Послушная жена

Глава сорок вторая Мэгги

От неожиданности я даже не успела надеть маску показной невозмутимости. Или хоть указательный палец обуздать: чуть ли не ткнула в нее, разинув рот, из которого, конечно же, вырвались слова:

– Так ты первая жена Массимо!

Она кивнула:

– Ну да.

Ответ прозвучал ершисто, словно Дон ожидала, что у меня уже есть мнение о ней. Да и отношение ее неуловимо изменилось. Впрочем, я отреагировала бы так же, скажи мне кто-нибудь: «А, так ты жена Нико…», да еще и выдохнув с облегчением, что удалось не добавить «новая/вторая/последняя».

Мозги у меня пылали, ошпаренные новостью. Теперь я поняла, почему Бен показался мне знакомым. Он же вылитый Массимо. Я стиснула губы, чтобы ненароком не проболтаться о своем прозрении, не успев даже толком его обдумать.

Но, видимо, все же выдала себя, уставившись на мальчика, который как раз поднимался по ступенькам к кафе: разворот плеч, манера болтать руками на ходу – ни дать ни взять уменьшенная и более стройная копия Массимо.

На лице Дон отразилась усталая покорность.

– Он, наверное, говорил, будто я не хочу детей, да?

Мне не хотелось предавать Массимо ради женщины, с которой мы были знакомы всего пять минут, хотя присущая ей приветливость внушала мысль, что в других обстоятельствах мы запросто могли бы пуститься в сравнения, чья молодость прошла веселее, запивая это дело морем водки с лимонадом.

Пока я стояла, пытаясь найти ответ, который позволял бы и верность семье сохранить, и к наглой лжи не прибегать, глаза Дон наполнились слезами. Она провела рукой по лицу.

– Извини. Не надо было к тебе подходить. Просто не удержалась, услышав имя Франчески. Я сама себе злейший враг. А ведь надеялась, что все это меня уже не волнует.

– Значит, Бен – сын Массимо?

Дон рассмеялась.

– Да уж, некоторое семейное сходство есть, верно? Весь в отца.

– А Массимо знает, что у него есть сын?

Лицо собеседницы неуловимо посуровело.

– Конечно, знает. Если бы я его послушалась, никакого сына бы не было, но он есть. Хоть Массимо никогда его не видел.

– Мне казалось, Массимо отчаянно хотел детей. – Вспомнились разговоры с Ларой о том, как быстро она забеременела после свадьбы и как ее муж мечтает о втором ребенке.

– О да, Массимо очень хотел детей. Мы даже не успели никому сообщить о моей беременности, а он уже отправил меня на раннее УЗИ.

М-да. Отец Сэма, прежде чем исчезнуть, вручил мне сотню фунтов грязными десятками и заявил: «Сама решай, как поступать, только отец из меня никакой».

Подумалось, что я вполне могла бы полюбить того, кто настолько заботиться обо мне, что готов платить за раннюю диагностику, но тут Дон пояснила:

– УЗИ показало высокую вероятность сердечного заболевания, и Массимо заставил меня поклясться держать беременность в секрете. Оказывается, «неполноценный» ребенок ему не требовался. Я хотела сохранить малыша несмотря ни на что, но Массимо был в ярости и настаивал на аборте, если на сроке в двадцать недель проблема не исчезнет.

Быть такого не может. Массимо, научивший Сэма новым футбольным приемам, встававший пораньше, чтобы перед работой дополнительно подтянуть Франческу по плаванию, заставлял первую жену делать аборт? Дон словно говорила совершенно о другом человеке, не о том, который приглашал меня на кофе, экстравагантно целовал в обе щеки при встрече, всегда интересовался, есть ли у меня заказы и какие, да и вообще был одним из немногих, кто не считал мой швейный бизнес баловством.

– Но сейчас-то Бен здоров, правда?

Лицо Дон смягчилось.

– Сейчас да. Ему в раннем детстве сделали несколько операций.

– Значит, Массимо в итоге принял твою точку зрения? – Я словно пыталась засунуть последний кусочек головоломки в единственное оставшееся пустым место, а он никак не подходил. По-моему, ни разу не упоминалось, что Дон была беременна. Я гоняла в мыслях разговоры с Массимо, с Анной, с Ларой, но смогла вспомнить только одно: «Она не хотела детей».

По щеке Дон скатилась еще одна слеза.

– Он с такой яростной непреклонностью заставлял меня избавиться от ребенка, что я ушла за день до следующего УЗИ. Ведь в конце концов он добился бы своего: противостоять Массимо невозможно. Я просто села в машину и поехала куда глаза глядят. И оказалась в Ньюкасле. Решила, что там он меня не найдет даже после того, как ребенок родится.

Голову заполнили образы Массимо, который насмехался над Дон при любом упоминании и неизменно подчеркивал ее эгоизм. Но вот она стоит прямо передо мной и рассказывает, как боролась за ребенка, как порвала с прежней жизнью, боясь, что может лишиться сына, не успев родить его.

Дон замолчала, лицо ее помрачнело.

– Массимо не из тех, с кем можно договориться. Он не принял бы больного ребенка. Либо соглашаешься с ним, либо прости-прощай. Весь в мать.

В голове у меня роилось столько вопросов, что я перестала толком соображать. Словно брела по лабиринту, пытаясь найти путь к центру. Но какой бы маршрут ни пробовала, ничего не получалось. А может, дороги и не было? Ну не мог мой славный, дружелюбный деверь быть монстром, которого описывала мать Бена. Очень не хотелось думать, что я ошиблась насчет Массимо. Я обдумывала рассказ Дон, копалась в нем, ища несоответствия, дабы доказать самой себе: она все выдумала или, по крайней мере, дико преувеличила, и крупица правды, если она и была, исказилась до неузнаваемости.

Дон все-таки собралась уходить.

– Извини, я не хотела вываливать все это на тебя. Ты, должно быть, думаешь, что я совсем сошла с ума. Ведь это было так давно. Просто Бен очень славный, и сейчас меня иногда охватывает ужас, что я могла бы остаться без него, если бы Массимо сумел одержать верх. Он ведь просто не стал слушать, даже не дал нам шанса. Типичный Фаринелли.

– А он когда-нибудь встречался с сыном? – Массимо наверняка гордился бы Беном, высоким, красивым и спортивным, таким же по-итальянски привлекательным. Любой родитель гордился бы.

– Нет. Никогда. Я отправила ему письмо с фотографией, чтобы Массимо знал, когда родился его сын. Сообщила, что ребенку придется сделать несколько операций и результат не гарантирован.

Словно смотришь ужастик, когда и хочется знать, что будет дальше, и страшно до дрожи.

– И что? – Мое любопытство уже вышло за пределы даже паркеровской недовоспитанности, но мне кровь из носу нужно было понять, действительно ли Массимо из тех, кто способен бросить на произвол судьбы жену с сыном, собственным ребенком, которому грозит смертельная болезнь.

– Разумеется, он и знать ничего не захотел. Больницы – это не для Массимо. Как и вообще все неприятное.

Я вглядывалась в лицо собеседницы, пытаясь понять, что это за странную историю она придумала.

Но Дон как будто читала мои мысли.

– Я на твоем месте тоже не поверила бы. Не сомневаюсь, что Массимо слушает тебя склонив голову набок, словно весь поглощен твоими словами, интереснее которых в жизни не слыхал. Но поверь, его решение насчет Бена стало последней каплей, а вовсе не отправной точкой.

Мне больше ничего не хотелось знать. Мне хотелось поскорее уйти и попытаться логически объяснить услышанное от Дон чем-то менее ужасным, что не превращало бы меня в соглядатая, в тайного засланца, вынужденного выискивать у близких улики и признаки гнусных поступков. Как-то раз, тренируясь во дворе, Сэм поставил меня вратарем и попал мячом прямо мне в живот, выбив весь воздух. Сейчас ощущения были такие же. Просто фатальное невезение какое-то: стоило решить, что с новыми родственниками все наладилось, как я натыкалась на очередной гребаный скелет в шкафу.

И снова мне предстоит решать, рассказывать ли об этом остальным. Да я просто превращаюсь в ходячее хранилище постыдных семейных тайн.

Одновременно хотелось и копнуть поглубже, и убежать подальше, скрыв за поднятой тучей пыли сведения, которые теперь не удалишь из головы.

Знал ли Нико? А Лара? Анна? Неужели все они вовлечены в мерзкий обман? Или знал только Массимо, но стыдился своего решения и потому постарался упрятать секрет, надеясь, что остальная часть семьи никогда о нем не прознает? Тот портрет Массимо, который представила Дон, никак не укладывался в голове. Человек, которого знала я, всегда был рад со смехом покатать Сэма на плечах или бежать на помощь с проводами для прикуривания, когда моя старая измученная «фиеста» отказывалась заводиться.

Я выдавила улыбку.

– Даже и не знаю, что сказать. Мне Массимо кажется славным парнем, и жаль, что тебе пришлось так тяжко.

Дон удивила меня, крепко и сердечно обняв.

– Береги себя в этой семье. Нико замечательный человек, но остальные – змеиное гнездо. И последний вопрос: Массимо женился снова?

Я кивнула, ожидая, что она отреагирует колкостью. Но Дон лишь вздохнула:

– Бедная, бедная женщина. Не завидую ей.

Мы молча прошли в вестибюль, где Бен ел бутерброд, откусывая огромные куски, на что Анна недовольно зацокала бы языком. Я старалась не пялиться на мальчика, чтобы не привлекать внимания, но ошибиться в том, кто его отец, было просто невозможно.

Тут появилась Франческа с сумкой через плечо.

– Ты настоящая победительница! – воскликнула я.

На этот раз она ответила как нормальный человек:

– Спасибо. Жаль, не удалось поучаствовать в другом заплыве.

Дон тоже поздравила Франческу, и пока они болтали и смеялись, я стояла надувшись от гордости. Потом меня поразила мысль: а вдруг Франческе понравится Бен, что уж совсем ни к чему, ведь он ее двоюродный брат, поэтому я быстренько распрощалась с Дон и поспешила вместе с падчерицей к машине.

Сейчас, как ни странно, мне даже хотелось, чтобы Франческа, по обыкновению, надела наушники, дав мне возможность обдумать услышанное. Но, по закону стервозности, девочка жаждала поговорить.

– Этот Бен, ну, тот, с чьей матерью ты сейчас разговаривала, потрясающий пловец. Он вольным стилем проплыл быстрее ребят из старшей возрастной группы. Держу пари, его в конце концов отправят в национальную сборную.

Она болтала и болтала, а я никак не могла отделаться от образа Сандро, лежащего без сознания на краю бассейна. Вот же подлость жизни: один сын, которого Массимо хочет превратить в олимпийского пловца, каменеет при виде воды, а другой, которого отец не признает, вот-вот добьется чемпионства.

И что имела в виду Дон, сказав, что поведение Массимо по отношению к Бену было последней каплей, а не отправной точкой? Конечно, если она говорила правду о муже, это выставляет его не в лучшем свете. Но ведь это ее вариант истории. А может, как раз жизнь с ней была абсолютным кошмаром для Массимо. Может, вся эта сага о Бене стала последней печальной главой уже распадающихся отношений. Но где-то в глубине мозга лихорадочно извивался червячок сомнения, которого разум изо всех сил пытался задавить, чтобы иметь дело с фактами, а не с надуманными чувствами или подозрениями.

Меня снедало беспокойство, мысли обратились к Ларе, и я вдруг встревожилась, как будто она оставила включенной воду в ванной или у нее вот-вот выкипят макароны. Захотелось поддать газу, словно нужно было куда то-то срочно успеть.

Но из-за Массимо ли она стала такой? Он всегда так нежен с ней, постоянные целовашки-обнимашки. Видно, конечно, что человек он довольно властный, обо всем имеет свое мнение и предпочитает, чтобы жизнь шла по его сценарию. Впрочем, думаю, если поспрашивать замужних женщин, то окажется, что мир к настоящему времени продвинулся вовсе не так далеко от домостроя, как мы все ожидали. Будь у мужчины выбор и куча денег, он по-прежнему предпочтет заниматься охотой и собирательством, и чтобы дома его встречала жена в передничке в горошек, которая подаст ему хорошо прожаренный стейк и вишневый торт. Нико в этом смысле стал для меня откровением: он не только знал, для чего нужен пылесос, но и мог заменить мешок в нем. И даже если Массимо рассчитывал, что жена будет идеальной хозяйкой в идеальном доме, хоть сейчас на выставку, – это еще не повод думать, будто он намеренно издевался над бывшей женой и отказывался от больного сына.

К счастью, эту тайну я вполне могла обсудить с Нико. Но с большой осторожностью, и не дай бог мои слова покажутся критикой в адрес Массимо. Что мне нравилось в муже, так это его преданность семье, хотя, когда дело доходило до ошибок друг друга, мои новые родичи напоминали зашоренных тяжеловозов. Впрочем, авось в этот раз обойдется.

В душе словно сдулся воздушный шарик. У Фаринелли такого не случалось.

Значит, разумнее подождать. Если тринадцать лет никто слыхом не слыхивал про Бена, еще пара дней не сыграют никакой роли. Разумеется, как дочь своей матери, я все равно буду везде совать нос, выискивая намеки на масштабный заговор, в который вовлечены остальные: конечно же, они говорят про Бена, но при моем появлении шепчут: «Тсс, Мэгги идет».

Мысли ходили по кругу, и время от времени в них вмешивалось Франческино: «Далеко еще?»

К дому мы подъехали почти в полпятого. Падчерица повернулась ко мне:

– Не терпится похвастать победой перед дядей Массимо. Спасибо, Мэгс, что отвезла меня.

– Ни в жизнь не пропустила бы такое. Ты же усадила соперницу в лужу в последнюю секунду.

Тут мы обе рассмеялись и одновременно произнесли:

– Причем буквально.

И хотя в голове у меня бушевал такой фейерверк, что впору было тревожиться, как бы жизненно важное серое вещество не полезло дымом из ушей, после чего я разучусь застегивать лифчик или чистить зубы, мне все же хотелось сплясать маленькую джигу радости.

Но это уж точно испортило бы момент.