Межесвет (СИ)

Глава 33

(Шадрен)

Говорят, было время, когда Мигдал-Эль висел так низко, что можно было коснуться рукой его остроконечных башен или войти в него, всего лишь приставив длинную лестницу, а сдерживающие его цепи волочились по земле. Говорят, что когда-то его двери были широко открыты для гостей, и Богиня радушно приветствовала каждого, кто осмеливался нанести Ей визит. Ходили слухи, что замок обладал собственной волей… Но никто не рассказывал такого, что Мигдал-Эль, как полагается каждому уважающему себя зданию, стоял не на воздухе, а на земле. Божественный архитектор, приложивший руку к этому чуду света, был либо пьян, либо безумен. Замок был перевернут, и обитающие в нем создания вели перевернутую жизнь. Для них солнце всходило на западе, время текло вспять, а ходили они, вероятно, задом наперед, будто озорные дети.

Ни с кем из них Морта не хотела столкнуться лицом к лицу. Для нее не составляло большого труда висеть вверх тормашками, став такой же опрокинутой, как и Мигдал-Эль. На первый взгляд, беспокоиться было не о чем. Живоглот не пропускал Ману, закрыв горлышко мерзкой белесой пленкой, и вылиться обратно антиплоть не могла. Тревоги парки были направлены на другое: Морта знала истинное имя Богини, а такое знание опасно, оно делает тебя мишенью, хочешь ты того или нет.

Прошло несколько минут. Карающая длань не озарила небо вспышкой и не сразила девочку молнией, а вероятность нежелательной встречи увеличивалась с каждой секундой. Морта вынырнула из облака, на какое-то время ставшего ей надежным укрытием, и подлетела к ряду ступеней, ведущим к большим двустворчатым дверям из кованого железа. Цепи покачивались у нее над головой, иногда соприкасаясь и отдаваясь гулким звоном, точно храмовые колокола. Обсидиановые стены, глубинно-черные и гладкие, вовсю играли с ее воображением: они то преломляли свет, как грани кристалла, то становились темными зеркалами, в которых она видела себя и окружающий мир. Ее двойник и отражения облаков за спиной несколько отличались от оригиналов, но поначалу это мог заметить лишь внимательный глаз и пытливый разум. Затем небо в зеркале вдруг наливалось чернотой, вынашивая в себе бурю, цветные одежды девочки серели, как и ее лицо, а со лба и щек начинала медленно слезать кожа, обнажая что-то ужасное, хищное, отвратительное, как само первобытное зло. Морта отворачивалась, зажмуривалась и в ужасе ощупывала лицо, убеждаясь в нереальности этих видений, а когда ее взгляд опять падал на замок, его стены были черными и пустыми, словно очи тьмы. Тень замка тесно переплеталась с ее тенью, и Мигдал-Эль пользовался этим, чтобы запустить свои пальцы в ее сознание.

Морта отбросила все сомнения прочь и решительно ступила на лестницу. Мир стремительно перевернулся с ног на голову, вызвав легкое головокружение, какое-то время раскачивался перед глазами, а потом опять застыл. Девочка стояла на земле, и ее тянуло к земле, как и должно, и Мана больше не натягивала пленку на горлышке сосуда. Морта взошла по ступенькам, неловко поклонилась странному луноликому существу на двери, обладавшему только лицом и копной вьющихся волос, и поставила живоглота в угол у самого входа. Она ведь не должна передать сосуд из рук в руки? При этой мысли по ее телу пробежала дрожь. Несколько локонов толщиной в детское запястье потянулись к сосуду, обвили его блестящими кольцами и по-хозяйски придвинули к себе. Морта предпочла не вмешиваться в естественный ход вещей и собиралась с чувством выполненного долга сойти вниз по ступенькам, когда услышала шорохи по ту сторону двери. Как только она скользнула за одну из тонких башен и прижалась спиной к холодной стене, дверь распахнулась абсолютно бесшумно, и только струя воздуха сообщила ей о том, что замок открыт.

Зашелестело платье, и Морта, чье любопытство одержало верх над страхом, выглянула из-за угла. Ее сердце неистово колотилось в груди. Она оставила на пороге сосуд с Маной, как мальчик-посыльный оставляет соседям кувшин молока, за который было уплачено ранее. Все верно: каждая капля Маны принадлежала Богине. Но что Она будет с ней делать?

Богиня не имела себе равных. Ее облик ослеплял, заставлял преклонять голову. Она обладала лицом и фигурой прекрасной девушки, но в ней не было ничего от человека: создание из материи настолько тонкой, что ее нельзя окинуть взглядом, такой прекрасной, что захватывало дух, такой царственной, что колени бессмертных подгибались сами собой. Не будь Морта паркой, это зрелище выжгло бы ей глаза.

Богиня без каких-либо усилий подняла живоглота и содрала пленку. Поднесла горлышко ко рту. Морта содрогнулась и прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать. Божественное горло производило глотательные движения. Она пила Ману так, словно это была вода.

Насытившись, Богиня положила на землю сосуд и промокнула рот рукавом. На ее красивых губах не было ожогов, антиплоть не разъела ткань ее платья, а сосуд был совершенно пуст. Живоглот утратил форму и был похож на сдутый мяч. Он не дергался и издавал никаких звуков, будто скончался.

Морта дождалась, пока Богиня скроется за дверью, а потом расправила крылья и нырнула в облака, искренне надеясь, что увиденное быстро сотрется из ее памяти. Но образ Люше, пьющей Ману, было невозможно забыть.

Часы начали бить двенадцать, и эти удары были как биение сердца: глухие, нечеткие, затихающие, словно его обладатель медленно умирал. На последнем ударе должно было что-то произойти, ведь так всегда бывает в сказках. Вот уже несколько недель Шадрен жил в сказке, являлся частью вымысла, басни с плохим финалом, и в преддверии конца он сидел на краешке кровати, вертя в руках хрустальную маску. Скоро карета должна превратиться в тыкву, дорогие шелка упадут в пыль, а им на смену придет пронизывающий холод. Он представил себя голым, дрожащим, в одной только маске, и невольно поежился.

Морвена сидела рядом, спиной к нему. Экзалтор слышал ее дыхание, ощущал ее нервозность, и это было одной из причин, по которой он не хотел нарушать молчание. Он и так знал, о чем она думает. Ею владел страх. Тени сказали, что карающая длань не коснется Альдолиса, но они не обладали даром предвидения и вместе с тем были удалены от мира на целые века, а у Богини имелись серьезные причины, чтобы разрушить город. Он был противоположностью Эдена, его темным двойником, созданным ведьмами в обход Ее воли. Он искажал творения Королевы-Колдуньи, извращал их природу, попирал извечные законы джунглей. Охотники, придя сюда, лишались возможности охотиться, а таковыми была не меньше чем половина жителей города; слабые находили здесь долгожданный приют и обзаводились семьями. В человеческом мире не очень-то жалуют монстров, и те бежали от смертельной опасности, отбросив гордыню и предав саму свою суть. Даже мошка, не обладая разумом, стремится к свету, имя которому — жизнь.

С каждым ударом его пальцы все больше вжимались в маску. Шадрен стал сильнее, чем был: сразу после кормежки он мог бы раздробить камень величиной с яйцо, ударив по нему кулаком. И все же он не подозревал, насколько окреп, не сознавал границ своей силы, пока маска не треснула у него в руках. Экзалтор испытал удивление, а вместе с ним испуг. Правая рука болезненно пульсировала, и он потратил целых десять секунд на то, чтобы ощупать ее на предмет повреждений. Все было в порядке.

Нет, не все. Бой часов больше не разбивал тишину на промежутки.

Шадрен резко развернулся, увидел лицо Морвены, залитое слезами, в свою очередь обернувшейся к нему, и в неясном порыве привлек ее к себе. Она разразилась громким плачем, будто старательно сдерживалась в ожидании того момента, когда он соизволит ее обнять. В комнату робко заглянуло солнце, маленькое и тусклое, игрушечная копия настоящего, но горожане встретили его восторженными криками. Для них, так долго не видевших дневного света, это было сродни приходу мессии. Ветер швырнул в окно горсть белых лепестков и разметал их по полу, а в душе экзалтора разлился покой.

Морвена стала ему ближе, чем другие. Чем Морта. Чем кто-то либо до или после того, как он превратился в монстра. Вдвоем они пережили последние сумерки.

Она нехотя отстранилась. Им предстояло очередное испытание. Хватит решающего сражения, чтобы выиграть войну, и эта битва могла длиться веками, а пока что они всего лишь отдалили неизбежное. Тень палача все еще реяла над миром, только невидимая, гибельный отсчет по-прежнему шел, только не был слышен. И, в конечном итоге, они были обречены на провал: Богиню нельзя перехитрить, а от глаз Ловца Снов невозможно укрыться. Но иногда человек, являясь существом безнадежно слабым и уязвимым, идет наперекор судьбе и борется за то, что кажется недостижимым. Крестьянин впервые берет клинок в натруженную руку, когда становится тем единственным, что стоит между его семьей и шайкой головорезов. Ведьмам, кроившим реальность по своему желанию, было бы стыдно опустить руки в такой момент, а тем более Морвене, носившей в себе эссенцию колдовства. Вдобавок она была теперь не одна.

Их чувства достигли невиданной глубины. Морвена не спрашивала, хочет ли Шадрен идти с ней, потому что прочла ответ в его глазах. Он по-прежнему хотел ее сопровождать, и сейчас бы пошел за ней куда угодно, хоть на край света. Собственно, именно туда они и собирались.

Ей все-таки пришлось нарушить молчание, чтобы попросить экзалтора отодвинуть кровать. С этой задачей он справился без усилий. Стена у изголовья, ранее скрытая тяжелым балдахином и вышивкой мрачных тонов, состояла из огромных каменных блоков, а в ее центре зияла дыра. Шадрен опасливо заглянул внутрь: в полуночной пустоте неба висела облачная дорога. Ненадежная тропка клубилась, как вода в бурлящем котле, изгибалась, точно всадник на непокорной лошади, и неоднократно меняла свою ширину на том отрезке пути, который мог охватить глаз. Облака отсвечивали то сиреневым, то сизым, то ярко-белым и как будто вели постоянную борьбу с тенью за очередной лоскут пространства.

— Богиня спит, — сказала Морвена. — Если мы и можем выступить, то только сейчас. Иначе Она не позволит нам заточить их в Колыбель: ангелов, что скрываются при свете дня.

Экзалтор перегнулся через край. Ступать по облакам — все равно что ходить по воздуху. У него нет крыльев, чтобы летать, да и у Морвены, насколько ему было известно, тоже.

— Никаких витар?

— Никаких. Помоги мне.

Он подал ей руку, как галантный кавалер, и ведьма переступила через край отверстия. Шадрен был готов подхватить ее, если она начнет падать, но ее нога сразу нашла опору. Морвена ободряюще улыбнулась ему с другой стороны: сказка продолжалась. Если рассказать кому-то о том, что происходило с ним в Альдолисе, кому-то за пределами этого невероятного мира, Шадрена примут либо за наглого лжеца, либо за выжившего из ума бродягу. Он и правда мог бы ходить по домам и рассказывать людям эти темные истории, а тех, кто соблазнится его речами, уводить в ночь — и выпивать без остатка. Да, это ему бы понравилось. Шадрен познавал свою вампирскую натуру, как узнают нового человека, к которому испытываешь необъяснимое расположение.

Он перелез через порог и встал рядом с ведьмой. Ботинки по щиколотку утонули в облаке, клочья сероватого тумана цеплялись за его одежду и липли к волосам. Обрывки оставляли после себя мокрые пятна, отрываясь и уносясь вдаль, будто тополиный пух. Казалось, это место продувается всеми ветрами, но в равной степени можно было утверждать, что ветра здесь не существовало вовсе, настолько беспорядочными и ленивыми были воздушные потоки.

— Я ожидал чего-то более…

— Опасного? Страшного?

Экзалтор ответил кивком.

— Я не на шутку струхнул, когда мы летели сквозь прореху в Мане.

— Я тоже, — сказала Морвена. — Тебе нечего стыдиться. Но тут, — она сделала круговой жест рукой, словно демонстрируя широту и богатство своих владений, — тебя не поджидают никакие угрозы. Разве что легкий испуг. А если будешь послушным, и этого можно избежать.

В ее голосе не было кокетства. Слова звучали мягко — и вместе с тем властно. Кайле, нашедшая приют в ее теле, была не просто старой; она была древней, как первый алтарь.

— Что мне делать? — с готовностью спросил он.

— Ничего. Иди за мной и не оглядывайся. Мне будет приятно знать, что ты охраняешь тыл.

Так и тронулись в путь — Морвена первой, Шадрен чуть поодаль, лениво переставляя ноги. Не потому, что жидкий кисель, охватывающий щиколотки, замедлял движения или им овладевала усталость. Напротив, облако помогало экзалтору, с каждым шагом выталкивая его из себя, а он пребывал в приподнятом настроении, ибо сумел украсть два года жизни у беспощадного фатума. Почему ему в голову пришло именно это число? Он не мог знать, сколько ему отведено, мог только чувствовать это своей второй натурой, которая видела дальше и знала больше, но пока что оставалась лишь тонким стеблем, растущим в пыли.

То же обостренное чутье дало ему понять, что за ним идут и что их скромная процессия увеличилась как минимум на несколько человек. Шадрен велел себе не оборачиваться, но соблазн был слишком велик. После минуты-другой отчаянной схватки любопытство одержало верх над осторожностью, и он оглянулся через плечо.

Несколько? Их были десятки, сразу и не сосчитать; и людьми они были в той же мере, что и русалка, которая пыталась его обольстить и поплатилась за это жизнью. Большинство передвигалось скачками на всех четырех лапах, другие с трудом шагали прямо, при этом, впрочем, не распрямляя острые колени, вывернутые назад. Они выглядели одурманенными. Из их равномерно черных глаз на Шадрена смотрели представители семейства кошачьих, и будь он проклят, если эти лысые кошки не пахли как Эденский сад.

Этого он должен был испугаться? Если так, то у экзалтора появился новый повод для гордости: выдержка его не подвела, ни один мускул не дрогнул на лице. Еще бы: он видел и похуже. Шадрен обернулся, чтобы продолжить путь, и его самодовольство вмиг лопнуло, будто мыльный пузырь. Бояться стоило вовсе не рефиайтов, покорно следующих за Морвеной, как домашние животные на поводке.

Королева Альдолиса ушла далеко вперед, а свободное место между ней и Шадреном заняли Тени. От этого зрелища он весь покрылся холодным потом. Семь Теней вышагивали под неровный ритм доносящейся откуда-то музыки. Для экзалтора она была едва слышной, а вот в ушах прочих участников шествия боевито грохотали барабаны, печально звенела лютня, зазывно напевала свирель. Тени явно злоупотребляли той мизерной долей веселья, которая была им доступна. Эрис вальсировала с куклой столь яростно, что угрожала оторвать игрушке обе руки. Андроктазия бестолково размахивала культями, и больше всего это походило на судороги животного, заразившегося бешенством. Айте распахнула свой рваный плащ и с его помощью имитировала быстрый полет нетопыря. Венценосная Альгея, наиболее сдержанная из всех, пританцовывала во время ходьбы, но при этом двигались только ноги, как будто верхняя часть ее тела существовала независимо от нижней. Нефелу не пригласили на званый бал, и другие архиведьмы держались от нее подальше, хотя ее так же подергивало, как и остальных. Лишь движения Лете, которую вел под руку единственный в их компании мужчина-Тень, были настолько грациозны и точны, что невольно приковывали взгляд.

Шадрен снова оглянулся, уповая на то, что наваждение в виде цепочки беснующихся духов просто исчезнет, если он повторит свою ошибку. Но нет — они по-прежнему стояли между ним и Морвеной, как непробиваемый заслон, и он не решался ни окликнуть ее, ни, тем более, подойти ближе. Сама она не оборачивалась, игнорируя его отчаянный мысленный зов. Она чтила правила.

А потом дорога закончилась, обрываясь в пустоту, и Морвена остановилась. Замерли Тени, и экзалтор, и рефиайты за его спиной. Королева Альдолиса подняла вверх раскрытую ладонь, и каким-то образом Шадрен знал, что этот жест предназначался ему одному. Предупредив его, Морвена сделала шаг в пропасть. Тени шагнули следом, и никто из них не упал. Рефиайты огибали экзалтора, стоявшего истуканом, пихали его под локти и цепляли когтями, но каждый останавливался на краю обрыва, не решаясь идти дальше. Они не чувствовали холода, который источала бездна, и не могли ее видеть. Их единственной защитой был страх, просачивающийся сквозь слепоту, дурман и колдовской призыв.

Морвена медленно повернулась. Тени выстроились клином позади нее, создавая подобие крыльев. Ее глаза полыхнули зеленым огнем, светлые локоны разметал восходящий поток ветра. Она простерла руки по направлению к рефиайтам, и сила, толкавшая их в спину, на порядок усилилась. Шадрен качнулся вперед, рухнул на четвереньки, потом на живот и пополз навстречу черной могиле. Он не хотел, но не мог сопротивляться. К счастью, этого не хватило, чтобы прыгнуть вниз. Экзалтор перегнулся через край и с опаской заглянул в темноту. И сразу же за этим с обрыва посыпались рефиайты, как деревянные фигурки, единым махом сметенные со стола.

В воздухе они преображались, обрастая человеческими чертами и отбрасывая звериные. Они воздевали к небу руки из слоновой кости, задирали точеные подбородки и распахивали чудесные глаза. Их волосы, одинаково длинные как у женщин, так и у мужчин, струились по ветру молочной рекой, искрящейся под луной. Момент падения длился две или три секунды, а затем вокруг рефиайтов смыкались спектральные тюрьмы, и клетки, покачиваясь на цепи, растворялись во мраке провала. В этот миг Шадрен был несказанно рад, что ему не придется когда-нибудь последовать за ними. На лицах рефиайтов было столько отчаяния, столько мучительной тоски, что Пустошь виделась экзалтору куда более привлекательной. Лучше столетия блужданий, чем вечное заточение.

Кто-то встал рядом с ним, на двух ногах. Шадрен удивленно поднял голову, скользнув взглядом по длинным ботинкам и серому платью, охватывавшему тонкий стан. Лопни мои глаза, подумал экзалтор. Он знал ее. Он определенно ее знал.

Девушка пошатнулась. Шадрен вскочил на ноги, схватил ее под мышки и потащил прочь от обрыва. Каблуки ее сапог скребли по облакам, оставляя глубокие темные борозды. Оттянув девушку на безопасное расстояние, он поставил ее прямо. Она снова качнулась по направлению к пропасти, и экзалтор придержал ее за плечи. Тяга понемногу ослабевала, он чувствовал это по себе.

— Эй.

Шадрен помахал рукой перед ее лицом. Девушка медленно повернула голову и посмотрела на него. В ее глазах не отразилось ни тени узнавания. Подобная заторможенность не могла считаться нормальной. С ней было что-то не так.

— Тебя зовут Летиция, верно?

Она не ответила.