-Берто, Курбе сообщал Кастаньяри: «Я влюблен в замечательную женщину, обеспечившую мой триумф»^[249]. А в марте 1863 года, незадолго до отъезда из Сента, он писал фотографу Этьену Каржа, который издавал тогда в Париже еженедельную газету «Бульвар»: «Сентские дамы настойчиво требуют мою фотографию, снятую Вами; они… находят, что я похож на себя только на Вашей. Пришлите, пожалуйста, несколько штук, чтобы заполнить пустоту в их сердцах. Пошлите две больших и несколько маленьких той, где я с тростью…»^[250].

В ноябре 1862 года Курбе на короткое время перебрался в Пор-Берто, чтобы писать пейзажи в долине Шаранты. Устроился он рядом с домом, занимаемым Огеном, который был, видимо, человек педантичный и которого сильно раздражали легкомыслие, беспутство и очевидное бездельничанье Курбе.

В январе Оген написал длинное встревоженное письмо Кастаньяри: «Выставка в Париже [Салон 1863 года] приближается, а наш друг прогуливается, спит, курит, пьет пиво и мало, очень мало пишет, во всяком случае, для Салона… Его апатия тем более огорчает меня, что я вынужден молчать из боязни, как бы мои замечания не были истолкованы неправильно. Слава налагает обязательства, и я хочу одного: чтобы Курбе добился триумфа, которого лишится, если будет так легко относиться к нему. Триумф ему могут принести только Париж и работа, а работа его не слишком идет на лад в застойной атмосфере провинции, более того, он быстро приучается к безделью!.. Он ребенок, которого надо водить за руку. Сила его целиком сконцентрирована в таланте, сам же Курбе — воплощенная слабость… Временами меня огорчают его колебания, его нерешительность. Боюсь, в один прекрасный день он возненавидит Сентонж за то, что зря потерял здесь свое время и имя, а заодно затаит злобу против друзей, которые не осмелились напомнить ему: „Делу время — потехе час!..“ Но делать этого нельзя. Он не терпит советов. И все же я сделаю энергичную попытку. Я окажу ему большую услугу, если внушу, что он совершает самоубийство»^[251].

Беспокойство Огена не имело оснований. Хотя на первый взгляд Курбе вел праздный образ жизни, на самом деле он создавал массу превосходных работ, которые писал так быстро, что вполне мог себе позволить довольно долго бездельничать. Оген не мог не знать о достижениях Курбе, так как в том же январе оба художника приняли участие в выставке в пользу местных благотворительных учреждений, которая разместилась в трех комнатах городской мэрии. Коро показал пять картин, Прадель — сорок две, Оген — шестьдесят четыре, Курбе — сорок три (все выполненные в Сентонже) и две скульптуры — женские головы, выполненные в гипсе. После открытия выставки Курбе добавил еще десять полотен, выставленных в четвертой комнате. Выставка имела большой успех, и Курбе продал ряд экспонированных вещей Бодри и другим местным коллекционерам.

За десять месяцев пребывания в Сентонже Курбе написал минимум шестьдесят полотен, в том числе лучшие из своих пейзажей: «Берега Шаранты», «Кроличий садок в Бюссаке», «Долина Фон-Куверт», «Рошмонский парк», «Берега Шаранты в Пор-Берто», несколько портретов и среди них портрет Корбино — почетного сентского гражданина, который отказался от него на том основании, что Курбе якобы изобразил его намного уродливей, чем он был на самом деле. Кроме того, им были написаны: «Молочница из Сентонжа»; «Лодочники на Шаранте», гребущие под сводом из нависших над рекой деревьев; «Шпалера», известная также под названием «Девушка, размещающая цветы»; и замечательная серия натюрмортов с цветами: «Магнолии и другие цветы», «Цветы на скамье», «Пионы», «Ветка английской вишни в цвету», «Английская вишня в цвету и другие цветы». Раньше он уже несколько раз пробовал писать цветы, но еще никогда не делал этого в таких масштабах и так успешно. Остается только сожалеть, что он не создал большего количества этих прекрасных и нежных натюрмортов, несравненно более декоративных, чем его претенциозные и, на его собственный взгляд, значительные произведения.