Послушная жена

Глава двадцать пятая Лара

Сама виновата. Конечно, следовало догадаться, что нескольких идиотских волованчиков будет недостаточно. Может, и у меня мозги уже разжижаются, как у папы. Неудивительно, что Массимо предпочитает стоять в саду с Мэгги и смотреть ей в глаза, а не готовить со мной гамбургеры.

Я старалась не дать семенам обиды прорасти. Мэгги ведь не искала внимания моего мужа. Просто Массимо проделывал свой обычный трюк, изливая потоки обаяния на каждого, так что на меня ничего не оставалось. Вот бы обратить время вспять, вернуться в тот блаженный год до нашей помолвки, когда он не выносил ссор между нами. Когда так усердно старался завоевать мое доверие, убедить меня, что мужчина на десять лет старше, состоятельный, влиятельный, обаятельный, действительно не может жить без меня, не отличавшейся ни сияющей юностью, ни красотой. Когда малейший разлад вызывал шквал эсэмэсок, извергавшийся на меня целый день, а мне на стол, к зависти других девушек, то и дело прилетали букеты, призванные проверить, что у нас «все хорошо», что я его не разлюбила. Как только в следующем году я согласилась выйти замуж за Массимо, стали возникать небольшие вспышки гнева, приступы ярости, которые он приписывал волнениям из-за предстоящей свадьбы: «Я просто хочу, чтобы у тебя все было идеально», – а я убеждала себя, что он успокоится, когда мы поженимся. Но теперь-то я хорошо понимала, что к Массимо понятие «затишье» применимо только в контексте «перед бурей».

К счастью, этим утром Берил отвлекла всех монологом о какой-то женщине, которая у дверей гастронома споткнулась о корзину с дынями, отчего они раскатились во все стороны:

– Это был какой-то фруктовый боулинг, люди подпрыгивали и уворачивались от катящихся желтых шаров. – И она закудахтала, заражая своим смехом меня и даже Сандро, который прокрался в кухню и слушал, сидя на барном табурете. С Берил он вовсе не казался таким робким, как с Анной.

И тут, стоило мне только о ней подумать, и Анна вошла, величественная, словно какая-нибудь королева из рода Медичи. Господи, как же раздражало, что свекровь открывает нашу дверь своим ключом, даже когда я дома. Едва положив сумочку, она принялась жаловаться:

– Не понимаю, чего ради Массимо взвалил на себя эти хлопоты. Совершенно незачем было устраивать такое празднество для Сэма. Нам хватает дней рождения и в собственной семье.

Интересно, Анна действительно не видела Берил, бабушку Сэма, которая стояла совсем рядом, или же собственная важность настолько ослепляла ее, что она не замечала никого вокруг?

Я уже собиралась ринуться на защиту Сэма, когда Берил напряглась, будто корова, которая мирно паслась на лугу и вдруг, заметив, что на ее теленка кто-то покушается, бросилась вперед, выставив рога.

Тыкая в сторону Анны ножом для масла, Берил заявила:

– Знаешь что, милочка? У меня для тебя есть новость. Сэм теперь тоже твоя семья, храни его бог. Так что привыкай, смирись и перестань изображать, будто твое дерьмо не воняет. Ты должна призывать сыновей поддерживать семьи друг друга, а не сталкивать их лбами.

У Анны сделался такой вид, будто у нее в горле застряла рыбья кость: рот открыт, глаза выпучены, а сказать ничего не может. Я никогда раньше не видела, чтобы кто-то осмеливался ей прекословить – во всяком случае, с таким напором, – и едва удержалась, чтоб не захлопать в ладоши. Мне казалось, что свекровь раскричится в ответ, но она включила внутреннюю «аристократку» и только поправила золотые браслеты:

– Берил, никто не защищает моих сыновей и их семьи больше меня самой, но просто несправедливо, когда посторонние отвлекают внимание от собственных детей. Нико следует отдавать все силы Франческе, а Массимо достаточно хлопот с Сандро.

Я вздрогнула от намеков Анны: получается, Сандро настолько «проблемный», что должен забирать всю энергию Массимо, мой же вклад в воспитание – едва ли не помеха. Я застыла с булочкой в руке, ожидая, каким будет следующий удар. У Берил, конечно, побольше практики в словесных перепалках с подобными псевдопатрицианками, которые предваряют каждый выпад словами «Не хочу показаться грубой» и «Не поймите меня неправильно, но…», однако высказывания Анны наверняка будут гнуснее.

Берил с грохотом отшвырнула нож, вытерла руки о джемпер и вразвалочку подошла к Анне, которая убедительно изображала дерево.

– Ага, милочка, понятно, что Нико и Массимо несут ответственность за своих детей, никто и не спорит. Но я не позволю относиться к моему внуку как к старому ботинку, который нужно засунуть в шкаф, пока ему не исполнится восемнадцать и от него можно будет избавиться. Все вы, снобы и выпендрежники, одинаковы. Знаешь, любовь и доброта – не кастрюля с супом, которую можно вычерпать до дна. Если здесь хорошо отнеслись к Сэму, это не значит, что остальным ничего не достанется.

Анна сделала шаг назад, будто Берил была надоедливым маленьким носорожиком, который пытался бодаться. Но ответить не успела, потому что в кухню вошли Массимо и Мэгги.

Мэгги немедленно почувствовала напряженность.

– Мама, что случилось?

Меня восхитило бесстрашие Берил. Она уперла руки в боки, посмотрела прямо на Анну и заявила:

– Похоже, Анна считает, что Ларе и Массимо не следовало тратить столько сил, раз уж Сэм на самом деле им никакой не родственник. А я просто высказала свое мнение.

Мэгги помрачнела, но Массимо вмешался прежде, чем она успела заговорить:

– Ну-ну, дамы, остыньте. Мы здесь все на одной стороне. – Он обнял Берил: – Вы моя любимая двоюродная теща. А Сэм и Мэгги – полноправные члены нашей семьи. Думаю, мама просто беспокоится за Лару, потому что женушка у меня стала слишком нервозная и вечно переживает по пустякам. А мама просто ее любит, вот и беспокоится, правда, мам?

Анна напоминала кобру, готовую нанести удар, но в последний момент решившую свернуться клубочком на солнце.

– Конечно. Берил неправильно поняла мою озабоченность. Теперь, когда милой Кейтлин уже нет с нами и все стали ее потихоньку забывать, должен же хоть кто-то помнить, чего она хотела.

Я внимательно наблюдала за Массимо. Все эти дни, разговаривая с ним, я избегала даже упоминать о Кейтлин, боясь выболтать – или подтвердить – свои подозрения.

Муж отошел от Берил и взял Анну за руку.

– Я знаю, ты скучаешь по ней, мама, но никто Кейтлин не забыл. Она особенная, да только ведь и Мэгги тоже. И Берил.

Этот многоликий человек был непостижим. Что он имел в виду под этим «особенная»: «Я ее любил и скучаю без нее» или что Кейтлин была важной частью семьи?

Анна внезапно разразилась бурными слезами, упав на грудь Массимо, и то судорожно всхлипывала, то горестно вздыхала:

– До сих пор не могу поверить, что ее больше нет, такая прекрасная жена и мать… какая несправедливость.

Я никогда не видела, чтобы Анна плакала, да еще так величественно, утирая горькие слезы изящным носовым платком. Я покосилась на Мэгги и ее маму.

Берил пробормотала:

– Бог ты мой, я пришла сюда только намазать маслом несколько булочек. Вот уж думать не думала, что попаду на долбаное представление «Плача святой Винифреды[27]».

У Мэгги дернулись уголки рта, но ей все же удалось прошипеть Берил, чтобы та замолчала.

Массимо вывел мать в сад, а мы целую минуту молча смотрели друг на друга, пока Берил – замечательная, непочтительная, острая на язык Берил – не выпалила:

– Да чушь собачья! Анна нисколечко не любила Кейтлин. Это твой милый Массимо сидел с бедняжкой бо́льшую часть времени, пока она болела. Вот человек, который понимает, что такое семья. Настоящий джентльмен.

Нож выпал из руки. Либо у меня крыша едет и я слишком подозрительна и неправильно толкую поступки Массимо, либо он настолько хитер, что никто не видит правды.

Даже после стольких лет брака я не была уверена, что знаю ответ.