Не померкнет никогда…

ПРОРЫВ

За несколько часов до начала выдвижения к рубежу атаки Железная совершенно неожиданно получила пополнение. К ней присоединилась большая группа бойцов и командиров 11-го механизированного корпуса, отходившая с боями с рубежей рек Свислочь, Россь, Щара. Такое усиление было очень кстати. Генерал Галицкий включил всех прибывших в свой основной отряд.

Едва растворилась во тьме мутная полоска подернутого тучами небосклона, Железная тремя колоннами по трем маршрутам двинулась к шоссе.

Солдаты шли молча, машины — с выключенными фарами. Повозочные держали за уздечки коней, опасаясь, как бы они своим ржаньем не выдали движения колонн. Конечно, тишину удавалось соблюдать относительную, но каждый старался не нарушать ее ни единым лишним звуком.

Нужно было продвинуться на 4 километра к югу, а затем внезапным ударом уничтожить и прорвать окружение. Раненые, двигавшиеся в общем строю, не отставали от здоровых. А тех, кому общий темп был уже не под силу, товарищи брали под руки и вели с собой.

К половине первого ночи Щука пропустил мимо себя бо́льшую часть отряда. Бойцы шли сначала в полный рост, потом, пригнувшись, потом поползли. Они тащили за собой пулеметы, которые предназначались для ведения кинжального огня, а также минометы, катили впереди себя орудия. Щука лежал у кромки болота. Начал накрапывать дождь. Реденькие капли падали на листья деревьев, на густые заросли папоротника, но майор не замечал их до тех пор, пока не смахнул рукой с собственных отяжелевших век, чтобы глянуть на небо. Черное, непроглядное, оно висело над самыми березами.

«Капает», — с досадой отметил Щука и вспомнил о тех ливнях, которые заливали землю, когда молнии рвали небо вдоль и поперек, а присмиревший лес стонал от грома и ударов ветра. Вот такая погода нужна была бы сейчас. «Впрочем, и за темноту спасибо», — подумал Щука, снова поднимая лицо кверху. И опять мелкий дождь напомнил ему мирную жизнь, все родное и бесконечно близкое, что за эти дни стало казаться чем-то призрачным и далеким.

В сознании его с головокружительной быстротой промелькнули события последних дней. Почему-то все это прошло перед ним через лица людей, которых он уже никогда больше не увидит, которые не вернулись с задания, погибли, но которые честно выполнили свой воинский долг. Щука вспомнил и людей, с которыми он через полчаса пойдет в бой и которые только что говорили на собрании коротко, сухо, словно рубили с плеча, что они зубами вгрызутся врагу в горло, но прорвут вражеское кольцо, что они не позволят, чтобы старейшая дивизия Красной Армии, бойцы которой еще в восемнадцатом году рапортовали великому Ленину о взятии его родного города Симбирска, дивизия, заслужившая наименование «Железная» и награжденная Почетным революционным Знаменем ЦИК, не раз получавшая благодарности командования в мирное время и прославившая себя в боях с белофиннами, — чтобы эта дивизия не дожила до победы.

«А где же Барбашов, что стало с нашим Знаменем?» — неожиданно резанула сознание Щуки жгучая мысль. Сегодня об этом Знамени столько говорили, выражая уверенность, что за Барбашова можно быть спокойным, что он обязательно выйдет. А если нет?..

Щуке вдруг стало холодно, он почувствовал, что по пояс мокрый. И вспомнил, что провалился в болото. Майор посмотрел на стоявшего рядом с ним командира стрелкового батальона.

— Хоть и дождь, а дальше двигаться нельзя. Мои ребята накануне взяли тут «языка», и сегодня гитлеровцы, конечно, не спят, — предупредил Щука комбата.

— Понял, — ответил комбат и ушел к своим подчиненным. А Щука по одному ему известным ориентирам отправился к передовым постам, через которые должен был проходить отряд во главе с комдивом.

В час ночи части дивизии сжались, как туго взведенная пружина, готовые по первому же сигналу рвануться вперед. И этот сигнал поступил. Ровно в час грянули орудия отряда подполковника Украинского. Гром артиллерийской канонады прокатился по всему фронту наступления Железной. Ударили пулеметы, автоматы, полетели гранаты. И перекрывая все это, над лесом раскатилось могучее русское «Ура!».

Поначалу противник молчал. Щуке даже показалось, что гитлеровцы вообще отошли из леска за дорогу. Но вот заговорили и немецкие пулеметы. Сомнений не оставалось: враг застигнут врасплох, ошеломлен внезапностью атаки.

Бой разгорался с каждой минутой. Интенсивность огня нарастала с обеих сторон. Скоро уже нельзя было разобрать, откуда наиболее злобно огрызаются фашисты. Однако можно было заметить, что бой все ближе перемещается к шоссе. Это значило, что отряд Украинского выполняет приказ комдива с честью, что бойцы, несмотря на мощный огневой заслон и кромешную темноту, упорно продолжают наступать. Щуке казалось, что пора уже и им рвануться вперед. Но Галицкий чего-то ждал. Минуты тянулись бесконечно долго, нервы не выдерживали напряжения.

Однако скоро, перекрывая общий гул, откуда-то из глубины обороны противника долетел могучий бас тяжелой артиллерии. Гитлеровцы приняли удар отряда Украинского за главный и ввели в бой дивизионную артиллерию. Но прежде чем посланные неприятелем с дальних позиций снаряды рванули землю, генерал подал сигнал «В атаку». Над лесом взвилась ракета, главные силы Железной устремились вперед.

Щука бросился вместе со всеми, стреляя на ходу из автомата по вспышкам, появлявшимся в темноте. Совсем неподалеку от него заработал вражеский станковый пулемет. Во тьме замигало прерывистое желтое пламя. Щука мгновенно припал к дереву, разрядил в это пульсирующее пламя магазин своего автомата, а затем одну за другой бросил в него три гранаты… После этого, перезарядив автомат, он снова устремился вперед.

Гитлеровцы перенесли артогонь. В рядах наступавших бойцов начали рваться тяжелые снаряды. Земля дрогнула. Но остановить распрямлявшуюся пружину наступления не могло уже ничто.

Бойцы натыкались на деревья, падали, снова вскакивали, подхватывали на руки раненых товарищей и упорно стремились вперед, только вперед!

Никто не знал, сколько времени ушло на этот бросок через шоссе. Щука тоже не считал минут. Он только про себя отметил, что лес кончился, что первый, самый страшный рубеж им уже пройден. Впереди каменной лентой тянулось шоссе, и на нем пылало несколько ярких костров. Это горели попавшие под огонь артиллеристов Железной вражеские грузовики. На фоне их сплошной черной массой бежали бойцы.

Но по мере того, как они приближались к насыпи, встречный огонь становился плотнее. Враг неистовствовал. В отдельных местах дело дошло до рукопашной. Бились штыками, ножами, прикладами. Но Железная лавиной катилась вперед. Уже и на самом шоссе вспыхнули взрывы гранат. Вот захлебнулся сперва один пулемет врага, затем второй. Гранаты теперь рвались дальше, за дорогой, а через шоссе с грохотом неслись орудийные упряжки.

«Артиллерия пошла в прорыв! Артиллерия! — с радостью подумал Щука. — Теперь вырвались! Теперь не остановишь! Молодцы ульяновцы, сдержали клятву!»

Он давно расстрелял весь свой боеприпас и сейчас бежал, сжимая в руках две последние гранаты. Но бросать их было уже не в кого. Огневые точки противника огрызались откуда-то издали, бесприцельно и почти не наносили урона бойцам.

Пробежав вперед метров триста, Щука остановился. Здесь, в стороне от стрельбы, отчетливее слышались голоса командиров, собиравших своих бойцов. Едва сколотив вокруг себя до двадцати бойцов, командиры спешили дальше, вперед, к месту сбора.

Три отряда Железной, как три стальных клинка, разрубили вражеское кольцо. Прорыв, к которому так упорно готовилась дивизия, был осуществлен.

Отряд Украинского понес тяжелые потери. Но задачу, поставленную перед ним, выполнил с честью. Бойцы и командиры отряда действовали в этом решающем бою напористо, стремительно, дерзко. Они не только отвлекли на себя основные огневые средства противника, но и заставили его ввести в бой имевшиеся на этом участке танковые подразделения. Благодаря этому два других отряда Железной прорвали кольцо окружения со значительно меньшими потерями.