Межесвет (СИ)

Глава 8

(Ланн)

Лиандри держала его за плечи, время от времени поднося зажженную папиросу к его губам. Парня хватало лишь на то, чтобы втягивать в легкие и выдыхать дым, пока его разум непрерывно галлюцинировал. Он периодически норовил скользнуть по стене сарая и завалиться вбок, но ведьма пресекала эти попытки, каждый раз возвращая его в прежнее положение. Его глаза закатились под веки, руки и ноги конвульсивно подергивались, будто он желал освободиться от видений, наводнивших его сознание, в то время как его рот был приоткрыт и растянут в улыбке. Ланн отвернулся от этого безобразного зрелища, обратив свой взгляд на мрачное свинцовое небо: в его глазах Лиандри не делала ничего предосудительного или граничащего с преступлением, он просто не мог понять, что за удовольствие она в этом находит. Когда вдалеке замаячил замок из серого камня, а в долине под ним — небольшое селение, ульцескор попросил ведьму только об одном: никого не убивать. Это означало, что Лиандри не сможет уединиться с крестьянином в темном уголке и позволить страсти, так долго не имевшей выхода, обрести свободу. Соитие со Снежной Ведьмой сулило блаженство, а сразу за этим — холодную смерть.

Когда папироса догорела до основания, Лиандри бросила ее на землю и затушила каблуком. Парень застонал, простер руку и принялся шарить в пространстве перед собой, словно пытался ухватить что-то незримое. Ведьма бережно опустила его руку, переплела свои пальцы с его, а косматую голову склонила себе на грудь.

Над топями, раскинувшимися неподалеку от деревни, поднимался густой светящийся туман. Здешний лорд, тот самый Логан Келлер, к которому Ланн явился с письмом, заработал огромное состояние на продаже триофена, болотного газа, использовавшегося в дорогих лампах. Большие концентрации газа были губительны для человеческого организма, и крестьяне, работавшие на болотах, пользовались специальными двухслойными масками для лица; средствами защиты располагали в основном мужчины, и в дни, когда ветер с болот дул в сторону деревни, их семьи просиживали в подвалах. Бледные Воды — так назывались эти опасные топи. Триофен обладал тускло-серым цветом, как и поросшие растительностью холмы, которые его вырабатывали, но с помощью красителей ему придавали необходимую яркость. Лампы с триофеном работали по несколько лет безо всякой внешней подпитки, пусть и не давали тепла. Логан Келлер торговал светом — и необычайно в этом преуспел.

Благодаря покровительству Вираго Ланн не был стеснен в средствах и приобрел две маски сразу по приезде в деревню. Приспособление состояло из плотной металлической сетки и тканевого фильтра и крепилось к голове за счет широкого кожаного ремня. В маске было тяжело дышать и еще тяжелее — разговаривать, поэтому Ланн почти все время молчал. Памятуя о предупреждении Лайи-Элейны, он не снимал маску, даже когда уличные сорванцы громко смеялись и тыкали в него пальцами, а каждый прохожий считал своим долгом сообщить, что сейчас никакой опасности для здоровья нет. Маска служила отличным прикрытием, и Ланн собирался этим пользоваться, пока не встретится с самим лордом. Никто не осмеливался заставить чужеземца показать лицо, и не только оттого, что Ланн был высоким и крепким и носил голый меч на бедре: ведь его спутницей была ведьма в алой накидке с тройной луной, девушка, дарующая грезы. Спустя несколько дней, проведенных в деревне, Лиандри успела завоевать небывалую популярность и добиться всеобщего поклонения. Ее чтили как божество. Она предлагала магию задаром, без обязательств, налево и направо раздавала колдовство, черпая силу из мирового источника, Тени, имя которой — Мана. Когда Ланн попросил ее прекратить вводить крестьян в делирий, Снежная Ведьма изобразила искреннее удивление и осведомилась о причине его недовольства.

— Эти образы выжигают души, — ответил ульцескор, ослабив ремень на затылке. Он вспомнил ласковые руки Летиции, ее горячие поцелуи, прохладу пурпурных волн, омывавших тело, и то ощущение, которого ему никогда не испытать в реальности, разве что перед самой смертью: полный, ничем не омраченный покой, смирение с тем, что случилось, и тем, что уже не произойдет. — Они заставляют людей желать невозможного, мучиться иллюзиями, которые никогда не воплотятся в жизнь. И тоска, вызванная разгулом фантазии, будет усиливаться день за днем, пока не сведет их в могилу. Это как болезнь, и она неизлечима.

— Значит, я убиваю их? Делаю то, о чем ты меня предупреждал?

Ланн кивнул. Ему было жаль лишать Лиандри маленьких радостей, и он надеялся, что запасы дурмана иссякнут прежде, чем он решится начать этот разговор. Но в скором времени ульцескор намеревался нанести визит Келлеру, а пестрый мешочек не становился тоньше, как ни посмотри. Снежная Ведьма была настолько красива, что могла вызвать переполох во дворце одним своим появлением, без помощи наркотических веществ.

Лиандри подняла руку к его лицу.

— Ты чудной, — мягко произнесла она. — В тебе есть что-то особенное, какая-то могучая сила, определяющая твои слова и поступки. Как тонкий луч маяка, пронзающий тьму. — Ведьма вздохнула. — Эти бедняги, я имею в виду здешних крестьян, до моего прихода жили лишь повседневными заботами. Не потому, что им запрещали мечтать, просто они не знали, как это делается. Понимаешь?

— А о чем мечтаешь ты?

Она издала короткий смешок.

— Может быть, стать богиней? — весело предположила Лиандри.

— Ты и так богиня. В глазах человека. — Ланн немного помедлил, раздумывая, но все-таки решился задать волнующий его вопрос: — Вы умираете? Ты и Шайна.

— Я не знаю, — честно ответила ведьма. — По моим подсчетам, я еще достаточно молода. Ты видишь на этом лице морщины, ульцескор? — Она положила руки ему на плечи и встала на цыпочки. В равномерном свете лампы ее кожа была ровной и гладкой, как у девочки. — Иногда, смотрясь в зеркало, я вижу уродство: искривленные черты, сломанный нос, изрытые язвами губы и две свисающие дуги плоти вместо щек. Но это не пугает меня.

— Потому что это иллюзия?

Лиандри пожала плечами.

— Возможно, это и есть истинная я.

Ланн добился своего — ведьма перестала делиться с крестьянами колдовскими дарами, но они все равно провожали ее жадными взглядами, втайне недоумевая, почему Госпожа Грез лишила их своей милости. Теперь Лиандри проводила вечера в одиночестве, и ульцескор остерегался заходить в ее спальню, насквозь провонявшую наркотиком. Они проживали в одном из самых новых и добротных домов в деревне, и после их отъезда комната дивных грез, несомненно, доставит превеликое удовольствие ее следующим обитателям. Ведь что может быть лучше, чем валяться на кровати в полном изнеможении и предаваться сладостным видениям, не испытывая потребности ни в пище, ни в воде? Может быть, кто-то умрет от истощения в этой самой постели, и дом объявят проклятым и сожгут. Лиандри считала, что делает людям добро, хотя на самом деле отравляла им разум. Ланн не был уверен, что его слова дошли до ее понимания, скорее, ведьма просто выполнила его просьбу. Он лучше разбирался в тонкостях чуждого ей мира, и Лиандри доверяла ему.

Снежная Ведьма избрала затворничество, а Ланн тем временем искал способ проникнуть в замок. Конечно, у него было письмо с гильдейской печатью, и, отдав его страже, он мог получить аудиенцию у лорда, но ульцескор заранее решил, что не будет ничьим посыльным. Он взломал печать и пробежал глазами текст, выведенный размашистым почерком Лайи-Элейны, а затем разорвал письмо на мелкие кусочки и бросил в огонь. Слишком много слов о сотрудничестве между Ан'Фаскаром и Гильдией, и лишь две строчки — о нем самом. Нельзя сказать, что Ланн был удивлен — прежде всего Паучиха преследовала собственные цели.

Так как тутошнюю почву отравлял триофен, крестьяне ничего не выращивали, и все пищевые продукты были завозными, включая питьевую воду. Купеческие телеги появлялись на главном тракте два раза в неделю, первым делом останавливались во дворе замка, а уж потом спускались по холму в сторону деревни. Цепь крытых повозок сопровождали вооруженные всадники, двое ехали спереди, четверо — в арьергарде, и еще три или четыре охранника держались на расстоянии, иногда останавливаясь и критически осматривая окрестности. Один из них вроде бы приметил Ланна, когда тот прятался среди зарослей кустарника, столь дурно пахнущего, что Лиандри велела ульцескору принять ванну сразу по возвращении домой. Сетчатая маска не пропускала запахи, и Ланн ощутил смутное беспокойство, когда на улице от него стали разбегаться селяне. Ополоснувшись холодной водой и сменив одежду, ульцескор изложил Снежной Ведьме суть плана, на что она лишь передернула плечами.

— Я не умею играть с чужими умами, Ланн, и не управляю действием наркотика. Но я могу воспользоваться своим природным обаянием. Думаю, это сработает.

Когда они дождались очередного каравана, погода стояла пасмурная, небо сплошь затянуло тучами, накрапывал мелкий дождик, что оказалось как нельзя кстати. Сопровождающие караван мужчины, все как на подбор рослые, были в широких плащах с капюшонами, и отличить их друг от друга в таком облике не представлялось возможным. Ланн, затаившись в высокой траве, подал знак Лиандри, и она побежала навстречу телегам, что-то крича и размахивая руками. Охранники не могли расслышать слов, только видели, что девушка сильно встревожена и явно нуждается в помощи. Один из всадников махнул остальным и поскакал навстречу ведьме, пришпорив лошадь. Лиандри резко затормозила, живо изобразив страх, а затем развернулась и снова помчалась, только в противоположную сторону. Всадник сбавил скорость и, по всей видимости, колебался. Он успел заметить, что одежда незнакомки разорвана на груди, на ее лице и руках темнеют ссадины, а еще что она красива, потрясающе красива.

Он догнал ее, с легкостью перебросил поперек седла и натянул поводья, заставив лошадь идти шагом. Он заговорил с ней, но девушка молчала, поэтому ему пришлось спешиться и, подхватив незнакомку под мышки, поставить ее на землю. Лиандри плюхнулась на ягодицы и отползла назад, испуганно тараща глаза и открывая рот, из которого доносилось невнятное бормотание. Охранник склонился над ней, протянул раскрытую ладонь, выражая сочувствие и желание помочь. Кажется, он спросил: 'Кто обидел тебя?' — а затем получил удар в висок и рухнул на землю как подкошенный.

Догоняя девушку, всадник спустился в долину, и караван с конвоем на короткое время скрылись за особенностями ландшафта. Ланн раздел мужчину до белья и оттащил тело в кусты. Если все пойдет по плану, когда охранник очнется, они уже будут внутри. Главное, чтобы никто не заговорил с ульцескором и не потребовал от него объяснений столь долгой отлучки. Ланн переоделся и сел на лошадь, ведьма вскочила в седло позади него. На охраннике была сетчатая маска, его капюшон был обрамлен стальными клипсами и закрывал лицо, поэтому Ланн не боялся, что его маскарад быстро раскроют.

Они поравнялись с караваном. Никто его ни о чем не спросил. Ульцескор во всем старался подражать прежнему владельцу лошади, когда на подходе к воротам, ведущим в замок, к нему подъехал капитан — он определил это по его оружию и плащу из дорогой ткани с оторочкой из черного меха. Ланну велели остановиться и спустить девушку на землю, что он и сделал, не имея другого выхода. Лиандри начала плакать и причитать, указывая на разорванное платье, на свои руки, на ссадины и кровоподтеки. Ведьма нарисовала следы насилия теми водостойкими красками, которые использовала для лица. Ее якобы обесчестил господин из замка, и ничего она не желает больше, чем справедливого суда. Капитан слез с лошади, неловко приобнял Лиандри рукой, приспустил маску и прошептал ей что-то на ухо. Она вздрогнула в его руках, а затем, опустив глаза, медленно кивнула. Сквозь платье капитан ощутил холод ее тела и без лишних раздумий укутал ведьму своим плащом. Он велел Ланну ехать, тем самым давая ему понять, что берет девушку под свою ответственность. Снежная Ведьма могла за себя постоять, и ульцескор, оставляя ее в объятьях капитана, не испытывал ни малейших угрызений совести.

Со скрежетом распахнулись тяжелые ворота, впуская повозки в удушливую темноту меж двух стен. В боковом проходе показался свет, кованые сапоги зацокали по каменному настилу, и городские стражники, факелами разгоняя тьму, принялись осматривать поклажу. На Ланна, застывшего в ожидании, никто не обратил внимания. Закончив осмотр, стражники унесли с собой факелы, и караван снова окутал мрак. Ланн услышал чужое дыхание за своей спиной и весь напрягся в ожидании удара, которого не последовало. Чья-то рука легла ему на бедро, и он перехватил тонкое запястье прежде, чем шустрая ладонь скользнула вверх по ноге. Лиандри. Ульцескор помогал ей взобраться в седло, когда яркий прямоугольник света из открытых во внутренний двор врат на мгновение ослепил их обоих. Пока стража производила досмотр, дождь закончился, а небо успело проясниться. Ланн медленно двинулся вперед, сопровождая караван: ему было невдомек, как Снежная Ведьма избавилась от капитана, но в ее компании он чувствовал себя уверенней.

Телеги остановились на площади, выложенной серо-черными плитами, неподалеку от шумного рынка. Сам дворец состоял из трех башен, соединенных крытыми переходами: боковые башни стояли друг напротив друга, а главное здание, толще и выше остальных, располагалось чуть позади, тем самым замыкая треугольник. Камень был облицован мраморной крошкой, отливавшей темной синевой. К центральной башне примыкал храм с круглым блестящим куполом, настолько крошечный, что мог вполне сойти за часовню. Охранники спешились и стояли тесной группкой, и, судя по всему, собирались заглянуть в харчевню отобедать и выпить по кружке крепкого эля. Один из них сделал Ланну приглашающий жест. Ульцескор демонстративно водрузил ладонь на плечо Лиандри и махнул рукой остальным, подразумевая, что не желает их задерживать. Охранники скользнули под низкую арку, пригнув головы, и на этом инцидент был исчерпан.

— Все в порядке, Лири? — глухо прозвучал голос Ланна.

Они зашли в темный переулок, подальше от чужих глаз. Ланн обнажил голову. Лиандри поправила меховой плащ и ласково улыбнулась, видя искреннее участие во взгляде ульцескора. Он продолжал воспринимать ее как девушку, как уязвимое существо, и это ее очень забавляло. Лиандри старалась всегда хорошо выглядеть и приятно пахнуть, но внутри она давно перестала быть женщиной. Ее мерзлую плоть терзал исключительно животный голод, и темное искусство, которого она никогда не желала, стало ее пожизненным наказанием. А что, если ей доступна вечность, если она не может умереть? Разве не Вираго, сильнейшие из ведьм, в конце концов обретали бессмертие дис?

— Да что со мной могло произойти? Лучше спроси о капитане.

— Ты… — Он осекся.

— Я поцеловала его. И все. — Имитируя стыдливость, Лиандри взмахнула длинными ресницами и скромно потупилась. — Но, кажется, это повергло его в состояние глубокого шока. Ах, человеческая жадность! Ведь он просил о большем. Услуга за услугу — так он сказал.

— Это я понял.

— Я не питаю сочувствия к людям, Ланн. Тот человек был жалок, и он заслуживал смерти. Но я пощадила его ради тебя. Ради нашего плана.

— Значит, ты ждешь благодарности?

— Нет. — Взгляд Лиандри медленно поднялся от носков сапог до лица ульцескора, и какая-то искорка мелькнула в ледяной лазури ее глаз, как звезда, на мгновение вспыхнувшая и померкшая. — Вовсе нет. Ты ничего не можешь для меня сделать. И никто не сможет.

Ведьма отвернулась, обнимая себя руками, словно это могло облегчить вес того бремени, которое ей приходилось нести. Ланн несколько минут стоял молча, не найдя нужных слов, потом осторожно тронул Лиандри за локоть, привлекая внимание.

— Мой кинжал.

Она без тени смущения распустила корсет до конца и вручила ему короткий клинок, спрятанный под грудью. Ульцескор склонил голову в знак признательности и поспешно заткнул его за пояс: металл, побывавший у Лиандри за пазухой, обжигал холодом. Это было единственное оружие, которое он прихватил с собой. Клинок с капсулами серебра Ланн оставил в деревне, засунув его под матрас.

Лиандри многозначительно хмыкнула, поглядывая на кинжал.

— Это для самозащиты, — пояснил Ланн.

— Но ты убьешь, если кто-то станет угрожать твоей жизни?

Он поколебался.

— Да.

— Моей?

— Да.

Ланн вспомнил похожий разговор, который они вели с Летицией, и его сердце заныло от разочарования и боли. Он словно находился на краю бездны, носки его сапог свисали над пропастью, и, несмотря на то что сзади возвышался дворец из сияющего хрусталя, полный всевозможных удовольствий, терпеливо ожидающий своего короля, Ланн все равно стоял к нему спиной. Его лодыжки обвивали тугие веревки, черные ленты и шелковые локоны волос, и они тянули его вниз, на самое дно, где он должен был познать истинное отчаяние. Как она могла уйти после того, как он открылся ей, хотя прежде не раскрывался ни перед кем? Неужели она не понимала, сколь глубокой будет рана и сколь тяжелой — печаль? Я никогда не отталкивал тебя, кричал он Летиции, когда понял, что ему за ней не угнаться, так почему же ты отвергаешь меня? Но девушка, слыша в его голосе боль и обиду, не повернула назад.

— Мне нужна другая одежда, — произнес Ланн.

— Как и мне.

Платье Лиандри, придававшее ей облик жертвы насильника, следовало сменить. Точно так же она не могла расхаживать по улицам в дорогом капитанском плаще. Кто-то из конвоя мог поинтересоваться, где же, собственно, капитан, а у Ланна не было готового ответа на этот вопрос. Скорее всего, начальник лежал в душном мраке между двумя стенами.

— Поменяемся? — предложила ведьма.

Ульцескор остался в куртке и бриджах охранника, а Лиандри надела его плащ взамен мехового и прикрыла волосами стальные клипсы на капюшоне. Она велела ульцескору ждать здесь, в тени переулка, отправилась на рынок и быстро раздобыла дешевое платье из коричневой шерсти и широкую черную накидку.

— Это так захватывающе, — сказала ведьма, стягивая через голову одежду. Взору Ланна открылась ее голая спина, и он поспешно отвернулся. — Все эти переодевания. А я неплохо косила под жертву, как считаешь? Некоторые из моих клиентов любили такие игры. Скромная горничная, неприступная альвийская дева, развратная аристократка…

Ульцескор демонстративно кашлянул. Лиандри бросила на него взгляд через плечо: белое и округлое, обтянутое бархатной кожей. Он стоял в прежней позе.

— Я смущаю тебя?

— Нисколько, — соврал Ланн. — Что-то в горле першит.

— Платье застегни.

Он повернулся и стал быстро соединять крючки. Гнал любые мысли прочь. Ведьма вздрогнула, когда его руки ненароком коснулись ее кожи, затем снова, когда Ланн почти добрался до низа спины. Значит, капитан был ей противен, а он — нет? Ульцескор стиснул зубы. Какое ему дело до того, чем она руководствуется при выборе партнера? Судя по ее словам, у нее были и юные мальчики, и зрелые мужчины.

— Скажи, я тебе нравлюсь?

Ее голос был тихим и вкрадчивым, как будто она прощупывала почву, на которую собиралась ступить, и этой почвой была внутренняя полость его сердца. Ланн похолодел при воспоминании о том, как ласкала его Лиандри, предварительно сковав дурманом его разум. Так гипнотизирует добычу рогатый скитал — сам он двигается вяло и неторопливо, пока его шкура завораживает смотрящего многоцветием и красотой узора. Скитал принадлежал к хищникам, убивающим токсином. Снежная Ведьма была не менее ядовита, и Ланн на мгновение ощутил страх и желание склониться перед силой, во много раз превосходившей его собственную. Мораль, закон, доводы рассудка — все эти преграды не имели над ней власти.

Я не убила его. Ради тебя. Потому что ты разделил мое одиночество и печаль.

У него закружилась голова. Все прежние терзания показались ему смешными. Разве эти люди, несчастные смертные, лорды или крестьяне, могли представлять для него опасность? Он должен отослать Лиандри прочь. Да, он так и сделает, когда все будет кончено. Отослать ее? С кем? Животное, выпущенное из клети, вкусившее свободу, ни за что не вернется обратно.

— Скорее, я тебе, — холодно произнес Ланн.

— Конечно. Кайн был силен, но ты сломил его.

— Он был слабым, — возразил ульцескор.

— Он хотел тебя, Ланн. В качестве союзника и друга.

— Почему?

Она обернулась и одарила его долгим взглядом.

— Откуда мне знать? Может, он думал, что с твоей помощью ему удастся достигнуть цели. Стать колдуном, покорить мир или что-то еще. Я понимала эту его жажду лучше других. Мы всегда хотим то, чего не можем иметь, ведь так?

— Хватит болтать. Мы теряем время.

— Но разве я не права? — Лиандри громко всплеснула руками и воздела глаза к небесам. — Ах, Летиция ди Рейз, самая желанная девушка во вселенной!

Ланн промолчал. Кажется, он понял, чего добивается Снежная Ведьма: заставить его возненавидеть Летицию. Ведь это чувство уже поселилось в нем, оно пряталось глубоко внутри, не осмеливаясь выползать на свет; осталось лишь подкинуть растопки и превратить его в пламя. В памяти вновь всплыли произнесенные когда-то слова. 'Если я отдам тебе свое сердце, что ты будешь с ним делать?' — спросил он. 'Выброшу на помойку', — ответила она. Нет, конечно, на самом деле Летиция сказала вовсе не это. Она просто назвала вопрос глупым. Ульцескор тяжело сглотнул, чувствуя, что начинает терять рассудок.

— Я попрошусь в горничные во дворец, — сказала Лиандри. — А ночью открою для тебя заднюю дверь.

— Ни одна госпожа не захочет, чтобы служанка была красивее ее, — скептически заметил Ланн. — А младшая дочь Келлера, как я полагаю, весьма тщеславна.

— Тогда на кухню. Придумаю какую-нибудь слезливую историю и скажу, что буду выполнять самую грязную работу. Измажу лицо сажей, чтобы казаться дурнушкой.

— А если капитан будет искать тебя? В первую очередь он спросит о новеньких.

— Не будет, — покачала головой ведьма. — Тогда ему придется признать, что женщина обвела его вокруг пальца. Они уберутся отсюда завтра утром, зачем ему поднимать переполох?

— Мне ты предлагаешь сидеть сложа руки?

— Если ты будешь шастать вокруг замка и что-то высматривать, то непременно привлечешь внимание. Ты выглядишь опасным, Ланн. В отличие от меня.

— Я бы поспорил на этот счет.

— Не стоит, — хищно улыбнулась Лиандри. — Мы встретимся в полночь на этом же месте. Будь тише воды, ниже травы. Не приведи за собой хвост, а то нам придется убить их.

На том и сошлись: Лиандри направилась к замку, а Ланн нашел тихое местечко, где можно подкрепиться и отдохнуть. Интересно, помнит ли кто-то в Бледных Водах, кроме самого Келлера, лицо прежнего короля? Прошло двадцать семь лет, лишь самые молодые и верные поданные оставались с лордом все эти годы, а портреты отца, как нисколько не сомневался Ланн, были уничтожены действующим правителем. Вот почему ульцескору приходилось пускаться на такие ухищрения, чтобы добиться личной встречи с лордом, да и он не хотел, чтобы о его чудесном воскрешении из мертвых раньше времени узнали посторонние. Он должен найти общий язык со стариком, если тот действительно любил его отца, как утверждает Вираго.

Богиня, он сидит за грязной стойкой и всерьез размышляет о том, как будет захватывать трон! Его разобрал смех. Ланн поперхнулся вином и закашлялся. Все это казалось таким далеким, таким недостижимым, словно кто-то обозначил для него дорогу, сказав, что это путь в небеса, и ульцескор бездумно шагал по ней, не оглядываясь назад. Раньше жизнь была проще — у него было некое подобие дома и определенная цель. И Летиция. Ланн почувствовал себя опустошенным. У него отняли жизненно важный элемент, он в один миг утратил все — и растерялся. Кто мог его упрекнуть? По крайней мере, он нашел в себе силы куда-то идти и что-то делать.

Ланн скользнул взглядом по соседу за стойкой, по бармену в грязном переднике, по рабочим, собравшимся за столами, и его охватило страстное желание скорей убраться из этого места и самому отправиться на поиски Летиции. Шайна знает, где скрывается госпожа ди Рейз, должна знать. Он найдет Тишу и скажет, что она нужна ему, лишь она и никто другой.

Ульцескору стоило неимоверных усилий подавить этот порыв и усидеть на месте. Что бы ни произошло, он должен оставаться собой, не дать чувствам взять верх, и дело не в глупой гордости и попытке доказать, что он может обойтись без возлюбленной. Поступи он так, как хотело сердце, это означало бы признать — без Летиции он ничто; а это не было правдой, не могло быть. Она ушла сама — и сама вернется. Ему остается только ждать.

Ланн заказал еще вина и поднялся на второй этаж в надежде, что тревоги на время отступят и ему удастся немного поспать. Несмотря на физическое и духовное истощение, его разум сработал как часы, и он проснулся еще до полуночи.