Межесвет (СИ)

Глава 27

(Шадрен)

Темное небо озарялось вспышками багрового света. Над городом всходила кровавая луна, поблескивавшая дешевой фольгой, такая же искусственная, как и прежнее светило. Морта стояла на крыше башни, придерживаясь за тонкий шпиль, и обозревала Альдолис с головокружительной высоты. Напрягая зрение, парка могла разглядеть жилки на кленовом листике, прилипшем к камням мостовой, и назвать поименно всех существ, прятавшихся под сенью ближайшего храма. Она запрокинула голову: на лицо упало несколько тяжелых капель. Вся эта мишура предназначалась для смертных — удары бронзового гонга, падающие звезды, кровавый дождь. Миры предпочитали умирать без оглушительных раскатов и угрожающих сполохов, потому что большинство из них были древними стариками, а они, в отличие от младенцев, уходят из жизни тихо. Разве песочница воет от тоски, когда под вечер ее покидают дети, прихватив свои бесхитростные игрушки: ведерки, грабельки и лопатки? Разве умоляет их остаться? Нет. Никто не смотрит вслед угасающим мирам. Даже Богиня.

Она расправляла намокшие перья на капюшоне, когда на крышу башни опустилась большая птица. Струя холодного воздуха ударила Морте в спину, взметнув полы накидки. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто нанес ей визит. Когда-то их называли клятвопреступниками, но это слово состарилось и было забыто, а ему на смену пришло другое — искариот. Ад вымощен благими намерениями, и поэтому парка никогда не осмеливалась посягнуть на святое: взять жизнь у того, кто еще не должен погибнуть, или продлить ее тому, в чей узор уже вплелась смерть.

Ветер усилился и рвал ее одежду, дождь немилостиво хлестал по щекам. Три раза пробил бронзовый гонг. Прокатившись по улицам города, звук оброс раскатистым эхом. Сестра неслышно подошла сзади. Она не положила ладонь ей на плечо, не тронула ее за локоть: они были друг другу чужими.

— Часы бьют три, — сказала Нона.

— Сколько у нас еще времени?

— Предостаточно, — бесстрастно ответила сестра. — Она успеет, если захочет того.

Морта искоса глянула на нее. Нона скрутила мокрые волосы в пучок, выжала из них влагу и откинула на спину слипшийся хвост. Потом ответила ей взглядом на взгляд. У Ноны были глаза Охотника, кусочки льда в белом океане, и Морта невольно залюбовалась ими, предметом своей зависти.

— Она уведет их?

— Тех, что еще не нашли себе тела. Остальные не услышат ее зов. — Нона помолчала, взирая на залитые кровью аллеи, не знавшие войны. — Ума не приложу, зачем им вселяться в людей, менять совершенство на нечто, кишащее изъянами? Ты жила в нижнем мире. Ты знаешь ответ?

— Люди хотят быть ангелами, — сказала Морта. — Ангелы мечтают стать людьми.

— Вздор, — фыркнула сестра. — Я не желаю быть человеком.

— У людей есть свобода, которой мы лишены.

— Да неужели? В чем же их свобода — умереть от хвори или шальной стрелы? Сложить голову за короля, лица которого никогда не видел? Оступиться и сломать шею?

— Они поступают как хотят. Мы этого не можем.

Резким движением Нона схватила сестру за шиворот и притянула к себе. Морта чувствовала холод ее тела даже сквозь слои ткани, а льдисто-голубые глаза ввинчивались в нее с такой ненавистью, будто хотели прожечь в лице дыру.

— Можем, — процедила Нона.

— И ты не боишься гнева богов?

— Я ничего не боюсь.

Нона отпустила ее, и какое-то время сестры стояли молча, глядя на раскинувшийся под ними город. Ветер и вода точит камень, его стирают сотни человеческих шагов. Ничто не вечно, все подвергается разрушению. Все, кроме них.

— Ты сама связала себе руки. Поэтому ты бесполезна.

Наверное, в ее словах была доля истины, потому что они задевали за живое. Морта накинула на голову мокрый капюшон, укрыла лицо в тенях. Нона ни перед чем не остановится: может, именно поэтому она была любимицей матери.

— Я искала тебя не ради ссоры.

— Так чем могу помочь? — холодно спросила Морта.

— Нужен сосуд для пролившейся Маны. Выбери подходящий.

Старшая сестра доверяла ей важное дело. Морта немного оттаяла.

— Морвена отправила витару, — напомнила девочка.

— Она рассекает тьму крыльями, но прорехи смыкаются вновь.

— А кто будет черпать?

— Нефела, — сказала Нона. Она решила использовать архиведьму, привычную к работе с токсичными материалами, и таким образом уберечь сестер от ожогов. Впрочем, кому-то из них все равно придется держать наполняемый сосуд, ведь только боги могут вынести его тяжесть. Помолчав, Нона спросила: — Пойдешь одна? Тебе не помешает еще одна пара рук. Может быть, Децима?

— Нет, — отрезала Морта. — Я справлюсь.

— Хорошо. Это все.

Нона шагнула назад, на пологий скат крыши, и в мгновение ока обернулась белой вороной с окровавленным оперением. Она расправила крылья, собираясь взлететь.

— Ответь мне на один вопрос, прежде чем уйдешь. — Девочка машинально стерла капельку, свисавшую с кончика носа. — Зачем ты изменила Узор?

— А ты не догадываешься? — прокаркала птица ей в спину. Морта молчала. — Что я за богиня, если не могу спасти собственную мать?

Она взмахнула крыльями и умчалась ввысь, рассекая красную пелену дождя.

Морта всем сердцем ненавидела сестру, но в этот момент ее захлестнула нежность. Кое-что их объединило: любовь к нерадивой родительнице, оставившей их, бессмертных существ, одних на всем белом свете.

Шадрен не верил своим ушам: богиня пришла к нему с просьбой. Он не мог не отметить произошедшие в ней изменения. Малиновый капюшон был сменен на удобную куртку и брюки, и теперь Морта на вид мало отличалась от подростка, которых полным-полно в любом городе или деревне. Он собирался идти как есть, но девочка предупредила:

— Там холодно и мокро.

— А ты?

Ее выразительный взгляд сказал ему о многом. Не теряя времени, Шадрен накинул рваный плащ, доставшийся ему от Слантьи, и нырнул за девочкой под темную арку: в его комнате не было дверей. По словам Морты, под дворцом располагалось нечто вроде свалки старых вещей, представлявших ту или иную ценность. Девочке понадобилась какая-то особенная амфора или кувшин, и она просила его помочь в поисках. Когда экзалтор поинтересовался, как ему найти нужный предмет, она сказала, что этот сосуд не похож на другие и от него буквально разит колдовством.

Они несколько раз свернули и остановились перед дверью высотой в половину человеческого роста. Шадрен десятки раз проходил мимо этого места и мог поклясться, что раньше здесь была голая стена. Он постучал по двери костяшками пальцев: дерево гулко отозвалось в ответ. Тем временем Морта выудила из кармана маленький ржавый ключик и присела на корточки, чтобы отпереть замок.

Дверь распахнулась, в лицо пахнуло сыростью и гнилью, свет залил лестницу с рядом каменных ступеней, искрошившихся от времени. Девочка бесстрашно шагнула во мрак, Шадрен пригнулся и вошел следом. Внутри было темно, хоть глаз выколи, и ему приходилось идти на ощупь. Толстые побеги опутывали стены, и когда одна из ступенек хрустнула под его ногой, он судорожно схватился за переплетения лоз и тем самым сохранил равновесие. Он не жаловался и не просил света. Ему было не впервой шагать во тьме за поводырем, точно слепцу.

Вдруг его рука нащупала гладкий металл, и экзалтор остановился. Находка была похожа на дверную ручку. Он исследовал стену, отдирая лозы, все больше убеждаясь: в стене над лестницей действительно была дверь. Шадрен подергал ручку: заперто.

— Что ты делаешь?

Морта терпеливо ждала, пока он кончит заниматься ерундой.

— Что за этой дверью?

— Ничего.

— Все двери куда-то ведут, — не сдавался Шадрен.

— Поверь мне, — равнодушно произнесла Морта, — ты не хочешь знать, куда ведет эта.

Его все равно раздирало какое-то жгучее, болезненное любопытство. Он нехотя отошел и продолжил спуск, пока не наткнулся на еще одну дверь, на этот раз слева от лестницы. Может быть, это потайные ходы? Шадрен уперся ногой в стену и что есть мочи потянул за ручку. Она обломилась у него в руках, но дверь на самую капельку приоткрылась, из щели забрезжил тусклый свет. Экзалтор попытался заглянуть в отверстие, но Морта оттащила его назад с силой, невероятной для худенькой девочки, и ударила по двери ладонью, затворяя ее навсегда.

— Нет, — твердо произнесла она.

— Почему?

— Есть вещи, которые смертным знать не положено.

— Вроде каких?

Морта колебалась, говорить или нет.

— Просто поверь мне, — наконец сказала она.

Шадрен не послушался. Он намеренно пропустил Морту далеко вперед, и, нащупав другую дверь, приоткрыл ее и посмотрел в образовавшуюся скважину. А потом ему пришлось вздрогнуть и покрыться холодным потом, ибо чей-то глаз взирал на него в ответ, и этот глаз был удивительно похож на один из тех, что по утрам смотрели на него из зеркала. Его голова начала сплющиваться и вытягиваться, пытаясь протиснуться в щель. Не на шутку испугавшись, экзалтор уперся ладонями в стену и всем торсом подался назад, но его не отпускало. Череп стал упругим, как желе, руки утратили силу и безвольно повисли вдоль тела. Шадрен обмяк и мог только с ненавистью смотреть на глаз — его собственный глаз по ту сторону двери.

— Увидел? — Морта дернула его за шиворот, отрывая от скважины. Это было больно, невыносимо больно, как будто с лица сдирали кожу. Шадрен судорожно ощупал голову, хватая ртом воздух. — Понравилось?

Из щели на них все еще взирал кто-то странный, инородный, алчущий. Морта сделала то, что экзалтора ужаснуло: немилосердно ткнула пальцем в блестящее глазное яблоко, и существо завизжало, раздирая уши своим криком. Затем богиня захлопнула дверь ногой, и звук как отрезало.

— Хотел остаться на той стороне? Остаться тем, кто веками ждет растяп вроде тебя? — Ее злость быстро иссякла, и она заговорила уже спокойнее: — Хотел поменяться с ним местами?

— Я просто не мог, — пробормотал Шадрен, — не мог не смотреть. Это было сильнее меня. — Он чувствовал затылком холод стены, и это его успокаивало. — Понимаешь? Я должен был увидеть.

Внезапно Мортой тоже завладело любопытство. Ловушка душ была приманкой для смертных, но кого могла увидеть богиня, загляни она в скважину? Дверей здесь было еще много, и за каждой сидел бес. Никто не знал, каков их истинный облик, демонов с той стороны, а она могла это выяснить. Морта спустилась на несколько ступеней вниз и взялась за резную ручку, когда тишину потревожил звук далекого гонга.

Темные чары развеялись. Часы пробили четыре.

— Пойдем, — только и сказала она.

Шадрен с трудом поднял отяжелевшее тело. Поравнявшись с Мортой, он сделал нечто странное, изумившее его самого: взял ее за руку. Ее ладонь была сухой и прохладной. Богиня не противилась, как будто тоже нуждалась в чьей-то поддержке, и дальше они спускались бок о бок.

У подножия лестницы их ждала темная арка. Девочка встала на колени, испачкав новые брюки, и принялась шарить в пыли. Продравшись сквозь паутину, ее рука нащупала фонарь, и спустя миг в глаза брызнул свет. Шадрен отчаянно заморгал, а когда перед глазами перестали танцевать пятна, разглядел изящную лепнину на полукруглом ободе арки. Каменная гирлянда состояла из домашних гномов, державшихся за руки: вроде тех, которым оставляют молоко на блюдечке у порога, а не то они устроят в доме бедлам. Рельефное украшение отлично сохранилось, на нем не было ни трещин, ни сколов. Халцедоновые глаза коротышек пристально следили за ними обоими.

Морта чихнула, поднимаясь на ноги, вытерла ладонь о куртку. Богиня вручила экзалтору лампу и скользнула в темноту, а он, последовав за ней в пыльную кладовую, сделал удивительнейшее открытие: это была вовсе не свалка, а настоящая сокровищница. Вдоль стены рядами возвышались статуи из вулканического туфа, золота, бронзы, дерева, слоновой кости, мрамора и стекла, изображавшие людей и животных. Некоторые изваяния, инкрустированные драгоценными камнями, стоили целое состояние. Чуть поодаль лежали разрисованные маски с перьями, полированными дисками, колокольчиками, кружевом, еще дальше располагалась осыпающаяся горка амулетов. Шадрен взял один из них в руки и поднес к лампе: кусочек янтаря на тонкой цепочке, с окаменевшей пчелой внутри. Он бережно положил его на место.

Перед Мортой раскинулось целое море неразобранных предметов, и богиня сидела на лоскуте ткани у его края, на каменном берегу. Водная гладь блестела, переливалась, отбрасывала цветные пятна на ее руки, лицо и одежду. Шадрен поднял лампу повыше, оглядел груду драгоценностей, поразивших его многообразием материалов и форм.

— Что все это значит? — спросил он.

— Есть такое правило, — сказала Морта. Она задумчиво повертела в руках черную статуэтку кошки с ярко-голубыми глазами. — Откажись от своих богов, войдя в Альдолис. — Девочка бросила кошку к амулетам, что-то звякнуло и с шорохом посыпалось вниз. — Некоторые предпочитают каменных идолов, другим по душе портреты мертвецов в золотых медальонах, третьи с рождения носят одну и ту же вещь, и в итоге она начинает владеть ими, а не они ею.

— Они тащили с собой статуи? — изумился Шадрен.

— Представь себе.

— Но ведь это, — он сделал круговой жест рукой, — святотатство. А если их боги истинны?

— Все боги истинны, — серьезно ответила Морта, — и каждый из них ложен.

Шадрен помолчал, обдумывая ее слова. Девочка указала на место напротив себя.

— Садись. Помогай искать.

— Я все еще не уверен, что смогу быть полезен.

Она пропустила это мимо ушей, и экзалтор принялся за дело. Не обнаружив в ближних завалах ничего даже отдаленно напоминающего сосуд, он встал на четвереньки и пополз, разгребая сокровища руками. Клинки, кольца, монеты, части кованых лат, подвенечное платье, расшитое алмазами, на девочку трех-четырех лет, горстка костяных бус, одна хрустальная туфелька, три яблока на серебряном блюдце, красные и твердые, словно кость. Вдруг рука нащупала что-то гладкое и округлое, и он успел обрадоваться, поднося предмет к свету.

Это действительно оказался кувшин, выполненный в форме младенца с открытым ртом. Ребенок был невероятно уродлив, а его разинутая пасть была в несколько раз больше, чем считалось нормальным. Шадрен с трудом подавил желание швырнуть его в темноту. Под руками младенца, сцепленными на животе, была надпись. Экзалтор напряг глаза и стал читать: слова, поначалу казавшиеся незнакомыми, постепенно приобретали смысл. Он шептал их про себя, как заклинание.

На него упала тень. Шадрен поднял голову.

— Этот не годится, — сказала Морта, отняла у него фарфорового младенца и бросила наземь. С грохотом, от которого содрогнулась земля, кувшин разлетелся на обломки. — Дешевая поделка, — вынесла свой вердикт она.

— Ты меня напугала.

— Не трать время зря.

Она отошла, и экзалтор продолжил искать. Время шло, часы пробили пять, затем шесть, а он все еще не обнаружил ничего подходящего. Сосуды попадались, да все не те: Шадрен понимал это и без чужих подсказок. Богиня тоже не сидела сложа руки, хотя он давно потерял ее из виду. Во время поисков Морта производила воистину дьявольский шум, сравнимый с той какофонией звуков, что издает телега дуллахан, полная атрибутов смерти.

Этим завалам не было ни конца ни края. Экзалтор прислонился к стене, чтобы отдохнуть, расслабился и развел затекшие ноги. Лампу он поставил между коленей. Он сидел с закрытыми глазами всего несколько секунд, прислушиваясь к шорохам и бряцанью металла, когда звуки резко стихли. Чье-то теплое дыхание обожгло ухо. У него душа ушла в пятки, и Шадрен подскочил, страшно вытаращив глаза. Узнав Морту, он испустил долгий вздох облегчения и сполз по стене.

— Здесь только ты и я, — сказала она, будто извиняясь. Села рядом. — Ничего?

Шадрен передернул плечами. Богиня сыграла с ним злую шутку, и он сердился.

— Первый раз, когда я встретил твоих сестер, ты назвала их пробирочными.

Он не рассчитывал на честный ответ. Морта ответила не колеблясь:

— Мать не хотела проводить время с отцом, она любила Охотника. Но ей следовало дать потомство, иначе ее существование не имело смысла. Дедушка усыпил мать и обокрал ее. Нону и Дециму зачали в стеклянных колбах.

— А потом?

Глаза богини мерцали в свете лампы. Она обхватила руками колени.

— Потом ей захотелось попробовать.

— Прости, — сказал экзалтор. В ее голосе ему почудилась боль. — Наверное, я должен кое в чем тебе признаться.

— Не стоит. Я знаю.

Он похолодел.

— Знаешь?

— Ты хочешь не Морвену, а Лилит, — произнесла Морта так, словно это было самой естественной вещью на земле. — Иначе зачем тебе о ней спрашивать? И, если уж на то пошло… ты хочешь меня.

Шадрен смутился и отвел взгляд. Он не знал, что говорить и как оправдаться. Ее тело было ангельского происхождения, лишенное половых признаков, но он на него и не претендовал. Его интересовала только кровь, что текла в ее венах.

— Можешь промолчать, — милостиво разрешила богиня. — Отдых закончен.

Он искал этот проклятый сосуд, пока не начали болеть глаза, затем вслепую шарил руками, ощупывая предметы неизвестного назначения. И все это время его терзало чувство стыда и вины, соединенные в той идеальной пропорции, что толкает нас на отчаянные поступки. В итоге Шадрен решил осматривать завалы поверхностно, ходя между ними с лампой в руке. Споткнулся, упал, встал и продолжил поиски. Его взгляд блуждал, ни на чем долго не задерживаясь. Звероловный капкан, который защелкнулся на его ноге и оцарапал ботинок, пустой флакончик в форме песочных часов, еще пахнущий духами, воронья стая на тонких жердочках, отлитая из металла и изъеденная ржавчиной, ворох льняных бинтов, пожелтевших от времени, кремень и трут в резной шкатулке из чистого серебра. Гора писем в разноцветных конвертах, не имеющих ни отправителя, ни адресата. Целое семейство кукол, которым удалили глаза. Осколок голубого стекла с тупыми краями и крошечным флотом на его поверхности: работа настолько тонкая, что, казалось, ее выполнили феи.

Когда гонг ударил снова, он его не услышал. Его окружали сполохи и тени, в ушах стоял непрекращающийся звон, затылок охватывала тупая боль. А потом нога увязла в чем-то податливом и мягком. Экзалтор наклонился, движимый шестым чувством, что наконец-то нашел искомое.

Сосуд с широким раструбом пульсировал в его руках, урчал, как желудок, дергался и сокращался, будто что-то переваривал. Шадрен посветил внутрь и увидел ряды зубов, облитых зеленоватой слизью, ровными кольцами уходящие во тьму. Этот сосуд был глубок, как колодец без дна, и мог вместить всю вселенную. В голове резко прояснилось, экзалтор издал радостный крик, эхом отозвавшийся под сводами.

Морта появилась немедленно. Ей хватило одного короткого взгляда.

— Это он. Живоглот. — Она взяла у него сосуд, прижала к себе это мерзкое, извивающееся чудовище. Оно сразу притихло, успокоилось, будто ребенок на руках у матери. — Пойдем.

Богиня зашагала вперед. Шадрен не шелохнулся, только смотрел ей вслед. Он и сам рад был уйти отсюда, но оставалось кое-что еще. Кое-что предельно важное.

— В чем дело? — спросила Морта, оглянувшись через плечо.

— Как насчет благодарности? — Он говорил так, будто сплевывал кровь, в глазах стояла мука. — Я… ослабел. Ты знаешь, чего я хочу.

— И у тебя хватает наглости?

Ее голос был пронизан льдом.

— Хватает. Я нравлюсь тебе, — осмелел экзалтор, делая шаг. Он поднял лампу высоко над головой, чтобы видеть ее лицо. Страх уходил, а его намерения крепли. — Я единственный человек, который тебе когда-либо нравился.

— Я не могу удовлетворить твою просьбу, — отрезала она.

— Это не просьба. Это требование оплатить должок.

Молчание повисло в воздухе душной пеленой. Морта плавно опустила живоглота на землю, и он задергался с прежним усердием. Потом она устремила глаза на Шадрена, и в этом взгляде были и злость, и упрек, и холодная ярость. А он жаждал — и не мог противиться этому желанию, каким бы абсурдным оно сейчас ни казалось.

— Я испепелю тебя на месте, даханавар.

— Испепеляй? — предложил он.

И в два стремительных скачка, незаметных для человеческого глаза, оказался рядом. Небрежно отодвинул ногой хрюкающий сосуд, схватил богиню за руки и заломил их за спину. Морта не вскрикнула — он не подозревал, сделал ли ей больно. Шадрен не мог отвести глаз от жилки на ее шее: ему казалось, что он слышит ток медовой крови, курсирующей по венам, крови наивысшего качества.

— Ну? — грубо спросил он.

— Не сюда, — прошептала Морта. — Надо там, где не видно. Отпусти.

Он разжал руки, потрясенный ее внезапной покорностью. Богиня помассировала запястья, затем приподняла край куртки вместе с рубашкой, обнажив живот. Ткнула пальцем в левый бок, показывая ему, где следует кусать.

Шадрен издал глухой животный стон и рухнул на колени.

— Свет и тень, — прохрипел он, обращаясь то ли к Морте, то ли к ее гладкому беломраморному боку. — Я твой раб, твой верный пес, отныне и навсегда.