Межесвет (СИ)

Глава 21

(Шадрен)

С минуту он стоял в полном оцепенении и не мог вымолвить ни слова. Леди-под-Вуалью являлась Шадрену и раньше, но никогда вот так, резко и целиком. В ее облике не осталось ничего от Морвены, как будто ведьму проглотил глубоководный зверь, не оставив никаких следов. Хуже всего, что эта девушка, если можно так назвать создание поистине божественной природы, представшее перед ним, внушала ему не только безраздельный ужас. Шадрен постарался успокоиться, очистить голову от мыслей, что могли оскорбить дис. Он являлся существом низшего порядка, которое не имело права даже смотреть на нее. По спине заструился мерзкий холодок, а спустя секунду Шадрен затрясся всем телом. Он точно не мог сказать, что было тому причиной: боязнь потерять над собой контроль или страх перед самой дис, воскресшей и вознесенной. Он поцеловал ее. Как он только посмел?

— Я думала, он идет ко мне. Но он отвернулся.

Шадрен несмело поднял глаза и увидел, что Леди тоже дрожит.

— Ты тоже охотник, но ничего не знаешь о боли.

Он слышал этот голос раньше, высокий и благозвучный: кристально чистое сопрано, которым пела Морвена, купая его после долгого путешествия.

— Я вознеслась, но не получила желаемого, — продолжила Леди.

К нему наконец вернулся дар речи.

— Зачем ты здесь? Чего ты хочешь от меня? Я бессилен.

Она мигом возобладала над собой: сузились темные глаза с далекой искоркой в глубине, быстро прекратилась дрожь. Леди не стала гневаться, что он посмел заговорить, когда его не спросили.

— Ты, смертный, обладаешь такой свободой, о коей я и не грезила. Я хотела вырваться, похоронив себя заживо. Но меня достали и там. Нашли и — не освободили, им это ни к чему — втиснули в очередную клеть. Я, ты, она. — Леди-под-Вуалью тяжело вздохнула, протянула тонкую руку к его лицу с намерением коснуться, но остановилась на полпути. — Я не хочу напрасно пугать тебя. Только знай, что я одной крови с теми, что насыщают тебя, что дарят тебе жизнь. Мы были изначальными. Приникнув ртом к очередному запястью или шее, не забывай об этом. Мы причащаем тебя. Приближаем тебя к святыне.

Вот почему они были так прекрасны, так невинны, застыв на границе между жизнью и смертью. Их хранят в темноте и прохладе, как скоропортящуюся еду. У Шадрена комок подступил к горлу, и он с трудом спросил:

— Я не должен этого делать?

— Я Тень, и мне ведома жажда. Я не виню тебя.

— Хорошо. Я… буду помнить.

Она заметно смягчилась.

— Это еще не все. Убеди ее действовать.

— О чем ты?

Леди немного помолчала. Было видно, что она удивлена.

— Что же ты, экзалтор? Этот мир движется к своему концу. И ты ничего не знаешь? Воистину ты был увлечен делами куда важнее.

Шадрен уловил в ее словах иронию и даже скрытую ярость. Он долго раздумывал, что ответить. Он прошел через испытание голодом, холодом и смертью, обманул судьбу — и наградой ему было выживание. Происходящее за пределами Альдолиса его не касалось.

— Я не спасаю миры, — с опаской изрек он. — Это дело героев.

— Но ты должен знать, где стоишь. На чьей ты стороне, с кем ты. — Шадрен покачал головой, и Леди продолжила, проявив бесконечное терпение: — Ты принял дар даханавара. Ты поклялся своей кровью, хоть и не произносил никаких слов. Ты связан с нами — в эту минуту и впредь. — Она сложила руки на груди, вуаль натянулась, плотнее облегая лицо. — Мне не известны желания богов или других дис, но моя воля такова: даруй покой моим братьям и сестрам. Принеси им мир. Пусть они снова… найдут свою Колыбель.

Шадрен открыл рот и сразу же закрыл. Его мучили десятки вопросов, которые он не решался задать.

— Морвена боится, — сказала Леди-под-Вуалью. — И я не властна над ее страхом, как Лилит не была властна над моим. Подтолкни ее к верному решению.

— Что я могу?

— Спроси ее о Грани.

С громким визгом распахнулась дверь, малиновая накидка, протянувшись по полу, собрала вековую пыль. Морта застыла на пороге, сжимая деревянные створки в побелевших от напряжения пальцах. Она пришла на голос, на голос своей матери; явилась, влекомая ее запахом. Леди медленно обернулась. Всего мгновение они взирали друг на друга — и божественный облик начал таять и менять очертания. Горской пепла осыпалась на землю кружевная вуаль. Какое-то время Морвена смотрела на свои преображающиеся ладони, затем из ее легких вырвался облегченный вздох. Возможно, она тоже испугалась, подумал Шадрен, когда они с Тенью вдруг поменялись местами.

Девочка осела на пол, не в силах устоять на ногах. Морвена хотела было броситься к ней, но Шадрен остановил ее твердой рукой и покачал головой: не надо. На лице девочки застыло выражение безмерного счастья. Морта зашевелила губами, и они, затаив дыхание, вслушивались в ее слова.

— Она улыбнулась мне, — прошептала Морта. — Она никогда не делала этого раньше.

Ведьма вздрогнула, будто от удара. В широко раскрытых глазах девочки-птицы не блестели слезы, но зрелище все равно было душераздирающим. Шадрен приобнял Морвену рукой, и она нашла пристанище на его груди, вцепившись рукой в складки грубой одежды.

Они простояли так долгое время, и еще несколько дней экзалтор не решался заговорить с Морвеной, настолько потрясло его случившееся. Возложенный на него долг лежал на плечах мертвым грузом. Грань? — недоумевал он. Как ему было известно, Гильдия остановила ее продвижение, осталось лишь уничтожить монстров, проникавших сквозь барьер, несмотря на все ухищрения. Совет и Вираго не торопились устраивать геноцид, раздираемые внутренними прениями, к тому же Грань разместилась на относительно небольшом и пустом участке суши и не представляла большой угрозы для человечества. Шадрен размышлял об этом отстраненно, абстрагируясь от того факта, что когда-то был частью Гильдии, ее верным и непоколебимым бойцом. Замок Черного Крыла существовал где-то очень далеко, может, в другой реальности, он остался черно-белым отпечатком в темном уголке его памяти. Будь его воля, Шадрен стер бы и эту малость. Он хотел помнить о родителях, о Кадисе, о том, как шел в Альдолис; о Гильдии он хотел позабыть.

В попытке отвлечься от тягостных мыслей он принялся обустраивать себе комнату на нижнем ярусе. За окнами были глухие стены, в помещение не проникало ни лучика света, в центре находилось возвышение в три ступени, на котором стоял гроб. Вампирское ложе было воистину королевским: широкое, на две персоны, внутри обтянутое бордовым шелком и оборудованное подушками из мягчайшего пуха. Кровопийцы не могут войти без приглашения, боятся яркого света и стеблей дикой розы и обязаны почивать в продолговатых деревянных ящиках — это было суевериями, но ему нравилось им подчиняться. Пока что Шадрен знал лишь один непреложный закон: даханавар не охотится на своей земле; но он ни на кого и не охотился. Он спал много, ел без удовольствия, по старой привычке, и остро нуждался только в свежей крови.

Они с Морвеной избегали смотреть друг другу в глаза и при встрече обменивались короткими фразами. Временами Шадреном овладевало отчаяние: чувственные переживания, в которых фигурировала Морвена, оказались направлены вовсе не на нее. И все же он боялся потерять ее, остаться один в этом сумрачном, малознакомом мире. Не было сомнений, что Морта уйдет следом за ведьмой, не удостоив его и взглядом. Девочка была дорога его сердцу — не как дочь, упаси боги, но как друг, умеющий слушать. Хорошо иметь в приятелях смерть, подумал Шадрен, слабо улыбнувшись.

— Что ты хочешь знать о них, милок? — прошамкала старая ведьма в Доме Скорби. Он пришел сюда скорее из любопытства, чем движимый красной жаждой. В мутном свете ему был виден только край истлевшего платья. — Я и сама удивилась, когда они так дивно похорошели. Тот даханавар, что был завсегдатаем до тебя, притащил парочку на пробу, и были они сморщенные и гадкие, как столетние старики. — Шадрен подозревал, что она по-прежнему принимает его за Слантью, поэтому старуха не могла говорить о нем. Значит, кто-то еще раньше: и этот вампир разительно отличался от них обоих. — Он еще несколько раз таскал их и заполнил ими почти четверть комнат. Из одной такой ходки он не вернулся. У тебя, кстати, отменный аппетит. Их осталось не так и много.

— Откуда он их принес?

— Да почем я ведаю? Я не выходила за пределы Дома уже вот… — Старуха начала загибать пальцы, но быстро сбилась со счета и бросила это занятие. Чтобы как-то реабилитироваться перед собеседником, она решительно произнесла: — Моя бабушка говорила, что чрезмерная пытливость ведет к скорой смерти, а она была матерью вампиров.

Матерь вампиров? Какое-то время Шадрен боролся с желанием повыше поднять лампу. Старуха будто что-то почувствовала, шагнула назад: свет теперь озарял гладкую каменную плиту, пересеченную кривой трещиной. Эта расселина на миг привлекла его внимание — внизу, под ровным настилом Дома Скорби, раскинулась тьма, усеянная звездами. Шадрен с трудом сглотнул и покачал головой. Он учился ничему не удивляться.

— Почему ты не выходишь наружу?

— Я слишком стара, чтобы видеть свет. Меня ранят даже его отблески.

У нее опять начался приступ кашля, и Шадрен откланялся.

Когда он вернулся во дворец, то обнаружил в своей комнате Морвену. Крышка гроба была чуть сдвинута в сторону. Ведьма стояла на центральном пьедестале и заглядывала в ящик, служивший ему постелью. Она услышала шаги Шадрена, но не стала оборачиваться, а вместо этого задумчиво изрекла:

— Вот уж не думала, что лягу в гроб раньше времени.

— Тебе не обязательно это делать.

Морвена обратила на него тяжелый взгляд.

— Значит, ты не хочешь меня здесь?

Он благоразумно промолчал. Для уязвленной женщины все одно, что ни скажешь; все она истолкует по-своему. Шадрен видел в ее глазах вопрос, который она не задала, колеблясь. Где-то в глубине души Морвена понимала, что ее ревность не имеет под собой достаточных оснований, что виной всему — ее эгоизм. Напряжение нарастало, близилась очередная ссора, и она всеми силами сдерживалась, чтобы не начать все сначала. Следовало оставить в покое прошлое и двигаться дальше, если в конечном итоге они хотели куда-то прийти.

Он заговорил первым:

— Я ходил туда сегодня. Но не за этим.

Ее гнев не ушел.

— Для чего же еще?

— Ты знала о них? О тех, кто населяет Дом Скорби?

Какое-то время они молчали. Затем Морвена сошла с возвышения и сделала повелительный жест, приказывая следовать за ней. Обычно помещение состоит из неизменных составных частей: стены, пол, потолок над головой; благодаря темному искусству можно было отбросить эти условности и втиснуть в то же пространство куда больше, чем казалось возможным. Так было и во дворце. Они поднимались по скользким ступеням и шли по узким переходам, висевшим в пустоте. Экзалтор то и дело натыкался лицом на веревки, цепи и металлические тросы, свисавшие с невидимых сводов. На одном из мостов Шадрен, споткнувшись и едва не упав, инстинктивно схватился за длинный шлейф ведьминого платья. Морвена не возражала. Дальше он двигался, не разжимая пальцев, боясь сделать неосторожный шаг и упасть во мрак без конца и края. У подножия винтовой лестницы, спиралью уходившей наверх, ведьма остановилась. Узорчатые ступени заливал свет, падавший из арочных окон, похожих на бойницы.

Шадрен оперся плечом об стену, радуясь передышке. Морвена опустилась на нижнюю ступеньку, подобрав платье. Ее дыхание ничуть не сбилось. Она смотрела вниз, на свои ладони.

— Что здесь? — выдохнул он.

— Хочу показать тебе кое-что.

— Ты не ответила мне.

— Хорошо. — Морвена вскинула голову, и их глаза встретились. Ему стало не по себе, будто она укоряла его за что-то, в и этот раз он был действительно виноват. — Я знала. Кто они такие, что их принесли из-за Грани. Знала — и не сочла нужным вмешаться. — Ее руки непроизвольно сжались в кулаки. — На чьей ты стороне?

— На твоей, — поспешно сказал он.

Она шумно выдохнула.

— Ты знаешь, что такое Грань?

— Откуда мне знать?

Шадрен присел на корточки, накрыл ее руки своими. Она немного расслабилась.

— Когда-то Богиня сотворила обитель для себе подобных. Вдали от остального мира она создала рай, наполненный чувственным биением жизни, праздностью и весельем. В нем не было боли, не было старости, не было болезни, вечным было существование и нетленной — любовь. Они нарекли его — Эден.

— Звучит романтично.

Морвена метнула в него яростный взгляд.

— Не смейся надо мной.

— Я не смеюсь, — сказал Шадрен. Горькая улыбка тронула его губы. — Не это ли страна вечного лета, куда мы все стремимся попасть?

Молчание было долгим, он уж было подумал, что не получит ответа.

— Но был тот рай погублен искони, — наконец промолвила Морвена.

Шадрен крепче стиснул ее руки.

— Почему?

— Ибо лишь те, кто отмечен печатью божества, — она мягко высвободила пальцы и коснулась своих волос, — могли ступить под его своды. Остальным дорога была закрыта. Потом говорили, что они крадут у нас, обычных людей: наше счастье, время нашей жизни. И мы, не желая оставаться в долгу, украли у них.

— Что же мы взяли?

— Темное искусство.

— Я, кажется, понимаю, — неуверенно пробормотал Шадрен.

— Но они простили нам. В конце концов, мы были людьми, они были ангелами. До следующего конфликта. До следующего воровства. Взгляни на меня.

Он повиновался. Ее глаза вспыхнули зеленым огнем, лихорадочный румянец раскрасил скулы. Морвена коснулась его лица дрожащими руками, притянула его голову к себе так, что он почувствовал щекой странный холод ее лба. В таком положении они провели несколько минут.

— Грань — это и есть рай. Но рай чужой, в который нам нет ходу. Нет никакой страны вечного лета, только ад и Колыбель, нет счастья по ту сторону жизни, все, чем мы владеем, находится здесь и сейчас. Для нас ничего нет, — повторила Морвена, — нет и никогда не было.

— Мне тяжело в это поверить, — после паузы признался Шадрен. — Тогда куда должна была попасть Идрис? Что я отдал за то, чтобы сохранить ей жизнь?

— Свою доблесть, — прошептала она, но экзалтор, к счастью, не услышал.

Вместо этого он почувствовал усталость, да такую, что веки сомкнулись сами собой. Подолгу обнимая Морвену, он открывал ей доступ к источнику своей жизненной силы. Вопреки здравому смыслу, Шадрен не оттолкнул ее, не отстранился, и ведьма сама подалась назад, почувствовав, что его руки ослабели, а голова безвольно клонится набок. Обернув руку краем платья, словно простая ткань могла воспрепятствовать колдовству, Морвена легонько потрясла его за плечо. Шадрен очнулся и осовело глянул на нее.

Она улыбнулась ему, скрывая боль в уголках глаз. Чистый обмен энергиями, в котором они нуждались для поддержания отношений, мог работать в обе стороны, но никто не утверждал, что эта конверсия будет равноценной. Шадрен боялся взять у нее слишком много и боялся слишком много отдать; боялся стать вялым и потерять к жизни всякий интерес и боялся сделать такой же ее. Возможно, порознь им будет лучше, чем вместе.

Морвена склонила его голову к своей шее, и Шадрен что-то пробормотал: кажется, извинялся. Конечно, он мог регулярно посещать Дом Скорби, пока продовольственный запас не подойдет к концу, а затем пить из луж или из кого-то еще, но это все равно подразумевало нежелательные трудности. Морвена не хотела идти на уступки; в тот момент она ненавидела сущность внутри себя, что явилась туда непрошеной. Кайле пришла и сделала Морвену чудовищем против ее воли. Тень алчет — Тень может взять все, что ни пожелаешь, и преподнести кайлеах; но она не даст тебе друга, дом или любящую семью.

Шадрен-даханавар смотрел на протянутую руку — не для того, чтобы помочь ему встать, не для поцелуя, а простертую как дань насилию. Воздух словно застыл, крепко стиснутые уста Морвены выражали решимость: бери, пей. Шадрен засмеялся, снимая напряжение — никто еще так настойчиво не предлагал ему себя. Лоб ведьмы пересекла суровая складка, но экзалтор сжал ее узкую кисть в своей ладони и солнечно улыбнулся. Это подействовало обезоруживающе.

— Что ты хотела мне показать?

Она тихо вздохнула, смирившись с его отказом.

— Там, наверху.

Пришлось серьезно попотеть, чтобы подняться на смотровую площадку, размещенную на головокружительной высоте. Морвена, чуть повозившись с замком, распахнула дубовую дверь, и ледяной ветер со свистом ворвался в башню, взметнув облака пыли и заставив длинное одеяние ведьмы реять, будто траурное знамя. Морвена вышла наружу, не обращая внимания на холод, и Шадрен поспешил за ней. Крошечную площадку окружала каменная корона, ее острые пики терялись в белесой мгле, а сама башня тонула в море облаков.

Морвена молчала. Не прошло и минуты, как у Шадрена застучали зубы.

— Что здесь можно увидеть? — с досадой спросил он. — Все белым-бело.

— Подожди. — Ведьма сосредоточенно выискивала что-то в пустоте неба. — Я знаю, что она где-то здесь.

— Она? — сощурился экзалтор.

— Смотри!

Морвена вытянула руку. В гуще облаков что-то взблеснуло, ярко и желто, будто солнечный осколок. Шадрен оперся на каменный зубец и до рези в глазах напряг зрение. Еще один янтарный всплеск, еле уловимое движение среди наслоений тумана, и он увидел сверкающее крыло с заостренными металлическими перьями, словно утыканное наконечниками стрел. Поэт, казненный по вине Шадрена, царапал на камне письмена кончиком такого пера. Витара считалась легендарным существом, ее не видели уже много столетий, но она, как и любая птица, время от времени меняла оперение.

Витара тоже увидела их, издала пронзительный крик и описала приветственный круг вокруг башни. Крылья хлопнули в какой-то паре ярдов от его лица, тугая струя воздуха чуть не сбила Шадрена с ног и заставила судорожно схватиться за парапет. Он оглянулся на Морвену: она ни за что не держалась, черные одежды яростно хлопали на ветру.

— Только я могу прокатиться на этой птице, Шад. Только я могу ей приказывать. И я должна… — Морвена придержала волосы, которые лезли ей в лицо и мешали говорить, — оседлать ее и спасти мир.