Растопить ледяное сердце

Глава 12

Алевтина

С недоумением смотрю на дверь, за которой скрылись мужчины. Что здесь произошло, пока я спала?

Потягиваюсь, чувствуя ноющую боль во всем теле и дикую слабость. Сама не заметила, как провалилась в царство Морфея. Помню, что мне было так потрясающе уютно и спокойно, тепло, что захотелось полностью расслабиться и насладиться этими ощущениями.

Зачерпываю ложку ароматного бульона и чуть дрожащей рукой несу ее ко рту. Мне еще во время пира понравилась местная кухня, а, что самое приятное, никаких физических последствий от незнакомой пищи не случилось, как частенько происходило в моем мире. Это странно. Ощущение, что местные блюда мне подходят куда больше, чем привычные с детства.

Интересно, о чем все-таки так яростно спорили герцог и лекарь? Не надо было подавать вид, что я проснулась. Глядишь, узнала бы что-нибудь новое для себя. Но умная мысля приходит опосля, как говорится.

По телу растекается приятное тепло от горячего и вкусного бульона, который я поглощаю ложка за ложкой. Я бы, конечно, лучше поспала, аппетита особо нет, но понимаю, что надо поесть, да и лекарства Хакон обещал… Интересно, как здесь выглядит лечение обычного ОРВИ, знакомого в моем мире каждому?

— Все съела? — возвращается Райнхольд в комнату, тихо притворяя за собой дверь.

— Половину, — честно сообщаю я, отставляя тарелку. — Больше не хочется.

— Хорошо, — легко соглашается герцог и берет в руки глубокую миску. — Снимай халат и ложись.

— Зачем это? — настороженно уточняю я, наблюдая, как мужчина хищной поступью приближается к кровати.

— Буду натирать тебя мазью, — невозмутимо отвечает герцог и, поставив миску на тумбу, тянет на себя одеяло.

— А может, не надо? — жалобно прошу я, вцепившись в ткань.

— Что за капризы, Аля? — журит меня Райнхольд. — Это всего лишь лекарская процедура, в которой нет ничего страшного.

— Давай я сама натрусь? — предлагаю я, упорно не желая раздеваться перед блондином.

— Ты не дотянешься, а я все сделаю качественно, — уверяет герцог.

Поняв, что он непоколебим, тяжело вздыхаю, но выполняю требуемое, оставаясь лишь в тонкой сорочке, облегающей тело.

— И это снимай, — приказывает Райнхольд.

— Нет-нет-нет, — сопротивляюсь я, зажмуриваясь.

— Альвина, — строго произносит герцог.

— Можно я хотя бы белье надену? Я как-то не ожидала, что мне придется снимать халат и сорочку.

— Алечка, что ты так стесняешься? Я там уже все видел. Мне нравится, но сейчас, прежде всего, я хочу, чтобы ты была здорова, — почти ласково говорит Райнхольд. — Я готов тебе помочь, если ты сама не можешь справиться.

— Я сама. Отвернись, пожалуйста, — прошу дрожащим голосом.

Герцог усмехается, но поворачивается ко мне спиной.

Не могу же я ему объяснить, что полностью обнаженной он видел Альвину, а не меня. И, даже от понимания, что мы с ней очень похожи, мне не становится легче. Я никогда не раздевалась перед мужчиной. Да, на пляже носила раздельный купальник, но там все отдыхающие полуголые, все заняты собой, поэтому стеснение не сильно ощущается. А в полутемной спальне, наедине… Щеки сразу же начинают гореть, а по телу пробегает нервная дрожь от мысли, что Райнхольд будет оценивающе смотреть на меня, прикасаться к моей обнаженной коже.

Глубоко вздохнув, тяну за бретели, и тонкий шелк плавно скользит по телу, оставляя за собой россыпь мурашек. Прикрыв грудь ладонями, поворачиваюсь, укладываясь на живот.

— Я готова, — бурчу, пряча пылающее лицо за россыпью волос. — Почему это будешь делать ты, а не Хакон?

Райнхольд, успевший усесться на кровати и взять в руки миску, поджимает губы и спрашивает:

— Ты бы предпочла, чтобы он видел тебя обнаженной?

— Он же лекарь… — замечаю я.

— И мужчина. Нет, Аля, — отрезает герцог и зачерпывает пальцами вязкую ароматную мазь. — Я способен справиться с такой несложной процедурой.

— Хорошо, — обреченно вздыхаю я и зажмуриваю глаза, невольно сжимаясь всем телом.

— Тебе настолько неприятны мои прикосновения?

— Да. То есть нет. Конечно нет, Райнхольд. — отрицательно качаю головой. — Просто очень непривычно, я стесняюсь.

— Стесняешься? — переспрашивает герцог. Ощущаю, как кончиками пальцев он скользит по моей спине, втирая мазь, пахнущую травами. — Чего же ты стесняешься, Аля? Мы же были близки.

— Это… Сложно объяснить. Ты помнишь о том, что мы были близки, а я нет. Ты все еще незнакомец для меня.

— И часто ты просишь незнакомцев обнять тебя?

Движения его пальцев становятся сильнее. Они обжигают мою кожу, выводя невидимый узор на ней. Игнорирую вопрос, потому что сама не понимаю, что мной двигало в тот момент.

Одиночество, озноб из-за болезни, встреча с Темпусом, сообщение о собственной смерти, потрясение от осознания, что никто не горюет обо мне в родном мире… Все это смешалось, превратив меня в слабую девушку, ищущую защиты. Меня словно магнитом тянет к Райнхольду на каком-то незримом, недоступном сознанию уровне. Но я продолжаю сопротивляться, потому что не хочу ничего испытывать к человеку, который никогда не сможет полюбить меня.

— Теперь грудь, — произносит герцог. — Переворачивайся.

Заглушаю внутренний протест и переворачиваюсь на спину, продолжая прикрывать грудь ладонями.

— Видишь, не так уж и страшно, — сглатываю ком в горле, ощущая необычное чувство, откликающееся во мне на хрипотцу в голосе Райнхольда. — Не сильно давлю?

— Нет, — тоже хрипло отвечаю, ощущая плавные круговые движения мужской ладони на моей коже. — Кажется, уже достаточно.

— Не думаю, — лукаво улыбается блондин. — Добавлю еще мази, кажется, пропустил несколько участков.

Засматриваюсь на редкую улыбку, кардинально меняющую красивое каменное лицо. Он становится живым, самым обычным мужчиной, когда улыбается вот так. А мое сердце ускоряется, раненой птицей бьется о ребра. Так близко Райнхольд склонился надо мной, что ощущаю его горячее дыхание на своей коже. И его руки, растирающие мою грудную клетку… В этих движениях нет никакого эротического подтекста, кажется… Но мужчина недопустимо близко, слишком остро, чтобы я могла это вынести.

— Достаточно, — слишком резко произношу я, отползая в другой угол кровати.

Я слишком слаба и уязвима сейчас, уже поддалась внутреннему порыву, когда попросила его остаться. Не стоило этого делать, я сама себе готовлю гильотину.

— Еще ступни, Аля, и будет достаточно.

— До ступней я дотянусь сама, — возражаю я, желая, чтобы эта мучительная чувственная пытка прекратилась.

Я не понимаю, что происходит с моим телом и мыслями, когда Райнхольд так близко. Мне нужно разобраться в себе, понять, что делать дальше и как вести себя с мужчиной.

— Раз уж я начал, то мне и заканчивать. Хватит упрямиться.

Райнхольд набрасывает на меня одеяло, в которое я вцепляюсь, стыдливо прикрывая наготу. Все так же нежно, но сильно, герцог втирает мазь в мои ступни, доводя меня до сбившегося дыхания умелыми движениями пальцев. Никогда не думала, что массаж ног способен так взволновать меня.

— Вот теперь закончили, — резюмирует герцог, выпуская из рук мою ступню. — С мазью. Еще ты выпьешь снадобья и отвар, а потом должна поспать.

Киваю, надеясь, что Райнхольд не заметил моего учащенного сердцебиения и глупой улыбки, которая так и норовит растечься на моем лице.

— Открывай рот, — произносит герцог, поднося к моим губам стеклянную мензурку.

Послушно выпиваю капли, потом кладу в рот сладкий порошок, который начинает смешно шипеть, пощипывая мой язык.

— Теперь отвар. До дна.

Короткие фразы, в которых мне продолжает чудиться забота обо мне. Наверное, ее там и в помине нет, но так хочется верить…

— А теперь спать, — приказывает герцог, стоит только мне допить горчащий отвар.

— Вечером бал… — вспоминаю я, желая еще немного задержать Райнхольда возле себя.

Меня охватывают очень двоякие ощущения — одновременно хочется остаться одной и подумать, но с другой стороны, не желаю упускать возможность ощущать такую волнующую меня близость. Стоило бы разобраться, почему желания столь противоречивы. Но потом, когда сознание прояснится. Сейчас я могу позволить себе многое, сославшись потом самой себе на болезнь. Главное — не переступать черту, потому что иначе я не смогу уже ничего исправить, не сумею справиться с собой.

— Да. Но ты останешься дома, — категорично говорит Райнхольд. — Мне придется посетить дворец, хотя бы ненадолго, чтобы высказать почтение королю.

— Но Хакон сказал, что к вечеру я буду здорова. Почему я не могу пойти с тобой? — возражаю я.

Не хочу подводить Райнхольда, не хочу, чтобы он разочаровался в своем выборе жены. Да и когда мне еще представится возможность побывать в настоящем дворце? Увидеть короля?

— Потому что твой организм ослаблен. Ты можешь вновь слечь с горячкой.

— Пожалуйста, позволь мне присутствовать на балу, — прошу я. — Ты же должен продемонстрировать королю свою будущую жену. Если мы будем выглядеть искренне влюбленными и счастливыми, ты приблизишься к желаемой должности.

Мне кажется, что я говорю вполне разумные вещи. Ведь Райнхольд собирается жениться лишь для того, чтобы продемонстрировать королю, что разделяет его взгляды на семейные ценности. Но если я не появлюсь на балу, то могут возникнуть вопросы о наших с герцогом отношениях.

— Я подумаю. Давай поговорим об этом вечером, — уклончиво произносит блондин. — А сейчас засыпай. Сон — это лучшее лекарство.

С разочарованием понимаю, что наш разговор окончен, герцог сейчас уйдет. Устраиваюсь удобнее на подушках и закрываю глаза.

Постель рядом со мной прогибается под тяжестью мужского тела. Без лишних слов, без моих просьб, Райнхольд притягивает меня к себе в объятия, плотнее укутывая в одеяло.

В моей голове проносится мысль о том, что ему эти объятия необходимы, быть может, даже сильнее, чем мне. Но быстро прогоняю прочь абсурдную догадку, напоминая себе, что мужчина, который лежит рядом со мной, не умеет чувствовать. Он делает лишь то, что нужно, следует своему плану, шаг за шагом приближаясь к желаемой цели. И сейчас эта цель — мое к нему расположение.

Но как бы ни были мне приятны эти знаки внимания и забота, я не должна поддаваться эмоциям, а обязана всегда держать в своей голове мысль о том, почему герцог так мил и нежен по отношению ко мне. Помнить, каков на самом деле мужчина, который ласково гладит меня по спине в эти минуты.

Помнить и не надеяться. Потому что слишком дорого мне может обойтись эта надежда.