Послушная жена

Глава восемнадцатая Лара

Когда мы покидали дом престарелых, мне казалось, что с каждой милей от моего сердца отрываются маленькие кусочки, пока в груди не останется сморщенный грецкий орех, способный лишь на самые элементарные эмоции. Папа, который после маминой гибели сделал меня центром своей вселенной, через несколько лет, вероятно, вообще перестанет меня узнавать.

Обещание съездить к нему сразу после Пасхи Массимо так и не выполнил. К своему стыду, я почти полгода не навещала отца с тех пор, как мы виделись на Новый год. Полгода не ощущала на своей руке его невесомой высохшей ладошки, не наблюдала, как туман, окутавший его мозг, медленно рассеивается и на папином лице вспыхивает радость узнавания.

Я рухнула на сиденье, ломая голову, почему он так разволновался, когда я упомянула Массимо. Возможно, просто от чувства безысходности. Ведь как это, должно быть, ужасно – рыскать по закоулкам собственного разума, которые все больше окутывает тьма, в надежде набрести на тот уголок, где образ твоего ребенка еще сияет, давая тебе возможность узнать его наяву.

Мне все еще хотелось верить, что Массимо выбрал именно этот дом престарелых из благих побуждений. Мои опасения по поводу затрат он развеял с ходу: «Для своей матери я нашел бы лучший уход. Твой папа для меня ничем не хуже, и мы, к счастью, можем себе это позволить». На тот момент я была до смерти благодарна, когда муж настоял на лучших неврологах и лучшем интернате: «Это, правда, далековато, но ты же не хочешь, чтобы отец прозябал в какой-нибудь государственной помойке, где он будет весь день сидеть в мокрых памперсах перед телевизором».

Он так горячо обещал все уладить, обо всем позаботиться и дать мне возможность навещать папу в любое время, что я поборола свои опасения. Но на самом деле «далековато» обернулось фактической утратой родного человека. Не стоило и подсчитывать, как редко мы приезжали к отцу за последний год. Медперсонал тут специально обучали, чтобы они со спокойным и нейтральным выражением лица объясняли обитателям, почему дети, внуки и прочие родственники их не навещают, а появляются только в кризисных ситуациях. Лучше бы папа совсем потерял память, так и не узнав правды.

Пока Мэгги, крутя баранку, тактично молчала, у меня в голове прокручивалась одна и та же сцена. Десять лет назад Массимо каждый понедельник с утра пораньше отвозил меня из Брайтона в Оксфорд на встречу с клиентами. В результате я решила научиться сама водить машину, сказав, что это нелепо, когда он сначала тащится по магистрали, а потом торчит в баре отеля, работая на ноутбуке и дожидаясь, пока я освобожусь. И вообще, я могла бы спокойно добираться поездом.

Но Массимо и слышать об этом не захотел:

– Сейчас трассы забиты донельзя, и я не позволю тебе рисковать на них жизнью. Я бы просто с ума сходил, представляя, как мимо тебя несутся огромные фуры. Дороги теперь другие: когда я учился водить, пробок было намного меньше. Нынче стало небезопасно.

Мне необыкновенно льстило, что этот обаятельный мужчина, который мог выбрать в офисе любую девушку, готов вставать в полшестого утра, чтобы отвезти меня.

– Ты прямо как мой папа: хочешь закутать меня в вату, – засмеялась я.

В его голосе послышалась обида:

– Что плохого в желании защитить любимую женщину? К тому же так у нас есть время просто поболтать, побыть вдвоем, только ты и я. Мне очень приятно, когда ты рядом. Впрочем, если предпочитаешь одна в темноте слоняться по вокзалу, я попрошу секретаря заказать билеты.

Воцарилась тягостная тишина, которая заставила меня почувствовать себя виноватой, что не оценила такую доброту. И справиться с этим я не смогла, моментально вспомнив коронную папину фразу, сопровождавшую меня все детство, когда я ходила к кому-то в гости: «Старайся быть благодарной и не забывай говорить спасибо». Он боялся, что чужие родители сочтут меня невоспитанной сироткой, которой отец не позаботился внушить элементарные правила вежливости.

Поэтому вместо того, чтобы настаивать на независимости, я убедила себя, что мне очень повезло иметь рядом человека, готового со мной возиться и ради меня не жалеть усилий. Половина моих коллег-женщин часами находились в стрессе: либо за рулем, либо в толчее на железнодорожной платформе. Я же малодушно полагала, что рано или поздно новизна совместных поездок улетучится, мужу попросту надоест возить меня и в конце концов я получу вожделенные права.

Но потом родился Сандро, и Массимо счел, что в машине я могу отвлечься на плач младенца и непременно попаду в аварию. Теперь он беспокоился о моем здоровье: «Ты уже не занимаешься физкультурой, как раньше. Поэтому больше ходи пешком, это поможет тебе сохранять форму, ведь ты нужна мне здоровенькой, чтобы жить долго». И гладил меня по руке, уверяя, что будет к моим услугам в любое время, когда мне вздумается куда-нибудь поехать.

Каким-то образом незаметно пролетели годы, а подходящее время, чтобы научиться водить, так и не наступило, поскольку мое желание получить права почему-то обижало Массимо и вызывало упорное сопротивление.

Но это было тогда. Сейчас отец уходил во тьму, а меня не было рядом, я застряла вдали от него, и наши свидания зависели от луны, звезд и настроения Массимо.

Пришло неприятное осознание, что вся эта возня и забота о моей безопасности были просто прикрытием для тотального контроля. Массимо так или иначе перекрыл бы мне кислород, скажи я ему, что собираюсь научиться водить машину. Но был слишком умен, чтобы запрещать открыто. Поэтому сначала якобы возник финансовый кризис, и меня попросили сократить расходы на «излишества», потом добавились новые сложности, и пришлось отменить уже назначенные уроки, а главное – мне мягко, потихоньку, но постоянно капали на мозги, что у меня плохая координация, я не способна предвидеть действия участников движения и вообще вряд ли сдам необходимые экзамены. Эти разговоры непременно завершались фразой: «К тому же мы все помним, что случилось с твоей матерью». В результате я стала бояться даже овощерезки.

Но сейчас я была нужна папе.

И когда Мэгги предложила научить меня водить машину, я не стала отговаривать себя, как поступала обычно, а ухватилась за эту идею. И принялась судорожно искать способ преодолеть препятствия, которые мне наверняка будут чинить на этом пути. Говорить Массимо, что я учусь, не стоило: он тут же изобретет, как мне помешать. Но и просить Мэгги солгать ему тоже нехорошо.

– Ты действительно научишь меня?

Мэгги расхохоталась, словно ей показалось смешным само удивление, заключенное в вопросе.

– С удовольствием. Это доставит мне немалое удовлетворение. Мама так и не научилась водить, потому что мы были слишком бедны. Но ты-то в любом случае не хочешь зависеть от Массимо, который то и дело надолго отлучается и не может возить тебя в дом престарелых. А так в любой момент, как только захочешь, прыгнешь в машину и навестишь отца.

Мне хотелось, не выдавая своего отчаяния, небрежно бросить: «Да, отличная идея, заодно и повеселимся», а не скулить, как бедолага, который упал с парома, пересекающего Ла-Манш, и теперь цепляется за спасательный круг. Но, к своему ужасу, я не смогла выдавить ни слова: из груди словно выкачали весь воздух. Слишком давно мне не предлагали решить мою проблему, вместо того чтобы добавить новую. Рядом с Мэгги голова у меня всегда шла кругом. Ее здоровый житейский оптимизм был заразителен, вызывал ощущение, что да, жизнь бывает непростой, но для начала хорошо бы поставить чайник и успокоиться. Казалось, она сочувствовала бы даже той, прежней мне, не говоря уже о жалком существе, которое Массимо вылепил из меня за минувшие десять лет.

Мэгги остановилась на придорожной стоянке.

– Бедная ты моя, храни тебя Господь. – И, отстегнув ремень, крепко обняла меня.

Мне ни разу не приходилось вот так спонтанно, ни с того ни с сего, с кем-то обниматься, и ощущение было такое, будто мозгу велели оставить тело в покое. Обычно я находилась в состоянии постоянной готовности, что Массимо набросится на меня и нужно успеть улизнуть или смириться с тем, что любое проявление нежности станет прелюдией к утомительному сексуальному марафону.

Я на секунду замерла, а потом благодарно расслабилась.

Мэгги гладила меня по волосам, пока все мое замешательство, вся ярость из-за того, во что я превратилась, изливались наружу. Она оказалась очень тонким психологом, хотя сама обычно только отмахивалась: «Да что я там знаю-то? Просто пришиваю молнии. Умница у нас ты, Лара. Хотела бы я хвастаться, что у меня есть диплом экономиста, и чтобы все смотрели на меня и думали: “Ух ты, а она, должно быть, смышленая”».

Да уж, настолько смышленая, что позволила Массимо практически оторвать меня от родного отца.

В конце концов пришлось отстраниться от тепла и уюта, которые предлагали объятия Мэгги. Скажи я ей всю правду, она бы, наверное, решила, что я помчусь домой, соберу чемоданы и что-нибудь предприму. А что тут предпримешь? Какие варианты есть у женщины вроде меня, без собственных денег, без родных, а теперь, благодаря Массимо, еще и без друзей? Куда мне забрать Сандро, куда увезти, чтобы не травмировать еще больше, чем уже сделало непредсказуемое поведение его отца?

И я поступила как всегда. Затолкала эмоции поглубже и выставила щит из оправданий, которые обычно использовала, когда злилась на Массимо или, не приведи бог, отказывала ему: «Я устала», «Сандро меня нынче совершенно вымотал», «Прости, я знаю, ты вовсе не хотел меня обидеть, просто сегодня я слишком остро реагирую», – что угодно, лишь бы сохранить мир и не допустить такого накала ожесточенных споров, когда Сандро, заткнув уши, убегает к себе в комнату, пес принимается лаять, скакать вокруг и рычать, а Массимо – натравливать Лупо на меня.

Я откашлялась.

– Прости, Мэгги. Я слишком остро реагирую. Уж очень жутко видеть папу таким. Он ведь принял меня за маму.

Она склонила голову набок и обняла меня за плечи.

– Совершенно нормально ты реагируешь. Твоему отцу больно, он растерян, а ты расстроена. Тут нет ничего странного. Господи, Лара, дай себе передышку. Ты же не из бетона сделана. – Она помолчала. – А хочешь, я позвоню Массимо и расскажу, что случилось?

Но я не собиралась говорить мужу, что папе становится хуже.

– Нет-нет, спасибо. Иначе он разволнуется и заторопится домой. Ему и на работе хватает сложностей.

Мэгги скроила гримасу, которую я видела на лицах друзей, когда у меня еще были друзья: «Не будь такой размазней». И, как и они, раздраженно вздохнула.

Однако мне нужно было ее дружеское расположение, эта крупица нормальности в моем безумном мире.

– Но буду рада, если научишь меня водить машину. Как думаешь, мы сможем провернуть это в полной тайне? Было бы здорово удивить Массимо и в один прекрасный день просто сесть за руль. – Я затаила дыхание, гадая, сошла ли уловка мне с рук, согласится ли Мэгги на такое вроде бы невинное предложение.

Она кивнула.

– Всегда приятно удивлять мужей именно в тот момент, когда они убеждены, будто изучили тебя до мельчайших подробностей! Но встречаться нам придется где-нибудь за поворотом, подальше, потому что, зуб даю, Анна через видеонаблюдение следит, не приторговываю ли я фамильным серебром.

Меня охватил трепет предвкушения, мятежный дух, как донесшийся с далекой подростковой вечеринки гимн неповиновения, когда все топают ногами и молотят кулаками воздух, будто слова песни написаны специально для них. И я принялась придумывать, как из денег, которые муж выделяет мне на хозяйство, выкроить сумму, необходимую на временные права, не позволяя себе пойти на попятный. Если удастся показать Массимо, что я полна решимости вернуть себе контроль над собственной жизнью и давать ему отпор, он станет больше меня уважать.

Наверняка так и будет.