Послушная жена

Глава двадцатая Мэгги

На следующее утро за завтраком не клевал носом только Сэм, который хотел знать, позволят ли ему устроить вечеринку на свой одиннадцатый день рождения.

– Массимо предложил помощь, мама. Он сказал, что знает множество игр с мячом и все устроит, если тебе некогда.

Я не знала, то ли злиться на Массимо, самовольно поднявшего планку ожиданий Сэма, то ли мысленно поблагодарить за то, что во всем этом дерьме с Франческой хоть кто-то обратил внимание на моего сына. Мальчик никогда не жаловался, но мне казалось, что мы уже давно не сидели рядышком и не посвящали время друг другу. Прежде в тесной маминой квартирке у нас было гораздо больше времени поболтать, посмотреть телевизор, просто побыть вместе. Теперь, постоянно занятая налаживанием худого мира с Франческой, я лишь время от времени на бегу гладила Сэма по голове и спрашивала: «Все хорошо, милый?», после чего мчалась дальше, не дожидаясь ответа. Впрочем, может, сыну пора слегка отстраниться от меня, наладить отношения с другими людьми, которые покажут ему огромный мир за пределами моего узкого кругозора.

Но даже если Сэм и заметил, что я не так сосредоточена на нем, как раньше, его уверенности это не поколебало. Он продолжал канючить:

– Так можно мне устроить футбольную вечеринку? А, мам? Можно?

Учитывая общую атмосферу в доме в то утро, план вечеринки с футболом среди отборных, ухоженных растений, которые Нико с такой тщательностью пестовал и лечил, выглядел не слишком уместным.

– Давай поговорим об этом в другой раз, голубчик. Сегодня мне нужно многое обдумать.

Например, как справиться с эмоциями в этой семье, которые, словно капризный фонтан, то еле сочились по капельке, то били мощной струей, сбивая меня с ног как раз в тот момент, когда я думала, что начинаю приспосабливаться.

Франческа не извинилась, а Нико ее и не заставлял. Я легла спать ужасно расстроенной, но муж прижал меня к себе и сказал, что мы разберемся, что решение найдется и что теперь, когда девочка готова осознанно посетить кладбище, ей, возможно, будет легче смириться со вторым браком отца. Но сегодня утром, типично по-мужски выбрав не самый подходящий момент, когда я изо всех сил пыталась застегнуть молнию на джинсах, Нико поинтересовался, а что же «на самом деле» случилось с той шкатулкой, причем таким вкрадчивым тоном, будто я сунула вещицу знакомому скупщику краденого, выжидающему под окном туалета. Хоть я примерно так и поступила, но обиделась, что муж посмел меня в этом заподозрить.

Нико нахмурился:

– Помню, она лежала у тебя на рабочем столе, а потом пропала. Может, кто-то заходил наверх и взял шкатулку?

Не знаю, намекал он на Сэма или мою маму, грешил на меня или просто перебирал возможные варианты, но мне совершенно не улыбалось ничего доказывать. До чего ж обидно: виновата во всех этих неприятностях Кейтлин, а мне приходится ее же и покрывать.

– Бога ради, я понятия не имею, где эта штуковина. Отложила ее в сторону, и она, должно быть, попала в другой мешок, который мы выбросили. Почему во всем, что не получается у Франчески, непременно должна быть моя вина?

Возникло неловкое молчание: нам обоим нужно было привыкнуть к тому факту, что раньше я, несмотря на любые провокации, никогда не относилась к Франческе с откровенной враждебностью, придерживаясь взрослой линии в духе «бедной девочке пришлось так много пережить», даже когда ее поведение было настолько дерзким и наглым, что впору растеряться.

На минутку мне подумалось: если бы я не суетилась перед семейкой Фаринелли, полируя щеткой лед, как в керлинге, мы все очень быстро оказались бы в огромном клубке единоличных интересов и бурлящих обид, вырвавшихся из глубины души на дневной свет.

Нико перед зеркалом завязывал галстук и выглядел совершенно измотанным и не отдохнувшим.

Я, громко топая, спустилась по лестнице, слишком взбешенная, чтобы волноваться о настроении мужа. Так и подмывало добежать до мусорного бака, выкопать злосчастную шкатулку вместе со всеми корешками билетов в оперу, любовными записочками, меню и прочими свидетельствами тайной жизни Кейтлин и сунуть мужу под нос со словами: «Вот, смотри, не такой уж офигенно идеальной женой и матерью она была на самом деле».

Но хотелось думать, что я выше подобных порывов.

Я надеялась, что так и есть.

Франческа умчалась в школу без пальто и попала прямо под летний ливень. Сэм наскоро обнял меня и тоже выскочил за дверь, явно забыв обо всем на свете, кроме обещания Массимо подарить ему на день рождения футболку сборной Англии. Слава богу, хоть кому-то из этой семьи с сыном мы нравились. Нико, отправляясь на работу, почти неприязненно бросил:

– Вернусь около шести и помогу тебе прибраться в мансарде.

Я уронила голову на стол, пытаясь правильно оценить ситуацию. Но в мозгу крутилась единственная мысль, небезосновательно связанная с молотом и наковальней. Едва я собралась с духом подняться на чердак и посмотреть, так ли ужасен тот хаос, который мне привиделся с пятой ступеньки лестницы, раздался звонок в дверь. Сквозь матовое стекло проступали очертания плаща, похожего на маленький бирюзовый шатер.

Я распахнула дверь.

– Мама! У тебя все хорошо?

– Да, вот решила заскочить по дороге домой. Только что закончила утреннюю смену у Дафны.

Я нахмурилась.

– У Дафны?

– Ну да, у той чокнутой старушенции, которая до сих пор думает, будто немцы у порога.

– Понятно. Заходи. Ты наверняка соскучилась по Сэму, но он уже ушел в школу.

– Его-то я как раз часто вижу, а вот тебя пора сфотографировать, чтобы не забыть, как ты выглядишь.

Чувство вины пронзило меня.

– Извини. Все так… – Я осеклась. Нельзя рассказывать маме, насколько на самом деле все плохо, хотя иногда мне было больно вспоминать те дни, когда мы втроем валялись на диване в ее квартире, закинув ноги Сэма нам обеим на колени, и смотрели телеигру «Сделка?!»[22], по очереди мечтая, как распорядились бы главным призом.

Мама всегда говорила одно то же: «Мне ничего не нужно, лишь бы вы с Сэмом устроились. Когда придет мой час, достаточно будет знать, что у вас все хорошо. И что ты, Мэгс, нашла подходящего мужичка».

Мы принимались дразнить маму, что она в неполные шестьдесят собралась на тот свет, а мама щекотала Сэма. И хотя наверху мистер Эмерсон громко шаркал по полу, а под окнами хулиганы пинали мусорные баки, я была счастлива. Ощущала себя на своем месте.

А теперь язык не поворачивался сказать, что я осуществила-таки мамину мечту, и приходилось изо всех сил избегать ее взгляда: глаз у мамы – что твой радар, не спрячешься.

– Чаю-то нальешь? – Она не скинула дождевик, не прошествовала в кухню и не ткнула в копку электрочайника, как делала обычно.

– А что плащ не снимаешь?

– Не осмеливаюсь, боюсь испортить интерьер, – хмыкнула она.

– Не глупи. Давай сюда. – Я схватила дождевик и потащила ее на кухню.

Мама огляделась, остановив взгляд на новой кофемашине в углу. Нико недавно купил этого сверкающего хромом монстра со всеми мыслимыми и немыслимыми наворотами: «За неделю продал пару шикарных летних домиков и несколько газонокосилок, так что у меня небольшой праздник». Стоило это чудо техники почти столько же, сколько мама платила за квартиру за месяц. И хотя цен на аппараты, предназначенные для варки «кофе в настоящих итальянских традициях», мама не знала, но и глупой не была.

Я выдавила из себя смешок:

– Да, это новая игрушка Нико. Ты же знаешь, он сам не свой до хорошего кофе. Хочешь попробовать?

– Если у тебя есть время.

Я заверила:

– Для тебя, мамочка, у меня всегда найдется время. – В глазах предательски защипало. Обычно мама врывалась как ураган и начинала фонтанировать историями о своих подопечных, но сегодня она была явно не в духе. После вчерашней расправы с моими швейными сокровищами и прохладной реакции Нико, не говоря уже о Франческе, мамино недовольное пыхтенье грозило меня прикончить.

– Извини, что давно не заходила. Здесь навалилось много забот, разбиралась с мастерской и запускала дело.

Мама оживилась:

– Закончила? Покажешь?

Я включила кофемолку, чтобы дать себе секунду подумать.

– Почти готово. Скоро приглашу тебя на великое открытие.

Мама бы наверняка знала, чем утешить Франческу, несмотря на эпопею с пропавшей семейной реликвией. У нее находилось нужное слово для каждого. Даже обитающие в нашем доме крепкие пацаны в худи расступались, чтобы пропустить ее, расталкивали друг друга локтями и держали язык за зубами, когда мама проходила мимо со своим радостным «привет, лапочки», как будто подростки носили чистенькую скаутскую форму и наперебой бросались собирать мусор и мыть машины.

Но я, единственная дочь, главное вместилище всех маминых скромных мечтаний и амбиций, не могла заставить себя выдавить: «Свадебный переполох оказался только началом моих проблем». Я даже себе не хотела признаться, насколько сильно Франческа меня ненавидит: настолько, что намеренно разрушила все мои драгоценные труды.

Я закончила варить кофе, наблюдая, как мама борется с искушением взглянуть на донышко чашки, чтобы прочитать название производителя. Я улыбнулась.

– Ты в последнее время не устраивала гаражных распродаж?

Мама захлопала в ладоши.

– Помнишь ту забавную табуреточку, которая стояла в углу гостиной? На ней еще горшок с цветком пристроился. В прошлую субботу какой-то старик купил ее за пятнадцать фунтов. Я половину отдала Сэму на новую пару вратарских перчаток.

– Вот и зря. Лучше бы себя побаловала.

Мама посмотрела на меня поверх чашки с кофе:

– А я хочу баловать Сэма. Он мой внук, если ты еще не забыла.

Никогда не видела маму такой колючей.

– Мамулечка, да никто же и не возражает. Я тебя чем-то расстроила?

Мамино лицо, которое даже в грустную минутку выражало готовность поймать веселье за хвостик, слезливо сморщилось. Кажется, она не плакала с тех пор, как десять лет назад усыпили нашего старого шустряка джек-рассела. Очень не хотелось думать, что причиной расстройства стали мы с Сэмом. Мама порылась в рукаве в поисках салфетки, в которой я узнала одну из тех, которые она прибирала в сумочку всякий раз, когда водила Сэма в «Макдоналдс».

– Прости, прости, Мэгс. Я рада за тебя, правда-правда, и не стоило нюни распускать. Просто я скучаю по тебе и Сэму. Мне без вас немного одиноко.

Я-то думала, она будет рада вновь заполучить свою квартирку в полное распоряжение и свободно там передвигаться. Но теперь представила, как бедная мама сидит в одиночестве на своем вытертом диване и ей не с кем обсудить провальные безе на кулинарном телеконкурсе. В результате я чуть сама не расплакалась от чувства вины за собственный эгоизм, когда без оглядки, пританцовывая, вошла в свой новый дом.

Мама потерла сухие костяшки пальцев, словно раздумывая, выдержат ли наши отношения очередное откровение. Потом фыркнула.

– Думаю, теперь, когда ты вышла замуж за Фаринелли и поднялась, тебе за меня стыдно. Вот почему ты не хочешь, чтобы я болталась поблизости.

– Да перестань, я всегда рада тебя видеть! – Я приготовилась к следующему маминому выпаду, гадая, где еще допустила позорную ошибку, какой вопиющий недостаток проявила, какой овраг не сумела преодолеть.

– Да? И когда ты в последний раз мне звонила и приглашала к себе?

– Ты моя семья. Тут приглашение не требуется. Приходи в любое время.

Однако здесь просматривалась закономерность. Когда я в последний раз выбралась выпить с подругами, они принялись подсмеиваться, что я, небось, удалила их номера из мобильного. И мне стало обидно, хотя мы и в самом деле стали встречаться реже. Но разве так случается не со всеми, кто выходит замуж? Если боишься растерять друзей, тогда и к алтарю не стоит идти.

Мама покачала головой, и на душе у меня заскребли кошки. Иногда мы препирались по пустякам, но по-настоящему никогда не ссорились. И мне вовсе не хотелось начинать сейчас, когда жизнь должна была наладиться.

– Ты можешь до посинения уверять, что мне здесь всегда рады, но если я захожу, ты вечно талдычишь: пальто повесь сюда, кружку поставь на подставку, не забудь вымыть руки, прежде чем помогать мне с ужином, осторожнее, не опрокинь стакан, словно я пятилетний ребенок, который и воды не выпьет, не пролив.

Я вздохнула, чувствуя, как утихает раздражение. С чего же начать? Как объяснить, до чего тяжело жить в окружении вещей Кейтлин и беречь их как зеницу ока, чтобы не дать Франческе повода сказать: «Мне так нравился этот стол/стакан/ваза/гребаная чайная ложка, но тут явилась Мэгги со своими родственничками и всё испортила»? Как сказать маме, что я трясусь от страха при одной мысли, что Анна увидит неряшливую кучу обуви Сэма, не до конца разобранные продуктовые сумки, ручки без колпачков, разбросанные по кухонному столу, и растрепанную, в затрапезных одежках, вторую жену сына? Что я всю жизнь пыталась приструнить себя и Сэма, но так и не достигла уровня, когда смогла бы не считать нас раздражающими волосками, прилипшими к воротнику гламурного лоска Фаринелли?

И дело не в том, что мама не принадлежала к их кругу.

А в том, что к нему не принадлежала я.

Я взяла маму за руку.

– Прости, что доставляю сплошные расстройства. Но сейчас у всех нас своего рода период адаптации, верно? Мы слишком долго были сплоченной троицей, и сейчас мне кажется, что я застряла посередине, пытаясь угодить всем.

Более точное объяснение грозило растянуться, как изношенный эластичный трос, который вот-вот лопнет и выбьет кому-нибудь глаз.

Лицо у мамы разгладилось.

– Помнишь Дафну, за которой я присматриваю? Сын забирает ее в отпуск на первые две недели августа, так что у меня тоже будут каникулы. Я отложила кое-какие деньги с гаражных распродаж. Как раз хватит снять трейлер в Корнуолле. Как думаешь, Нико позволит вам с Сэмом поехать?

– Конечно. Он будет только рад, если мы проведем время с тобой. Да и при чем тут «позволит»… у нас несколько более равные отношения.

Даже мама с чего-то взяла, будто я должна на коленях благодарить мужа за его доброту. Интересно, а думал ли кто-нибудь, как Нико повезло со мной? Но мама так разволновалась по поводу предстоящей поездки в Корнуолл, что не заметила моих резких слов.

– Можно даже сходить в «Райский сад»[23], если обменять мои подарочные купоны на билеты. А по телику показывали, что там и серфинг есть, Сэм сможет попробовать, а еще прекрасные пляжи, куча солнца – все равно что съездить за границу.

Слова «за границу» привели меня в чувство. Бог мой. Тоскана. Первые две недели августа.

Мама продолжала превозносить достоинства корнуоллского чая со сливками и планировала на всякий случай взять напрокат ветрозащитный экран, а у меня язык примерз к нёбу. Нельзя говорить, что мы не сможем поехать. Тем более сейчас, когда ей уже стало казаться, будто мы смотрим на нее свысока.

Но и позволять строить планы, а потом резко обломать тоже нельзя. Я застыла, а лицо и душа у меня пылали. Нужно было подобрать слова.

– Мамочка, прости, но я только сейчас вспомнила, что мы с Сэмом летим в Тоскану.

Она изумленно уставилась на меня, будто я заявила, что мы отправляемся в Америку на частном самолете.

– В Тоскану?

Я кивнула, надеясь, что хотя бы сегодня не придется уточнять: «А жить мы будем в замке».

Мамино лицо потухло, будто мы с Сэмом уплывали все дальше и дальше, за пределы ее досягаемости. Мне захотелось изо всех сил грести обратно, посадить маму в лодку вместе с нами, а не навязывать малоприятную роль стороннего наблюдателя жизни, которую ей не дано разделить.

Наверное, поэтому у меня вырвалась следующая реплика, бредовая идея, предложение, отмеченное ярлыком «катастрофа», мигающим в кухне вспышками стробоскопа:

– А почему бы тебе не поехать в Италию вместе с нами?