Нарты. Эпос осетинского народа

Вот в царство мертвых нарт огненноокий

Однажды утром двинулся до срока.

Привратник царства мертвых Аминон.

Пришедшему сказал: «Таков закон,

О храбрый муж, о нарт огненноокий,

Всему предел есть, для всего есть сроки.

Вернись обратно в светлые края,

Не наступила очередь твоя.

Никто здесь до кончины не бывал».

Тогда Созырко гневом воспылал,

В железные ворота он ударил

И в преисподню скакуна направил.

Он на коне объехал царство мертвых,

Увидел там супругов распростертых

В изнеможенье на воловьей шкуре,

На ней они лежали, брови хмуря.

Хоть шкура и громадная была,

Казалось, что для них она мала.

Они глядели друг на друга хмуро,

Не зная, как же разделить им шкуру.

На шкурке зайца, в двух шагах от них,

Заметил путник пару молодых.

Короткой шкуркой укрываясь нежно,

Покоились супруги безмятежно.

Он едет дальше. Вот, едва живая,

Прорехи гор вдовица зашивает,

Пот градом катится с ее чела.

Сверкает мрачно толстая игла.

Вот — женщина, и жернова над ней.

Но не муку, а пыль лишь от камней

Выбрасывает мельница большая.

Встает картина перед ним другая:

Старушка надоила молока,

Полна им бочка, хоть и высока.

Но сыр, как ни трудилася она,

Не превышал ячменного зерна.

Другая ж в ложку с птичий ноготок

Чуть надоила молока, глоток,

Но сыр ее — и сочный, и большой,

Пред ней он белой высится горой.

Он дальше едет. Вот под бугорком

Сидят супруги за большим столом,

Что яствами уставлен дорогими.

И не пустеет пышный стол пред ними.

Он едет дальше, видит старика,

Что носит кучи щебня и песка.

В мешке дырявом днем и ночью носит,

Но снисхожденья у судьбы не просит.

Нарт едет дальше. На траве зеленой

Вол отдыхает, солнцем озаренный.

Жует он рьяно чей-то ус седой,

Не соблазняясь сочною травой.

Созырко, онемев от изумленья,

Путь продолжает в прежнем направленье.

Вот остров, словно пост сторожевой,

Как лезвие, там мост волосяной.

На острове, что перед ним возник,

В яичной скорлупе живет старик.

Вот кто-то бороды седые бреет

Каких-то старцев, брить их не умея

У жертв своих не может сбрить никак,

При всем старанье, даже волоска.

А дальше сука старая лежит

И чей-то вход безмолвно сторожит,

И слышен лай двенадцати щенят,

Что из утробы вырваться хотят.

Вот видит он: бегут чувяк и арчи.

Созыр подумал: «Что же это значит?

Как в состязанье нартов огнеоких.

Для бегунов кто установит сроки?»

Чувяк был впереди, и вот, казалось,

Ему уже победа улыбалась,

Но арчи обогнал его внезапно,

Сноровкою напоминая нарта.

Созырко дальше едет по дороге.

Вот средь равнины стол стоит треногий,

Стол ломится от яств, напитков редких,

А за столом он видит славных предков.

Он созерцает вид обычный кувда.

Но вдруг он вздрагивает: «Что за чудо?

Лежат на блюде среди сочных лакомств

Зажаренные кошка и собака».

Всем виденным ошеломлен был нарт.

И вот спросил Созырко их, как брат:

«О предки нартов, расскажите мне,

Откуда столько бед у вас в стране?

Я на коне объехал царство мертвых,

Увидел и супругов распростертых

В изнеможенье на воловьей шкуре

На ней они лежали, брови хмуря.

Хоть шкура та громадная была,

Казалось, что для них она мала.

Они глядели друг на друга хмуро,

Не зная, как же поделить им шкуру».

Созыру предки дружно отвечали:

«Был потому их облик так печален

И потому судьба их так плачевна,

Что ссорились супруги ежедневно».

«На шкурке зайца в двух шагах от них

Супругов наблюдал я и других.

Короткой шкуркой укрываясь нежно,

Они лежали дружно, безмятежно».

«А это пара любящих была,

Которая смогла прожить без зла.

Они любили жизнь и в дни печали

Друг друга никогда не покидали».

«Потом я видел, как, едва живая,

Прорехи гор вдовица зашивает.

Катился пот, как град, с ее чела,

Сверкала мрачно толстая игла».

«А это, друг, была одна блудница.

Беда, коль и во сне она приснится!

Дружку белье строчила строчкой мелкой,

А мужу крупной — вот ее проделки».

«По царству мертвых дальше проезжая,

Я видел сам, как женщина другая

Лежала молча; жернова — над ней.

Но не муку, а пыль лишь от камней

Выбрасывала мельница большая».

«А это вот что, милый, означает:

Всю жизнь свою она была воровкой,

Муку чужую воровала ловко.

Вот здесь и платит долг она примерно

И на груди тяжелый держит жернов».

«Поехал дальше и увидел я

Корову и старуху у ручья.

В огромную она доила бочку,

И молоко лилось по ободочкам.

Но сыр, как ни трудилася она,

Не превышал ячменного зерна».

«А это, друг, хозяюшка скупая,

Она для ближних, как собака злая.

Она имела больше ста коров,

Но был всегда ответ ее готов,

Когда попросит молока сосед:

«Ни капли молока сегодня нет»,

То: «Не доила нынче я корову»,

То: «Скисло молоко, к несчастью, снова»».

«Другая ж в ложку с птичий ноготок

Чуть надоила молока, глоток.

Но сыр ее — и сочный, и большой,

Пред ней он белой высится горой».

«А эта — щедрая хозяйка крова.

Она владела лишь одной коровой,

Но просьбе обездоленных людей

Вовек отказа не было у ней».

«В пути увидел я под бугорком

Супругов за обеденным столом,

Что яствами уставлен дорогими.

И не пустел обильный стол пред ними.

Лишь выпит ронг, как пенится опять».

«О них мы тоже можем рассказать, —

Супруги эти часто пировали,

Но без гостей к еде не приступали».

«Я на пути заметил старика.

Носил он кучи щебня и песка

В дырявом таске, выбившись из сил,

Но у судьбы пощады не просил.

Вздыхал он только, будто от забот.

С его лица катился градом пот».

«А этот отнимал у бедных землю,

Ни разуму, ни совести не внемля,

Жил краденым, хотел он всем владеть

И все ж никак не мог разбогатеть».

«Я видел остров — пост сторожевой,

Как лезвие, там мост волосяной.

На острове, что предо мной возник,

В яичной скорлупе сидел старик».

«А это, солнышко, был нелюдим,

Он равнодушен был всегда к другим.

Он не имел ни близких, ни друзей,

К столу ни разу не позвал гостей».

«Заметил я вола в траве зеленой,

Среди равнины, солнцем озаренной.

Жевал он рьяно чей-то ус седой,

Не соблазняясь сочною травой».

«Судьба карает всех скупцов сурово.

И это — участь каждого скупого.

Когда пахал он с другом иль знакомым,

То их волу подсовывал солому,

А своего кормил душистым сеном.

Так поступал он в жизни неизменно».

«Я видел: сука старая лежит

И чей-то вход безмолвно сторожит.

Был слышен лай двенадцати щенят,

Что из утробы вырваться хотят».

«А это означает: будет время,

Когда придет младое поколенье,

Которое сочтет себя всех краше

И разуму учить захочет старших».

«Потом я видел бег чувяк и арчи.

Я не могу понять, что это значит.

Чувяк был впереди, и вот, казалось,

Ему уже победа улыбалась.

Но арчи обогнал его внезапно,

Сноровкою напоминая нарта».

И улыбнулись предки, отвечая:

«А это, солнышко, то означает,

Что бедняки, судьбой так суждено,

Богатых перегонят все равно».

«Я видел стариков обледенелых.

Тупая бритва брила неумело,

И не могла она у них никак,

При всем старанье, сбрить и волоска».

«А это, пусть тебе известно будет,

Судьба плохих, несправедливых судей,

Что богачам вину за мзду прощали,

А бедняков невинных осуждали».

«О предки, вы собрались здесь для кувда,

Так объясните мне и это чудо.

Зачем лежат среди обычных лакомств

Зажаренные кошка и собака?»

«А это, гость наш славный и желанный,

Совет дала нам мудрая Сатана:

«Придет Созырко скоро в царство мертвых,

Там встретит предков, доблестных и гордых,

Когда же он придет домой обратно

О виденном поведать смелым нартам,

О кошке и собаке он расскажет.

И только этим нартам он докажет,

Что хоть недолго в царстве мертвых был,

Но видел вас и с вами говорил».

Созырко был ответами доволен,

И с предками поговорил он вволю.

А под конец, не скрыв от них волненья,

Он рассказал о цели посещенья:

«Дочь Солнца полюбил я всей душой,

Но требует она калым большой.

Я должен к свадьбе предоставить ей

Оленей, туров и других зверей,

В долине выстроить дворец стальной,

Блистающий волшебной красотой,

Углы же зданья по ее веленью

Украсить должен я аза-растеньем.

Зверей разнообразных я достану,

Мне обещала славная Сатана

Их выпросить у щедрого Афсати,

Но как дворец построю я богатый?

Цветы аза, где я возьму, о предки?

Встречаются цветы те очень редко».

Сказали предки нартскому герою:

«Возьми кольцо Бедухи золотое.

Стальной дворец ты выстроишь без рук:

Кольцом ее ты очерти лишь круг,

И на равнине, что была пустой,

Дворец стальной возникнет пред тобой.

Цветы ж аза, столь редкие для мира,

Есть у владыки мертвых, Барастыра.

Их выпросит Бедуха для тебя,

Живого мужа, мертвая любя.

Обычай давний есть в стране у нас —

Неведом нашим женщинам отказ».

Бедухе Барастыр не отказал,

Цветы аза он для нее сорвал.

Бедуха же, придя от Барастыра,

Дала цветы аза с кольцом Созыру.

Нарт взял кольцо с цветком аза, столь редким,

Поклон отвесил достославным предкам.

На землю он спешил вернуться быстро.

Но Аминон сердитый был неистов,

Созырко не хотел он выпускать.

«Закон привратник должен соблюдать, —

Сказал он, путь рукою преграждая. —

Тебе уехать я не разрешаю.

Ты задом наперед подкуй подковы

И лишь тогда поедешь к нартам снова.

Все мертвые иначе за тобой

Повалят бесконечною толпой».

Созырко вмиг коня перековал

И в путь-дорогу собираться стал.

А мертвые за нартом наблюдали.

И Аминону так они сказали:

«И нас наверх ты отпусти за ним,

Ты видишь, мы от холода дрожим,

Вода и хлеб здесь вкуса не имеют,

Здесь солнце нас своим теплом не греет».

Но Аминон одно ответить мог:

«Другого счастья не послал нам бог.

Из царства мертвых вам возврата нет.

Вот поглядите вы на конский след,

Ведет он внутрь, а не на землю, правда?»

Никто не разгадал уловки нарта.

И мертвые, поверив Аминону,

Вернулись вновь дорогой погребенных

И неохотно расходиться стали

На те места, что раньше занимали.

Когда на землю храбрый нарт вернулся,

Кольцом провел он круг и оглянулся —

Пред ним, сияя дивной красотой,

Утесом высился дворец стальной.

Цветы аза, что Барастыр любил,

По четырем углам он рассадил.

Сатана у Афсати попросила

Его свирель и нарту подарила.

Вот заиграл Созырко на свирели.

И стаями к нему сбегались звери.

На зов его, как будто по веленью,

К нему пришли и туры, и олени.

Тогда семь братьев отдали в супруги

Дочь Солнца славному Созырко-другу,

В селенье нартское ее послали

И радостно на свадьбе пировали.