По ту сторону границы

Глава 32

В один из дней мне всё-таки позволили посетить место захоронения Сетхара, обозначенное среди песков невысокой по пояс каменой стелой. Все четыре стороны обелиска несли на себе высеченные письмена, сообщающие, кто здесь похоронен, какому роду (семье) он принадлежал, когда он родился и когда погиб, при каких обстоятельствах, и чем вообще запомнился при жизни. Коротко и ясно, без лишних рассусоливаний.

Но был там и пассаж в отношении его чувств к Айюнар. Нет, она напрямую на памятнике не упоминалась, но то, что запись посвящалась именно ей, я не сомневался. Почему-то подумалось, что к этой записи приложил руку сам Сетхар, когда был ещё жив, так сказать, придумал себе некролог заранее. Не удивлюсь, что здесь существует подобный обычай. Что-то вроде сочинения стихов у самураев перед совершением сёппуку.

В каком-то смысле я был уязвлён тем, что это именно он защитил мою Айюнар ценой своей жизни, пока я отбивался от лезущих через стену дайхеддов. Помирать, конечно, я пока не хотел, но, получается, что в каком-то смысле мне уже не достичь уровня его жертвенности и самоотверженности. По крайней мере, пока. И ведь всё ради любви, получается.

Интересно, а я смог бы так вообще? Странно, тогда, во время боя даже не задумывался над этим.

Похоже, я завидую. Странное всё-таки чувство, учитывая, что Сетхар сейчас лежит под слоем песка в несколько метров, замотанный в белый саван, а я наоборот жив-здоров (ну, почти) и стою над его могилой. Но то, что он поступил так, как многие никогда не смогут, было абсолютной правдой.

А ещё я подумал, что этот случай может серьёзно повлиять на мои отношения с Айюнар. Больше даже с её стороны. Ведь она могла начать смотреть на меня совсем иначе, как до этого случая. Мертвец мог реально встать между нами. При этом нечто подобное я уже в жизни встречал, пускай это и случилось не со мной.

Вот и злость на покойника подъехала. И главное, ему уже ничего не докажешь и сделаешь. Да уж, нет более бессмысленного занятия, чем ревновать к покойнику свою женщину. Но и отрицать это было бы неправдой.

Только мёртвые видели конец войны. Так сказал Платон. Каждый понимает этот афоризм по-разному, но тот самый потаённый смысл, который, видимо, в этот афоризм и вкладывал древний грек, начинаешь понимать только стоя над могилой погибшего воина.

Я не знаю, что положено делать при посещении погостов у сайхетов, поэтому просто постоял, подумал, вспомнил его (как сказал один человек, люди живут, пока их помнят), поразмыслил о бренности бытия и пошёл под охраной, или вернее даже, конвоем, обратно в свои покои, которые, скажем прямо, стали для меня чем-то вроде фешенебельной камеры. Хорошо хоть наручники не надевают.

При этом сопровождали меня не Сет и Дейс, которые не то охраняли, не то сторожили меня, а какие-то солдаты из числа прибывшего подкрепления. Пара молчаливых и вооружённых до зубов парней, которые смотрели на меня с трудно скрываемым подозрением и неприязнью. Типа да, они делают свою работу, но она им не особо нравится. А ведь я им даже ничего плохого не сделал. Ни я их, ни они меня до этого вообще не видели и ещё совсем недавно вероятность того, что мы вообще встретимся, стремилась к абсолютному нулю.

Кстати, почему братьям не позволяют меня сопровождать? Они ведь охраняют меня исключительно внутри крепости, пока я нахожусь в своей комнате. Скорее всего, потому что не доверяют им полностью, так как они являются, в первую очередь, людьми Айюнар и показали на деле ей свою преданность. Чёрт, как же здесь всё сложно!

Типа они могут помочь мне сбежать? Ну, не знаю. И куда бы я побежал? Кругом пески, камни и крайне скудная растительность, а где находятся оазисы я, если честно, не имею ни малейшего представления. Понятно, что их вроде как достаточно, но чтобы дойти до них – надо знать, куда идти, даже если при помощи братьев я смогу разжиться каким-нибудь местным вездеходом, или хотя бы дертейем, который, скорее всего меня тупо не признает и лучшем случае сбросит на землю, а в худшем – убьёт.

И если вдруг мой побег из крепости увенчается успехом, то, что дальше? Ну, добрался я до одного из оазисов, и что? Оставаться там жить? Так меня там быстро и накроют, уверен, что у местных с картами и ориентацией в песках проблем, в отличие от меня, нет и все оазисы у них тут наперечёт.

Или, вот, попадутся мне на встречу те же дайхедды? Так они же меня и порешат. Может быть, если я попаду в руки к данникам дайхеддов, то они меня и не прирежут сразу, но точно выдадут дайхеддам, а что хуже, я даже думать не хочу.

Добраться до крупного селения и попытаться там затеряться? С моей мордой лица? Даже если я, благодаря здешнему солнцу, стану обладателем густого загар, то всё равно не смогу воссоздать медный оттенок кожи местных, и придётся всю оставшуюся жизнь закутываться в платок. Ну, может я, перегибаю, и можно будет прикинуться каким-нибудь чужаком из далёкого племени, я же толком не осведомлён о местных народах. Например, Айюнар слегка отличается от остальных сайхетов. С другой стороны, нимеец Даут тоже. Тут дело не столько в цвете кожи, сколько в самом лице: разрез глаз, размер скул, носа, губ… Да всё сразу!

Чем дальше, тем больше я понимал, что мой статус далёк от того, каким обладают почётные гости важных персон, к которым я, безусловно, относил и Айюнар. Да, её жизнь не была лёгкой, ей приходилось доказывать своё право на существование, бороться и идти по головам, чтобы обладать тем социальным статусом и богатством, которыми владеет в настоящее время, но, видимо, и её влияние имело свои границы.

Но мало быть просто богатым человеком, важно иметь власть и способность её применить. И действительно, где-то она её имела, а где-то власть... ну вы поняли.

И получалось так, что, несмотря на то, что я сражался с сайхетами и дайхетами бок о бок, и так же, как и они, проливал свою и чужую кровь, сейчас я был обычным (или необычным, это кому как) подозреваемым. В чём меня подозревали? Да в чём угодно! И первое, что приходило на ум – шпионаж и диверсии.

Вообще, если честно, то утверждать, что я оказался под подозрением снова, значило бы серьёзно покривить душой против реальности. На самом деле, под подозрением я был всегда. Прямо с того самого момента, когда Айюнар решила подобрать меня умирающего в пустыне. Не знаю, что там думала она, особенно после того, что произошло между нами перед самым штурмом крепости, но нимеец Даут уж точно не переставал видеть во мне засланного казачка, с которым надо быть всегда начеку.

Уверен, этот наёмник всегда имел наготове наручники, которыми мог сковать меня в любой момент, стоило ему получить соответствующий приказ от своей нанимательницы, или получи он серьёзные улики против меня. А так, пока я официально считался гостем Айюнар, и она не сняла с меня этот статус, ему приходилось мириться с моим присутствием в караване. Какой-никакой, а кодекс у него всё-таки был.

Интересно, он вообще застал те времена, когда погрангородок функционировал во всю силу? Был он явно старше Айюнар, но не на столько, чтобы захватить тот период в сознательном возрасте.

Не знаю, как тут у них обычно происходят дела, и с какими приключениями караваны ходят по пустыне, подозреваю, что и без меня проблем хватало. Но сейчас здешние люди вполне могли связать все проблемы, которые свалились на их головы именно с моим появлением, навесив на меня всех собак, учитывая количество погибших людей.

"Сай гэбхон" - белый дьявол! Слова старухи, что-то усердно перетирающей в медной ступице, так и звучали у меня в голове. Как же она тогда на меня посмотрела! А потом на Айюнар! Видать, такое сочетание порождало в её голове все возможные картины апокалипсиса мира, при том, что ей самой, судя по всему оставалось не так уж и долго до того момента, как она встретиться со своими предками. Или с кем тут они обычно встречаются на том свете?

Я, кстати, упустил из виду религиозные представления сайхетов и хотел бы повнимательней почитать тот сборник мифов, что обнаружил в своей комнате. Думаю, однако, что толку от него будет столько же, сколько от древнегреческих мифов как инструмента понимания христианства, но всё-таки... Ладно, надо будет проработать этот вопрос, но позже. Сейчас меня донимали допросами и проверками.

Что касается местных жителей, то, может, они и раньше нередко сталкивались с дайхеддами и терпели нападения от других разбойников, но люди (сайхеты же люди, но я почему-то до сих пор испытывал некоторые сомнения в этом) склонны увязывать свои неприятности со всем необычным, а необычное здесь что, вернее кто? Правильно - я!

Ты, Вадик, по мнению той же старухи являешься тем , кто навлёк на них кары господни в виде вздыбившегося красного песка, и в виде нападения обезумевших дайхеддов.

В "Тихом Доне" вроде же было про то, как казак привёл турчанку-жену из похода, а селяне её чуть не убили, когда у них не то скотина дохнуть стала, не то урожай не уродился. Кто ещё может быть виноват? Конечно же, молодая басурманка, которая ведьма, ни дать ни взять! А то, что у свиней чума, а засуха каждые лет десять лет происходит, так это уже для селян и не важно. Так и со мной.

В один из вечеров я представил, как забираю Айюнар в свой родной мир и знакомлю её со своими друзьями и родственниками. Это сколько же будет пересуд и сплетен?! Притащил иностранку! Вышла замуж ради гражданства! Среди своих что ли не нашёл! И ещё много всего. В глаза, конечно, никто ничего такого не скажет, но за спиной, думаю, без этого не обойдётся.

Да и саму Айюнар не стоит сбрасывать со счетов. И то, что у нас случилась любовь, так бывает, ни н что в итоге не влияет, наверное. У неё свой шлейф грехов и комплексов по жизни, который тянется из самого детства, у меня свой. Но стоит признать, что она обладала проницательным умом и не питала каких-то там иллюзий. Ну, поддалась она слабости, как женщина, но это не значит, что она до конца мне поверила.

Собственно, наш последний разговор как раз и показал, что она не знает, что обо мне думать, как ко мне относиться, и подозрение, что я появился здесь не случайно, а по чьему-то коварному замыслу, её по-настоящему никогда не покидало. Просто все свои сомнения она в какой-то момент отодвинула на дальний план, чтобы они ей не мешали наслаждаться жизнью, в том числе, знакомством со мной.

И да, после того, как она меня предупредила о прибытии вместе с военными здешних спецслужбистов, мы почти не виделись. Несколько раз я сталкивался с ней, когда меня выпускали на прогулки (прямо как реального заключённого, а не гостя с большой буквы), и то всё, чего я удостоился, это легкой, и как мне показалось, натянутой улыбки, мол, привет-привет, но мне сейчас некогда. Это так происходит, когда тебя бросает женщина?

Чёрт! Я в какой-то момент, даже ощутил себя не гостем и даже не пленником, а своего рода забавной вещицей, которую можно с гордостью представить своим друзьям и знакомым – мол, смотрите, какой у меня редкая зверушка, – чтобы вызвать взрыв внимания с их стороны. Так сказать, игрушкой на одну ночь.

Хотя нет, нет, Айюнар, конечно, может быть циничной, но чтобы поступить вот так? Нет, вряд ли. Переспать с иноземной безделицей ради забавы - не её стиль. Это было бы слишком даже для неё, она не стала бы так унижаться сама перед собой.

Похоже, что я уговариваю сам себя. Никогда такого не было. Неужели я наконец-то по-настоящему влюбился?

Подземная часть крепости действительно оказалась больше, чем можно было ожидать. Ещё минимум два этажа вглубь, это те, что я смог насчитать, когда меня водили на допросы.

Комната пять на пять, по сути, каменный мешок, разве что стены его отделаны гранитными плитами, а не обычными валунами, как мы обычно представляем себе средневековые казематы. Низкий давящий потолок. Тусклый источник света под потолком в виде всё того же матового шара, который, видимо либо был разряжен, либо изначально не был способен светить сильнее. Стол, стулья, привинченные к полу.

Да, Айюнар оказалась права, меня трясли по максимуму. Нет, бить меня не били, я и так был побит достаточно в ходе сражения, так что лишний тычок под рёбра мог меня элементарно убить, пробив осколком кости лёгкое.

Нет, они действовали по-другому, но от этого не менее изматывающе. Допросы проходили сначала в строго обозначенное время, а потом вдруг меня стали таскать совершенно без всякой регулярности.

Братья Сет и Дейс при этом продолжали нести свой пост у моих покоев, в то время как меня уводили люди из прибывшего пополнения, при этом иногда их лица были закрыты масками, и, признаюсь, этот факт меня заставлял порядком нервничать.

Пару раз они зачем-то меняли место допроса, и выматывали меня, выматывали и выматывали, заставляя по сотне раз отвечать на одни и те же вопросы, а когда я вдруг (ещё бы!) где-то выражал неуверенность или ошибался, начинали давить с новой силой, указывая на нестыковки в показаниях и требуя признаться в том, в чём я признаться элементарно не мог.

Минимум каждый вечер ко мне приходил врач, теперь уже другой, а не тот, что был приписан к гарнизону и колол мне якобы общеукрепляющие витамины и противовоспалительные препараты. Доктор, конечно, для проформы меня осматривал, хоть и довольно профессионально, делал перевязки, если требовалось, но что касается уколов... я вообще ни разу не уверен, что эти инъекции не имели ещё какого-нибудь дополнительного эффекта.

Иногда мне казалось, что я не могу вспомнить, что делал в течение нескольких часов, или мне так казалось, я был уже ни в чём не уверен. Дни слились в одну сплошную линию без различимых границ: поспал, поел, на допрос, поспал, поел, на допрос… Так что ни разу не удивлюсь, что меня пичкали чем-то покрепче обычных витаминов, и скидывать со счетов фармацевтические познания сайхетов было бы опрометчивым шагом.

Думаете, я страдаю паранойей? Кто его знает, может быть и страдаю. Не в том я положении, чтобы пылать доверием к людям, которые видят во мне шпиона, диверсанта, и вообще наше прошлое, моего и их народа, щедро спрыснуто кровью. Айюнар сказал – была война. Причины вроде бы лежали на поверхности, но с учётом других обстоятельств, которые стали мне известны, возможно, всё гораздо сложнее, чем кажется.

Когда меня привели на последний из допросов, я впервые увидел сайхета в мундире. Не в той полевой форме, что носила охрана каравана или гарнизон крепости, а в самом натуральном мундире. Да, он отличался от того, что я привык видеть на наших военных, или тех, что носили натовцы, но это однозначно был мундир.

Не было на нём странных больших обшлагов, лацканов или вычурных аксельбантов. Нет, всё было довольно скромно, и в то же время, чётко указывало, что перед тобой не какой-то там гражданский.

Мундир имел тёмно-песочную однотонную расцветку, небольшие позолоченные пуговицы с изображением символа сайхетов. Погонов не было. Но были нарукавные шевроны, в том числе всё с тем же символом, а также золотые ромбы на воротнике-стойке, которые, должно быть и служили обозначением звания.

Я даже невольно улыбнулся, когда увидел эти ромбы, так как сразу вспомнил обозначения воинских званий в РККА до того, как там ввели погоны. Удивительно, однако, как люди приходят к одним и тем же идеям даже если их разделяют глубины космоса или иные подобные границы между мирами.

Нимейцы, значит, судя по шевронам Даута, использовали для обозначения званий полоски на рукавах, а сайхеты с дайхетами – ромбы шпалы и прочие фигуры на воротниках.

На мой взгляд, однако, погоны всё-таки были гораздо практичнее и информативнее, учитывая их расположение на форме.

В общем, чем-то костюм напоминал военную форму какого-нибудь богатого ближневосточного государства, что и не удивительно, учитывая окружающий ландшафт. Было бы странно, если проживая в пустынных районах, военные бы носили форму цвета морской волны. Тут я вспомнил, как Айюнар рассказывала мне про океан, наличие которого, скажу честно, мне казалось чем-то нереальным, и мне подумалось, что там как раз форма может выглядеть несколько иначе.

В комнате кроме меня находились двое: один - старше меня лет на десять, если оценивать исключительно по моим субъективным критериям и представлениям о том, как должны выглядеть люди соответствующего возраста. Этого я уже видел. Второй был старше меня раза в два и тут никаких сомнений быть не могло. Он был седой, как лунь, и его седина на фоне довольно смуглой кожи медного оттенка, как и у всех сайхетов, выглядела, на мой взгляд, довольно необычно, но в то же время очень даже благородно. Егоя видел в первый раз.

При этом первый постоянно сверлил меня своими слегка прищуренными глазками, обрамлёнными в ажурную сеточку морщин. Поначалу я решил было, что это типа его такой способ давить на допрашиваемого - прищуриться и давить, давить взглядом, но быстро смекнул, что это его естественное выражение лица.

Второй, тот, что старший, молчал. Вопросы задавал младший. И начал он сразу по-русски, причём владел он языком на очень и очень хорошем уровне, практически, как Айюнар, что как бы должно было произвести на меня впечатление и с ходу отмести уловки с моей стороны по типу "моя твоя не понимать, сами мы не местные, поезд тронулся, а документы на той стороне остались".

Иногда он переходил на сайхетский. Иногда ещё на какой-то язык, которого я не знал, но который всё равно казался мне знакомым. Если наречие дайхетов, которое было близко языку сайхетов, я ещё мог распознать и примерно понять, о чём идёт речь, то этот язык для меня был тайной за семью печатями. Это была даже ни речь дайхеддов, которую я на слух не спутаю ни с какой другой.

Когда молодой переходил на это язык, старый довольно улыбался и отвечал на нём же. Вот же твари! Ведь они точно меня обсуждают! Просекли, что я по-ихнему соображаю, и решили перейти на язык, который мне точно будет не понятен. Можно хоть что говорить – всё бесполезно, ничего не пойму.

И этот момент заставил меня в очередной раз задуматься о том, что моё понимание языка сайхетов вовсе не магия.

Ничто не появляется из ниоткуда и ничто не пропадает в никуда. В этом смысле закон сохранения действует ничуть не хуже: если меня никогда не учили этому языку, то и знать я его не мог в принципе. Но тогда мы возвращаемся к другой проблеме: как так получилось, что я выучил язык, которого раньше никогда не слышал? И почему я об этом ничего не помню? С другой стороны, если принять, что я здесь уже когда-то был вместе с родителями, то…

- Вы знали, что раньше здесь было полно зелени и было много озёр? – внезапно прервал мои размышления седой, обратившись ко мне на языке сайхетов.

Что это? Местный смершевец пытается завести со мной беседу на отвлечённые темы? Хочет наладить контакт? Что-то мне это совсем не нравится. Реально, ничего хорошего это не предвещает.

- Нет, - отвечаю на его же языке. – У меня просто не было возможности ознакомиться с историей вашего мира, тем более такой древней.

- Понимаю, - кивает. – Тем не менее, это так, и здесь далеко не всегда была такая пустыня, как сейчас.

- Возможно, - отвечаю я. - В моём мире была примерно такая же ситуация. Наскальные рисунки, те, что сохранились от древних людей, говорят, что там, где сейчас почти безжизненная пустыня, раньше были чуть ли не джунгли.

- Правда?

Пытаюсь сообразить, к чему эти беседы на отвлечённые темы. До этого мне задавали конкретные вопросы, которые иногда повторялись в разных вариациях, чтобы проверить правдивость предыдущих ответов, но в целом они были по делу.

Я стараюсь говорить размеренно, старательно подбирая и, в то же время, коверкая сайхетские слова, чтобы не демонстрировать чрезмерного знания языка. Однако, если они успели опросить людей в крепости, то те могли показать, что нормально говорить я стал очень и очень быстро.

Даже не знаю, прокатит ли такой спектакль.

- У вас тоже есть пустыни? – продолжает благородный старик в мундире.

- Куда же без них, - пожимаю я плечами. – Обширные территории моей планеты занимают именно пустыни. На каждом материке есть. Один так и вообще практически полностью состоит из пустыни.

- Это вы Австралию имеете в виду? – спросил он и задержал на мне взгляд несколько дольше, чем обычно делал до этого.

Вот значит как? То есть мне не было никакого смысла скрывать что-то о географии моего родного мира. Сайхеты, похоже, знали о нём даже больше, чем я мог предполагать.

- Да, - осторожно отвечаю я, - вы хорошо осведомлены о моём мире.

- У наших народов был богатый опыт общения, - произнёс он, как мне показалось, с какой-то двусмысленностью, как будто хотел сказать что-то ещё, но намеренно удержался. - Почему ушли ваши люди?

Вот! Снова пошла конкретика, но раньше этих вопросов не задавали.

- Не знаю, - и я действительно не знал. Здесь мне скрывать было нечего, думаю, я бы даже с успехом прошёл испытание на полиграфе.

Почему ушли пограничники – бог знает! Или чёрт. Не знаю. Ушли и ушли, значит, были на то причины, или у них не было выбора. Причин может быть множество, но ни одна из них мне достоверно не известна.

- Вам известно о существовании Договора? – а вот этот вопрос уже был.

- Стало известно от вас. В смысле, от Айюнар, той, кто…

- Я в курсе, кто это, - перебил меня пожилой.

- В общем, узнал о существовании Договора только после того, как оказался здесь. Но до настоящего момента я с ним так и не ознакомился. Я уже отвечал на этот вопрос, - зачем-то добавляю я, хотя прекрасно понимаю, что задающих вопросы это ни разу не смутит. Они ещё неоднократно меня могут спросить на эту тему, с них станется.

Седой меланхолично вертит в пальцах монетку средних размеров, явно золотую. И глядя на монетку спрашивает своим хрипловатым баритоном:

- Как вы здесь оказались?

В общем, снова по кругу. Приходится повторять всё ранее сказанное.

- Прошёл тоннелем.

- Через горы?

- Да. Только мои горы и ваши они... в разных местах что ли находятся.

- Это понятно. То есть вы преодолели Великую Пустоту без помощи какого-либо средства передвижения?

- Если вы о том, что у нас принято называть космический корабль, то да, вернее, нет. Без использования. Я сам не понял, как так произошло. Я просто прошёл тоннелем, и оказался здесь. Я пытался вернуться, но не смог, меня всё время выбрасывало обратно. Почему так – не знаю.

Про себя же я отметил, что седой использовала термин «великая пустота», так он буквально переводился на русский язык. И что это мне даёт? Предположение, что наши миры, находятся в одной Вселенной, просто между ними действительно пролегают сотни, если не тысячи световых лет холодной темноты. Тут же вспомнил про Пустоту Волопаса – когда прочитал, и теперь мозг мне услужливо подкинул это название.

Но седой мог вкладывать в это понятие и совершенно другой смысл. Например, он имел в виду нечто совсем другое, что разделяет наши миры. И речь могла идти совсем не о космосе как таковом. Возможно, что расстояние между нашими мирами измеряется отнюдь не парсеках или световых годах.

- Вы в курсе, что согласно Договору вас могут казнить без последствий? – продолжал неспешно задавать вопросы пожилой.

- Теперь в курсе, - ответил я, а сам подумал, что уже устал от того, что мне в очередной раз напомнили о том, что моя жизнь висит на волоске и зависит исключительно от желания других людей. - Я повторю, что был не в курсе существования того, что вы называете Договором. Я оказался здесь совершенно случайно.

- Да-да, это вы уже говорили, - произнёс седой и перебросился парой фраз с другим всё на том же неизвестном мне языке, вызвав у второго сдержанный смех. Вот не люблю, когда так делают. - Кстати, многие из тех, с кем мы общались, сообщили, что вы довольно хорошо владеете нашим языком.

И на этих словах он перестал вертеть в пальцах монетку, вцепившись в меня взглядом. Мне показалось, что я его выдержал, и постарался максимально спокойно ответить.

- Для чужеземца я говорю, пожалуй, действительно хорошо, - что тут скажешь, похоже, меня подловили.

- В ваших интересах лучше больше так не делать.

- Как не делать? – цепляюсь за соломинку.

- Притворяться, что вы пытаетесь подбирать слова на сайхетском, - вот он, последний гвоздь в мой гроб. – Вы прекрасно понимаете наш язык и даже улавливаете скрытые смыслы фраз. Поэтому мы, - он небрежным жестом указал на второго, - говорим на нимейском, которого вы не понимаете.

Теперь понятно, откуда этот язык, которого я не знал, всё-таки показался мне знакомым. Даут с охранниками каравана иногда говорил на нём. Подозреваю, что с той же целью: чтобы другие не поняли смысла сказанного, и дело тут даже не во мне.

Седой что-то сказал второму на нимейском и тот, не задавая вопросов, покинул помещение. Я ощутил нутром, что это не просто так. Зачем отсылать того, кто может быть полезен, если я вдруг решу напасть и взять в заложники офицера? Тем более, что руки у меня не были связаны. Да, бежать мне не дадут, но кто его знает, что мне, Белому Дьяволу, стукнет в голову. Либо старший понимал, что ничего такого я предпринимать не собираюсь, и, откровенно говоря, был совершенно прав.

Либо хотел поговорить по душам. Что, конечно, может оказаться лишь одним из способов вытащить из меня полезную информацию.

- Я почти тридцать лет не видел никого из вас, - задумчиво произнёс седой, - и вот... появляешься ты. Говоришь, что оказался у нас совершенно случайно, но при этом с момента твоего появления регион страдает от активности дайхеддов, которой не замечали несколько лет.

- Понимаю, - соглашаюсь я. – Но это не значит, что это связано со мной.

- Может, и не значит. Может, всё это простое совпадение, - спокойным тоном прокомментировал он. - Тем более, что наши с ними отношения вряд ли можно назвать дружескими. Однако где вы так хорошо выучили язык?

- У меня просто память хорошая, - ответил я, пытаясь ухватиться за соломинку. – Пока был здесь, слушал, запоминал. Айюнар помогала с переводом.

- Вадим, как это у вас говорится: при всём уважении, - он сделал паузу. – Так вот, при всём уважении, за несколько недель выучить так язык невозможно. Мы подняли записи с камер наблюдения, провели беседы не с людьми, которые с вами контактировали.

В суматохе последних событий я как-то совсем забыл, что передо мной далеко не отсталые бедуины. Похоже, что мой цирк с изображением акцента приказал долго жить.

- Так вот скажу я вам, Вадим, чтобы так говорить на сайхетском, надо не то что прожить в языковой среде несколько лет, надо чуть ли в ней не родиться, - снова пауза. – Ничего не хотите мне рассказать? Вадим, вы поймите, но как бы это банально не звучало, лучше вам сейчас всё рассказать мне, чем потом кому-то другому, кто не будет к вам столь благосклонен.

И что он хочет этим сказать? Что он как-то по особому относится ко мне? И что мне отобьют почки при первой же возможности, заставив взять на себя все грехи этого и моего мира? Что ему рассказать, если я толком сам ничего не знаю? Разве что… ну, а что я теряю?

- Я думаю, что я жил несколько лет в пограничном городке. В детстве, - уточняю я. – Но я не помню, чтобы меня обучали местным языкам. Я даже толком не был уверен, что жил здесь, пока не увидел городок собственными глазами. Это были всего лишь яркие, но обрывчатые детские воспоминания, я вообще думал, что мы жили где-то на юге.

- Да, - седой даже не изменил позы. Ему бы сейчас очень пошло затянуться сигаретой, так, для полноты образа, вот только я ни разу не видел курящего сайхета. – У вас есть такие места. Ваш мир хоть и отличается от нашего, но…

Казалось, он хочет о чём-то сказать, но его всё время что-то останавливает. Будто он испытывает сомнения, но какое-то острое любопытство внутри него постоянно борется с этими сомнениями.

- Интересно, интересно… - в полной задумчивости произнёс седой, и тут же слегка изменившимся тоном с еле уловимыми нотками металла в голосе продолжает. – Сначала вы пришли в наш мир, принесли болезни. Умерло много людей. Почему пришли, вы не говорили. Потом вы стали убивать нас.

Ну вот, сейчас на меня повесят ещё и грехи моего отца, о которых, кстати, я ничего не знаю, и грехи всех, кто когда-либо побывал в этом проклятом городке. Я ведь реально ничего не знаю о том, что происходило здесь тридцать лет назад. Большими буквами: НИЧЕГО! Чем занимался мой отец, чем занималась моя мать, имели ли они непосредственное отношение к войне. Я ведь даже толком не успел обойти городок, чтобы осмотреть его. Мне хватило тогда одной встречи с чужаком, который посмотрел на меня, когда я стоял на крыше, чтобы испытать острое желание свалить обратно.

- Мы, правда, тоже убили ваших порядочно, - внезапно сообщает седой с грустным удовлетворением. – Но всё-таки нам тогда худо-бедно удалось договориться и прекратить ту бессмысленную бойню. Мы даже стали пробовать получать взаимную выгоду из наших отношений. К тому же Красные пески стали распространяться по пустыне – та ещё напасть, которой, кстати, до вашего появления здесь не было.

- Не могу знать. Всё, что мне известно, я уже сообщил, - отвечал я на языке сайхетов, уже не пытаясь скрыть свои познания в нём. – Виноват лишь в том, что имею шило в одном месте, которое заставило меня пуститься в это путешествие, будь оно неладно.

Седой лишь улыбнулся, небрежно кивнув, и снова углубился в историю.

- А потом вы внезапно ушли, забрав всё, что можно и запечатав проход, - говорит он. Только сейчас я подумал, что он вообще-то мне никак не представился, и я понятия не имею, как к нему обращаться.

Видимо в моём лице, что-то изменилось. Он сделал неопределённый жест рукой.

- Что, ты думал, мы не проверим? Несколько тысяч человек, с которыми у нас был подписан Договор, внезапно снимаются с места – мы должны были убедиться в том, что вы ушли. И естественно, нам было интересно узнать, откуда вы появились. Мы прошли до заваренных ворот и до того самого прохода, посредством которого ты сюда попал. И под «запечатали» я вовсе не имею в виду то же самое, что навестить замок, или заварить ворота. Нет. Мы попытались пройти тем самым коридором, послали двух добровольцев… И догадываешься, что с ними произошло?

- Их разорвало на части, когда они вышли к вам обратно, - вполголоса отвечаю я на его вопрос, а у самого перед глазами та самая картинка с видео, которую мне показал Даут. Тогда возможного убийцу разнесло в клочья, после того, как его тело несколько секунд словно бы не могло попасть в фокус и расползалось в воздухе, как на старом заезженном видео.

- Именно! Их буквально разорвало, будто они не смогли вписаться в саму ткань пространства-времени. С тех пор мы больше не совались в тот тоннель, да и в город тоже. Всё что можно было вывезти, вы вывезли, что не смогли – уничтожили.

Он глубоко вздохнул.

- И вот появляешься ты. И по Сайхет-Дейтем понеслись слухи, что белые иноземцы вновь вернулись. А ты как думал? Что всё, что происходит в караване, остаётся в караване? Нет, мой дорогой друг. Как это у вас говорится, - дальше с лёгким акцентом по-русски он сказал. – «Слухами земля полнится», так?

- Есть такое выражение, - киваю я.

- А ещё тот незнакомец, которого ты видел в вашем городе, – произнёс он, как бы, не обращаясь напрямую ко мне, и снова с задумчивым выражением на лице несколько раз перевернул в пальцах монету, положил её со звоном на стол и накрыл ладонью. – Который то ли был, то ли не был.

Эту историю ему могли рассказать только Айюнар или Даут. Его люди тогда не только пытались поймать подозреваемого в покушении на меня, но и пытались обыскать город на предмет наличия кого-нибудь ещё.

Седой оставил в покое монету, сложил пальцы в замок и пристально посмотрел на меня. Он буквально сверлил меня своим умными и серьёзными глазами.

- А ещё есть чужаки, которых ты, Вадим, видишь, и которых видели некоторые из твоего народа. Но которых мы увидеть не в состоянии. Особенно без подручных средств.

Айюнар мне недавно рассказывала об этом, про какие-то стеклянные светофильтры, которые позволяли увидеть замотанных в полоски ткани чужаков. Только что мне с этого? Да, они знают всё, что знаю я

- Если вы знаете и об этом… Слушайте, не знаю вашего имени, я рассказал всё, что знаю. И то, что помню. Думаю, истории моих похождений по ночным клубам моего мира вас не сильно заинтересуют, но если хотите, то могу поведать и о них. Хоте прикончить меня – делайте уже! Как там в вашем проклятом Договоре прописано! Я уже порядком устал оправдываться. Всё равно больше я ничего не знаю! – выпалил я сгоряча и тут же спохватился, не перегнул ли я палку.

Да, чёрт возьми, меня порядком утомили эти допросы и эта типа дружеская беседа. И если предположить, что меня пичкали психотропными препаратами, то всё, что можно, они обо мне уже узнали. Возможно, даже то, что мне самому о себе не известно.

- Зачем же нам вас убивать, Вадим? – собеседник даже поднял от удивления бровь, но своего ровного тона не изменил. – Ведь, получается, что вы невероятно ценный объект. Как с точки зрения науки, так и с точки зрения обороны. Первый представитель иной цивилизации, который появился в наших землях спустя несколько десятилетий. К тому же, как вы сами признаёте, вы обладаете крайне ценным свойством. А то, что вы помните только то, что вам позволили помнить… ну, так то не ваша вина. Может быть, не ваша, - поправил он себя сам. – И если вы позволите, то мы поможем вам всё вспомнить. Боюсь, что без вашей доброй воли здесь не обойтись. Не знаю, насколько всё получится, но в нынешней сложной ситуации, я бы очень хотел, чтобы вы сотрудничали с нами.

Предложение помощи в том, чтобы я что-то вспомнил, звучало, как издёвка, учитывая, что на память я никогда не жаловался. Если я хотел, что-то запомнить, то я это запоминал, чем изрядно бесил отдельных преподавателей в институте, особенно тех, с которыми у меня были натянутые отношения, но которые никак не могли меня завалить на экзаменах. Представляете эту боль?

Я поймал себя на мысли, что способен шутить, пускай и в уме. Неужели размеренная беседа с седовласым незнакомцем так на меня подействовала?

- Выбора, правда, у меня особого нет, - едко заметил я.

- Это так, - согласился седой. – Но зато ваше пребывание у нас станет максимально комфортным, насколько это вообще возможно, и вы получите шанс, возможно призрачный, так как всё будет зависеть от того, что мы сможем узнать, вернуться в ваш родной мир. Если вы, конечно до сих пор этого хотите?

На последнем вопросе, он как-то хитро посмотрел на меня. Намекал на Айюнар? Скорее всего, да. И тут же его взгляд заволокла какая-то еле уловимая грусть, замешанная на ностальгии.

- Признаюсь. Хотел посмотреть на тебя лично, - он как-то органично с «вы» перешёл на «ты». – Когда-то давно я знал одну женщину... она умерла из-за вас, понимаешь?

Признаюсь, сейчас я стал понимать ещё меньше, чем раньше. То, что у кого-то из местных могут быть счёты к белым дьяволам, это понятно, но встретиться с таким человеком лицом к лицу, я бы сейчас хотел меньше всего. Собеседник, однако, не проявил сколько-нибудь очевидной злости в своём голосе, скорее уж, это была именно ностальгия, старые воспоминания. Неужели это была его возлюбленная?

- Она заразилась во время эпидемии? – осмеливаюсь задать я вопрос.

- Нет, - просто отвечает он. – Если бы это было так, то всё было бы гораздо проще.

- Она погибла в войну?

Снова отрицательно качает головой, но продолжает смотреть на меня изучающим взглядом.

- Тогда не понимаю.

- Это была мать Айюнар.

Услышанное бьёт меня по голове кувалдой, и, кажется, я окончательно теряю контроль над собой и забываю, что нахожусь на очередном допросе. Неужели мне представился случай познакомиться с будущим тестем? Однако, Айюнар ничего не рассказывала об отце. И если это он, то почему она испытывала столько лишений в жизни?

- Айюнар... она такая же, как её мать. Невообразимо красива, умна, дико любопытна и при этом одержима вами, теми, кто пришёл с той стороны. Я предупреждал её, что стоит быть более осмотрительной, пытался вразумить... Но всё оказалось напрасно, - морщины на благородном лице человека, которого язык не поворачивался назвать стариком, на мгновение разгладились, а в глазах вспыхнула искра.

- Вы хотите сказать, что были лично знакомы с матерью Айюнар?! – вопрос я задал на чистом сайхетском.

- Было бы странно, если бы я не знал свою родную сестру, не находишь?

Что?! Сестра?!