Межесвет (СИ)

Глава 3

(Шадрен)

Он лежал во дворце, возведенном на мертвой земле, в замке из пепла и черного стекла. Под ним была кровать из холодного обсидиана, но мужчина не ощущал ее твердости: ложе изобиловало специальными выемками, в которых сейчас располагалось его измученное тело. Казалось, постель была сделана под него и для него, все это время она ждала, когда он в нее ляжет, и если его сон будет вечным — что ж, по крайней мере он не будет испытывать неудобств. Его веки опускались, в последнем усилии мужчина повернул голову и попытался сфокусировать взгляд на окне, сквозь прозрачную ширму которого просачивались тусклые лучи уходящего дня. Но на что там было смотреть? На бескрайние пустоши, через которые он брел дни и ночи, прежде чем достиг городских врат? На место, наполненное холодом, смертью и теми существами, о которых ему не хотелось вспоминать? На мгновение он почувствовал боль — от многочисленных трещин и отмороженных участков кожи, покрытых темной коркой, от ноющих мышц, которым он столько дней не давал отдыха. Потому что надо было идти, прислушиваясь к собственным ощущениям, идти по ветру, как напутствовала его Алия-Аллор, следовать за девушкой, которая оказалась сгустком концентрированной силы. Ветер колдовства — так называли его в Гильдии, своеобразный отпечаток, оставленный ведьмой. Но он не сумел его распознать, найти среди потоков нужный, ведь в атмосфере пустыни оказалось так много волшебных частиц. Он дышал ими, они наполняли его легкие, словно дым, посылая ему видения как странные и прекрасные, так и те, что заставляли его содрогаться от ужаса и омерзения. Колдовской шлейф, тянувшийся за Морвеной, мог выглядеть по-особому и источать незнакомый дивный аромат, но в равной мере его могло не существовать вовсе. Зачем ей указывать путь к своему убежищу? С другой стороны, сколько угрозы может представлять один-единственный смертный, прокравшийся в царство теней?

Теперь он был здесь, лежал на предназначенной для него кровати, и все остальное не имело значения. Он уже не помнил, чем руководствовался при выборе верного направления. Может, он просто шел наугад — тем путем, который указало ему сердце? Все пережитое осталось в смутных воспоминаниях, немых образах, не могущих облечь форму или даже цвет. Черно-белые тени двигались в его сознании навстречу ветру, который превращал их в пыль. Туда им и дорога, думал Шадрен, когда теплая рука легла ему на плечо.

— Все это неважно, — мягко произнесла она, как будто его мысли и ощущения дымным облаком плавали над головой, и она могла их прочесть или прочувствовать. — Главное, что ты нашел меня.

Она говорила еще, но мужчина уже не слушал. Он остерегался на нее смотреть, ведь она стала такой хорошенькой: совсем не той бесцветной, истощенной до предела девушкой, которой была в их первую встречу. Исчезла болезненная худоба и некрасивая угловатость, сгладились линии тела, белокурые волосы обрели тяжесть и блеск, а глаза полыхали дивным зеленым огнем. Может, темное искусство наполнило ее внутренней силой, и хотя Шадрена никогда не влекло к ведьмам, он чувствовал странное возбуждение и пытался отгородиться от него, словно оно являлось чем-то постыдным. Если она и замечала его жалкие попытки урезонить свою плоть, то не подавала виду. Как он устал, как ему хотелось выспаться! Но одновременно он желал кое-чего совершенно иного. Он хотел, чтобы она, могущественная колдунья, села на него сверху и доставила ему удовольствие, такое, как женщины доставляют мужчинам.

Морвена положила ему на лоб свою прохладную ладонь. Его глаза защипали слезы, какой-то миг Шадрен безуспешно пытался с ними бороться, не дать им скатиться вниз по щекам, но быстро понял всю бесполезность этих стараний. Соль попала в одну из ранок на коже, и один из образов вспыхнул в его мозгу приглушенным синим пламенем: черная мордочка Кат Ши, тыкавшегося носом ему в руку. Зверек запрыгнул к нему на грудь и согрел его теплом собственного маленького тельца, а потом принялся лизать пальцы, покрасневшие от холода. Шадрен знал, что нужно 'белому воротничку'. Он, как и мужчина, тоже был голоден. Кат Ши потоптался по его грудной клетке, то убирая, то выпуская когти, — точь-в-точь как делают коты, когда устраиваются на ночлег.

— Что именно? — осипшим голосом спросил Шад, слова давались ему с трудом. Воспоминания имели свой вкус, некоторые из них были слаще меда, другие отдавали горечью, а третьи оказывались жгучими, словно перец. — Какое ты хочешь? — Но он уже знал ответ. Этот Кат Ши был сладкоежкой: ему подавай пирожные с кремом и шоколадные пряники, а от остального он предпочтет отказаться. — Хорошо, — согласился мужчина, улыбаясь.

Зверек позволил себя погладить и даже заурчал в ответ на ласку, приподнял мордочку и уставился на Шадрена ярко-синими глазами с вертикальными зрачками. Мужчина почувствовал, как что-то чужое проникает в его разум и обосновывается там, приготовившись наблюдать. Он вздохнул, не зная, готов ли расстаться с этим воспоминанием: самым ценным из тех, что у него было. Но желания человека не имели значения для Кат Ши. Шадрен мгновенно нырнул в прошлое и сразу же попытался выкарабкаться из омута памяти, заставив себя вспомнить, где он и в какой ситуации находится. Зверек смотрел на него с явным упреком, помахивая хвостом. А потом реальность расплылась, пошла рябью, и кошачья лапа, царапнув по полотну мира, разделила его на рваные полосы. В прорехах зияла пустота, абсолютная, нивелирующая тьма. Кат Ши отрезал ему путь к отступлению, и Шадрен повиновался его воле, не имея другого выбора.

Первым, что он вспомнил, были ее аппетитные ягодицы, туго обтянутые тканью. Опираясь одной рукой на колено, девушка выдергивала сорняки, густо разросшиеся во дворе за время ее отсутствия. Дом тоже изрядно обветшал, но с этим-то она ничего не могла поделать. Соседи не забыли ее, хотя приветствовали довольно вяло, ведь ее история вряд ли могла вызвать сочувствие: не найдя счастья в большом городе, Идрис вернулась домой. У нее здесь не осталось ни родственников, ни друзей, но клочок земли, издавна принадлежавший ее семье, мог прокормить здоровую девушку, которая не гнушалась тяжелого труда.

Шадрен без зазрения совести наблюдал за ней, опираясь на деревянный забор, трещавший под его весом. В экзалторском плаще и с ружьем за спиной он выглядел устрашающе. Идрис была поглощена работой и долго не замечала мужчину. Она вскинула голову и обернулась лишь в тот момент, когда ограда, не выдержав, целиком рухнула на землю, подняв облако пыли.

Он пробормотал извинения, предварительно откинув капюшон на плечи. Идрис отерла лоб и какое-то время рассматривала пришельца, упершись руками в бока. Эту позу она приняла скорее от усталости, чем из желания показаться разгневанной. Девушка сожалела лишь о том, что нарушитель спокойствия оказался неместным — в противном случае она могла заставить его починить забор.

Шадрен откашлялся, переводя взгляд с Идрис на поверженную ограду и обратно. Он не привык вести светские беседы и понятия не имел, о чем следует говорить с девушкой, при этом он ощущал вину за содеянное и хотел как-то оправдаться перед хозяйкой забора, пусть просто словами. Похоже, решил мужчина, еще раз взглянув ей в глаза, одними словами тут не отделаешься. Они с Идрис понимали друг друга с полунамека, их чувства всегда достигали своей цели. Сейчас в ее взгляде светился интерес, и Шадрен, памятуя о ее прелестных ягодицах и поваленном заборе, принял предложение остаться на ужин.

В тот день ничего особенного не произошло. Они сидели за столом, перекинувшись самое большее парой фраз, когда Идрис осведомилась о причине его визита в поселок. Невероятно, тотчас осенило Шадрена, она пригласила его в дом, не спросив даже имени и рода занятий; она либо сошла с ума, либо принадлежит к тем, кому нечего терять. Но он оставил эти мысли при себе и ответил предельно серьезным тоном:

— Я ищу ведьму.

Идрис сначала звонко рассмеялась, едва не выронив блюдо. Затем она наклонилась над мужчиной так низко, что при желании Шадрен мог заглянуть в вырез ее платья и беспрепятственно рассмотреть полную смуглую грудь. Кровь прилила к его чреслам, но он не позволил себе скосить глаза.

— Правда, что ли?

— Да.

Его лицо вновь не озарила улыбка, и это не на шутку озадачило девушку. Идрис плюхнулась на стул позади себя, водрузила локти на скатерть и принялась задумчиво теребить мочку уха. Шадрен смотрел на нежный изгиб ее шеи, сглатывая слюну. Он уже раскаивался в своем решении остаться. Он хотел ее до безумия, но если эта девушка с яркими рыжими волосами окажется потаскухой, это разобьет ему сердце.

— Я вернулась совсем недавно, — наконец заговорила Идрис, прерывая ход его мыслей. — И я не знаю никого, о ком бы так говорили. Но я могу спросить у соседей.

Шадрен смутился.

— Тебе вовсе не нужно помогать мне.

— Но я хочу, — возразила она. — Ты охотник, верно?

Он кивнул.

— А что сейчас делают с ведьмами? Сжигают на костре?

— Нет, их обучают. — На лице Идрис отразилось непонимание, и мужчина поспешил добавить: — Но не эту. Она нарушила правила. Позволила колдовству обрести над собой контроль. Я пришел, чтобы забрать ее в одно место.

— Значит, она опасна?

— Да.

— Тогда твое дело — правое, ведь так?

Он отвел глаза.

— Весьма вероятно.

— Приятно сознавать, что за этими вещами кто-то присматривает, — сказала Идрис не без иронии. — Ты можешь поспрашивать в кабаке в конце улицы. Сейчас самое время, — прибавила она, бросив мимолетный взгляд на окно. — Мужчины так напиваются, что утром не помнят и слова из того, что говорили накануне. А кто, — она замялась на секунду, — вызвал тебя сюда?

— Одна женщина. — Тогда Шадрен еще беспокоился о том, чтобы не болтнуть лишнего, и тщательно подбирал слова. — У нее пропал несовершеннолетний сын. Она утверждала, что это не первый такой случай.

— Тебе есть где переночевать?

Этот вопрос застал его врасплох. Он немедленно представил вкус ее губ, мягкость груди, прижимающейся к нему, восхитительную влажность меж ее бедер; представил — и покрылся испариной. Сейчас она скажет — оставайся, нам будет хорошо в одной постели…

— В гостинице, — выдавил Шадрен.

— В гостинице? — переспросила она и снова разразилась смехом. Он дождался, пока Идрис успокоится и объяснит причину своего веселья. — Может, ты уже и комнату снял?

Мужчина ощутил прилив раздражения. Что смешного?

— Может. А что?

— Да нет у нас никакой гостиницы, милый! — воскликнула Идрис. — Или ты вообразил, что в каждой деревушке только и ждут путников вроде тебя? Ладно, — она смягчилась, увидев выражение его лица, — я прошу прощения. Не сердись.

Шадрен пробурчал что-то наподобие того, что приехал несколько часов назад и еще не успел прозондировать почву. Идрис кивнула, все еще улыбаясь, и он, отвлекшись от неприятных мыслей, начал подсчитывать в уме, сколько месяцев у него не было девушки.

— У меня есть свободная комната.

Шадрен ждал этих слов, но когда он посмотрел на Идрис, в ее взгляде не было лукавства. Стало быть, никаких особенных услуг. Холодная постель, но теплый прием и горячий ужин. Он почувствовал облегчение: Идрис оказалась не из тех, кто ляжет под любого, лишь бы заплатил. Шадрен не хотел обладать шлюхой, он испытывал к ним отвращение. И все-таки, ворочаясь ночью в кровати, мужчина вспоминал о прелестях Идрис и немного сожалел о том, что она не скрасила его одиночество. Сколько он там насчитал? Семь месяцев? Или, может, все восемь? Он накрыл ладонью пах и постарался унять колотившееся сердце, так усердно гнавшее по венам кровь, что его мужское достоинство становилось горячим и твердело. Спустя долгие часы, терзаемый бессонницей, Шадрен несколько раз порывался встать и взглянуть на спящую девушку: а вдруг Идрис тоже терзается желаниями, которые не посмела выразить в его присутствии? Вдруг и она хочет любовной близости с человеком, которого встретила впервые? Но он не посмел ее потревожить, а под утро его сморил сон.

Идрис разбудила его после полудня, плеснув в лицо щедрой порцией ледяной воды. Мужчина вскочил, едва не сбив ее с ног, и принялся трясти головой, как мокрый пес. Во взоре, который он устремил на девушку, была немая ярость. Идрис чуть наклонила ведро, намекая, что в случае нападения окатит его колодезной водой.

— Я окликнула тебя, но ты не проснулся.

— Могла похлопать меня по щекам.

— Или разбудить поцелуем?

Она снова улыбалась во весь рот, и Шадрену почему-то захотелось закатить ей звонкую оплеуху. От нее не укрылось его вчерашнее смущение и взгляды, исполненные мучительной страсти. Идрис прекрасно знала, что понравилась ему — понравилась настолько, что это причиняло мужчине неудобства.

— Починишь изгородь? А вечером я разрешу тебе сходить в кабак.

Шадрен, окончательно проснувшись, изумленно воззрился на нее. С чего это она раскомандовалась? Он раскрыл рот, чтобы возразить, но Идрис не дала ему и слова вставить.

— Ты ведь благодарный мальчик, не так ли? За ночлег и пищу нужно платить.

Он принялся рыться в карманах в поисках монет, но девушка решительно остановила его руку, тронув Шадрена за локоть. Даже сквозь слои материи ее прикосновение обожгло его, как огнем. Он привлек Идрис к себе, несмотря на легкое сопротивление.

— Мне не нужны деньги, — произнесла она, запинаясь. — Только твоя помощь. А теперь, пожалуйста… отпусти. Мы совсем друг друга не знаем, и я…

Он нежно провел ладонью по ее шее, и Идрис, затрепетав, прервала свой монолог — из ее легких вырвался шумный вздох. Он походил на слабый стон удовольствия, и Шадрен продолжил ласкать ее шею, пока девушка не отстранилась. Но этим она уже не могла его обмануть: Шадрен понял, что его чувства взаимны.

Образ Идрис начал расплываться, как будто он смотрел на нее сквозь залитое дождем окно. Ярким синим пламенем вспыхнули огромные глаза Кат Ши: зверек явно намеревался проглотить лакомство, не удосужившись досмотреть историю до конца. Шадрен лениво погладил существо, прикидывающееся котенком. Он никогда не мечтал о бледных альвийских девах, ему были по сердцу смуглые кадисийки, готовые дать отпор любому, кто покусится на их имущество или честь. Идрис не обладала никаким оружием, кроме своей красоты, но при этом она вела себя настолько нагло и вызывающе, словно за ней стоял целый отряд охранников, вооруженных до зубов. И от этого ее неожиданная покорность казалась еще слаще. Кат Ши облизнулся, и мужчина почесал его за ушами.

— Ты еще не все рассмотрел. Десерт поглощают медленно, наслаждаясь каждым ломтиком, каждым оттенком вкуса. Ты понимаешь? — Зверек довольно заурчал. — На самом деле, — прибавил Шадрен, закрывая глаза, — Идрис никогда не видела Кадиса.

Следующий день мужчина провел за работой, о которой знал только понаслышке. Для его рук, привыкшим к постоянным физическим нагрузкам и весу тяжелого экзалторского ружья, починка ограды оказалась слишком сложным и деликатным занятием. Молоток раз за разом со свистом рассекал воздух, когда не врезался во все тот же многострадальный забор, а изготовление новых досок взамен прогнивших и вовсе представлялось Шадрену непосильной задачей. Под вечер он с горем пополам выстругал несколько колышков, с их помощью поставил ограду вертикально и отправился на задний двор в поисках Идрис. Девушка развешивала белье, сквозь мокрую простыню просвечивал ее силуэт, и Шадрен, вытерев ладонь о брюки, откинул в сторону белую ширму.

— Закончил?

Он кивнул, решив не размениваться на слова. От долгих часов напряженного труда на свежем воздухе его рубашка пропиталась потом, в горле пересохло, а нос и щеки обожгло беспощадное летнее солнце. Сейчас ему хотелось лишь улечься в прохладной тени и испить воды. Пахло от него тоже не дорогими духами, но Идрис не сморщила нос, а лишь застенчиво улыбнулась. Затем она попыталась придать лицу выражение строгости и спросила:

— Сделано на совесть?

Он снова кивнул. Девушка бодрым шагом обогнула угол дома, и Шадрену ничего не оставалось, как тащиться за ней, едва переставляя ноги. Внимательно рассмотрев результат работы, Идрис совершила нечто непредсказуемое: она приподняла края юбки и со всей силы ударила ногой по забору. Мужчина не успел даже ахнуть, не то что попытаться ее остановить. Затрещали доски, шаткое сооружение опасно качнулось и с треском повалилось в противоположную сторону, на иссушенную солнцем тропу. Белая курица, прогуливавшаяся по дороге в обществе своих пернатых подруг и едва не задавленная насмерть, возмущенно заклохтала и забила крыльями. Остальные наседки не преминули ее поддержать, и вскоре в окне соседнего дома показалось сердитое лицо пожилой женщины, выглянувшей проверить, не гоняются ли за ее драгоценными курами вечно голодные бродячие коты. Выяснив, что причиной переполоха став упавший забор Идрис, женщина коротко вздохнула и демонстративно хлопнула ставнями.

— Это никуда не годится, — сказала девушка.

— Тебя в деревне не любят? — озвучил свои наблюдения Шадрен.

— Думаешь, я и есть ведьма?

Он скользнул по ней взглядом и качнул головой.

— Нет. Что касается забора… — Шадрен негромко кашлянул и уставился в землю. Тяжело было признать свою беспомощность в таком простом, на первый взгляд, деле. — Я не справлюсь.

Солнце жгло ему затылок. Не видя лица Идрис, он попытался угадать ход ее мыслей. Он искренне старался ей помочь, просто Шадрен принадлежал к избалованным горожанам, которые не знают, с какой стороны берутся за плуг. Хорошо, если она поняла это. Экзалторы не были отягощены домашней работой, а до Гильдии… до Гильдии были годы привольной жизни в Кадисе. Да, все было так, Идрис напоминала ему о доме, именно это легло в основу того чувства, которое впоследствии превратилось в безудержную страсть.

— Тогда оттащи его с дороги, — наконец произнесла она.

Может, соседка не спряталась за наглухо закрытыми ставнями и видела, как Шадрен обнял девушку и приблизил губы к ее уху. Как он бормотал слова извинения, а щеки Идрис покрывались румянцем, потому что его прерывистый шепот был таким пылким и горячим и вызывал в мозгу образы, весьма далекие от целомудрия.

Картинка поблекла, блеснули и померкли синие глаза Кат Ши, и Шадрен ощутил, как его тело погружается в воду. Его словно окутало теплым шелком, чьи-то руки заскользили по его коже, обмывали его, лаская, и сквозь сон мужчина услышал нежное пение, похожее на колыбельную, — но со странными, тревожащими словами:

Недвижимо лежит моя невеста в белом

Мечты о ней я испокон времен лелеял

Но платье пышное не суждено надеть -

Лишь бледный саван облегает тело.

Таким высоким, кристально чистым голосом могли петь в храме, вознося оды Богине. Ее голос переливался и нарастал, соединяясь с волнами окатывающего его наслаждения.

Захлопнулась над ней земная твердь

И в вечной тьме она уже не сможет петь.

Той ночью явится она в тревожном сне

И скажет лишь одно: 'Приди ко мне'.

Морвена выросла без матери и не знала другой колыбельной. В ее теле сосуществовали две личности и две памяти, но вторая из них, принадлежавшая колдунье, казалась зыбкой и опасной, как глубокая топь. Одна мысль о том, чтобы погрузиться в этот темный омут воспоминаний, вызывала безотчетную дрожь и леденила душу. Морвена чувствовала, что там скрывалось столько боли и тоски, что на долю дис выпало столько испытаний, сколько не способен снести ни один человек. А ей, избранной Лилит, это удалось. И Морвене становилось стыдно за свои слабости и мелкие страхи, за то, что долгие годы она провела в добровольном заточении, остерегаясь людей, хотя это им следовало ее бояться. Однажды она увидела ее в зеркале: девушку с длинной белой косой под черной вдовьей вуалью. Черный — неподходящий цвет для лица столь юного и возвышенно чистого. О ком она горевала? По ком носила траур? Ответ таился на дне болота, куда не осмеливалась заглянуть Морвена — имя, каленым железом выжженное в сердце, которое она не могла и не хотела произносить. Но под траурной завесой ткани, спускавшейся до самого пола, девушка носила монарший венец, и в тот миг ведьме захотелось упасть на колени перед этой бледной величественной леди и просить у нее прощения — за себя и весь мир, причинивший ей столько страданий.

— Это оружие, верно? — спросила Идрис.

На закате Шадрен отправился в кабак и расспросил местных об исчезнувшем мальчике. Все в один голос утверждали, что подросток сбежал по собственной воле, так как ему надоели бесчисленные наставления матери, отличавшейся скверным характером. Шадрен осведомился о похожих случаях исчезновений, но никто из подвыпивших мужчин не мог вспомнить, происходило ли подобное раньше и когда. Он вернулся к Идрис с пустыми руками и обнаружил, что экзалторское ружье, главный предмет его гордости, лежит у нее на коленях.

— Что оно делает?

Шадрен приблизился к девушке и взялся за ствол твердой рукой. Вопреки его опасениям, Идрис не стала выхватывать опасную игрушку. Немного расслабившись, мужчина указал на ружье и наставительно произнес:

— Оно стреляет.

Идрис подняла вровень с лицом мешок из переливчатой ткани.

— А это?

Только тут Шадрен понял, что его походная сумка раскрыта и стоит у ее ног, а Идрис успела ознакомиться с ее содержимым. Мешок, прочная веревка, несколько стилетов и, конечно же, хрустальная маска были аккуратно разложены на кровати и подвергнуты скрупулезному осмотру. Мужчина зарычал, как рассерженный зверь, вырвал у нее из рук мешок и принялся яростно запихивать вещи обратно в сумку.

— Ты не имела права, — сквозь зубы процедил он.

— Ты мой постоялец, — невозмутимо ответила Идрис. — Я обязана была удостовериться, что ты не причинишь мне вреда. Или кому-то из нашей деревни.

— Твоей деревне плевать на тебя.

Ему не следовало этого говорить. Девушка покраснела от гнева и сильно стиснула губы, как будто сдерживала злые слова, рвущиеся наружу. Шадрен закрыл сумку и, не выпуская ее из рук, вскинул на плечо ружье. Отвернувшись, он какое-то время ждал, что Идрис его окликнет, а потом с тяжелым сердцем направился к выходу. Но что-то задержало мужчину на пороге: может, ему послышался ее тихий вздох или в памяти всплыли искрящиеся пески Кадиса, красными дюнами окружившие город.

— Я не привык, чтобы трогали мои вещи, — проговорил Шадрен. — Особенно ружье и маску.

— Надень ее.

Он обернулся.

— Что?

— Надень маску, — настойчиво повторила Идрис.

Сам не зная почему, мужчина повиновался. Он смотрел на нее сквозь прорези хрусталя, и его сердце неистово билось. Шадрен направил на девушку ружье и почувствовал, как оно теплеет в его руках. На лбу Идрис зажегся белый круг, отмечая ее как мишень. Луч мог насквозь прожечь ее голову и убить на месте.

— Ну как?

— Очень впечатляюще, — призналась Идрис. На ее лице не отразилось ни тени страха или сомнения, и Шадрену стало ясно, что она солгала: девушка исследовала его вещи из чистого любопытства. — Женщины охотнее делятся сплетнями. Я узнала кое-что о ведьме.

Он опустил ружье.

— Неужели?

— Исчезают только молодые ребята, — продолжила Идрис. — В основном сироты, которых хватятся далеко не сразу. — Она помедлила, глядя на него, словно раздумывая, говорить или нет. — У меня есть идея.

— Ты вовсе не… — Шадрен умолк, вспомнив, что уже предупреждал ее. — Это не игра, — попытался он образумить Идрис. — Почему тебя все избегают?

— Не все. Это не дает тебе покоя, верно?

Мужчина кивнул. Идрис не хотелось на него смотреть и еще меньше хотелось объяснять причину поведения соседей. Она с трудом выдавила из себя слова:

— Они думают, что я ездила в город заниматься проституцией.

— Но это не так?

Девушка с вызовом взглянула ему в лицо, тряхнув рыжими кудрями.

— А даже если?

— Это неправда? — мягко переспросил Шадрен.

— Нет, — прошептала она.

Он подошел ближе и взял Идрис за плечи. Ее раскосые глаза увлажнились, рот жалобно перекосился, словно девушка держалась из последних сил и вот-вот собиралась разразиться плачем. Шадрен наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй на ее устах, когда внезапно обнаружил, что все еще не снял маску. Кем он казался Идрис в таком виде? Ее личным судьей и палачом? Мужчина потянулся рукой, намереваясь избавиться от внушающего благоговейный ужас предмета, но Идрис остановила его. Она порывисто обняла мужчину, на миг коснувшись сухими губами его щеки, прямо под линией маски. У Шадрена раньше не было повода считать себя мягкотелым, но Идрис словно околдовала его: своей дикой, вызывающей красотой, своим голосом, обворожительным и зовущим, как песня сирены, своей робостью и упрямством. Все, что она делала, сводило его с ума. Ему еще придется пожалеть, что он вовремя не ушел и безотчетно отдался страсти, позабыв о долге. Но это произойдет многим позже, а сейчас он был безмерно счастлив, что может находиться рядом с ней.

— Мои родители содержали лавку с пряностями, — проговорил он. — И эти запахи, почти осязаемые, разносились по улицам города и оседали на мостовых, будто пыль. Я чувствовал их повсюду. От тебя пахнет так же. Ванилью, розмарином и корицей.

Губы Идрис дрогнули, но лицо не осветилось улыбкой. Может, потому, что Шадрен вовсе не пытался ее очаровать, а его слова были сродни признанию в любви. Она не хотела над ним смеяться. Так и есть, он признался — а Идрис приняла его признание.

Морвена с кем-то беседовала, в ее голосе явно слышалось раздражение и сдерживаемый гнев. Шадрен попытался сосредоточиться на происходящем в реальности, вокруг него, и обнаружил, что снова лежит на твердой кровати. Морвена скрестила на груди руки, словно пыталась защититься от чего-то, 'белый воротничок' мурлыкал и терся об ее ноги, а напротив ведьмы стоял подросток в ярких развевающихся одеждах. Короткие черные волосы едва прикрывали шею, и Шадрен принимал гостью за мальчика, пока она не заговорила. Острые черты лица незнакомки, ее равномерно белая кожа и общая невозмутимость облика навевали мысли о храмовых статуях, отлитых из камня.

— Какое нам дело до человеческого мира? — резко спросила Морвена.

— Они придут и за нами тоже, — произнесла девочка. Ее звучный голос эхом отражался от стен. Малиновый капюшон из мягкой ткани украшали перья — оранжево-красные, огненные, источавшие мягкий свет. — После того как расправятся с людьми.

Кто — они? Шадрен ощутил легкую тошноту и закрыл глаза. Голоса продолжали звучать где-то за гранью его сознания, а он опять увидел лисью мордочку Кат Ши, в глазах которого читался неутолимый голод. Шадрен вспомнил палатку под алым навесом, пряную смесь ароматов, захлестывающую потенциальных покупателей, юного себя в коротких бриджах, сидящего у входа в магазин. Изображение смело порывом ветра, как картину из песка, из земли поднялись мрачные полуразрушенные стены, и мужчину накрыло щемящее чувство тревоги, когда он оказался один в полумраке лабиринта, будто пойманный в сети мотылек. Перед ним простилалась дорожка из белой пыли, едва различимая в мутном свете луны. Сам того не желая, он вовлек Идрис в охоту, и она могла умереть. У него было ружье, плащ и хрустальная маска — идеальная защита от темного колдовства; у нее же не было ничего, кроме дерзости. Шадрен постарался унять дрожь во всем теле и невольно воскресил в памяти жаркое тепло ее ног, обвивших его бедра. Как он мог позволить Идрис уйти? Поклявшись, что отныне никогда не заикнется при ней о своей работе, он зашагал по оставленному девушкой следу.