Межесвет (СИ)

Глава 29

(Ланн)

После ухода Летиции ульцескор занимался тем, что включал и выключал газовый светильник. Щелк! Комната озарилась светом. Щелк! Она погрузилась во мрак. В коридорах было пусто и тихо, как будто все сбежали в то место, где кончается тьма. Ланн знал, что такого места не существует. Щелк! Он уставился в балдахин над головой, снедаемый душевной болью. Губитель миров остался наедине со своей совестью, никто не будет его упрекать и не явится за расплатой. Король, воин, герой. Ланн горько усмехнулся. Щелк! Сколько лет прошло с тех пор, как он плакал? Плакал ли он когда-нибудь? Щелк! Летиция ушла в иной мир, к другому парню.

Он позабыл о лампе и в ярости забегал по комнате, стискивая кулаки. Перевернул расписную вазу, сердито пнул столбик кровати, смахнул со стола все, что на нем было. В поисках того, что еще можно разрушить, его взгляд наткнулся на осколок зеркала, с помощью которого Летиция вызвала Эри. Ланн взял этот осколок, крепко сжал в ладони, пока не полилась кровь. Серые глаза, смотревшие на него из зеркала, были темными и холодными. Он скалился своему отражению, злому человеку с сеткой серебристых шрамов на щеке, и его гнев понемногу иссякал.

Ланн погасил светильник и лег на кровать. В замке у него еще остались дела, но что-то держало его здесь, в этой комнате: скорее всего, подспудное желание охранять это место до возвращения Летиции. Ульцескор не хотел, чтобы она проснулась в пустой, холодной комнате. Однако он понимал: она может сюда и не вернуться. Не потому, что умрет, такой мысли он не допускал, просто эти путешествия между мирами вызывали у него мало доверия и он не представлял, где находятся входы и выходы в ту или иную реальность.

Он выглянул в окно и не увидел ни единого огня. Ланн почувствовал неясную тревогу, вполне уместную в подобной ситуации. Стекло было покрыто узором из инея, как будто температура снаружи упала ниже нуля, карниз облепил снег. Зима в этом году явилась непрошено и рано. Приняв решение, ульцескор накинул куртку и опоясался мечом. Ему нужно было поговорить с лордом.

Ланн вышел в темный, холодный коридор. Он обошел весь этаж, не встретив никого по пути, а ведь обычно в замке было полным-полно слуг. Его беспокойство только усилилось, когда в потайной каморке Логана он обнаружил страшный беспорядок, словно кто-то в спешке потрошил сундуки и забирал самое ценное. Лорд бежал от неизвестной опасности: на стенах и полу не было крови, в залах и коридорах не нашлось следов борьбы, на ступеньках не лежали трупы стражников. Ульцескор решил обойти комнаты в поисках подсказок относительно того, что могло здесь произойти.

В гостевой спальне, одну из которых он занимал сам, Ланн наткнулся на тело девушки. Она лежала лицом вниз. Он перевернул ее на спину, откинул со лба светлые кудряшки. Глаза, некогда голубые, стали серыми, стеклянными и пустыми, кожа была оттенка слоновой кости, из уголка рта стекала черная струйка, по груди тянулся продольный разрез. Ульцескор вспомнил, как говорил ей, что она может стать кем угодно, кем захочет. Теперь Дейдре Келлер, липнувшая к нему так, словно он был вымазан медом, была мертва. Ее ничего не ждало впереди, а над ее телом жестоко надругались.

Они потрошат людей. На время становятся ими.

В тот миг он понял все. Рефиайты, которых он лишил убежища, проникли в замок и использовали его обитателей как живые сосуды. Теперь они могли ходить среди людей, быть ими; ужинать за семейным столом, спать с их женами и качать их детей. Он разбил Грань, и чудовища разлетелись по миру, как саранча. Ланн снова взглянул в лицо Дейдре, лишенное всякого выражения. Ему было жаль ее. Кто ее убил? Или, может, ее кожа просто треснула, как расходится по шву туго натянутая ткань? Он немного приподнял тело, и земля мокрыми комьями полезла из раны, измазав ему руки и одежду.

Окно распахнулось настежь, ветер яростно рванул занавеску, впуская в комнату порцию зимнего холода. Ланн бережно опустил Дейдре на пол, закрыл ей глаза ладонью, встал на ноги. Наверное, на окне сломалась щеколда. Ему не понравилась мысль, что тело девушки заметет снегом, и он подошел к окну, чтобы затворить его, но остановился на полпути, мгновенно напрягшись.

Там кто-то стоял. Белая занавеска, словно саван, облекла высокую фигуру. Несмотря на то, что штора плотно прилегала к телу гостя, Ланн никак не мог понять, женщина это или мужчина. И все же в этом силуэте ему виделось что-то знакомое. Он сделал еще шаг, когда получил предупреждение:

— Не подходи. Я безобразна.

Он на мгновение онемел. Голос был чистым и звенел, как горный хрусталь. Высокая фигура вскинула руку, будто возведя между ними преграду. Движение было плавным, почти танцевальным. Она утратила свою красоту, но не грациозность.

— Сирша?

— Стой, где стоишь.

— Тебе нельзя здесь быть, — сказал он.

— Можно. Просто выслушай меня.

Сирша мерно раскачивалась, придерживаясь за подоконник. Ланн видел, что ей тяжело стоять, поэтому пододвинул к окну кресло. Серая сморщенная рука на мгновение высунулась из-за занавески и схватила кресло за спинку. Ульцескор деликатно отвернулся, пока девушка не уселась. Тем не менее, его фантазия сделала свое дело: он представил ее с дряблыми щеками и обвисшей грудью, как у тех рефиайтов за Гранью.

— Ты вошел в загробный мир и увидел, что окружен чудовищами: все потому, что был живым. И это не твоя вина. И не наша. Поверишь ли ты, что то место было раем? Мы были мертвыми королями, хотя никто из нас никогда не правил. На земле у нас была короткая жизнь, короче, чем у многих людей; жизнь тоскливая и полная страданий. Но там, в Рефиайме, мы имели все, что только могли иметь. Кроме счастья. Потому что никто не знает, что это на самом деле такое, из чего оно состоит, но практически все солидарны в одном: этого у них нет. — Из ее груди вырвался хриплый, тяжелый вздох. — Веришь ли ты, что счастье — это измеряемая величина и что количество его ограничено? И что можно присвоить его себе, у кого-то отобрав? Лишить кого-то жизни, занять чье-то место, украсть чью-то любовь.

— Вот о чем ты просишь? Чтобы я убил их? Навел порядок?

Сирша медленно кивнула. Много слов не понадобилось.

— Нельзя прожить две жизни, — сказала она. — Это неправильно.

Он горько усмехнулся.

— Меня выгнали из Гильдии. Я больше не ловец.

— Но ты король, Ланн. И уже давно — воитель.

— Я… — Он замялся. На него собирались возложить огромную ответственность, и Ланн, хоть и чувствовал себя виноватым, не хотел ее принимать. Он редко делал что-то сверх того, что подразумевал контракт. Мертвая девушка без гроша за душой желала стать его нанимателем и предлагала ему уговор безо всяких ограничений. Никаких заверений, никаких клятв. — Я даже не знаю, как отличить их от людей, не проткнув клинком.

— Я покажу тебе. Разнеси эту весть: пусть там, где есть рефиайт, люди вешают над крыльцом лампу из зеленого стекла. Пусть они узнают о зеленых огнях. А теперь подойди. Закрой глаза.

Он повиновался. Сирша взяла его за руку, вложила его палец себе в рот. Под языком у нее была дыра, уходящая далеко вглубь, полная густой холодной жидкости. Она отпустила его руку. Его палец был черен, кожу покалывало, но вещество быстро испарялось, растекаясь темными струйками тумана.

— Люди боятся крови. И многим не понравится, если ты будешь лезть к ним в рот, как лошадям. Но резко надави вот здесь, — Сирша приложила его пальцы к своей шее, прямо под подбородком, на этот раз через ткань, — и рефиайт захлебнется. Ты быстро научишься. Так можно убить, не применяя оружия, без колдовства и дневного света. Этот секрет я доверяю тебе одному.

— Почему? Если рассказать всем, дело пойдет быстрее.

Она покачала головой.

— Потому что они мои родственники. Такова моя милость.

Ланн смотрел на ее изуродованный силуэт, просвечивающий сквозь занавесь. Сирша уже не стеснялась, не пыталась закрыться руками. Все было так, как он воображал: расширяющаяся кверху переносица, как у зверя, широкий оскаленный рот, не могущий сомкнуться из-за длинных стальных клыков, худое жилистое тело, усеянное буграми вздутых вен, длинные костлявые пальцы с изогнутыми когтями. Перед ним стояло чудовище, утратившее человеческий облик, но при этом сохранившее разум. Колеблясь, он спросил:

— Надеюсь, ты не попросишь убить тебя?

Сирша долго не отвечала.

— А ты хотел бы этого? — наконец спросила она.

— Нет. Ты помогла мне. Я могу что-то для тебя сделать?

Ее губы изогнулись в хищном оскале, который, наверное, был улыбкой.

— Только то, о чем мы говорили. Что касается меня… — она заговорила тише и мягче, — я уйду, не взяв с тебя обещания. Если ты предпочтешь забыть обо всем, едва переступив порог этой комнаты, так тому и быть.

— Постой. Всего один вопрос.

— Да? — спросила она бесцветно, как будто из ее тела уходила жизнь.

— Я думал, что вы становились монстрами, выходя за Грань. Но тогда почему это произошло в Рефиайме? Виной тому было мое появление?

— Ты слишком много на себя берешь, — отозвалась Сирша. — Это происходило каждый раз при наступлении межесвета. Мы с мужем прятались друг от друга, чтобы не видеть, не признавать уродства, которое обрели. Эти изменения могли поколебать чувства. На рассвете мы с ним опять становились пылкими влюбленными, как много лет назад, когда только повстречались. — Она улыбалась, прикрывая ладонью клыкастый рот. — Но ты разбил заслон, ограждавший нас от остального мира, и обратное превращение стало невозможным.

Ульцескор не хотел спрашивать, но все-таки спросил:

— Где он теперь? Твой муж?

— Он меня оставил, — донесся еле слышный шепот.

Ланн судорожно подбирал слова, которые могли бы ее утешить, когда резкий порыв ветра со снегом взметнул занавеску, ткань облепила ему лицо и грудь. Пока он ожесточенно сдирал ее с себя, окно затворилось с глухим стуком. Кресло, на котором сидела Сирша, пустовало. Он обвел глазами комнату: там была лишь мертвая Дейдре.

Он уложил девушку в постель, вытер ей рот и накрыл покрывалом из набивного шелка. Позднее следовало похоронить ее по всем правилам, но он не мог просто закопать дочь Келлера где-нибудь в саду. Где же сам лорд? Может, в замке еще остались выжившие? Его внимание привлек шум в коридоре, редкое явление в царстве безмолвия и мрака, и Ланн немедленно бросился за дверь. Мелькнуло размытое пятно света, за углом скрылась чья-то тень, а за ней, уже в кромешной тьме, пронеслась еще одна, двигаясь огромными скачками. Кто-то закричал, пронзительно и тонко, женщина или ребенок, раздались глухие звуки ударов и звон разбитого стекла.

Глаза ульцескора светились тускло: он использовал почти весь запас лучистой энергии, накопившейся в серьгах. Это было как нельзя кстати, ибо с ярко горящим взглядом Ланна вполне могли принять за чудовище. Однако он решил погасить и этот свет, всецело полагаясь на свои навыки боя вслепую. В Гильдии их учили доверять интуиции, заставляя сражаться с невидимым и бесшумным противником, и далеко не каждый выдерживал подобный экзамен. Порой даже опытные, донельзя уверенные в себе ульцескоры съеживались под шквалом незримых ударов или бросались бежать, натыкаясь на стены. Ланн, будучи излишне несговорчивым и дерзким, проходил испытание дважды, и ни разу не вышел из него победителем. Если бы его спросили, он сказал бы, что тем смертельно опасным врагом всегда был один и тот же мужчина, и этот воин оказался ему не по зубам. Человек ли? Вряд ли. Теперь он вспомнил: его называли Охотником, в точности как злого бога из рассказа Летиции. Это слово было в широком употреблении, и вероятность чистого совпадения была велика. Почему-то ему верилось в худшее.

Кольм обзавелся настоящим мечом и держал его перед собой, пятясь к стене. Он был бос, лицо и руки покрывали многочисленные синяки и ссадины, на левом виске недоставало солидного клока волос, участок опаленной кожи был покрыт волдырями. Паж коротко, прерывисто дышал, его всего трясло. Газовый фонарь, который он швырнул в монстра, не причинил тому никакого вреда, а теперь рефиайт согнул колени и явно готовился к следующему прыжку. Под ногами ульцескора хрустнуло стекло, и Кольм, ничего не видя во тьме, решил, что нападающих теперь двое. Он не сдержал жалобный всхлип.

Рефиайт оглянулся на хруст, но Ланн оказался быстрее. Он подскочил сзади, мигом нащупал на горле нужную впадинку и вонзил в нее два пальца, придерживая голову монстра второй рукой. Враг дернулся, в его горле что-то забурлило, изо рта брызнула черная струя. Ланн бросил на пол агонизирующее тело и поспешно отошел. Кольм не догадывался, что произошло, он все еще дрожал.

— Ты в порядке? — спросил ульцескор.

Кольм не поверил своему счастью.

— Ланн? О Пресветлая, Ланн… — Паж облегченно выдохнул, его руки разжались, клинок упал на землю. Потом его лицо приняло настороженное выражение, будто он вспомнил о чем-то важном. Он присел на корточки и, вслепую пошарив по земле, снова взял меч за рукоять. — Откуда я знаю, что вы не один из них? Подойдите ближе.

С этими словами паж выпрямился. Ланн сделал несколько шагов, пока острие клинка не уперлось ему в грудь, затем простер раскрытую ладонь. Он зажег серьги, и Кольм испуганно отшатнулся.

— Режь, — сказал ульцескор. — И увидишь, что я не обескровлен.

— Я… — Кольм запнулся, — я вам верю.

— Зря, — сказал Ланн. Он поднес ладонь к глазам мальчика и продемонстрировал ему порез, сделанный осколком зеркала. Рана еще не стянулась, и было видно, что кровь принадлежит ему. — Это могла быть уловка. Они умнее, чем ты думаешь.

Паж опустил меч.

— Кто они такие? — дрожащим голосом спросил он. — Чего им надобно?

— Твоя жизнь, — произнес Ланн. Кольм будто оцепенел, в глазах прочно засел страх. Ульцескор дал мальчику секунду на раздумья, а затем осведомился: — Ты видел Логана? Он жив?

Кольм замотал головой.

— Я… его не видел. Все, кого я видел, были вот такими, — он указал на труп позади Ланна. — А другие улыбались мне, как безумные. Челядь, стражники, почетные гости лорда. Они вели себя очень странно. Я спрятался в гардеробной госпожи Дейдре и не заметил, как уснул. Проснулся я от того, что меня тащат за волосы. Я дрался, как мог, — прибавил Кольм, едва не плача, — как вы меня учили.

— Ты молодец, — сказал ульцескор. — Все уже позади.

Кольм бросился ему в объятья. Ланн, явно смутившись, неловко приобнял мальчика рукой. Паж рыдал и терся об его куртку, хоть это и не приличествовало мужчине. Это продолжалось пару минут. Наконец он отстранился, достал носовой платок, тщательно вытер лицо и с чувством высморкался.

— Нужно найти остальных. Если ты не захочешь пойти со мной, решишь где-то переждать, я пойму. Мы найдем для тебя укромное место. Там ты будешь в полной безопасности. — Ланн старался, чтобы его голос звучал убедительно, хотя у него самого не было никакой уверенности. Паж молчал, теребя платок. — Кольм?

Вместо ответа мальчик вцепился в рукав его куртки. Стало ясно: он прилип к Ланну намертво и не позволит оставить себя одного. Ульцескор, несомненно, уважал его решение, хотя лишний груз был ему ни к чему. И все-таки он не мог бросить того, кто безоглядно признавал его силу и мастерство и, пусть и недолго, был его верным учеником.

Они продолжили поиски вместе. Сначала мальчик не отходил от Ланна ни на шаг, и это порядком раздражало, но позже он осмелел и обходил помещения без сопровождения ульцескора. Они спустились на первый этаж, заглянули на кухню, в кладовую и комнаты слуг. Им попадались разбросанные постели, в которых недавно спали, холодеющие блюда, оставленные мухам, брошенная на середине стирка, незаконченные письма, раскрытые книги, покинутое шитье. Все выглядело так, будто хозяева вышли на минутку — и так и не вернулись.

Постепенно Ланн уверился в том, что в замке не осталось ни единой живой души. Трупов они тоже не обнаружили: похоже, Кольм был единственным, кому удалось вырваться из тисков рефиайта. Ульцескор старательно уводил мысли в сторону, не желая терзаться бременем вины, а ведь он нес прямую ответственность за все, что здесь случилось. Он спас себя — и погубил десятки, если не сотни, других. Они не знали его, и, даже зная, не согласились бы за него умереть. Этим людям он помочь уже не мог; он мог только отомстить за них.

Садовые дорожки замело снегом, некому было их расчищать, и к храму было тяжело подобраться. Ланн стоял под обледеневшим козырьком и вдыхал зимний воздух, от которого прояснялось в голове. Мороз пощипывал кожу. Ульцескор был одет не по погоде, да и Кольм тоже, поэтому он велел мальчику найти для них теплые накидки. Паж отправился выполнять поручение, а Ланн остался снаружи и прислушивался к тишине. Он изучающе посмотрел на дверь храма: она была плотно закрыта. Есть шанс, что кто-то заперся внутри, понадеявшись на божественное покровительство. Разгребая сапогами снег, ульцескор стал медленно продвигаться вдоль зарослей, еще цветущих, но сникших и покрытых изморозью. Отметив про себя, что Кольм замешкался, Ланн все равно не повернул назад. Дойдя до храма, ему пришлось поработать руками: дверь отворялась наружу, а перед ней высилась снежная гора по колено высотой.

Ему хотелось быстрее закончить, и Ланн вспотел за работой, невзирая на холод. Подышав на руки и немного отогрев их, он попытался открыть дверь. Она не поддавалась. Он постучал и повторил попытку. Храм был заперт изнутри.

— Кто там? — еле слышно донеслось из-за двери. Потом голос сорвался на истерику: — Убирайтесь! Я никого не пущу! — Прошла секунда, и голос спросил, уже вкрадчиво: — Вы не знаете, где моя дочь? Моя Дейдре? Найдите ее, прошу вас. — Ланн вспомнил холодный труп, найденный в гостевой комнате, и не знал, что сказать. — Дей? — спросили с надеждой. — Это ты, мой ангелочек?

— Нет, господин Келлер. — Вопреки просьбе старика, он не мог назвать его по имени. — Это я, Ланн.

Логан повозился с замком, раздался щелчок. Дверь приотворилась, и правый глаз долго изучал ульцескора, прежде чем ее распахнуть. В храме было светло, даже слишком для такого крошечного помещения: на стенах горело четыре факела, перед стариком, стоявшим на коленях, была газовая лампа, в руке он держал оплывшую свечу. Келлер практически втащил Ланна внутрь и снова захлопнул дверь.

Ульцескор огляделся. Богиня в темном капюшоне с бубенцами холодно взирала на них с иконы. Стены покрывала мозаика: краски были настолько яркими, что, судя по всему, их недавно обновляли. Не поднимаясь с колен, Логан схватил ульцескора за штанину.

— Ты должен найти ее.

— Что случилось?

— Я приказал охране следить в оба, — залепетал старик. Ему давно хотелось выговориться, и наконец-то он нашел благодарного слушателя. — Я пытался успокоить народ. И вдруг все огни одновременно погасли. Можешь представить? Как будто ночи, наступившей в разгар дня, было недостаточно. Пшик! И опустилась тьма. Они возникли из ниоткуда, эти монстры, будто наши собственные тени ополчились против нас. — Взгляд Логана яростно заметался по комнате. — Я не видел, как убивают моих людей, не слышал криков, только чувствовал, что происходит что-то ужасное! Ланн, — взмолился он, — я слишком напуган, чтобы выйти отсюда. Ради всего святого, найди мою дочь. Она единственное, что у меня осталось.

Ланн собрал все свое мужество и произнес:

— Соболезную, господин Келлер.

— Что? Чему соболезнуешь? — Старик побледнел еще больше прежнего. — Не хочешь ли ты сказать, что…

Из-за двери донесся голос Кольма, звавший Ланна. Ульцескор откликнулся и велел мальчику подойти к храму. Логан сгорбился, его плечи поникли, он постарел на глазах. Ланн повернулся к старику и продолжил, стискивая кулаки:

— Дейдре забрали боги. Я нашел ее уже мертвой.

— Не может быть, — прошептал старик. — Ты лжешь.

— Вы можете оставаться здесь, сколько захотите. Но здесь спасения нет. Или вы можете пойти со мной. Вы убили моего отца, но я не желаю вам смерти. — Ульцескор помедлил, затем сказал: — Пойдемте со мной, господин Келлер. Я защищу вас.

Лорд поднял на него глаза, и они были полны слез.

— Ты не такой, как твой отец. Ты никогда таким не был. Я не знаю тебя, я не хочу тебя знать. Лучше бы ты умер младенцем, лучше бы ты не дожил до того времени, когда принес мне столь дурную весть. Твой род проклят, и проклят не мною.

Ланн выслушал это с каменным лицом.

— Убирайся с глаз долой. Это ты, — старик ткнул в него крючковатым пальцем, — ты во всем виноват. — Логан закрыл лицо руками и разразился рыданиями. — Уйди, уйди!

— Прощайте, господин Келлер. Я… Мне… — Ульцескор не нашел слов, чтобы выразить свои чувства, оттого просто повторил: — Прощайте.

Он отворил дверь, и вдогонку донесся злой шепот:

— Отец назвал тебя Эрвином. Только вот до айля тебе, как до неба.

Ланн закутался в накидку, принесенную Кольмом. Ульцескор сказал, что в храме никого не было, и мальчик поверил ему на слово. Когда они отошли на несколько десятков шагов, тишину разрезал такой леденящий душу крик, от которого содрогнулся камень, а в жилах застыла кровь. Кольм схватился за Ланна, тот сжал его руку в ответ. Крик стих, но еще долго звучал у них в ушах протяжным, скорбным эхом.

Интермедия. Платье для короля

Это тело лежало здесь давным-давно, а в замке не осталось людей, так что маловероятно, что кто-то его хватится. Конечно, оно не такое красивое, каким было ее собственное, но придется идти на уступки. Все лучше, чем тот облик, который есть у нее сейчас.

Секунда промедления — и она выскользнула из своей плоти как змея, сбрасывающая старую кожу. Еще секунда — и холодный труп, лежащий под одеялом, яро задвигался. Губы приоткрылись, затрепетали ресницы, дрогнула рука; воздух со свистом вошел в глотку и вышел оттуда, не дойдя до легких. С непривычки она пыталась дышать, но ее сердце не билось. Обескровленная и пустая, она, тем не менее, жила.

Теперь — зеркало. На вид тело оказалось ничем не лучше, чем ощущения от него. Бледное и тонкое, покрытое грязью, с рыбьими глазами, а хуже всего был разрез, тянувшийся от груди до низа живота. Лицо в зеркале сморщилось от отвращения. Она не заметила разреза сразу, ибо девушка лежала укрытой. С такими ранами не живут, нельзя было оставлять все как есть. Она в отчаянии оглянулась по комнате. Когда человека кладут в гроб, то стараются, чтобы он выглядел хорошо, даже если перед смертью ему размозжили голову или изрубили сталью. Маскируют уродства, одевают в красивую одежду, используют пудру, мази, духи. Но это — потом.

Сначала надо позаботиться о ране.