Послушная жена

Глава девятнадцатая Мэгги

Всю следующую неделю меня мучили сомнения, говорить ли Нико, что я собираюсь научить Лару водить машину, как только она получит временные права. Не хотелось, чтобы он проболтался Массимо и испортил ей сюрприз, но если начистоту, я ведь и так достаточно обманула его с этой чертовой шкатулкой.

А Нико только посмеялся:

– Флаг тебе в руки. Лара же педаль тормоза от педали газа не отличит.

Я шлепнула его газетой.

– Вы, Фаринелли, кучка чертовых шовинистов. Ларе будет полезно сделать что-нибудь для себя, а не просто бегать вокруг Массимо и Сандро. К тому же она сможет чаще видеться с отцом.

Муж потянулся к моей руке.

– Да ладно, думаю, это здорово, а ты молодец, что взялась. И не волнуйся, я ни слова никому не скажу. Массимо будет в восторге: бедняге не придется каждую субботу возить жену в супермаркет.

– Да, странновато. Так старомодно. – Я заглянула в глубины собственной души, дабы уточнить, а не завидую ли, пусть и самую малость, такой готовности Массимо помогать жене в самых обыденных делах. Ведь он и в самом деле с радостью разделяет с ней прозу жизни, а не отсутствует каждую субботу, отвозя Франческу на очередные соревнования по плаванию.

Я отогнала противоречивые мысли: мне не нужно, чтобы Нико околачивался рядом со мной, но при этом нужно, чтобы он сам хотел этого. Замужество меня явно смягчило. Нико выпятил нижнюю губу:

– Не желает ли мадам, чтобы я ходил с вами за продуктами?

– Спасибо, нет. Может быть, я слишком долго жила одна, но, чтобы выбрать салат в супермаркете, мне мужик не нужен. По-моему, Массимо с Ларой довели привычку ходить парой до абсурда.

Нико моментально ринулся на защиту брата:

– Не забывай, что Дон его бросила. Он тогда был по-настоящему потрясен. И теперь пытается не совершать тех же ошибок с Ларой. Старается изо всех сил. Да и Сандро – мальчик сложный, поэтому Ларе требуется немалая помощь.

Я скрестила руки на груди.

– Понятно, что твоей маме нравится делать вид, будто Лара ни с чем не может справиться сама, но так ли это на самом деле? Я видела, как она разумно распоряжалась делами в доме престарелых. Думаю, Лара умеет куда больше, чем вы все считаете.

Нико делано нахмурился:

– Что? Нападать на Фаринелли? Ты уже готова предать нас?

– Прости, я не это имела в виду, но быть матерью – тяжкий труд. Все тут же тыкают пальцем и напускаются с упреками и советами, если твой ребенок не ест горох, не все звуки выговаривает правильно или, как Сандро, не умеет плавать. Думаю, Ларе нужна передышка. Никто не ругает Массимо и не говорит, будто он плохо старался. Однако почему-то именно Лара виновата в том, что Сандро не занимается плаванием, как Франческа, или не любит собак.

Нико начал убирать со стола. Мне вдруг до жути захотелось поскандалить. Вот же вопиющая несправедливость: Лара вечно старается всем угодить, а никто не видит, что у нее самой хлопот невпроворот.

Но Нико – вот уж поистине прекрасный человек – внимательно меня выслушал.

– Может, ты и права. Лара действительно очень напрягается, чтобы быть идеальной матерью. Впрочем, они наверняка прекрасно разберутся сами. А у нас есть свои дети, о которых нужно беспокоиться.

Мне нравилось, когда муж говорит о детях «свои, наши». Неделю назад мы вместе ходили в школу Сэма на родительское собрание, и я с трудом понимала слова учителя об успехах или неудачах моего ребенка: уж слишком гордилась, что Нико сидит рядом, щеголяла им, словно призом в лотерее. Впервые мне показалось, что учителя не смотрят на Сэма через призму его социального положения: сын матери-одиночки, отца нет, живет в дрянном муниципальном доме, чего от него ждать-то? Хотя я была убеждена, что от нас с мамой мальчик получает больше любви, чем половина детей, чьи отцы по уши погружены в айфон и продолжают считать, что глажка – сугубо женское занятие. Но как же приятно, что еще кому-то интересно, сможет ли Сэм поступить в гимназию, – кому-то, кто считает образование обязательным и, в отличие от моей мамы, не думает, будто книги нужны только для того, чтобы подкладывать их под диван вместо сломанной ножки.

Мысли о Ларе продолжали меня донимать. Может, стоит все-таки поговорить с Массимо, чтобы он понял, как его жена расстроена из-за отца. Похоже, в их совместном прошлом крылась какая-то давняя неприятность или уговор, из-за которого Лара старалась не беспокоить мужа. Лично мне очень бы хотелось, чтобы Нико интересовался, чем опечалена его жена. Я, конечно, буду возить невестку к отцу, сколько понадобится, но когда нога старика придет в норму, наверное, Ларе стоит пригласить его в гости на денек, а я еще и маму позову в помощь. Уверена, она даже обрадуется.

Но все эти мысли испарились, когда, подойдя к люку на чердак, я увидела, что лестница в мою мастерскую опущена. А я всегда ее поднимала, когда уходила. К тому же в мансарде горел свет. Я топталась у подножия лестницы, воображение рисовало грабителей в балаклавах, высовывающихся из люка и размахивающих автоматами.

– Нико! – закричала я. – Кто-то забрался ко мне в мастерскую. – Наверху раздался грохот, что-то раскатилось по полу. – Да Нико же!

Муж выскочил из ванной, мой сияющий рыцарь в полосатом купальном халате, и бросился вверх по лестнице.

Прежде он никогда даже голос не повышал, но сейчас заорал:

– Франческа! Что, черт возьми, здесь произошло?

Ответа я не услышала, только сердитое бормотание, а потом снова голос мужа, сначала резкий, а потом смягчившийся. Я стала подниматься, но Нико высунулся из люка:

– Не заходи пока. Я просто разбираюсь с Франческой. Думаю, вы друг друга не поняли. Франческа считает, что ты выбросила ту шкатулку. Говорит, просила тебя отдать, но ты только отмахивалась, а завтра выставка дизайна, вот дочка и забралась сюда поискать вещицу.

Сердце у меня дрогнуло. В голове вспыхнуло воспоминание, как я воровски оглядываюсь, чтобы, не приведи бог, кто-нибудь не увидел, как я швыряю в мусорный бак злосчастную находку. Как признаться в содеянном, не воткнув нож в еще не зажившую рану?

Наверное, можно было нагло заявить: «Я искала твою шкатулку повсюду, но она, видать, завалилась в одну из сумок, которые я отправила в благотворительный магазин. Мне очень жаль. Давай я куплю тебе новую».

Живот подвело от мысли, сколько для этого придется выполнить заказов.

Но я нарушила слово, и теперь предстояло расхлебывать кашу. В то утро, когда мы убирали на чердаке, я пообещала, что ничего не выброшу без разрешения Франчески. И сама уговаривала девочку не стесняться желания сохранить на память какие-то мамины вещи. Кроме Лары, больше никто из нас не терял мать в юном возрасте, и Франческа имела право распоряжаться ее наследием по своему усмотрению. Хотя, честно говоря, я не ожидала обнаружить среди вещей Кейтлин неразорвавшуюся бомбу, способную разнести вдребезги благостные воспоминания девочки о матери.

Я слышала, как подошвы Нико и Франчески хрустят по половицам, которые я покрасила в белый цвет и сверху покрыла корабельным лаком. Что там могло хрустеть? Потом я поняла: падчерица перевернула лоток с маленькими отсеками, где я хранила бусины, пайетки и драгоценные камушки, которые выискивала на блошиных рынках, выкупала на интернет-аукционах, добывала в благотворительных магазинах. Моя маленькая сокровищница из жемчугов, стразов и драгоценных камней, теперь разбросанных повсюду и раздавленных ногами. В ту минуту я ненавидела Франческу. Мне надоело быть взрослой и разумной, мириться с отвратительным поведением, прикусывать язык и позволять Нико самому разбираться. Да, конечно, мне очень жаль, что Кейтлин умерла и что я не могу ее заменить, но сейчас я жалела, что вообще познакомилась с семейкой Фаринелли. Так и подмывало положить предел безобразиям тринадцатилетней паршивки, разрушающей дело моей жизни, хотя вся моя вина состояла лишь в том, что я пыталась защитить падчерицу от правды о матери и горького разочарования.

Хотелось подняться по ступенькам и наорать на Нико, который оказался таким слепцом, что не замечал, как жена, сунув в сумочку театральный бинокль, торопливо убегает якобы в театр, а на самом деле на свидание с хахалем. Еще, небось, и посмеивалась над мужем, который в это самое время пахал в своем садовом центре, заботясь лишь о том, чтобы успеть распродать очередные цветы, пока они не завяли. Но даже охваченная яростью, я знала, что никогда не воспользуюсь пакостным поведением Кейтлин как оружием. Да, отец Сэма втоптал меня в грязь, но я с самого начала знала, что он собой представляет: игрок, бездельник и бабник. Дин, видать, думал, что верность – это такая нелепая причуда, которую упоминают раз в год в рождественском гимне. И все же я плакала в подушку, убитая горем и потерянная, прижимая к себе новорожденного сына и не представляя, как жить дальше.

Попытка примерить те же чувства к идеальному образу женщины, у которой в ящике стола лежат только щетка для одежды, ложка для обуви да канцелярские скрепки, могла оказаться весьма болезненной. Но эта мысль меня не успокоила. Особенно когда Нико выбрался с чердака до странности довольный и вполголоса сообщил:

– Франческа очень сожалеет, что устроила беспорядок, но у нас наметился прогресс. Она наконец-то готова сходить на кладбище. Надеется, что это ей поможет.

Я уставилась на мужа, словно у него выросли две головы и обе они украшены ветвистыми рогами. Моя мастерская – место, где я зарабатываю гребаные деньги, – полностью разгромлена, а Нико изображает идиотский триумф. В этот момент я сама чуть не превратилась в злобного ребенка. Мне хотелось ворваться в комнату падчерицы, сорвать со стен дурацкие плакаты, расколотить все флаконы с лаком для ногтей, пока спальня не превратится в гигантскую картину из брызг, и в довершение вспороть пару-тройку пуховых подушек. Удержалась я с трудом, цепляясь за каждую клеточку взрослого здравомыслия.

Когда перед свадьбой я пробовала на вкус слово «мачеха», катая его по языку, то представляла себе непринужденные и дружелюбные отношения с падчерицей. Надеялась, что Франческа будет говорить своим друзьям: «Ну и крутая же у меня мачеха, мне так повезло».

Я горела желанием устраивать пикники, проводить выходные на пляже, где мы станем запускать воздушных змеев и прыгать через волны, держась за руки, пока ветер уносит вдаль наш веселый смех. Конечно, девочка никогда не забудет Кейтлин, но мне очень хотелось, чтобы Франческа считала мое появление счастливым событием.

И поглядите на меня сейчас: в желудке катается огромный жгучий шар гнева, грозя закупорить какие-нибудь важные сосуды и убить меня в молодом возрасте, а я, стиснув зубы, будто заглотила пару головастиков, невнятно цежу:

– Отлично. Давайте завтра разберемся.

Да уж, ясно, что я слишком увлеклась мечтами в диснеевском духе, а надо было готовиться к шоу Джереми Кайла[21].