Послушная жена

Глава двадцать девятая Лара

В Италию мы улетали в первый день августа. Я до последнего не могла заставить себя приступить к сборам: забраться на чердак и найти чемоданы, а потом, сидя на ковре, копаться в груде вещей. Один щелчок замка выпустил бы облако воспоминаний о прошлых отпусках, обративших поток наивных мечтаний в ядовитые обвинения.

Скоро Массимо вернется домой, обнаружит, что я совершенно не готова, и непременно выдаст очередное: «Ты хоть представляешь, сколько мне приходится вкалывать, чтобы содержать в роскоши твою ленивую задницу?» Чем сразу положит отпуску не лучшее начало. Он уже швырнул документы Сандро на стол и предупредил меня: «Даже не мечтай увильнуть».

Но теперь, когда мысли разбегались, как кролики при звуке выстрелов, трудно было не искать пути отхода. Как и трудно не задаваться вопросом, какой была бы жизнь без Массимо и его изменчивых настроений, непредсказуемых, как английская погода. Но я снова, как и сотни раз до этого, подавила малодушные мысли и сосредоточилась на отпускных потребностях, стараясь предусмотреть каждую. Ведь любая оплошность, любой забытый солнцезащитный крем, шляпа или адаптер станут просто еще одним свидетельством моей «врожденной тупости».

Вздохнув, я заставила себя забраться на пыльный чердак. Стоило безобидным синим чемоданам на колесиках оказаться у меня в руках, как в голове завертелись кадры из фильма ужасов о прошлых отпусках. Сандро сжирали комары, в чем, разумеется, была виновата я, поскольку разбавила итальянские гены непрокусываемости своей английской бледностью и чувствительностью. После того как Массимо зло высмеял мой вид в купальнике, я придумывала всяческие увертки, лишь бы не раздеваться. В семь часов вечера Анна резко меняла привычную точку зрения и принималась настаивать, чтобы Сандро не ложился спать до полуночи: «Мы же сейчас в Италии», а на следующий день мне приходилось разбираться с последствиями. Массимо выходил из себя, потому что Сандро стеснялся попросить по-итальянски клубничное мороженое. Кейтлин прекрасно играла в «Эрудит», даже мокрые волосы прихватывала шикарной заколкой, и ее гладкая кожа золотилась бронзовым отливом, а у меня шелушился нос и шевелюра от влажности вилась мелким бесом. Франческа дельфином носилась туда-сюда по всему бассейну, а Сандро орал благим матом, пытаясь выбраться из лягушатника. Массимо наотрез отказывался есть макароны, когда была моя очередь готовить, и уверял, что его тошнит, а потом шипел на меня за «отвратительную английскую кашу без соли».

В воспоминаниях были разбросаны и крохи нежности, крупицы одобрения, за которые я цеплялась. Вот муж поднимает мне подбородок, смотрит в глаза и произносит: «Беллиссима»[29]. Вот показывает звезды на тосканском небе. Мягко втирает мне в плечи крем от загара, завершая процесс размашистым росчерком и поцелуем. Срывает цветок бугенвиллеи и закладывает мне за ухо. Но все эти капельки счастья поглощались, смывались непредсказуемыми приливами мужниного гнева.

Едва я вытащила чемоданы с чердака, как в дверь постучала Мэгги. Без своей обычной улыбки во весь рот, явно напряженная. Неужели она уже собрала все свои любимые пестрые вареные футболки и прочие отпускные наряды?

– Можно зайти на минутку?

Я отступила и махнула ей рукой, хотя на самом деле не хотела впускать, намереваясь заняться сбором вещей до возвращения Массимо.

Волосы у Мэгги были растрепаны сильнее обычного, а хлопковый топ выглядел так, словно его выудили со дна бельевой корзины. Она накручивала на палец локон, будто собиралась сказать нечто такое, что мне, возможно, совсем не захочется слышать. Я принялась рыться в памяти, пытаясь припомнить, где и когда могла ослабить бдительность и фрагменты каких истин невестка собрала по кусочкам, пока я пыхтела, раздумывая, не переключиться ли на четвертую передачу. Не довериться Мэгги было невозможно: ее природная сердечность притягивала, давая ощущение, что эта женщина все понимает и не норовит со скрытым высокомерием дать тебе почувствовать, что на твоем месте справилась бы лучше. Ее суждения не пытались отыскать, а то и пробить в чужой броне щель, надеясь найти богатую почву и пустить корни. В отличие от Фаринелли, для которых любое постороннее мнение означало, что ты плохо слушала их убедительные аргументы.

Взгляд Мэгги скользил по моему лицу, язык нервно облизывал губы. Я хотела остановить ее, прежде чем она задаст тот самый вопрос. Если бы меня спросили вслух, почему я терплю Массимо, почему не бросила его, хотя он методично разрушает мою личность, пока не останется лишь набор условных рефлексов «да/нет/прости», – не знаю, смогла бы я и дальше разыгрывать спектакль семейной гармонии и счастья. А если я больше не смогу притворяться, что тогда? Последствия будут настолько ужасны, что их лучше даже не даже представлять.

Сердце зашлось от одной мысли о борьбе за Сандро. Ради победы Массимо пойдет на все. А вдруг мне действительно придется бросить сына? Тогда ему останется, стиснув зубы и кулаки, чтобы не плакать, наблюдать, как я – единственный человек, который может его защитить, – ухожу или уезжаю прочь. Я не могла такого допустить.

И поэтому принялась старательно выпроваживать Мэгги, пока ее вопрос еще не вырвался наружу и не заставил меня взглянуть прямо в глаза безумию моей жизни.

– Я отбираю вещи для отпуска, сама знаешь, дело небыстрое. Постоянно прикидываешь, что положить «на всякий случай», но если не сосредоточиться и начать отвлекаться, непременно что-нибудь забудешь.

Мэгги кивнула:

– Не буду мешать, просто хотела спросить тебя кое о чем.

Мне до дрожи хотелось закрыть уши ладонями и не слышать того, что она собиралась сказать. Но нельзя же хамить человеку, который неизменно добр к тебе. С неохотой я впустила ее на кухню, остро осознавая, насколько неприятны голые стены и пустые поверхности. Выйдя замуж за Нико, Мэгги превратила кухню Кейтлин в место, где хочется задержаться. При виде пышных растений, пушистых подушек и ярких керамических мисок, которые Берил выискала на барахолке, хотелось выпустить скрытые мысли в мир, в эту уютную пещерку, где ручеек разговора мог свободно журчать, не нуждаясь в фильтрах и не опасаясь подводных камней.

Невестка примостилась на одном из наших барных табуретов, теребя пальцами подол халата.

– Можно с тобой поделиться? Ты никому не скажешь?

Я промолчала, сообразив, что пыталась ответить на вопрос, который еще не задали. И уже подготовила привычные реплики, отговорки со смехом, небрежные пожимания плечами, мол «да что здесь интересного», с годами отработанные до совершенства. Можно было сказать: «Просто у него такое чувство юмора, он ничего плохого не имеет в виду». Или: «Все дело в итальянской крови, средиземноморском темпераменте. Фаринелли грешат некоторой пылкостью. Впрочем, он довольно быстро приходит в себя». Еще можно кинуть пустой взгляд и: «Да? А я ничего и не заметила. Не понимаю, о чем ты говоришь».

Мэгги потерла глаза.

– Прости, что вываливаю это на тебя, Лара, но я ужасно переживаю из-за грядущего отпуска. Весь последний месяц Франческа то и дело грубит мне. Даже если мы дома вчетвером, мне очень обидно, но как подумаю, что она и в присутствии Анны будет смотреть на меня, словно на кусок дерьма, так просто рыдать хочется. И ведь моя мама не потерпит от Франчески хамства и непременно вмешается, а я окажусь между двух огней. Даже ехать не хочется. – И тут она расплакалась, но не так, как я, сдержанно всхлипывая, а навзрыд.

Весь адреналин, который я собиралась выпустить, преисполненная благородного негодования, отчего-то хлынул в ноги, и они затряслись. Я села на табурет, с ужасом понимая, что Мэгги с ее жизнерадостной, искренней душой даже представления не имеет, на какие высказывания и поступки способна Анна.

Привыкнув сдерживать эмоции, упаковывать и переупаковывать их в приемлемые для мира формы, я не сразу поняла: даже у Мэгги могут быть собственные демоны. Должно быть, на лице у меня отразилось неподдельное изумление, потому что Мэгги запнулась.

– Извини, наверное, не следовало тебя нагружать, но Нико я ничего не могу сказать, потому что он и так не в себе из-за Франчески. Я знаю, как ей тяжело, но девочка меня просто ненавидит.

Наконец в работу включилась та часть моего мозга, которая не прикидывала «а что сказал бы Массимо, если бы узнал».

– Боже мой. Я тобой всегда восхищалась и понятия не имела, что у вас там все так сложно. Ты так мила с Сандро – он тебя обожает, кстати, – да и вообще со всеми ладишь. Честно говоря, отнюдь не просто вписаться в такую сплоченную семью; мне, например, понадобилась целая вечность, чтобы чувствовать себя комфортно со всеми ними. Но Нико тебя боготворит, а Массимо считает самой лучшей невесткой. – Я постаралась говорить не очень резко и с натугой рассмеялась. – А что касается Анны, так и вовсе нелепо надеяться, что кто-то будет достаточно хорош для ее мальчиков.

Плечи у Мэгги слегка расслабились.

– В самом деле? Не хочу показаться неблагодарной – разумеется, я понимаю, как мне повезло, – но такое ощущение, что я под следствием. Только-только с Франческой все начало потихоньку налаживаться, и тут, словно чертик из табакерки, выскочила та проклятая шкатулка для драгоценностей.

Я как будто стискивала в руках воздушный шар, полный воды, выжидая, где резина раньше всего лопнет.

– Девочка так и не может о ней забыть? Но откуда тебе знать, что случилось с вещицей. Ведь не выбросила же ты ее.

Мэгги закусила губу.

– Именно выбросила. И именно я.

– Да ты что? Почему? – Как только прозвучали эти слова, мне немедленно захотелось убежать. Слишком тяжело узнать, что единственный человек, которому ты доверяла, оказался вором.

– Не могу сказать. Хотя на то была веская причина.

А мне хотелось понять, хотелось убедиться, что я не могу так ошибаться, что мои суждения не настолько ущербны, что, прожив десять лет с Массимо, я все еще способна разглядеть среди стада паршивых овец одну порядочную.

Я всегда благоговела перед Мэгги, перед ее жизнелюбием, задором, стойкостью. Но теперь она пришла ко мне за утешением. И я перед ней в долгу. Ведь именно великодушие, с которым Мэгги учила меня водить машину, отыскивала в Сандро хорошее, дрессировала Лупо, мало-помалу сделало мою жизнь менее одинокой.

– Почему ты не можешь сказать?

Она так туго намотала локон на палец, что даже кожа на виске натянулась.

– Это ранит Нико. Я лишь хотела защитить его. И Франческу.

У меня моментально засосало под ложечкой. Мэгги, очевидно, догадалась, что шкатулка была своего рода знаком любви, причем не от Нико. Мне казалось, что я, спотыкаясь, бреду по палубе, которую раскачивают волны, и сама не пойму, чего хочу больше: получить доказательства, что у Массимо был роман с Кейтлин, или спрятать голову в песок.

Я уставилась на Мэгги, пытаясь по ее лицу понять, догадалась ли она о причастности Массимо. Бесполезно. Но и отпустить ее, не выяснив, что именно ей известно, было нельзя.

– Что ты имеешь в виду?

Мэгги принялась крутить на пальце обручальное кольцо.

– Ох, не надо было ничего говорить. Просто я нашла кое-что в той шкатулке, и это… ну… могло расстроить Нико. – Она слезла с табурета. – Прости, Лара, не следовало втягивать и тебя. Забудь, это неважно.

Я с трудом сдержалась, чтобы не схватить ее за руку и не закричать: «Ты не знаешь, был ли у моего мужа роман с Кейтлин?» Нет, нельзя позволить ей исчезнуть, а самой весь вечер провести в раздумьях, косясь на Массимо в поисках подсказки, пока он на меня не рявкнет.

Сгорая от стыда, я встала, желая задержать Мэгги:

– Мне жаль, что ты не решаешься мне довериться. Я думала, мы подруги.

Она вспыхнула.

– Да нет же, Лара, конечно, мы подруги. Дело вовсе не этом. Я не хочу обременять тебя тайной, которую придется хранить, поскольку открывать ее ни в коем случае нельзя. Ужасно, если бы это выплыло наружу. Я и сама чуть с ума не сошла, гадая, как поступить.

Я глубоко вздохнула, ненавидя себя за подстрекательство.

– Думала, ты мне доверяешь.

Она все еще металась между явным нежеланием меня расстраивать и отчаянным стремлением избавиться от груза тайны. Мне хотелось встряхнуть ее и крикнуть: «Скажи мне! Ну скажи!»

Мэгги покачала головой.

Я попыталась снова:

– Не волнуйся, Массимо ничего не узнает. Мы никогда не обсуждаем его родственников. Фаринелли не любят чужаков, которые суют нос не в свое дело.

По ее огорченному лицу я поняла, что подтолкнула невестку в нужную сторону, что она сдалась и теперь мы обе вроде как заодно.

Очень тихо, словно не веря тому, что говорит, Мэгги пробормотала:

– Думаю, у Кейтлин был роман.

Хоть я и предполагала, что услышу именно это, внутри у меня все перевернулось. Я изо всех сил старалась не показывать виду, но даже сама слышала, как у меня дребезжит голос.

– У Кейтлин? И с кем же?

– Не знаю. Внутри коробки была гравировка «Всегда твой, П.». И много записочек и билетов.

– П.? Кто такой П.? – задумалась я. Оказывается, вовсе не М., чего я ожидала. Вот интересно: меня удивило не столько разоблачение, сколько инициал.

Проблеск надежды вспыхнул, но сразу померк, когда Мэгги рассказала о содержимом шкатулки. Каждое упоминание об опере в Лондоне, обеде в шикарном отеле, концерте на открытом воздухе превращало меня в несмышленую и наивную дуреху, которая на вечеринке охраняет выпивку своего парня, пока тот на парковке целуется с другой. Я работала вместе с Массимо. И знала, что он часто уезжает по делам, хотя после рождения Сандро отлучек стало больше. Но мне не приходило в голову связать его отсутствие с йогой или пилатесом Кейтлин. Впрочем, Нико тоже ни о чем не догадывался. Да и в каком воспаленном воображении могла родиться мысль, что его жена и мой муж заведут интрижку?

Продираясь сквозь собственную боль, я испытывала еще и абсолютный ужас от того, как Массимо поступил с братом. Пожалуй, даже он не сумеет, как обычно, прикрыться чьей-то виной или исказить факты, пока мы все не начнем его жалеть и оправдывать.

– Ты собираешься рассказать Нико? – Я пыталась говорить спокойно и даже с заботой. Но в голосе прорывалось нетерпение, как будто у меня зудело: «Давай же! Выложи всё!»

Мэгги грызла ноготь большого пальца и смотрела в пол. Глаза у нее набухли слезами.

– Нет. Мы даже говорить не можем об этой шкатулке, не начав переругиваться. Теперь, когда я поднимаю эту тему, Нико просто говорит мне: «Всё, проехали». Мне иногда кажется, что он думает, будто я избавилась от шкатулки в порыве ревности, считая, что это он подарил безделушку Кейтлин. А я просто пыталась защитить их с Франческой. А может, он думает, будто я загнала вещичку, надеясь быстро заработать. Во всяком случае, сейчас у меня нет никаких доказательств этого романа.

Я дала Мэгги салфетку, и она шумно высморкалась, чем безмерно восхитила меня, наведя на мысль о свекрови, которая считала любую непроизвольную реакцию организма вроде чихания или кашля неумением сдерживаться. Сандро, например, когда нервничал, шмыгал носом, чем, наверное, отнял у Анны лет пять жизни.

Я словно стояла на краю пропасти и смотрела на скалы под ногами, сопротивляясь иррациональному желанию броситься вниз. Мне хотелось подтолкнуть Мэгги рассказать все Нико. Ведь роль Массимо в этом грязном деле рано или поздно непременно станет известна, и будет только справедливо уговорить Мэгги, настоять, заставить сказать правду, тогда мне не придется пачкаться самой. Пусть родственнички узнают, каков Массимо на самом деле, и никто не станет меня винить, что я ушла от него. Я обрету свободу.

Мне даже представилось, как мы с Сандро живем в маленькой квартирке, а вдалеке виднеется краешек моря. На стенах висят те картины, которые нравятся мне. Не нужно без конца проверять, все ли детальки лего убраны к возвращению Массимо. Сандро рисует вволю, и никто не гонит его на ненавистное дзюдо или регби. Мне больше никогда не придется с колотящимся сердцем и мурашками по коже входить в комнату, присматриваясь к настроению Массимо.

Впрочем, прилив энергии от мечтаний об иной жизни, как всегда, быстро увял. Демоническое умение Массимо все отрицать, его безжалостность разъели мою убежденность в собственной правоте. Он примется отвергать любые претензии, перекладывая всю вину меня: «Да если бы я даже и завел роман при такой толстой/неряшливой/непривлекательной жене, как ты, кто посмеет меня упрекнуть?» – пока зараженная страхом, гангренозная часть моей души не поверит, насколько мне с ним повезло. А потом на нашем семейном небосклоне выглянет солнце, и муж снова заставит меня почувствовать себя самой сексуальной и привлекательной женщиной, которую ему посчастливилось встретить.

До следующего скандала.

Мэгги трубно высморкалась напоследок.

– Извини. Я ведь зашла вовсе не для того, чтобы загрузить тебя своими заботами. Хотела только спросить: ты не против, если в Италии мы с мамой разок-другой заберем куда-нибудь Сандро и Сэма, чтобы немного отдохнуть от Фаринелли? Не хочу, чтобы Анна считала нас неблагодарными, но мама и в мирные-то времена довольно остра на язык, поэтому мне нужен предлог, чтобы дать всем отдохнуть от ее прямолинейности.

Я кивнула, и на лице невестки отразилось облегчение.

– Массимо ведь тоже не будет возражать?

– Да, я уверена. Он тебя обожает. – Мне было стыдно за укол ревности, который я ощутила, когда на вечеринке Массимо накрыл руки Мэгги своими.

Она улыбнулась.

– Спасибо, Лара. Не хотелось бы посягать на его авторитет: он как раз говорил мне на днях, как мечтает провести время с Сандро. Понятно, он просто желает лучшего для вас обоих. Как, собственно, и вся семья. И со мной всегда так приветлив.

Мэгги права. Без доказательств кто ей поверит?

Или мне.