Межесвет (СИ)

Глава 6

(Шадрен)

— Без обид, но я буду посимпатичнее тебя, Шад.

Крошечную каморку затапливало море золотисто-рыжих волос. Еще недавно они роскошными волнами лежали на плечах Идрис, а теперь их отрезали, как зараженную конечность, лишили источника питания и красоты. Казалось кощунством наступать на эти блестящие локоны, все еще хранившие ее запах, поэтому экзалтор застыл в дверях, не решаясь шагнуть за порог. Идрис щелкнула ножницами в последний раз и только потом обернулась к нему. Его горло мучительно сжалось.

— Зачем? — выдохнул Шадрен. — Зачем ты это сделала?

После стрижки Идрис было легко спутать с мальчиком-подростком. Для полноты образа она перемотала грудь простыней и облачилась в мужскую одежду — свободную рубашку и брюки. Обилие волос мутило Шадрену разум, хотелось поднять их и приставить к ее хорошенькой головке, надеясь, что локоны срастутся вновь.

— Что с тобой? — спросила Идрис, видя отчаяние в его взгляде.

— Это того не стоило, — проговорил он. — Ты вообще не обязана…

Он весь сник. Солнце зашло за тучу, его яркие лучи померкли и истаяли, комнату поглотила мрачная тишина. Вызывающе белела мужская рубашка на ее стройном теле, а глаза казались двумя черными провалами, поглощающими остаточный свет. Они обсудили это вчера за ужином: в миле от деревни располагался полуразрушенный лабиринт, служивший пристанищем для детей, сбежавших от родителей. Столетия назад в глубине лабиринта жили люди, знавшие его как свои пять пальцев, и необычная планировка защищала селение от возможных нападений. Дети сумели обустроить это место для себя, хотя никто не решался заходить слишком далеко: края изведанного пометили огромными меловыми крестами на стенах. Идрис не покидала уверенность, что ведьма обитает в центре лабиринта, ибо в таком случае похищение детей стало бы для нее весьма простой задачей. Она могла бы приманить их сладкими речами, и, наобещав с три короба, увлечь за собой. Потом Идрис самовольно решила стать приманкой, и сколько Шадрен ни старался ее переубедить, девушка продолжала настаивать на своем.

— Ты оставишь след из хлебных крошек?

— Крошек? — Она удивленно вскинула брови. — Но их съедят птицы. Ты что, не знаешь этой сказки? — Шадрен отрицательно качнул головой, а Идрис не стала посвящать его в подробности душещипательной истории про брата и сестру, которых отец бросил в лесу, и продолжила: — Я воспользуюсь мукой.

Следующим утром она постриглась, тем самым подтвердив свои намерения. Шадрен с невыразимой грустью смотрел на девушку, прикидывая в уме, сколько времени понадобится волосам, чтобы отрасти до прежней длины.

— Ты не хочешь поймать ведьму? — тихо спросила Идрис. — Я разделю с тобой этот грех. Я приведу ее к тебе. И нет, — она быстро приблизилась и приложила палец к его губам, — ты не можешь убить ее на месте. Возможно, те дети еще живы. Некоторые из них.

— А ты не ребенок? — вскипел он. — Ты играешь со смертью.

Идрис гордо вздернула подбородок. Воротник рубашки выгодно оттенял ее смуглую кожу. Она была мятежницей в мужском платье, и Шадрен, привыкший четко следовать приказам, не мог ей противостоять.

— Это мой выбор, — проговорила она. — Твое дело — следовать за мной или нет.

Он опять ощутил себя беспомощным, как будто дело уже было сделано.

— Будет жаль, если ты умрешь.

— Я не умру, — твердо сказала Идрис. — Доверься мне.

— Я не могу.

Это была их первая серьезная размолвка, закончившаяся бурным примирением. Потом Шадрен уходил и возвращался, и каждый раз, устав от взаимных обвинений, вызванных любовным истощением, они совокуплялись, не доходя до постели. Он никогда намеренно не ворошил эти воспоминания, так как хотел, чтобы прошлое осталось неприкосновенным — как их любовь, не тронутая изменой. И все же Шадрен сознательно предложил Кат Ши память об Идрис, словно изысканное заморское яство. Когда он видел ее в последний раз, она уже была больна, но при этом выдавала свою хворь за обычную простуду. И он подспудно корил себя, что вовремя не разглядел ее состояния, не смог спасти возлюбленную, а сам факт ее смерти наполнял его сердце глубокой скорбью. Еще тогда он понял, что не чудовища и не ведьмы являются основной причиной человеческой гибели; нет, зачастую люди убивают себя сами. Одним по душе алкоголь или дурман, вызывающий безумие, кто-то предпочитает умереть в поединке с неравным противником или уходит воевать с такими же бездумными пешками, а иные… гибнут по недосмотру. Шадрен не мог о ней позаботиться, потому что всегда был где-то там, на дорогах и полях правосудия, а ведь у него была возможность покинуть Гильдию, поселиться в Кадисе, открыть вместе с Идрис лавку с пряностями и стать отцом ее детей. Понравилось бы ей это? Он не знал — и уже никогда не узнает.

Девочка низко склонилась над Шадреном и смотрела на него так, будто впервые видела живого человека. У нее были удивительные глаза с глубоким синим оттенком, перечеркнутые фиолетовыми прожилками, как в кусочках агата. Малиновая накидка с капюшоном скрадывала формы, и лицо ребенка могло обмануть любого, но эти глаза выдавали ее истинный возраст. Подобно дис, ей удалось пережить века тьмы. А чего он ожидал, придя в Альдолис? Встретить людей, не зараженных колдовством, таких, как он сам?

— Оставь его, Харри.

Харри? Что-то билось на краю его памяти, какая-то спасительная мысль, при осознании которой все обретало необходимый смысл, но разум Шадрена застрял в прошлом, с Идрис, со ждущим Кат Ши.

— Что ты собираешься с ним делать?

— Я дам ему то, чего обычно лишены люди, — медленно произнесла Морвена. Она прекрасно понимала, что Шадрену здесь не место. Он не принадлежал ни к падшим, ни к вознесенным, и в Альдолисе его ждало незавидное будущее — заточение или смерть. Конечно, под ее защитой никто не посмеет открыто нанести ему вред, весь город подчиняется ей, своей королеве, но что скажут сестры Морты, которую она по привычке называла Харридан? Они не одобрят ее решения. Ему придется сидеть взаперти, быть ее личной отрадой, живой игрушкой, говоря начистоту. Прогнать его и отдать на растерзание чудовищам пустыни она тоже не могла. Морвена помнила Шадрена ласковым и услужливым, экзалтор никогда не сказал ей дурного слова и обходился с ней как настоящий айль. И все же существовал еще один путь, которым он мог пойти, исключающий изгнание. — Я дам ему свободу выбора.

Морвена сказала достаточно, и они с Мортой поняли друг друга с полуслова. Детское лицо, нависшее над Шадреном, исказилось в гримасе. Ее глаза полыхнули яростью, на точеных скулах зажегся яркий румянец, в узкую полоску сжался маленький алый рот. Жестокая богиня сошла с картины и намеревалась излить на него свой справедливый гнев — казнить за то, чего он еще не сделал, но обязательно сделает: ведь человек, пересекший ледяную пустошь, ни за что не вернется обратно. Как ему, слабому смертному, удалось выжить? Потому что его кормил сокол? Оберегал Кат Ши? Его жизненная нить обрывалась здесь, в этом самом дворце, и теперь Морта знала, как это произойдет. Ему не суждено стать добычей монстров и плыть по зловонным каналам города вместе с мухами, обсевшими разлагающуюся плоть, или лежать в темной подворотне в компании крыс, медленно выедающих глаза. Шадрен потеряет в себе человека, но его 'я' не сотрется, а продолжит существовать — в другом облике, в ином виде.

Морта выпрямилась и украдкой взглянула на Морвену. Эта женщина, не знавшая любви, любой ценой хотела ее заполучить. На крайний случай у нее был Кат Ши, чьи способности не ограничивались поглощением воспоминаний. Он мог навязать человеку новые образы прошлого, дать ему память о том, чего никогда не происходило в реальности. И пусть душа Морвены из Блука тесно переплелась с душой ее госпожи, это тело принадлежало его законной обладательнице, и ведьма могла поступать с ним так, как ей заблагорассудится.

Шадрен заморгал. Его осенило. Харри — ворона. Харри — яркая девочка.

— Почему… почему ты — ворона?

Глаза Морты распахнулись от удивления, лицо разгладилось, чуть приоткрылись губы. Морвена вздрогнула при звуке его голоса, ведь после долгого путешествия экзалтор говорил впервые. Это заставило ее пересмотреть правильность своего решения. Она не имела права играть с его разумом, заставлять его любить или ненавидеть; обеспечив его надежной охраной, лжеведьма могла отправить Шадрена в знакомый ему мир. Хватит ли ей воли предложить ему это? Отказаться от него раз и навсегда?

'Протяни руку и возьми. Все, чего ты желаешь, находится в пределах досягаемости'. Это являлось одним из заветов Богини, хотя в Гильдии такому не учили. Сие знание было опасно, оно было тесно связано с Маной, что предлагает могущество, требуя что-то взамен. И тогда Морвена задумалась: а не входило ли появление падших в изначальный замысел Королевы-Колдуньи, не хотела ли она создать мир без ограничений, где каждому дана абсолютная свобода? Шадрен был щедрым даром пустыни, а она всерьез рассматривала возможность от него избавиться. И Леди-под-Вуалью, доселе молчаливая и равнодушная, шевельнулась в глубинах ее сознания и сказала: 'Нет. Оставь его, это твоя награда'.

— Тебе больше подошел бы… красный лори.

Морта недоуменно глянула на свои пестрые одежды и вдруг расхохоталась. Лори отличаются цветистой окраской, их можно научить говорить на человеческом языке, в отличие от ворон. Она смеялась и смеялась, запрокинув голову, пока хохот не перерос в хриплое карканье. Стайка черных птиц сидела на неровном краю стены и приветствовала Шадрена радостными криками. Кат Ши расположился у него на плече и обвил шею экзалтора своим пушистым хвостом. Синие глаза зверька светились, как фонари.

— Возможно, ведьмы падают на колени при виде твоего ружья, — резко заговорила Идрис, — но я ничего не боюсь. Я намного сильнее.

Но болезнь сломила тебя, хотелось возразить ему, уложила в постель, а затем — в могилу. Тот, другой Шадрен, спящий на твердом ложе в Альдолисе, едва сдерживался, чтобы не заплакать. Идрис была жива и двигалась, он видел ее будто наяву и в то же время знал место, время и причину ее смерти. Она умерла в одиночестве. Никого не оказалось рядом, чтобы разделить ее боль. Она слегла и уже больше не встала…

Он заключил Идрис в объятья, налег на нее всем телом и повалил на ароматное ложе из волос. Шадрен не помнил, как это было на самом деле, он на время разучился отличать фантазию от реальности, но Идрис ответила на его страстный порыв, почти не сопротивляясь. Найдя губами ее губы, он почувствовал, как она высвобождает края рубашки из его брюк. В перерывах между поцелуями они говорили друг другу какие-то глупости из тех, которыми обычно обмениваются влюбленные, а потом экзалтор увидел, что под ним лежит вовсе не Идрис, а белокурая девушка с зелеными глазами, мерцавшими, словно изумруды. Грудь Морвены тяжело вздымалась, ее дыхание было хриплым и прерывистым, то ли от страха, то ли от любовных упражнений. Она робко взглянула на него, а ее неловкие пальцы расстегнули пуговицы на платье, обнажая грудь. Ее бюст был маленьким, не в пример пышной груди Идрис, но Шадрен все равно поласкал его рукой, слегка сжимая в ладони. Он коснулся лица ведьмы, не дождавшись одобрительного вздоха, Морвена резко повернула голову и ее глаза, встретившись с его глазами, выросли до размеров двух лун. Его плоть объял зеленый огонь, золотые волосы полыхнули и обратились в пепел.

— Идрис? — тихо позвал Шадрен. Белый след обрывался на перепутье, и он не был уверен, куда сворачивать. Может, Идрис передумала, затаилась за обломком стены и ждала его прихода, а может, у девушки кончился запас муки или ведьма поняла, что ее пытаются обмануть. — Идрис!

Никакого ответа, только ветер воет меж пустых стен. Он мог проверить оба пути, но время было дороже золота. Осталось лишь одно: довериться шестому чувству, своим наблюдениям, обнаружить запах пряностей, который он всегда безошибочно распознавал среди других: аромат дома, где его непременно ждут, того места, которого больше не существует…

Шадрен лишился всего, что имел, потому что никогда не ценил это: родителей, лавки с пряностями, которой было суждено стать его наследием, Идрис. Он шел по следу мертвой девушки, вглядываясь в ночную темень, и точно знал, какой из путей — верный. В прошлом он проверил их оба, разве нет? Левая дорога заканчивалась тупиком, и экзалтор бежал обратно со всех ног, коря себя за ошибку. Запах пряностей? Все это было выдумкой, он существовал только в его сознании, а Идрис по чистой случайности пользовалась духами с похожим ароматом. Он связал это все воедино, чтобы хоть немного оправдать себя, создать видимость, что над ним навис жестокий рок, и поэтому одно бедствие неумолимо влекло за собой другое.

Кособокий домик с двориком, сплошь заросшим сорняками и колючим кустарником, окружала ржавая ограда с острыми навершиями в форме пик. Створка ворот свисала на петлях, покачиваясь и скрипя. Здание выглядело давно покинутым. Кат Ши лизнул экзалтора в шею, побуждая к активным действиям. Первым делом Шадрен опустился на корточки и долго прислушивался к звукам природы, силясь обнаружить среди них посторонний, выдававший человека, затем вошел через калитку и медленно осмотрел окрестности. Обойти дом он не мог — кустарник поднимался выше стен, но входная дверь была широко распахнута, словно здесь ждали гостей.

Шадрен ступил на крыльцо, и под ним хрустнула лестница, а в руке оказался обломок перил. Высвободив ногу из образовавшейся дыры, он с горем пополам поднялся в хижину. В здании насчитывалось две комнаты и кладовка, все предметы обстановки оказались покрыты толстым слоем пыли, сквозь мутные стекла проглядывал расплывчатый черно-белый мир. Он внезапно растерялся, ощутив себя беспомощным. Куда подевалась Идрис? Провалилась сквозь землю? Улетела в небо? Может, где-то здесь имеется потайной ход? Шадрен снова обошел все комнаты, ощупывая стены, оторвал от пола несколько хлипких досок, под которыми обнаружилась пустота.

Ничего нет. Кат Ши разочарованно мяукнул — неужели этим дело и закончится? Экзалтор уселся на пол, скрестив ноги, и попытался мыслить рационально. Он проверил обе дороги, идущие от развилки, и если только ведьма не отобрала у жертвы мешочек с мукой, чтобы завести преследователей как можно дальше от своего укрытия, ошибки быть не могло.

Затем на него снизошло озарение. Коридоры в стенах годятся разве что для обычных людей, а вот в ведьмином арсенале найдутся и более изощренные фокусы. Они умеют скрывать свои убежища, как никто другой. Шадрен раскрыл сумку, висящую на плече, и достал хрустальную маску. Потеплев, она приняла форму его лица, и в тот же миг завеса спала с его глаз, и он увидел, что находится вовсе не в старой хижине, а стоит посреди огромного зала с выцветшими гобеленами и многоярусными люстрами, затянутыми паутиной. Это был не просто обман зрения — ведьма искривила пространство и расширила его, она возвела этот замок в месте, где он теоретически не мог поместиться. Гобелены изобиловали изображениями богов и царей, которых Шадрен не знал, и символов, казавшихся смутно знакомыми: крест, позабытый знак, когда-то означавший смирение, анкх, именуемый узлом жизни, змея, пожирающая собственный хвост и олицетворяющая вечность, пятиконечная звезда священного города, затерявшегося в облаках. Это означало лишь одно: тот, кто обитал здесь, чтил древние силы, в которые другие уже не верили. Но для экзалтора не было никакой разницы, кому поклонялась колдунья — действующей Богине или отвергнутым божествам. Вопреки распространенной молве, вера не спасает от смерти. От пламени экзалторского ружья могла уберечь лишь хрустальная маска — или же могущество, которое нельзя охватить мыслью, доступное исключительно дис или самой Богине.

Кат Ши повернул мордочку — его чуткое ухо уловило шорохи в дальнем конце коридора. Большинство ведьм предпочитало темные просторные одежды, придававшие их облику некую таинственность, кроме того, в них они вполне могли сойти за мужчин, если компенсировать разницу в росте и телосложении. Гильдия снабжала колдуний алыми плащами, чтобы можно было легко отличить 'своих'.

Именно шуршание многочисленных юбок выдало приближение колдуньи. Шадрен не хотел вступать в решающую конфронтацию, так и не выяснив текущее местонахождение Идрис, поэтому он стремительной поступью пересек зал и юркнул под стрельчатую арку. Извилистая спираль из ступенек вела в темноту, и он спустился по ней, придерживаясь за перила. Тошнотворный запах долетел до него раньше, чем гулкий стук капель, разбивавшихся о каменный пол, а отблески света он увидел лишь у подножия лестницы.

— Идрис?

Шадрен толкнул дверь с неровной дырой вместо замка — будто кто-то в порыве ярости, обладая достаточной силой, мог вырвать его из дерева — и вошел в просторное сырое помещение. Свет струился из многочисленных отверстий в потолке, образовывая сероватые пятна на полу. В полумраке что-то тихо поскрипывало, подобно паре старых качелей. Кат Ши спрыгнул с плеча экзалтора, подошел к тусклому пятну и осторожно, словно свет мог причинить ему вред, потрогал его лапкой. Он, как и обыкновенные коты, был весьма неравнодушен к солнечным зайчикам. Шадрена пронзило острое желание дать зверьку имя, ведь Кат Ши помогал ему, отдавал свое тепло человеку, чтобы тот мог продолжать жить, хоть и брал плату воспоминаниями. Экзалтор чувствовал, что должен выразить свою благодарность, назвав его, но подходящего имени не приходило в голову, и он отложил эту затею на потом.

Сделав шаг вдоль стены, мужчина уткнулся лицом во что-то жесткое и шершавое, оцарапавшее кожу. Он ощупал предмет примерно в треть своего роста. Содержимое мешка из грубой ткани обладало странными формами — острое и с множеством углов. Следующий мешок, обнаруженный экзалтором, мало отличался от первого, а в третьем что-то шевельнулось, изрядно его напугав. Сначала Шадрен отпрянул, собираясь с духом, а потом его руки судорожно потянулись к верху мешка, раскачивавшегося на ржавом крюке. В мозгу вспыхнула ужасающая картина: человек, в качестве пытки подвешенный за лопатку, истекающий кровью, с безумными глазами и перекошенным ртом. Нет, не просто человек — девушка с лицом Идрис. В груди экзалтора гулко стучало сердце. Приложив необходимые усилия, Шадрен снял мешок с крюка и поставил на землю. Его глаза понемногу привыкали к темноте. Кат Ши приблизился, понюхал мешок и брезгливо отошел. Экзалтор был не прочь последовать его примеру, но не мог уйти из подвала, не развеяв свои страхи касательно Идрис.

Внутри мешка оказались чьи-то гниющие останки: возможно, того мальчика, что попал в сети ведьмы еще до прибытия Шадрена в деревню. Мужчина пытался поднять к свету лицо пострадавшего, чтобы рассмотреть, но клок волос вместе с кожей остался у него в руках. Волосы черные, не ее. Из горла экзалтора вырвался облегченный вздох. Шевеление в мешке оказалось лишь плодом его воображения, парень был давно и окончательно мертв.

Экзалтор вытер ладони о колючую ткань мешка, а когда поднял глаза, то увидел перед собой ведьму. На загривке Кат Ши вздыбилась шерсть, зверек страшно зашипел и метнулся к мужчине, найдя убежище у его ног. Они не слышали ни звука и не заметили, как она подошла: возможно, на своей территории колдунья обретала способность материализоваться из воздуха. Ее тело облегала широкая черная мантия, края одежды и спутанные волосы живописно развевались, хотя Шадрен не чувствовал дуновения ветра.

— Что ты ищешь? — прошелестела колдунья. — Зачем ты это ищешь?

— Идрис. — Это имя прозвучало в его устах как молитва.

Какое-то время ведьма молчала. Ее лицо казалось размытым белым пятном, и лишь там, где у людей положено находиться рту, темнела овальная дыра.

— А, человеческая девочка, — медленно произнесла она. Слова, слетающие с ее губ, сопровождались черными облачками пара. — Она вторглась в мои владения. Пыталась выдать себя за кого-то другого. Как неразумно.

— Ты сама человек.

— Нет… — На пол шлепнулась блестящая змея, вывалившись откуда-то из складок колдовской мантии. Кат Ши воинственно выгнул спину, но извивающийся питомец был немедленно поднят и возвращен на место. — Уже нет. Кто она тебе? Сестра? Вы не очень-то похожи.

— Она помогала мне, — выговорил Шадрен.

— Ты пришел убить меня.

Мужчина кивнул: в конечном итоге ее действительно ждала смерть. Ведьма, поразмыслив, распахнула свой плащ. Идрис сидела рядом с ней на корточках, обхватив руками колени. На теле девушки не оказалось следов насилия, но ее взгляд был пустым и бессмысленным. Вскинуть ружье и выстрелить в колдунью — и Идрис никогда не проснется. В этом не было сомнений.

Ведьма потрепала пленницу по волосам, как послушного ребенка.

— Ты хочешь ее обратно?

— Да, — онемевшими губами произнес экзалтор.

— Что я получу взамен?

— Ты сможешь уйти. — Это противоречило контракту. Противоречило всему. — Я дам тебе слово.

— Слово… — Ведьма задумалась. — Нет. За мной придет кто-то еще. Не ты. Другой. — Шадрен ощутил на себе ее оценивающий взгляд. — Маска. Ружье. Плащ. И она твоя.

У него сжалось горло. Падшая ни за что не должна получить в распоряжение эти вещи. Скорее всего, она не сможет использовать ружье, но маска из древнего хрусталя Айге сама по себе являлась достаточной угрозой.

— Нет? — спросила ведьма.

— Нет.

Он будто своей рукой подписал Идрис смертный приговор. Ведьма запахнула мантию, скрыв пленницу от его глаз, и у него упало сердце.

— Назови что-то еще, — взмолился экзалтор. — Я отдам. Клянусь.

— Да? Тогда мне нужен ее билет в рай.

Шадрен покачал головой.

— Я не понимаю.

— Как же? Ты сможешь выполнить свою работу как должно, сделать то, зачем пришел. Я не хочу в Колыбель. В спектральную клеть. Я хочу свободы — не здесь, так там.

— Ты убийца, — произнес он.

— Да. Но в первую очередь — ведьма.

— Откуда тебе знать, что Идрис попадет в рай?

— Я знаю, — кивнула колдунья.

— Разве это можно передать?

— Можно.

— Тогда возьми мой билет.

Она выдохнула облако темного дыма.

— У тебя его нет. Ты убийца, — передразнила его ведьма. — Тебя ждет Пустошь.

'Тогда твое дело — правое, ведь так?' — 'Весьма вероятно'.

Конечно, Шадрен понимал, что смерть — это всегда смерть; человека или колдуньи, когда-то бывшей человеком. Существо, стоявшее перед ним, было демоном, порождением тьмы, но произнесенные слова глубоко запали ему в душу. В тот переломный момент он окончательно смирился с тем, кем стал, и больше никогда не подвергал сомнениям правосудие, носителем которого являлся. Но сейчас на кону стояла не его жизнь и не его будущее, пусть оно и касалось того времени, что наступает после смерти.

— Я должен спросить у Идрис.

— Она не ответит. Ты сделаешь этот выбор за нее.

Он ужаснулся.

— Но как я могу?

— Придется. Может, вы встретитесь на Пустоши.

— Там никто никого не встречает.

— Откуда ты знаешь?

Ведьма снова распахнула плащ, позволив ему вдоволь налюбоваться девушкой, будто ценным призом. Идрис выглядела такой юной и потерянной. Что ему оставалось? Он всем сердцем хотел ее спасти. Откуда ему было знать, что ее жизненный путь окажется настолько коротким? Разве мог он отдать свое снаряжение этому монстру, хранившему в мешках трупы детей, и тем самым сотворить из него божество? Есть вещи важнее любви, важнее всего материального и духовного, принципы, на которых зиждется мироздание, и нельзя идти им наперекор. В похожей ситуации Ланн не раздумывал бы и секунды, но Шадрен был другим человеком, он жил по иным правилам.

Он очнулся на мягкой постели, прогибавшейся под его весом. Зеленоглазая колдунья дремала на другой стороне кровати, подставив ему спину, как будто безраздельно доверяла человеку, о котором не знала практически ничего. Шадрен с болью окинул ее взглядом. Он никогда не был достоин той веры, которую вкладывали в него люди, и редко оправдывал чужие надежды. Почему он не бросил Гильдию ради Идрис? Он не знал ответа на этот вопрос, ни тогда, ни сейчас, и длительные размышления на эту тему вызывали горечь. Вместо того чтобы спасти Идрис, экзалтор отправил свою любимую прямиком в ад, словно другого пути не существовало, хотя это было ложью. Цена за спасение оказалась чересчур велика: Шадрен мог принести в жертву самого себя, но не сделал этого. Было ли это малодушием или холодным расчетом? Быть может, и тем и другим. Более того, Шадрен продолжал навещать девушку и заниматься с ней любовью, обменяв ее загробную жизнь за возможность насладиться ею в реальном мире. Он не сказал ей всей правды; как он мог ей сказать? Идрис ушла, не зная, что ждет ее на той стороне. Ему казалось, что так будет лучше.

Кат Ши внезапно прыгнул на экзалтора с пола, позабыв спрятать коготки. Шадрен вздрогнул и поморщился, а затем вскинул руку и ласково почесал зверька за ушами. Это существо, наполовину кот, наполовину лиса, понимало его лучше остальных.

Реальный мир поблек, изошел трещинами и распался на сияющие осколки. Экзалтор обливался потом, вгрызаясь в мерзлую почву обломком лопаты; его рубашка и куртка валялись тут же, рядом со свежевскопанной могилой и двумя мертвецами. Он копал могилу для людей, которые никем ему не приходились, но причинили ему страшное зло. Они убили Фрея: бросили его в кипящий бульон, словно дворового петуха. Шадрену следовало оставить их тела на растерзание вендиго, но он не смог этого сделать. Нет, они не просто сварили сокола — они заставили экзалтора выпить чашку наваристого супа со вкусом лучшего друга.

Отвратительно. Непостижимо. Шадрен подавил приступ тошноты, отбросил лопату на землю и взглянул на белые пики гор, заслонявшие ледники от остального мира, в котором царили законы, диктованные логикой, человечностью и стремлением выжить. Здесь все было по-другому: по меркам обычных людей тутошние обитатели представлялись безумцами, чем-то вроде дикого племени, которое каждый год приносило девственницу в жертву своему мертвому богу, — просто потому, что их предки поступали так же. И все-таки эти двое мертвецов, неподвижно лежащих перед ним, были связаны узами любви, преодолевшей время. Не поэтому ли он решил их похоронить?

Отерев пот, экзалтор снова принялся за работу.