Послушная жена

Глава сорок девятая Мэгги, два года спустя

Анна уселась у нас на террасе, с которой открывался дивный вид на море. Панорама бесконечной водной глади с силуэтом пирса на фоне неба вызывала у меня ощущение, что я живу в каком-то экзотическом месте. Свекровь умоляла нас не переезжать с Сиена-авеню, но Нико был непреклонен. К ее чести, когда мы вывесили на особняке объявление «Продается», она проявила сдержанность. К тому же за несколько дней до нашего отъезда свекровь, слава богу, отправилась в Италию, избавив нас от риска видеть, как ее обезумевшее лицо маячит за фургоном с вещами. А насчет девяти месяцев, что мы провели здесь, в коттедже «Манипенни»[37], даже ухитрилась сделать странный комплимент, замаскированный под критику:

– Никогда бы не подумала, что в таком темном доме может быть настолько уютно.

Теперь весь свой яд Анна изливала на Кейтлин, которую отныне при каждой возможности называла не иначе как «та, первая жена». Увидев на полке в коридоре нашего нового дома кувшинчики Кейтлин, она поморщилась, вздернув подбородок:

– Не понимаю, зачем ты их хранишь. У этой женщины совершенно не было вкуса. Только пыль собирают.

Я предоставила Нико решать, что брать с собой на новое место жительства. Франческа только плечами пожимала, когда отец спрашивал ее, не хочет ли она оставить себе какие-нибудь миски, зеркала и прочий старый хлам, который и новым-то на хрен никому не сдался. Если только вы не из тех, кто бросается вытирать каждую пылинку, полирует каждый шовчик на штукатурке и раскладывает в бельевом шкафу лавандовые шарики.

Сегодня, однако, на нашей большой семейной встрече Анна вела себя лучше некуда, вручив не только Франческе, но и Сэму по коробочке шикарных итальянских шоколадных конфет.

Помявшись, она подала и мне маленькую коробочку, завернутую в подарочную бумагу, которая стоила три фунта за лист:

– С днем рождения, Мэгги.

Мама выразительно вскинула брови, что у нас, Паркеров, означало: «Похоже, вещичка-то стоит немалых денег».

Вряд ли там был садовый гном в пару тому, что вручила мне мама со словами: «Я просто не могла перед ним устоять. Как только увидела, так сразу и подумала про твой новый сад».

Не знаю, что рассмешило меня сильнее: гном с аккордеоном, которого мама почему-то сочла идеальным для нашего патио, или лицо Нико, когда я этого гнома развернула. Готова спорить, муж был просто счастлив, после того как бездну времени провозился в новом саду, выдирая сорняки, рассаживая клематис и колдуя с горшками, дабы создать «правильную перспективу», а теще хватило одного взгляда, чтобы решить: тут определенно не хватает гнома.

Я осторожно отлепляла скотч, поскольку мама уже нацелилась сграбастать и припрятать красивую бумагу с узором из маков, чтобы потом использовать ее еще раз.

В коробочке лежала старинная серебряная подвеска с сапфиром.

– Потрясающе, Анна! Большое спасибо.

Свекровь улыбнулась.

– Это подвеска моей матери. Она очень печалилась, что у нее нет внучки, и была бы рада подарить украшение тебе.

У меня навернулись слезы, и я крепко, по-паркеровски, обняла свекровь. Она не ответила на объятие, скорее просто стерпела, но сам факт, что я осмелилась примять ее шарф и не получила гневной отповеди, был огромным шагом вперед по сравнению с тем, как меня впервые встретили в семье Фаринелли.

И тут с тактом, типичным для тринадцатилетнего мальчишки, в разговор встрял Сэм, которому, конечно же, не было дела до широкого жеста Анны «ты принята в нашу семью»:

– Ну что, уже пора нести торт?

В парнишке безостановочно работал вечный двигатель, который нуждался в регулярной заправке топливом. Но хотя бы одной благой цели его безалаберный папашка послужил: Сэм уже на добрых несколько дюймов перерос нас с мамой и явно унаследовал отцовское стройное телосложение.

Не встретив возражений по поводу торта, сын опрометью кинулся вверх по ступенькам к нашему коттеджу. В знак уважения к моему дню рождения Анна лишь тихонько цокнула языком, но этот красноречивый звук был все же слышен. Я так и не научилась соблюдать гастрономические правила Фаринелли: не чистила яблоки, запивала ужин большой кружкой кофе с молоком и не отказывала себе в удовольствии подобрать соус кусочком хлеба. И мне было решительно наплевать, что дети схомячат праздничный торт до того, как подоспеет барбекю. Сосиски, гамбургеры, шоколадный торт – все сметалось с одинаковой скоростью, невзирая на попранные манеры.

Я смотрела, как убегает Сэм, и поглядывала на улыбающегося Нико, который явно пребывал в мире со всем миром. Последнее время он уже не выглядел таким напряженным и перестал опасаться дурных вестей или проблем, требующих срочного решения.

Муж наклонился и, сжав мне руку, прошептал:

– Давай стариться вместе, ведь лучшее еще впереди.

Меня не привлекали романтические лозунги в духе магнитиков на холодильник, но с тех пор, как мы переехали в дом, который выбрали вместе, я наконец перестала бояться, что муж затоскует по более стройной, красивой и умной первой жене, которая с любой работой справлялась лучше меня. Когда я только предложила свой план на праздничный вечер, Нико от удивления надул щеки.

– Ну и ну! Твой день рождения явно станет незабываемым.

– Думаешь, я сумасшедшая?

Он рассмеялся, поцеловал меня в нос и ответил:

– Нет. Я думаю, что ты добрая и смелая. – Он помолчал. – Правда, иногда чересчур оптимистичная. Что тоже является частью твоего чудесного обаяния.

Теперь пути назад не было. Несмотря на уверенность, что все будет хорошо, я дергалась, пересчитывая салфетки и подравнивая вилки, словно это могло повлиять на результат.

После того как ее идеальный сын оказался полным дерьмом, Анна смягчилась по отношению ко всем нам, но отнюдь не забыла собственные убеждения. Когда Сэм притащил огромное, залитое шоколадом сооружение, которое они состряпали вместе с мамой, свекровь всплеснула руками:

– Боже мой. Ты собираешься есть это перед обедом?

Мама встала зажечь свечи. Она вела себя так, словно Анна была крохотным жучком, еле слышно жужжащим в углу комнаты, тогда как я заняла позицию: «Это мой день рождения, поэтому будем есть в том порядке, в каком я захочу».

Я толкнула Нико:

– А Франческа где?

Муж поднялся, но я его остановила:

– Сама схожу. Просто подождите пока со свечками. Вдруг она захочет присоединиться.

Когда мы переехали в коттедж «Манипенни» – или, как Сэм его назвал, «Любовное гнездышко Джеймса Бонда», – счастливое новое начало подальше от тягот Сиена-авеню, которое мы с Нико себе намечтали, оказалось не настолько триумфальным, как мы надеялись. Франческа замкнулась в себе и держалась с угрюмостью гостьи, которая уже надоела хозяевам, а идти ей некуда. На стенах ее спальни не осталось ни одного из прежних плакатов, а тотальный хаос – грязные тарелки, кучи чистой одежды вперемешку с надеванной, пятна косметики на ковре, сводившие меня с ума в прежнем доме, – уступил место клинически чистой, но безликой спальне, хоть мы то и дело предлагали свозить девочку в магазин за новой лампой, пуховым одеялом или ковриком.

С другой стороны, падчерица перестала мне откровенно грубить. На редкость приятно без затей кинуть в спагетти бульонный кубик, когда над ухом не зудят, что Кейтлин готовила чудесную подливу из мясного сока и муки. И о долбаной шкатулке речь больше не заходила. На самом деле Франческу так взбесил роман матери с Массимо, что девочка вообще не упоминала Кейтлин.

Нико пытался говорить с дочерью, но она либо игнорировала его, либо отбривала так, что он несколько дней ходил как в воду опущенный. «Это всё из-за тебя! – кричала она. – Ты допустил! Позволил ей! Как ты мог не заметить, что она трахалась с дядей Массимо? Или тебе было все равно? Она, наверное, давным-давно бросила бы тебя, не будь меня. Пари держу, мать жалела, что я появилась на свет, потому что иначе она могла бы уйти к дяде Массимо».

Поначалу у меня даже хватало подлости по-детски радоваться, что Кейтлин перестала быть верхом совершенства.

Но когда я выудила из мусорной корзины на кухне все фотографии Кейтлин, сделанные Франческой, мой внутренний взрослый опомнился. И даже начал кое-чего опасаться. Ведь если девочка будет считать роман Кейтлин с дядей доказательством материнской нелюбви, это может в итоге толкнуть ее в сомнительную компанию неподходящих мужчин, алкоголя и запрещенных веществ.

Я стала подниматься по дубовой лестнице. И вдруг испугалась, расслышав собственные шаги в шлепанцах по деревянным ступеням: с площадки не гремела музыка, как обычно. Сердце у меня подпрыгнуло: уж слишком тихо. Несколько месяцев никто из нас, кроме Сэма, толком-то и не общался с Франческой. Меня охватило жуткое предчувствие, в голове замелькали кошмарные заголовки о подростковых самоубийствах, в горле уже начал рождаться крик. Я без стука ворвалась в спальню, шаря глазами по комнате. И чуть не рухнула на пол от облегчения, обнаружив, что Франческа сидит на дальней стороне кровати спиной ко мне и рассматривает фотографии Кейтлин, которые я вытащила из мусорного ведра и положила в конверте на ее туалетный столик.

– Франческа! – По тому, как девочка испуганно обернулась, я поняла, что рявкнула чуть ли не во все горло, и попыталась убавить громкость до нормального уровня: – Все хорошо, милая? Пойдем вниз есть торт, если хочешь. Мы там устроили бунт и решили приступить к сладкому, не дожидаясь барбекю. – От облегчения я болтала без умолку, не рассчитывая на ответ. – Анна ужасно злится, но старается помалкивать…

Франческа посмотрела на фотографии у себя на коленях.

– Понятно.

Я попыталась снова:

– Тебе, конечно, не обязательно присоединяться к нам, но я была бы рада. Да и бабушке будет приятно тебя видеть. И Лара с Сандро скоро подъедут. А с ними – еще двое особых гостей.

Она на мгновение заинтересовалась. Но ненадолго.

– Может, позже, – и сгребла фотографии в стопку.

Я замялась, но паркеровские гены требовали выложить карты на стол и разобраться раз и навсегда.

– Детка, не нужно стыдиться того, что ты скучаешь по маме, как бы плохо она ни поступила.

Франческа впервые за долгое время внимательно посмотрела на меня.

– Я ненавижу ее за это. Просто отвратительно и вдобавок дико. Спать и с отцом, и с дядей. – Гневная гримаса, которую она скроила, представив, как мать занимается сексом, была типично подростковой, и мне с трудом удалось сохранить серьезность.

Я примостилась на другой стороне кровати, рассматривая сказочно красивое лицо Кейтлин на фото. Как же Франческа на нее похожа: тот же аккуратный носик, твердый подбородок, изящный разлет бровей.

– Можно кое-что сказать?

Франческа кивнула.

– Безумно тяжело, когда куролесят родители, ведь дети считают, что они должны быть безупречными, знать ответы на все вопросы и не допускать ошибок. И уж конечно не совершать таких явных глупостей, как влюбляться в деверя, – продолжала я, надеясь, что Франческе станет легче, если показать Кейтлин участницей драмы о несчастных влюбленных, а не сексуально озабоченной теткой, которая бросается на ближайшего мужика при первой же возможности. – Но это не значит, что мама не любила твоего отца, пусть и по-своему. Жизнь ведь не черно-белая. И уж тем более это совершенно не значит, что Кейтлин не любила тебя.

Франческа заерзала, но было видно, что она слушает.

И я продолжила, надеясь, что не похожа на дрянного семейного психолога, который призывает всех «владеть своими чувствами»:

– Понимаешь, взрослые иногда сами не знают, чего хотят. Часто им просто скучно. Или они пускаются во все тяжкие спьяну. Кому-то трудно довольствоваться тем, что он имеет. Некоторым тяжело дается брак, и они чувствуют себя в ловушке, даже если любят супруга. Может, не нагулялись еще и жаждут свободы, приключений, неизвестности. Всю жизнь провести с одним человеком и не мечтать ни о ком другом – на это ведь нужна решимость. И бездна терпения.

Вот ведь дерьмо. Так Франческа еще, пожалуй, решит, что через пару лет и я примусь гулять по набережной Брайтона и пялиться на парней в плавках.

Я поспешно дала задний ход:

– Разумеется, я-то встретила твоего отца в тот момент, когда уже вполне наелась свободы и независимости, поэтому у меня таких проблем не будет.

Франческа выглядела озадаченной. Иисусе. Как бы теперь ей в девках не застрять.

– Я пытаюсь сказать, что мы не знаем, почему мама так поступила. Не знаем мы и того, почему Массимо, почитай, предал твоего папу. Но одно я знаю точно: мама очень тебя любила. Заболев, она только и переживала, как ты справишься без нее. Постоянно говорила об этом с Берил. Кейтлин не была идеальной, ну а кто из нас идеален? Гордись, что мама так любила тебя. И ты тоже ее любила. Никаким событиям прошлого, как и будущего, этого не изменить. Ты бы так не скучала по ней, если бы не любила. Любить человека, даже если он поступает плохо, вполне нормально.

Мне было еще что сказать, но Франческа встала, обошла кровать и села рядом со мной, наклонившись вперед и обхватив голову руками.

– Спасибо, – прошептала она. – Скажи, ты когда-нибудь сможешь меня полюбить? Хоть я и вела себя отвратительно.

– Я уже люблю тебя, милая. Всегда мечтала о дочке.