Гюстав Курбе

Глава 30 Бегство

Двадцать четвертого мая 1873 года Тьер со своими министрами подал в отставку. На смену им пришли новое, преимущественно роялистское и бонапартистское правительство и новый президент Эдме Патрис Морис Мак-Магон, герцог Маджента, маршал Франции и бывший командующий версальской армией, свергнувшей Коммуну. Незадолго до падения правительства Тьера Национальному собранию была представлена смета на восстановление Вандомской колонны. 30 мая собрание утвердило эту смету с поправкой, внесенной новым кабинетом: поручить суду по гражданским делам уточнить общую стоимость восстановления и взыскать ее с Курбе.

Этот мстительный и несправедливый декрет был беспрецедентным актом: до сих пор ни один отдельный человек или группа людей не считались ответственными за ущерб, нанесенный общественной собственности во время восстания. Правительство платило за реставрацию особняка Тьера, двух павильонов разрушенного дворца Тюильри и других поврежденных зданий; муниципалитет Парижа направил счета за эти работы в Ратушу. И если уж отдельного гражданина хотели заставить расплатиться за Вандомскую колонну, не следовало забывать, что многие несли за нее более прямую ответственность, чем Курбе, который не был даже членом Коммуны, когда колонну решили снести. Зато он был видной фигурой, не бежал, как сделали многие его единомышленники, имел немало официальных и неофициальных врагов, и к тому же считалось, что он богат. Словом, он во всех отношениях подходил на роль жертвы.

Курбе удвоил усилия с целью предотвратить конфискацию своего состояния, особенно картин. Он распределил остатки личного имущества — кое-какую мебель и несколько картин, случайно оказавшихся в Орнане, — между Пата, Корню, доктором Ординером и доктором Блондоном, условившись, что вещи вернутся к нему, когда он получит возможность без опаски пользоваться ими. Он уполномочил своего парижского знакомого Кюзенье сдать на склад мебель, оставшуюся в мастерской на улице Отфёй, поскольку дом собирались снести для расширения Медицинской школы. Курбе дал Дюран-Рюэлю указание отправить все его работы, находившиеся тогда на выставке в Бельгии, в Лондон, Вену и Швейцарию маршрутами, минующими Францию.

Зоэ с мужем все еще надоедали Дювалю просьбами дать им полномочия на право собрать картины Курбе и распоряжаться ими. Они, видимо, помешали Кастаньяри и Дюран-Рюэлю увезти картины с улицы Отфёй, потому что 15 июня Курбе послал Зоэ разъяренное письмо, в самых недвусмысленных выражениях приказывая передать картины для немедленной отправки их в новые места назначения. Его собственные работы следовало отослать Алекси Шопару в Морто, так называемых «старых мастеров» — доктору Блондону в Безансон: «Значит, ничто, кроме наложения официального ареста, не могло убедить Вас отдать картины! Но ведь это невероятно, чтобы человек не имел права свободно распоряжаться своей собственностью. Я уже выдал сорок доверенностей в связи с этим. Выдам еще десять, и все, раз Вы упорно желаете жертвовать моими интересами ради своих собственных. Наперекор мнению всей Франции Вы умудрились внушить г-ну Дювалю, что защищать мои интересы преступно… Благоволите безоговорочно считать это письмо моим последним распоряжением»^[448]. Примерно в то же время он писал Шопару: «Я просил бы Вас немедленно сообщить мне, как зовут Вашего контрагента в Ла-Шо-де-Фон [в Швейцарии], которому Вы отправите на хранение мои картины… Я хотел бы также знать, можно ли чеки, выданные на мое имя, реализовать там с меньшим риском, чем во Франции»^[449].

Многие полотна Курбе со временем окольными путями прибыли в Швейцарию, но спасти все не удалось из-за упрямства Зоэ. 19 июня новый министр финансов Пьер Мань, непримиримый бонапартист, приказал конфисковать собственность Курбе по всей Франции. В Париже, Безансоне, Орнане и Флаже свора судебных приставов остервенело накинулась на семью и друзей художника, конфискуя все, что попадалось под руку. Мастерскую на улице Отфёй перевернули вверх дном, привратнику Бену приказали не давать ничего из нее выносить. На полотна Курбе в галереях Дюран-Рюэля и других торговцев картинами был наложен арест. Железнодорожные компании получили инструкцию не перевозить ничего, принадлежащего Курбе. Префект департамента Ду официально обвинил двух безансонских приятелей Курбе — живописца Жюля Арто и бухгалтера Луи Сансе — в подлоге в связи с тем, что 17 июня Курбе передал им акции железной дороги Париж — Лион — Средиземное море.

Не дожидаясь, пока суд определит стоимость восстановления колонны, тот же префект, барон де Сандран, произвольно оценил издержки в полмиллиона франков. Курбе ответил красноречивым протестом: «В официальных документах, врученных по Вашему приказу различным жителям долины Лу, Вы сделали мне честь оценить мои финансовые возможности в 500 000 франков, что в глазах общества придает мне такое финансовое положение, которого я не заслуживаю… Заметьте… что я никогда ничего ни от кого не наследовал и что лишь сорок лет напряженного труда… позволили мне зарабатывать на жизнь и в то же время оказывать всеми признанные услуги искусству как во Франции, так и за границей. Было время, когда я мог бы, уступая принуждению, пожертвовать малую долю суммы, приписанной мне Вами… на реставрацию колонны, оплакиваемой Вами и разрушенной не мною, а свергнутой с пьедестала общественным мнением и декретом социальной революции… Два года войны и революции, во время которой я бескорыстно посвятил себя сохранению произведений искусства… лишили меня того немногого, что я заработал трудом всей жизни… Я могу жить, лишь занимаясь своим искусством. Прошу сообщить, разрешается ли мне еще писать картины и свободно продавать их во Франции и за границей в свою пользу или я отныне раб, обреченный работать на хозяина — французское государство, от имени которого Вы рассылаете предписания»^[450].

Курбе предвидел, что в случае его отказа или невозможности уплатить сумму, определенную судом по гражданским делам, — а сумма эта, несомненно, превысит его доходы, — его могут приговорить к длительному тюремному заключению. Более чем достаточно настрадавшись в камере, он не собирался повторять этот печальный опыт. Единственным выходом было бегство: «Когда Вы получите это письмо, — сообщал доктор Ординер 23 июля Кастаньяри, — наш друг уже будет в Швейцарии… Это добровольное изгнание может показаться излишней предосторожностью, но когда государство становится на путь деспотизма, можно ожидать всего… [Зоэ] старается оторвать брата от его друзей-республиканцев, которых именует подонками. Всего две недели назад она так и писала мне, не сознавая, что оскорбляет меня»^[451]. Но за ночь Курбе передумал, и на следующий день доктор Ординер снова писал: «Когда мы вчера вечером зашли попрощаться с X. [Курбе]… который должен был ночью уехать, выяснилось, что он передумал. Его рыцарственность внушила ему, что бежать от врага недостойно и будет гораздо благородней, если он даст себя арестовать и посадить. Словом, он остается… Многое в этом деле темно, как бутылка с чернилами»^[452].

Курбе все еще не решался сделать последний шаг. 28 июня он пишет Кастаньяри: «Сообщите мне, под угрозой ли моя свобода, и если да, я уеду в Швейцарию. В тюрьму я не вернусь — я от нее устал… Власти только что конфисковали имущество в моей мастерской на улице Отфёй. Невероятно! Все это наделала сестра: ее все так ненавидят, что она настроила против меня весь Париж. Она мое проклятье, я не могу избавиться от нее»^[453]. Четвертого июля г-н Планар, отправленный префектом Ду на поиски спрятанного имущества Курбе, доносил: «Крайне трудно установить, есть ли у г-на Курбе картины или мебель, спрятанные в доме его отца [во Флаже]. Согласно сведениям, полученным мною главным образом от полиции, дом отца Курбе всегда был закрыт для любопытных. Чужих туда впускают с большими предосторожностями, а если и впускают, то не дальше кухни и ненадолго. Внутрь имеют доступ лишь люди тех же взглядов, что и Курбе, а те не разглашают того, что говорится и делается в доме их героя… Несомненно, однако… [что] несколько дней назад Курбе приехал к отцу в своей коляске, а назад ушел пешком. На следующий день Курбе-отец, удовлетворяя любопытство соседей, заявил, что купил у сына коляску. Правда ли это? Мы не знаем. Мы знаем лишь, что она во Флаже и… может стоить 2000–2500 франков»^[454].

Шестнадцатого июля Ординер сообщает Кастаньяри свежие новости: «Префект Ду, зашедший дальше префекта Сены, дал предписание о конфискации вещей и ценных бумаг нашего друга у любого, у кого бы, по мнению властей, они ни находились. С другой стороны, правительство проявляет беспримерную торопливость с судебным процессом: ему нужен приговор до перерыва между судебными сессиями. Травля идет яростная. Положение X. тем более рискованно, что сестра, вмешиваясь в дела против его воли, наняла в качестве адвоката г-на Лашо… Наш друг не желает, чтобы его защищал человек, не имеющий представления о натуре и чувствах художника. Теперь, по его словам, он вновь брошен на растерзание волкам, а защищать его будет его же политический враг. В предвидении ареста он решил съездить на воды, как только велят врачи. Мы рассчитываем на Вас: посоветуйте, какие меры предосторожности принять… Напишите мне при первой же возможности, потому что и он и его семья крайне обеспокоены…»^[455]. Знак X., употребленный доктором, и его упоминание о «водах», равно как ссылка на Виши, сделанная самим Курбе в следующем письме, явно свидетельствует об их намерении ввести в заблуждение любого чиновника, который вздумал бы перехватывать письма художника.

Кастаньяри предложил ход, который мог бы оттянуть судебное преследование против Курбе: обвинить другого бывшего члена Коммуны, который бежал в Америку и был недосягаем для французского правительства. 21 июля Курбе ответил ему из Мезьера: «Вы советуете мне обвинить Растуля [в разрушении колонны]. Почему именно его, а не многих других? Вы отвечаете: потому что он в Калифорнии, а это даст мне отсрочку на полгода. Я с радостью сделал бы это, будь я уверен, что мне не изберут мерой пресечения содержание под стражей. Но так как правительство способно на все, я не знаю, что и сказать; эта оттяжка на полгода может оказаться бумерангом, который принесет мне дополнительные полгода тюрьмы или ссылки. Тем не менее оставляю решение за Вами. Мои родные и я очень хотели бы пользоваться Вашими советами во время процесса: Вы единственный человек в Париже, который хорошо меня знает… Я действительно болен, у меня плохо с печенью, и начинается водянка, так что я решил съездить на воды в Виши, откуда сразу же Вам напишу. Поступайте как сочтете нужным, Вы ведь знаете мою неосведомленность в таких делах»^[456].

Когда Курбе писал это письмо, он уже окончательно решил бежать и тщательно разработал план бегства в Швейцарию. 20 июля он написал Лидии Жоликлер: «Пришло время ехать; преследования ужесточаются и кончатся ссылкой. Если суд — а все подтверждает это — решил взыскать с меня 250 000 франков, со мной будет покончено. Теперь вопрос сводится к одному: как половчей покинуть Францию, потому что проигрыш дела — это либо пять лет тюрьмы, либо тридцать лет изгнания, если я не заплачу. Поэтому мы с М. О. [Марселем Ординером] поедем в Ла-Врин, куда прибудем в среду к пяти вечера: мы рассчитываем, что Вы встретите нас там в закрытой коляске — либо Жоликлер, либо доктор [доктор Поль Жендр, знакомый из Понтарлье], либо г-н Пийо — и отвезете прямо в Ле-Верьер [швейцарская деревня километрах в двух от границы], где мы пообедаем. Все должно быть сделано в полной тайне, поэтому мы рассчитываем на одного из вас, не ожидая Вашего ответа. Нельзя терять времени: суд состоится в четверг»^[457]. Это судебное заседание было, видимо, посвящено ознакомлению с делом, так как суд вынес определение лишь в следующем году.

В среду 23 июля 1873 года Курбе в последний раз позавтракал во Флаже с отцом, Зели и Жюльеттой. В два часа он вместе с Марселем Ординером уехал, а в пять добрался до Ла-Врин — крохотной деревушки на перекрестке шоссе Безансон — Понтарлье. Там они перекусили на постоялом дворе «Приют путешественников», принадлежавшем тогда Жюлю Сезару Фернье, а теперь — его дочери г-же Маргерите Карре. Их ждала закрытая коляска, но вместо того чтобы послать мужа или кого-нибудь из друзей, Лидия Жоликлер явилась на свидание сама. Миновав окраины Понтарлье, экипаж со своими пассажирами пересек границу Швейцарии. В эту ночь Курбе с Марселем ночевали во Флерье, километрах в девяти за Ле-Верьером.